Текстовая версия предназначена для обеспечения доступности материала для поисковиков.
Полная версия с иллюстрациями здесь: Но лишь бы паруса над головой (PDF, 22M)

УДК 379.857+629.525/534; 7.08+7.092; 72; 75; 141.339

ББК 75.717.8 75.81 85.1 86.4

Л58

Лимонад, М.Ю. Но лишь бы паруса над головой. /М.Ю. Лимонад,

– Жуковский: 2024 (2-я редакция) – 683 с. с илл. //электронное издание

ISBN

Рисунки М.Ю. Лимонад

Цифровые иллюстрации и карты Э. К. Петрова

Обложка и титульный лист А.А. Андреева

Редактирование и верстка Г.В. Шмерлинг

Использованы материалы Н.А. Андрианова, А.Н. Харитонова, В.Н. Пихтарева, Г.В. Шмерлинга и др.

Книга посвящена истории общественного движения парусного туризма, созданию и функционированию парусных туристских клубов в событиях, рассказанных автором и его друзьями по Московскому парусному туристическому клубу.

Автор – по профессии архитектор и одновременно исследователь энергоинформационных аспектов художественных произведений, художник, но в первую очередь – парусный турист и даже конструктор парусных разборных судов для проведения походов под парусами. Инициатор создания первого парусного туристического клуба.

Книга адресована широкому кругу читателей – любителей парусов, парусных походов, живописи и отечественной истории парусных движений.

© М.Ю. Лимонад, 2024

Во 2-й редакции книги, подготовленной в апреле-мае 2024 г., сокращен значительный объем описаний архитектурных проектов студентов М.Ю. Лимонада, а также убрано повторение ряда фрагментов и иллюстраций. Добавлено несколько историй, относящихся к Парусному берегу и походам; добавлено и заменено несколько фотографий; исправлен ряд неточностей. Добавлен указатель имен, упоминаемых в книге.

Кончина Михаила Юрьевича прервала работу, не оставив возможности прояснить еще ряд вопросов и согласовать с автором эту редакцию книги...

Г.В. Шмерлинг, 15 июля 2024 г.

