Лодка

История, случившаяся с моряками затонувшего парохода «Коммодор»

1

Никто из них не знал, какого цвета было небо. Взгляды их скользили по поверхности и были  прикованы к  несущимся на них волнам, иссини чёрным за исключением верхушек, которые пенились белым. И вот эти цвета каждый из них знал. Горизонт то сжимался, то расширялся, то опускался, то поднимался и в любой момент времени был изрезан волнами, острые вершины которых, казалось, вздымались как горы.

Наверняка у большинства ванна дома больше, чем была эта лодка в море. Они, эти волны, были угрожающе, свирепо крутыми  и высокими, и каждый пенящийся гребень доставлял большие проблемы в управлении маленькой лодкой.

Кок сидел на корточках на дне лодки и смотрел в планширь шести дюймов высотой, который разделял его с океаном. Рукава на его толстых предплечиях были закатаны, и две половинки его расстегнутой жилетки трепыхались, когда он нагибался, чтобы вычерпнуть воду. Периодически он повторял:

— Господи, ну и попали мы!

При этом кок неизменно вглядывался на восток в изрезанный горизонт.

Смазчик, управляя одним из вёсел, время от времени резко привставал, увертываясь от воды, переливающейся через корму. Весло было таким тонким, что, казалось, вот-вот сломается.

Корреспондент, на другом весле, наблюдал за волнами и удивлялся тому, как он здесь оказался.

Раненный капитан лежал в носу лодки в том состоянии глубокого уныния и отрешённости, которое вдруг на какое-то время приходит даже к самым храбрым и стойким, когда волею судьбы разоряется фирма, терпит поражение армия или тонет судно. Мысли любого капитана уходят глубоко корнями в нутро своего корабля, не важно, сколько он им прокомандовал, один день или десять лет. И перед его глазами всегда будет стоять эта сцена в предрассветной мгле – семь повернутых к нему лиц и cломленная мачта с трепещущим на волнах белым куполом паруса, оседающим всё ниже и ниже.

И поэтому странным был голос капитана. Хоть и ровный, но глубокий от горечи и наполненный слезами.

— Возьми чуть южнее, Билли, — сказал он

— Есть взять южнее, сэр, — ответил смазчик с кормы.

Сидеть в лодке было всё равно, что на необъезженной брыкающейся лошади, которая, к тому же, по размерам была бы не на много меньше. Лодка точь-в-точь как животное  взбрыкивала, вставала на дыбы и бросалась вперёд. При каждой новой волне, когда лодка поднималась, то походила на коня, пытающегося взять высоченный барьер. Было что-то мистическое в этих её переваливаниях через стены воды. Кроме того на гребнях волн стабильно возникала другая проблема – пена, несущаяся вниз. Из-за этого лодка совершала прыжок, причём по воздуху.

Затем, после того, как лодка презрительно оседлала гребень, она устремлялась вниз, скользя по длинному наклону и, качаясь и подпрыгивая, оказывалась перед следующей опасностью.

Самое неприятное в море это то, что, успешно преодолев одну волну, вы обнаруживаете за ней следующую, не менее серьёзную и страшно желающую любым эффективным способом залить вашу лодку.

Только в десятифутовом ялике можно по настоящему осознать истинную мощь моря, его волн, но тем, кто не оказывался в таком ялике посреди моря, этого не понять. Каждая очередная надвигающаяся серая стена воды закрывала собой от глаз всё вокруг, и совсем не сложно было представить в этот миг, что именно эта волна, этот взрыв неумолимого океана положит всему конец. В этом движении волн была какая-то пугающая грация. Они катились в тишине, только их гребни издавали рычащие звуки.

В тусклом свете лица мужчин казались серыми. Глаза  их странно блестели, когда они подолгу всматривались  вдаль за корму. Со стороны вся эта картина, безусловно, выглядела бы таинственно живописной, но у людей в лодке не было времени оценить её. А если бы и было, они бы думали о других вещах.

Солнце монотонно шло по небу, и,  по тому, как цвет моря изменился с серого на изумрудно-зелёный с янтарными просветами,  а пена cтала похожа на выпавший снег, стало ясно, что наступил день. Как он наступил, никто и не заметил, но все поняли это по изменившимся цветам катящих на них волн. Несвязными фразами кок и корреспондент спорили о разнице между спасательной станцией и убежищем. Кок сказал:

— Как раз к северу от маяка залива Москито есть убежище и как только они нас увидят, то тут же спустят катер и подберут нас.

— Кто это «они», кто должен нас увидеть? – cпросил корреспондент.

— Спасательная команда, – ответил кок

— В убежищах не бывает спасательных команд, — cказал корреспондент, — насколько я понимаю, это просто такое место, где для потерпевших крушение хранится какая-то одежда и еда. А команды там нет.

— Нет, есть, — cказал кок.

— Нету, — отвечал корреспондент.

— Да, всё равно, мы ещё не там, — произнёс с кормы смазчик.

— Ладно, — cогласился кок, —  может это не убежище там у маяка залива Москито, а спасательная станция.

— Мы ещё не там, — повторил на корме смазчик.

2

Когда лодка прыгала с вершины очередной волны, ветер рвал волосы на непокрытых головах людей, а когда вновь шлёпалась вниз, их обдавало веером брызг.

На гребне каждой волны, как на горной вершине, взгляду на мгновенье открывался  широкий бурный простор, сверкающий и ветреный. Пожалуй, и прекрасной и восхитительной можно было назвать эту игру открытого океана, беснующегося изумрудными, белыми и янтарными цветами.

— Чертовски хорошо, что ветер к берегу, — произнёс капитан, —  а то где бы мы сейчас были? У нас не было бы ни шанса.

— Верно, — cказал корреспондент.

Занятый греблей смазчик кивнул в знак согласия. Тут капитан выдал смешок, в котором одновременно послышались и юмор, и вызов и трагизм:

— По-вашему, ребята, у нас сейчас много шансов? – cказал он.

На этом все замолчали, слышалось лишь невнятные бормотания да похмыкивания.

Все понимали, что выражать некий оптимизм в данном положении нелепо и глупо, но при этом, несомненно,  каждый,  внутри себя, его ощущал. В подобных случаях мысли – вещь упрямая. С другой стороны по этическим соображениям нельзя было открыто намекнуть о состоянии безнадёжности. Поэтому все и молчали.

— Ничего, — промолвил капитан, успокаивая детей своих, — доберёмся до берега нормально.

Но что-то такое в его тоне заставило всех задуматься

Cмазчик промолвил:

— Да! Если ветер не изменится.

— И если нам не задаст жару прибой, — добавил кок, вычёрпывая воду

Повсюду носились чайки. Иногда они садились на воду рядом с островками коричневых водорослей, которые перекатывались по волнам, походя на сушащиеся коврики на сильном ветру. Стайки птиц чувствовали себя отлично, сидя на воде и вызывая зависть кое у кого в лодке, поскольку гнев морской трогал этих птиц не больше, чем он трогал бы семейку тетеревов где-нибудь в самой глубине материка

Часто они подлетали очень близко и пялились на людей своими чёрными глазами-бусинами. Нечто потустороннее и жуткое было в этом немигающем взгляде, и люди в лодке злым улюлюканьем пытались их отгонять. Одна из чаек явно вознамерилась приземлиться на голову капитана; она, не кружа, держалась  параллельно лодке, делая на лету резкие боковые рывки, как курица. Её чёрные глаза были задумчиво прикованы к голове капитана.  

— Мерзкая тварь! – крикнул птице смазчик, – перочинным ножиком деланная! 

Кок и корреспондент мрачно обругали птицу. Капитан, конечно же, хотел бы отогнать её увесистым носовым концом, но не мог, так как любое подобие резкого движения опрокинуло бы перегруженную лодку. Поэтому своей свободной рукой он лишь плавно и осторожно отмахивался от чайки.

Наконец она отстала, и капитан успокоился на счёт своей головы, а остальные тоже вздохнули с облегчением, так как в тот момент, почему-то, эта  птица ассоциировалась у всех с чем-то ужасным и зловещим.

Всё это время смазчик с корреспондентом всё так же гребли. Они сидели рядом, и у каждого было по веслу. Затем смазчик взял оба весла. Затем корреспондент. Потом они ещё поменялись, и ещё. Всё гребли и гребли.

Самым щекотливым делом во всём этом были моменты, когда тому, кто полулежал в корме, приходила очередь браться за вёсла. Воистину легче было бы стащить яйца из-под наседки,  чем меняться в той лодке местами! Cначала тот, кто находился в корме, опирался об одну половину сиденья и подвигал себя так осторожно, словно был сделан из хрупкого фарфора. Тогда тот, кто на вёслах, также с превеликой осторожностью опирался о свою половину сиденья. И, пока они протискивались мимо друг друга, оба не отрывали взглядов от надвигающейся волны, а капитан кричал:

— Внимание! Осторожней там!

Коричневые коврики водорослей, появляющиеся время от времени, были похожи на островки, кусочки суши. Очевидно, они никуда не двигались и были практически стационарны. И по ним  люди видели, что лодка постепенно продвигаются к суше.

В момент, когда лодка парила на очередной огромной волне, капитан осторожно приподнялся и сообщил, что он видел маяк у входа в бухту Москито. Вскоре кок сказал, что и он заметил его. 

Корреспондент был на вёслах, и ему почему-то тоже очень хотелось взглянуть на маяк. Но он сидел спиной к далёкому берегу, и, поскольку важно было следить за волнами, ему никак не удавалось обернуться.  Но в какой-то момент волна, наконец, выдалась поспокойней. И, когда на гребне её корреспондент быстро проглядел западный горизонт, капитан спросил:

— Видел?

— Нет,— медленно ответил тот, — ничего не видел

— Посмотри ещё разок, — предложил капитан и вытянул руку, – он прямо вот там.

На вершине следующей волны корреспондент посмотрел, куда ему указали, и на этот раз его взгляд выхватил что-то неподвижное и маленькое на краю раскачивающегося горизонта.

Точь-в-точь, как кончик булавки. Надо было очень захотеть, чтобы заметить такой крошечный маяк.

— Как думаете,  доберёмся, капитан?

— Если ветер не изменится и лодка не потонет, сделать что-то ещё мы не можем, — ответил капитан.

Маленькая лодка, подбрасываемая вверх на каждой вздымающейся волне и нещадно поливаемое водой с гребней, всё же продвигалась, что в отсутствие дрейфующих водорослей было не особо заметно тем, кто в ней. Она казалась маленькой игрушкой, которая каким-то чудом болтается на поверхности по милости океана. Иногда огромный пенящийся поток воды устремлялся в лодку.

— Вычёрпывай её, кок, — cпокойно говорил капитан.

— Есть, капитан, — бодро отвечал кок

3

Довольно сложно описать то неуловимое ощущение братства, которое установилось между ними здесь в море. Никто конечно прямо об этом не говорил и даже не упоминал. Но ощущение это присутствовало, и каждый из них чувствовал его тепло. Они все – капитан, смазчик, кок и корреспондент – все были теперь друзьями, причём друзьями гораздо более спаянными вместе, чем это бывает обычно.

Лежащий в носу лодки напротив бочонка с водой раненный капитан говорил всегда не громко и спокойно. Но не было на свете более послушной и быстро выполняющей приказы команды, чем эта пёстрая компания в лодке. И дело было не просто в  общем осознании вещей, необходимых для элементарного выживания. Тут, безусловно, было что-то личное и очень искреннее. И, помимо этой преданности капитану, было ещё чувство товарищества, которое корреспондент, привыкший цинично относиться к людям, даже в этот момент осознавал, как лучшее в его жизни переживание. Но, опять же, никто не говорил об этом прямо и даже не намекал.

— Хорошо бы нам парус, — заметил капитан, — можем попробовать поднять мою шинель  на весле. А вы оба, ребята, пока отдохнёте.

Таким образом, кок и корреспондент подняли мачту и распустили на ней шинель, а смазчик сел за руль. И с этой своей новой оснасткой лодка хорошо пошла вперёд. Иногда только смазчику приходилось резко работать рулём, чтобы в лодку не попала вода, но во всём остальном плавание шло успешно.

Тем временем маяк постепенно становился всё больше. Но он ещё не совсем обрёл краски цвета и по-прежнему оставался маленькой серой тенью на фоне неба. Гребец на вёслах просто не мог сдерживаться, чтобы постоянно не вертеть головой в попытке ещё раз скользнуть по этому маячку взглядом.

Наконец, из подбрасываемой вверх лодки с гребня любой из волн стала видна земля. Как и маяк, выглядевший вертикальной тенью, земля казалась всего лишь длинной чёрной тенью над морем,  тенью тоньше бумажного листа.

— Мы скорее всего примерно напротив Нью-Смирны, — cказал кок, раньше часто ходивший на шхунах здесь вдоль этих берегов, — кстати, капитан, сдаётся мне, эта спасательная станция уже год как не обитаема.

— Не обитаема?

Ветер постепенно утих, и коку с корреспондентом больше не надо было мучиться, чтобы удерживать в виде мачты весло. Однако волны продолжали свои неистовые атаки на лодку, и, потерявшее ход маленькое судёнышко, отчаянно с ними боролось. Смазчик и корреспондент снова принялись за вёсла.

Кораблекрушения происходят всегда неожиданно. Вот если бы люди могли готовиться к ним, а те случались лишь тогда, когда все максимально готовы, то утонувших в морях было бы гораздо меньше. 

Никто из четверых в лодке толком не спали  те двое суток, что предшествовали покиданию судна. А во время суеты на палубе тонущего судна никто, к тому же, как следует, не поел. По этим причинам, и по ряду других, ни корреспондента, ни смазчика в тот момент гребля никак радовала.

Корреспондент продолжал искренне удивляться, откуда, во имя всего здравого смысла, берутся те, кто находят это занятным – грести веслами! Это вовсе не занятно! Это дьявольская пытка. И даже самый умственно-отсталый на свете никогда бы не решил, что в гребле есть что-то кроме кошмара для мышц и надругательства над спиной.  Корреспондент поделился этими мыслями вслух, как его удивляет радость от гребли, и на утомлённом лице смазчика появилась понимающая улыбка.

Кстати, перед кораблекрушением, cмазчик отработал две вахты подряд в машинном отделении.

— Cпокойней, ребята, — cказал капитан, — поберегите себя. Если нам придётся преодолевать прибой, вам понадобится максимум сил, потому что нам наверняка придётся выбираться вплавь. Так что не спешите.

Из-за горизонта постепенно  вырастала земля. Из просто чёрной полоски теперь она превратилась в две полоски: чёрную – деревья и белую – песок. Наконец капитан объявил, что может разглядеть дом на берегу.

— Это точно убежище, — сказал кок, — нас скоро заметят и отправятся за нами.

Вдали возвышался маяк.

— Наблюдатель уже может нас заметить, через оптику, — сказал капитан, — он должен уведомить о нас спасательную команду.

— Значит, ни одна из остальных шлюпок не добралась до берега, чтобы сообщить о нашем крушении, — тихо промолвил смазчик, — иначе бы спасатели нас уже искали.

Медленно и величаво поднималась из моря суша. Снова задул ветер. Он поменялся с северо-восточного на юго-восточный. Вдруг до ушей людей в лодке донёсся новый звук. Это был приглушённый  грохот берегового прибоя.

— До маяка нам теперь ни за что не добраться, — cказал капитан, — поверни немного к северу, Билли.

— Есть немного к северу, — ответил смазчик.

Лодка снова развернулась по ветру, и все, кроме гребца, cмогли созерцать приближающийся берег. И под воздействием этого приближения из голов как-то сами собой улетучивались все сомнения и мрачные предчувствия. И, хотя по-прежнему  все силы уходили на управление лодкой, это не могло помешать их тихой радости, тому, что возможно уже через час они будут на берегу.

Они уже полностью освоились балансировать в лодке, и теперь словно цирковые артисты управляли этим необъезженным маленьким созданием.  

Корреспондент думал, что промок до нитки, но, почувствовав что-то в верхнем кармане пиджака, обнаружил там восемь сигар. Четыре из них промокли в морской воде, но четыре были невредимы. Порывшись, кто-то нашёл три сухих спички. Вслед за этим в лодке по морю шли уже четверо уверенных в неминуемом спасении бродяг, попыхивая сигарами и оценивая капли того хорошего, что всегда есть у людей в море плохого. 

Все выпили по глотку воды.   

4

— Кок, в этом твоем убежище, кажется, никого нет – заметил капитан.

— Да уж! – ответил кок —  Странно, что они нас не видят

Перед их глазами растянулась широкая полоса приземистого берега. Он состоял из низких дюн

с тёмной растительностью на их вершинах.  Рёв прибоя слышался уже отчётливо, и иногда можно было различить белые гребни волн выкатывающихся на пляж. Крошечный домик казался размытым и чёрным на фоне неба.  А дальше к югу  высился  серым стержнем тонкий маяк. Прилив, ветер и волны  относили лодку севернее.

-Странно, что они нас не видят – вновь прозвучали слова.

Рёв прибоя стал слышен глуше. Зато его отзвук по-прежнему был мощный и угрожающий. Лодка продолжала перекатываться через  огромные волны и все прислушивались к этим ревущим звукам.

-Нас там точно захлестнёт – произнес каждый из них.

Тут честным будет отметить, что никакой спасательной станции не было на двадцать миль в обоих направлениях. Но люди этого не знали и поэтому делали язвительные замечания по поводу бдительности береговой охраны. Четверо хмурых мужчин сидели в лодке и били рекорды по придумыванию всё новых эпитетов.

— Странно, что они нас не видят

Недавняя радость исчезла окончательно. Их воспалённому сознанию было проще вообразить картины всех видов некомпетентности, невнимательности и даже трусости. Перед ними лежал

населённый людьми берег, и они чувствовали обиду и досаду что оттуда  не было ни знака.

— Ладно – наконец сказал капитан, -думаю, мы должны постараться спасти себя сами. Если будем болтаться тут слишком долго, ни у кого не хватит сил выплыть,  когда лодку накроет.

Смазчик, который сидел на вёслах, повернул прямо к берегу. Все немного напряглись, и в головы пришла одна и та же мысль.

-Если мы не все доберёмся до берега,  -проговорил капитан – Если мы не все выберемся, думаю вы, парни, знаете куда сообщить о моей кончине.

После этого все быстро обменялись адресами и устными поручениями.     

Что касалось внутреннего состояния, то в них вселился какой-то гнев, который на словах можно было передать так:

Если я утону, если я утону, если я утону, то почему, черт возьми, мне было суждено добраться аж до сюда и видеть этот песок и деревья? Неужели  меня привели  сюда  лишь для того, чтобы только показать и не дать мне вцепиться в жизнь, когда запах её был так близок. Это же нелепо! Если уж сама Судьба такая дура, что не смогла придумать ничего получше, незачем ей властвовать над людьми! Глупая курица, не ведающая цели! Если она решила меня утопить, то почему не сразу, избавив меня от всех этих мук? Как всё бессмысленно! Но нет же! Она не утопит меня. Она не посмеет после всего того, что я пережил!

 И затем возможно они хотели бы погрозить кулаком небесам со словами: только попробуйте утопить меня, такое от меня услышите!

Тем временем волны становились всё более труднопреодолимыми. С каждым разом, казалось, они вот-вот разобьют и поглотят в пенном хаосе эту маленькую лодку. В их рёве уже слышалось предвкушение.  Кому не ведомо что такое море, и представить не сможет, как такая лодочка могла как-то взбираться на эти отвесные горы воды. А берег был всё ещё далеко.

Но смазчик был мастером по этих морским cкачкам.

-Ребята, – поспешно сказал он – ещё три минуты и лодке конец,  а до берега нам отсюда не доплыть. Капитан, может повернём снова в море?

Да, давай!  — ответил тот.

Тогда при помощи чуда и путём быстрой и уверенной гребли смазчик развернул лодку и направил её из самой гущи прибоя обратно в море.

Воцарилась многозначительная тишина. Лодка билась о неровное море, направляясь к глубокой воде. Кто-то мрачно произнёс:

-Так или иначе, они уже должны были нас заметить с берега

Чайки косо летели против ветра к серому безжизненному востоку. С юго-востока, отмеченный тусклыми облаками и облаками красно-коричневыми, словно дым из охваченного огнём здания, надвигался шквал.

-Ну и как вам эти спасатели, ну не красавцы ли, а?

— Странно, что они нас так и не увидели.

— Может они думают, мы тут спортом занимаемся? Или рыбу ловим? А может  решили, что мы просто идиоты?

День тянулся бесконечно. Изменившиеся приливо-отливные течения пытались снести их к  югу. Но ветер и волны гнали на север. Далеко впереди, где линия берега, море и небо образовывали мощный треугольник, замаячили маленькие точки, которые могли быть прибрежным городом.

— Сент-Огастин?

Капитан покачал головой:

— Слишком близко к заливу Москито.

Смазчик грёб. Затем корреспондент. И снова смазчик. Это была утомительная работа. Оказалось, что спина у человека способна болеть в таком невероятном количестве мест, что хватило бы на целый полк. На этом небольшом  участке тела может развернуться целый театр военных действий между мышцами, вывихами, узлами, растяжениями и прочими прелестями.

— Билли, ты испытывал когда-нибудь удовольствие от гребли? – cпросил смазчика корреспондент.

— Нет, вот уж к чёрту!

Когда на вёслах происходила смена, то сменившийся занимал место на дне лодки и впадал в такое физическое оцепенение и безразличие ко всему, что его единственной мыслью было пошевелить хоть пальцем. Он лежал в холодной морской воде, которая плескалась туда-сюда на дне лодки.

Его голова покоилась на банке в каком-нибудь дюйме от вращающихся гребней волн, и порой какая-нибудь особо беспокойная волна попадала в лодку и обливала лежащего. Но даже это уже не раздражало. Появилось чувство, что если лодка вдруг перевернётся, то оказаться в воде будет очень комфортно, как на удобном мягком матрасе.

— Смотрите, там, на берегу человек!

— Где?

— Вон, видите? Видите?

— Да, точно! Он идёт вдоль берега!

— А сейчас он остановился. Он смотрит в нашу сторону!

— Он машет нам!

— Да, чёрт возьми!

— Теперь всё в порядке! Порядок! Через полчаса за нами пришлют корабль.

— Он снова пошёл. Бежит. Движется вон к тому дому.

Далёкий пляж казался ниже уровня моря, и, чтобы различить маленькую черную фигурку требовалось напрягать зрение.

Капитан заметил плавающую в воде палку, и они погребли к ней. По странному обстоятельству в лодке оказалось полотенце и, привязав его к выловленной палке, капитан замахал им. Сидящий  на вёслах не осмеливался вертеть головой, и поэтому вынужден был задавать вопросы.

— Что он сейчас делает?

— Он опять стоит. Наверное, смотрит…вот снова пошёл к дому…а сейчас опять остановился.

— Он нам не машет?

— Сейчас нет. Но раньше махал!

— Смотрите, там ещё один человек на подходе!

— Он бежит

— Смотрите же!

— Так он же на велосипеде. Встретился с первым. Они оба машут нам. Глядите!

— Там по пляжу что-то приближается!

— Что это к дьяволу может быть?

— Да ну! Похоже на катер!

— Да! Точно катер!

— Нет, оно на колёсах

— Точно говорю. Должно быть это спасательный катер. Они тянут его по берегу на тележке.

— Конечно это спасательный катер!

— Нет, это…в общем это омнибус

— Говорю же, спасательный катер.

— Нет! Омнибус! Теперь я чётко вижу. Не видишь? Один из этих больших таких отельных омнибусов.

— Черт! Ты прав. Конечно же это омнибус. Как ты думаешь, что они с ним делают? Может, ходят, собирают спасательную команду, а?

— Вот именно, похоже. Один из парней машет чёрным флажком. Он стоит на ступеньках омнибуса. К нему подходят ещё двое. О чём-то говорят. Посмотрите на того, что c флагом.

Может он не машет им?

— Да это же не флаг! Это его пиджак. Ну конечно!

— Точно! Он снял его и машет над головой. Гляньте, как крутит!

— Послушайте, здесь нет никакой спасательной станции. Это просто омнибус от зимнего курортного отеля, который привёз нескольких постояльцев, а мы тут как раз тонем

— Что этот придурок с пиджаком хочет сказать? Что он нам сигналит?

— Похоже на то, чтобы мы двигались к северу. Должно быть там спасательная станция.

— Нет, он думает, мы рыбачим, и весело так участвует. Глянь, Вилли!

— А может это, всё же, что-то значит? Как думаете, что он имеет в виду?

— Да ничего! Он просто веселится.

— Эх, если бы он только просигналил нам попытаться пройти прибой или отойти в море и ждать или идти на север или на юг или вообще к чертям…если бы в этом был хоть какой-то смысл…

А так, гляньте на него, — стоит и крутит пиджаком как колесом. Идиот!

— Ещё народ собирается.

— Там теперь целая толпа. Смотрите, это не лодка ли?

— Где? А, вижу, нет, не лодка.

— А этот всё машет.

— Думает, наверное, нам нравится это. Завязывал бы что ли. Всё равно безо всякого смысла.

— Не знаю, мне кажется, он хочет, чтобы мы шли к северу. Возможно там где-то спасательная станция.

— Слушайте, он какой-то неутомимый. Только гляньте на него!

— Интересно, сколько он ещё будет так продолжать? Он машет уже с тех пор как заметил нас. Не  идиот ли!? Могли бы собрать людей и вызвать лодку. Рыболовная лодка, такой большой ял, вполне бы смогла к нам подойти. Почему же он бездействует!?

— Да всё в порядке.

— Раз нас видят, катер пришлют очень скоро.

В воздухе над низким берегом появилась слабая желтизна. Тени на волнах постепенно стали отчётливее. Ветер принёс холод, и людей стал пробирать озноб.        

— Чёрт бы побрал всех святых! – выругался один совсем не благочестиво – неужели нам придётся и дальше тут болтаться? Неужели придётся барахтаться всю ночь?

— Не беспокойся, всю ночь не придётся. Нас заметили и уже скоро за нами придут.                                                                           

Очертания берега тускнели. Размахивающий пиджаком человек постепенно растворялся в этом сумраке, который поглощал собой людей и омнибус. Водные брызги, с шумом рассыпающиеся над бортом, заставляли путешественников съёживаться и ругаться как при ожогах от раскаленного клейма.

— Очень хочется поймать этого болвана с пиджаком и наподдать ему разок. На будущее.

— С чего это? Что он такого сделал?

— Да ничего! Просто слишком уж чертовски-весёлым он выглядел.

Тем временем смазчик всё грёб, затем корреспондент, затем снова смазчик. C серыми лицами, согнутые, один за одним, они механически работали тяжёлыми вёслами.

Очертания маяка на юге тем временем исчезли с горизонта, но, поднимаясь прямо из моря, в небе появилась бледная звезда. Полоска шафрана на западе потухла, уступая место всёпоглощающей темноте, и всё море к востоку почернело. Земля скрылась из видимости и угадывалась только по низкому и однообразному грохоту прибоя.   

«Если я утону, если я утону, если я утону, то почему, черт возьми, мне было суждено добраться аж до сюда и видеть этот песок и деревья? Неужели  меня привели  сюда  лишь для того, чтобы только показать и не дать мне вцепиться в жизнь, когда запах её был так близок?»

 Капитан, облокотившись на бочонок с водой и терпеливо переносящий тяготы,, время от времени командовал тому, кто на вёслах:

— Держать по ветру!

— Есть держать по ветру, сэр!

Голоса были уставшие и тихие.

Вечер выдался тихий. Все, кроме гребущего, тяжело и апатично лежали на дне лодки. Гребущий же был лишь способен  отмечать высокие чёрные волны, проносящиеся мимо в зловещей тишине изредка нарушаемой глухим шипением гребней.

Голова кока покоилась на банке. Он равнодушно взирал на море под самым носом, так как был погружён в свои, совсем иные видения. Наконец он задумчиво пробормотал:

— Слышь, Билли, тебе какие пироги больше нравятся?

5

— Пироги! – возбуждённо отозвались смазчик с корреспондентом – молчал бы уж, чёрт возьми!

— Не, — сказал кок — я вообще-то подумал о сэндвичах с ветчиной, и…

Ночь в лодке в открытом море – это долгая ночь. Как только окончательно стемнело, свет излучаемый морем  на южном горизонте сменился на ярко золотой. На севере же появился новый свет – тонкая голубоватая полоска вдоль самого края моря. И эти два света были всем, что осталось от всего мира. Больше вокруг не было ничего кроме воды.

Двое человек лежали, стиснувшись в корме. В такой замечательной тесноте гребущий имел возможность подсунуть под лежащих свои ноги, чтобы хоть немного их согреть. А ноги тех, в свою очередь, вытягивались далеко под сидением гребца и упирались в ноги капитана в носу лодки.

Время от времени, несмотря на усилия гребца, волна – холодная ночная волна — заливала лодку.

И всех их по новой обдавало леденящей водой. Тогда они принимались ворчать и ворочаться и снова засыпали мёртвым сном, а под ними плескалась от качки вода.

Смазчик с корреспондентом решили, что первый будет грести, пока полностью не лишится сил. Тогда он разбудит второго с его мокрого ложа на дне лодки. Cмазчик орудовал вёслами до тех пор, пока его голова не упала на грудь, а глаза сами не закрылись. Но даже после этого он всё ещё грёб. Затем он тронул лежащего корреспондента и тихо окликнул его:

— Подменишь меня ненадолго?

— Конечно, Билли, — ответил тот, просыпаясь и приводя себя в сидячее положение.

Они осторожно поменялись местами и смазчик, тесно прижавшись к коку на дне с водой, мгновенно заснул.

Пик неистовства моря прошёл. Волны накатывались уже без рёва. Обязанностью того, кто на вёслах было держать курс так, чтобы лодку не перевернуло волной и не захлестнуло проносящимся мимо гребнем. Чёрные волны были бесшумны и трудноразличимы в темноте. Зачастую одна из них уже почти нависала над лодкой, прежде чем её замечал гребущий.

Корреспондент тихим голосом позвал капитана. Он не был уверен, что капитан не спит, однако этот железный человек, похоже, не спал никогда.

— Сэр, мне держать курс на светящийся северный горизонт?

— Да, возьми примерно два румба левее.

Кок напялил на себя спасательный пояс ради даже того ничтожного количества тепла, которое это грубое пробковое приспособление могло дать. При этом он казался практически печкой для гребца, зубы которого начинали сразу же стучать от холода в тот момент, когда он оставлял вёсла и, закрыв глаза, ложился вниз.

Корреспондент, работая вёслами, посмотрел на два тела, спящие у его ног. Рука кока обнимала смазчика за плечи  и в своих неполных одеяниях и с измождёнными лицами они походили на гротескное изображение детишек, заблудившихся и заснувших в лесу. Только они были в море.

Через какое-то время внимание корреспондента видимо совсем притупилось от монотонной работы, так как неожиданно раздался гул воды, и гребень волны с шумом обрушился в лодку. Странно, что при этом кок не поплыл в своём спасательном поясе и продолжал спать, тогда, как смазчик подскочил и заморгал глазами, трясясь от новой порции холода.

— Прости меня, Билли – сокрушённо сказал корреспондент.

— Всё в порядке, старина – ответил смазчик, затем снова лёг и заснул.

Вскоре даже капитан вроде бы задремал, и корреспонденту стало казаться, что он единственный человек на поверхности всего мирового океана. Ветер громко пел, дуя над волнами, и песня его была печальней некуда.

Вдруг за кормой раздался долгий свистящий звук, и яркий фосфорный след голубым огнём – будто гигантским ножом — прорезал черноту вод. Затем наступила тишина. Корреспондент тяжело дышал, открыв рот, и глядел на море. Неожиданно раздался ещё один свист и долгая вспышка голубоватого света, на этот раз вдоль борта так, что её практически можно было достать веслом. Корреспондент увидел огромный плавник тенью промелькнувший в воде и оставивший позади себя фонтан брызг и длинный светящийся след. Корреспондент оглянулся через плечо на капитана. Лица того было не видно — похоже он спал. Тогда корреспондент посмотрел на «спящих деток». Те без сомнения спали. Почувствовав себя всеми брошенным, корреспондент облокотился о борт и тихо выругался.

Но морская тварь не покинула соседства с лодкой. По носу или за кормой, по правому борту или по левому, через долгие или короткие промежутки времени проносились длинные искрящиеся вспышки света в сопровождении шипящего свиста тёмного плавника. Мощь и скорость чудища были поистине поражающими. Оно разрезало толщу воды как гигантский острый снаряд.

Однако такое соседство не вызывало у смотрящего такого же ужаса, как если бы он был на морской прогулке. Он просто тупо глядел на воду и приглушённо ругался.

Однако, правда и то, что оставаться наедине с этим созданием не хотелось. Корреспондент мечтал, чтобы кто-нибудь из спящих случайно проснулся и составил ему компанию. Но капитан неподвижно повис на бочонке с водой, а смазчик с коком на дне лодки были погружены в сон.

6

«Если я утону, если я утону, если я утону, то почему, черт возьми, мне было суждено добраться аж до сюда и видеть этот песок и деревья?»

В течение такой бедственной ночи человек  действительно начинает думать, что все боги хотят, чтобы он утонул, пусть даже это ужасно несправедливо. И, конечно же, это ужасно несправедливо послать ко дну человека, который потратил для спасения столько сил. Это было бы таким чудовищным преступлением!

Люди тонули ещё со времен, когда моря кишели галерами с разноцветными парусами. Но всё же, когда человек вдруг понимает, что природа не считает его жизнь важной и что, если его вдруг не станет, то от вселенной ничуть не убудет, человеку,  прежде всего, хочется кинуть камнем в храм. И он глубоко сожалеет, что вокруг нет ни камней, ни храмов. И он будет тогда осыпать богохульствами любые зримые воплощения этого мира. Ну а если ничего, над чем можно поиздеваться, нет, человек, возможно, захочет противопоставить себя всем воплощениям мира и найдёт изрядное удовольствие  в том, что, встав на одно колено и вознеся руки к небу, заявит: «Да, пусть так! Но я себя люблю!»  И почувствует, что далёкая холодная звезда в зимней ночи — это ответ природы. И познает всю многострадальность ситуации.

Люди в лодке не обсуждали такие вещи, но в меру своего понимания каждый несомненно  раздумывал в тишине над ними. Иногда в их лицах мелькало новое выражение помимо одной общей на всех усталости. Все разговоры вертелись только вокруг лодки.

Отзвуком на его эмоциональное состояние в голове у корреспондента волшебным образом возникли стихи. Он давно забыл о том, что вообще когда-то их знал, но они откуда-то вcплыли:

В пустыне Алжира солдат умирал

Ни ласки, ни женской слезы он не ждал

Лишь другу, ладонь сжав, успел он сказать:

Мне родины больше своей не видать.

О том факте, что в песках Алжира лежал, умирая солдат, корреспондент узнал ещё в детстве, но он никогда не относился к этому сколько-нибудь серьёзно. Все его одноклассники декламировали этот стих о затруднительном положении солдата, но их зубрёж оставлял его полностью равнодушным. Корреспондент никогда не считал, что это как-то его касается, а также, что это повод грустить. Для него это значило меньше обломанного карандаша.

Теперь же странным образом вся картина предстала пред ним как живая. Теперь это уже не было просто плодом каких-то переживаний некого поэта в процессе потягивания чая у тёплого камина. Это стало явной реальностью – жестокой и мрачной.

Корреспондент отчётливо увидел этого солдата. Тот лежал на песке, раскинув ноги, бледная левая рука на груди в попытке задержать ускользающую жизнь, а сквозь пальцы сочилась кровь. Вдалеке, на фоне неба, тускнеющего в последних лучах солнца, виднелись приземистые кубики городских домов.

Корреспондента, маневрирующего вёслами и с видением солдата, губы которого двигаются всё медленнее, вдруг охватило глубокое и абсолютно беспристрастное понимание происходящего.

И теперь он уже жалел его – солдата, умирающего в песках Алжира.

Морская твари преследовавшей лодку видимо надоело ждать, и больше не слышны были разрезающие поверхность воды звуки и исчезли искрящиеся следы. На севере всё ещё брезжил свет, но он явно не стал ближе. Время от времени до ушей корреспондента  начинал доноситься грохот прибоя. Тогда он поворачивал лодку в море и налегал на вёсла.

На юге кто-то, очевидно, разжёг сигнальный костёр на пляже. Но слишком далеко и в низине, и огонь было не видно. Но от него шли мерцающие розоватые блики на свод соседней  скалы, которые и можно было заметить с лодки. Ветер усилился, и иногда разъярённая как андская кошка волна демонстрировала свой светящийся сверкающий обрушающийся гребень.

Капитан в носу пошевелился на своём бочонке и сел прямо.

— Какая долгая ночь — заметил он корреспонденту. Затем посмотрел в сторону берега.

— Спасатели что-то не спешат.

— Вы видели эту акулу рядом?

— Да уж. Здоровенная детина.

— Жаль я не знал, что вы не спите.

Через некоторое время корреспондент наклонился вниз:

— Билли – внизу последовало медленное и постепенное распрямление конечностей – Билли, ты подменишь меня?

— Конечно – сказал смазчик.

Едва корреспондент коснулся  холодной, но такой удобной воды на дне лодки и съежился рядом со спасательным поясом кока, как он уже глубоко спал,  несмотря даже на то, что его зубы от холода выстукивали все популярные мотивы. И таким сладким был этот сон, что, казалось, прошло лишь мгновенье прежде чем корреспондент услышал голос, зовущий его по имени, голос на  последней стадии изнеможения.

— Не сменишь меня?

— Конечно, Билли.

Свет на севере таинственным образом исчез, но корреспондент держал курс благодаря не спящему капитану. Чуть позже они повернули  в открытое море, и капитан приказал коку сесть на кормовой руль и держаться носом к волнам и дать знать, если послышится шум прибоя.

Теперь смазчик и корреспондент могли передохнуть одновременно.

— Пусть ребята придут в форму – сказал капитан.

 Они скрючились внизу и, стуча зубами и дрожа, cнова заснули мёртвым сном. Никто из них не знал, что оставляет коку «в наследство» компанию другой, а может и той же самой, акулы.

Лодка болталась на волнах как пьяная, и время от времени её обдавало брызгами так, что промокшим было всё. Но даже это не могло нарушить сон. Грозные порывы ветра и удары волн действовали на них не более, чем на мумий.

— Ребята— с неохотой в голосе произнёс кок – нас снесло довольно близко. Надо бы кому-то из вас снова отгрести в море. Корреспондент, очнувшись, услышал шум обрушающихся гребней. Он сел на вёсла, и капитан дал ему немного виски с водой. Озноб отступил.

— Если мне суждено выбраться на берег, то не дай бог кому-нибудь показать мне хоть фото весла…

Наконец cнова прозвучал привычный диалог:

— Билли, подменишь меня?

— Конечно – отвечал смазчик.

7

Когда корреспондент вновь открыл глаза, море с небом уже были одинакового серого предрассветного цвета. Затем вода окрасилась кармином и золотом. И, наконец, во всём своём великолепии  настало утро, c ясно-голубым небом и солнечным светом, сияющим на верхушках волн. 

Дюны вдали были усыпаны маленькими чёрными домиками, а над ними высилась длинная белая мельница. Но на пляже не было ни прохожего, ни собаки, ни велосипедиста. Домики могли представлять собой  безлюдную деревню.

Все четверо всматривались в берег. Затем в лодке состоялся разговор.

— Ладно — cказал капитан – если помощи нет, лучше нам попробовать проскочить прибой прямо сейчас. Если останемся тут ещё, то так ослабеем, что ничем себе уже не поможем. 

Все, молча, согласились с этим. Лодка направилась к пляжу. Корреспонденту было интересно, неужели никто так и не залезет на эту высоченную мельницу и не посмотрит оттуда в море. Она была как великан повернувшийся спиной к муравьиным нуждам. Корреспондент увидел, что это в каком-то роде олицетворение безмятежности природы среди борьбы отдельных её, носящихся в воздухе, сущностей, природы в представлении людей. Она не казалась ни жестокой, ни милосердной, ни вероломной  и ни разумной. Природа была безучастной, совершенно безучастной.

Пожалуй, что человек в данной ситуации, потрясённый равнодушием вселенной должен узреть множество пороков в своей жизни, ощутить их грешный вкус в своём сознании и молить дать ему ещё один шанс. Перед неизвестностью на краю могилы ему становится до смешного понятна вся разница между добром и злом. И человек решает, что, если этот шанс ему будет дан, он изменит своё поведение и свои слова, станет остроумнее на приёмах или за чаепитием.

— Так, ребята – cказал капитан – лодку наверняка затопит. Всё что мы можем, это приблизиться на ней максимально близко к берегу и как только она начнёт тонуть, вытряхнуться из неё и выбираться на берег. Только спокойно, не прыгайте, пока она наверняка не начнёт тонуть.

Смазчик взялся за вёсла. Через плечо он всмотрелся в прибой.

— Капитан, — сказал он, — я думаю лучше развернуться носом к морю и двигаться к берегу кормой вперёд.

— Давай, Билли, — ответил Капитан, — кормой вперёд.

Смазчик развернул лодку и находящиеся в корме кок с корреспондентом были вынуждены смотреть через плечо, обозревая одинокий и равнодушный берег. Огромные, катящиеся к берегу

 валы вздымали лодку на самый верх, пока опять не стала видна белые полосы пены скользящие вверх по наклонному пляжу.

— Близко нам не подойти, — сказал капитан.

Каждый раз, когда кто-нибудь отрывал наконец взгляд от бурунов, он устремлял его к берегу, и в выражении его глаз в процессе этого созерцания былая какая-то своя особенность. Наблюдая за остальными корреспондент видел, что никто не испытывает страха, но истинный смысл их взглядов был ему не понятен. Что же касалось его самого, то он был слишком уставшим, чтобы об этом думать. Он пытался заставить свой мозг думать, но мозг в данный момент был полностью подчинён телу, а тело сказало, что ему всё равно. Единственной мыслью пришедшей на ум было, что если я утону, то это будет ужасно.

Не было ни поспешных слов, ни бледных лиц, ни очевидной тревоги. Все просто глядели на берег.

— Как только прыгнете в воду, отплывайте от лодки как можно быстрее, — cказал капитан.

Неожиданно со стороны моря со страшным грохотом обрушился гребень волны, и пенный водоворот с рёвом понесся на лодку.

— Спокойно, — cкомандовал капитан. Люди молчали. Они перевели взгляды от берега к волне и ждали. Лодка проскользила вверх по волне, взлетела на её бурлящую вершину, перепрыгнула через неё и устремилась вниз по длинному обратному скату. Некоторое количество воды попало в лодку, и кок принялся вычёрпывать её.

Но следом грохнулся ещё один такой же гребень, и кипящий пенный поток подхватил лодку и поставил её почти вертикально. Со всех сторон внутрь хлынула вода. Корреспондент в этот момент держался за планширь, и, когда через  него полилась вода, быстро отдёрнул пальцы, как будто боялся их намочить. Маленькая лодка, словно пьяная от такого количества воды, зашаталась и глубже погрузилась в море.

— Вычёрпывай её, кок! Вычёрпывай! – говорил капитан

— Есть, капитан, — отвечал кок

— Так, ребята, следующая волна будет для нас последней, — сказал смазчик, — будьте готовы прыгать.

Надвигалась третья волна — огромная, неистовая, безжалостная. Она буквально проглотила лодку и все почти одновременно бросились в море. На дне лодки валялся кусок спасательного пояса и, прыгая через борт, корреспондент прижал его к груди левой рукой.

Январская вода была ледяной, и корреспондент сразу подумал, что она гораздо холоднее, чем ему казалось, она должна была быть у берегов Флориды. Его замутненному рассудку в тот момент эта мысль показалась весьма важной, чтобы её отметить. Холодность воды удручала, это было поистине трагедия. Этот факт каким-то образом смешался с его общей оценкой своего положения, и результат явил достаточное основание, чтобы заплакать. Холод воды!

Когда корреспондент вынырнул на поверхность, он мало что осознавал кроме шума воды вокруг. Затем он увидел остальных. Смазчик был впереди всех. Он плыл энергично и быстро. Слева из воды торчала большая белая пробковая спина кока, а позади, единственной своей здоровой рукой держался за киль перевёрнутой лодки капитан.

Берегу была присуща некая незыблемость, и, находясь в центре морского хаоса, корреспондент подивился этому. И ещё берег очень притягивал. Но корреспондент понимал, что путь до него не близок, и поэтому плыл не спеша. Под ним находился тот кусок спасательного пояса, и иногда по склону очередной волны он съезжал как на салазках.

Но вот корреспондент добрался до точки, где начались сложности. Он не останавливался, чтобы понять, что за течение его подхватило, но очевидно было, что вперёд он не продвигался. А берег походил на какую-то сцену с декорациями, и корреспондент смотрел на неё и отмечал каждую её деталь.

Когда кок проплывал мимо,  теперь ещё дальше cлева, капитан закричал ему:

— Перевернись на спину! Перевернись на спину и используй весло!

— Есть сэр

Кок перевернулся на спину, и, работая веслом, помчался вперёд как каноэ. Вскоре и лодка вместе с уцепившимся за её киль капитаном переместилась влево от корреспондента. Если бы не её удивительные пируэты, капитана можно было бы принять за человека, пытающегося подтянуться, чтобы заглянуть за деревянный забор. Корреспондент восхитился тому, что капитану, тем не менее, удаётся удерживаться.

Они продвинулись ближе к берегу: cмазчик, кок, капитан и весело прыгающий за ними по волнам бочонок с водой. Корреспондент оставался в объятиях этого странного неожиданного врага – течения. Перед ним простирался как на картине берег с его песчаным белым спуском и зелёным обрывом увенчанным маленькими безмолвными домиками. И берег был уже совсем близок, но корреспондент был под впечатлением, как человек в галерее, увидевший пейзаж Бретани или Алжира.