Оглавление

ВВЕДЕНИЕ 8

Глава 1. ДОКЛУБНЫЙ ПЕРИОД 10

Знаки судьбы 10

Матросская форма 13

Первый раз на яхтах «Ерш» и М-1 Г.Е. Кузмака 18

Всё началось с модели парусного корабля 24

Мой отец и первый парусник 25

Парусное начало 25

Сказочный подарок 27

«Летучий голландец» 33

Парусное вооружение моих байдарок 35

Телеги Виктора Литвина 37

Мамина школа. Чему научился и чему нет 39

Веселый Роджер на байдарке 46

20 лет доклубных плаваний 53

Селигерские плавания на парусной байдарке 53

Пароходом как парусником 59

Поход по Вороне 63

Глава 2 ( начало) МОСКОВСКИЙ КЛУБНЫЙ ПЕРИОД 69

Создание московского парусного турклуба 69

Как задумывался клуб 69

Где наш клуб жил на суше 72

Начало «Бегущей по волнам» 74

Возникновение Парусного берега в рассказах старого парусника 76

Моя первая яхта – бригантина «Бегущая по волнам» 80

Возвращение на берег, ставший Парусным 80

Как делалась архитектура Парусного берега 90

«Дороги, которые мы выбираем», ведущие на Парусный берег 90

Архитектура гоночного лагеря на Парусном берегу 97

Суда висят на ветках 103

Гонки, регаты и судейство 108

АХ, ГОНКИ, ГОНКИ…! Новогодняя грёза-феерия 118

Глава 2 (продолжение) ДЛЯ ОКЕАНА ИЛИ ПРЕСНОЙ ЛУЖИ 125

Разборный флот нашего парусного туризма 125

«Мевы» вытесняют байдарки 125

Появление разборной бригантины 129

«Мевское» дополнение 135

«Ода прямым парусам» и Альбатросы Валерия Перегудова 135

Катамараны и тримараны. Кентавр и Горыныч 140

Быстроходный «Кентавр» 141

«Змеиные» многокорпусники 142

Пневмояхты и эпоха ПСН. Мой «Жук» 144

Пневмояхты на базе ПСН 144

Однокорпусные каркасно-надувные швертботы 154

Мои автосентенции 1992 года о парусном флоте и парусном туризме 159

Парусный швертбот «Жучок» и плавания «Жучка» 166

Снабжение и ремнабор. Зачем паруснику клизма 168

Глава 3 (начало). ПАРУСНЫЕ ПУТЕШЕСТВИЯ 175

Мои парусные друзья, плавания, походы и события в них 175

Мои парусные друзья 175

Первый рейс «Бегушки» 187

По Клязьме от Киржача до Покрова на Нерли 192

Поездки на Парусный берег и в Конаково с особыми случаями 196

События селигерских походов на «Бегушке» и «Жуке». 204

Ножи, часы и гитары у меня подолгу не держались 221

Глава 3 (продолжение). НАШИ ЭКСПЕДИЦИИ 225

Научные экспедиции по волжским водохранилищам 225

Как мы готовили наши экспедиции 225

Экспедиция по Московскому морю 226

Экспедиционное плавание по Угличскому водохранилищу 233

Экспедиция по Мологе и Рыбинскому водохранилищу 239

Экспедиция по Волге от Кинешмы до Юрьевца 249

Подготовка к НТС и защита экспедиционной темы 253

Испытания «Жука» 255

Клубное испытание 255

Морское испытание на Азовском море 257

Походы «Жука» на Онежское озеро и Обскую регату 264

«Жук» на Онежском озере 264

Опять Онежское озеро 270

Обская регата 279

Глава 3 (окончание) БОЛЬШИЕ ПАРУСНИКИ 290

Великобритания и мы. Что нас связало тогда 290

Яхтенная линия от Нади 290

Английские бабушки-яхтсменки 292

Джон Девис и мой внук Миша. Связь с «Юноной» 297

Баржи и их шверцы 298

Мы и Дрейки 299

Клипер «Катти Сарк» 302

Линейный корабль «Виктори» 400-летнего возраста 308

Конференция на «Седове» 315

Необычные события 324

Парусная литература, наши книги и журналы 324

Песни на плаву 325

Пироговка. Приключения Саши Бермана 326

Воспоминания от Коли Андрианова 330

Два Останкина 334

На Амуре. Конец нашей страны 342

Глава 4. КОСИНСКИЙ МОРСКОЙ КЛУБ 348

Как всё начиналось. 348

Появление М.Г. Шадрина и возникновение КМК 350

Преображение клубного здания и его участка. Праздники в клубе 351

Косинские регаты 367

Шхуна «Гангут», парусная практика и 300-летие Флота 374

Знакомство с «Гангутом» шапочное и настоящее 374

Парад 300-летия Российского флота 383

Тот парад и проект Триумфального парка 392

Студенты-архитекторы в КМК 393

Предпроектная практика 393

Декор «Аякса» 395

Глава 5 (начало) СТРОГИНО И СПК «НОРД-ВЕСТ» 404

Строгинская пойма и Олимпиада 404

Строгино и строгинские регаты 406

Папа Карло и проект детского яхт-клуба 407

Праздник флота с Петром I 411

Как начинался один из Онежских походов 415

Глава 5 (продолжение) ЖУКОВСКИЙ ЯХТ-КЛУБ КАК ТУРИСТСКИЙ 420

Детский парусный турклуб в подвале 420

Возникновение Жуковского яхт-клуба 424

Пересечение Азовского моря в год и момент Чернобыля 431

Канаты музея А.С. Грина 448

Глава 6 (начало) ПАРУСНЫЕ ВЫСТАВКИ ЖИВОПИСИ И РИСУНКА 452

Как переплелись мои выставки с историей нашего клуба 452

Выставка «Светила над снастями» как защита парусного туризма 457

Выставка о нас в Феодосии и школьный музей А.С. Грина 461

Расписанные камни и музей А.С Грина 461

Выставка о нас в Феодосии 464

Школьный музей А.С. Грина 466

Музейные коллекции в Феодосии и в Кирове 469

Выставка «Юнона и Авось» в здании инспекции по маломерному флоту 475

Клубная и внутриквартирная живопись 494

Клубная архитектурная живопись 494

Внутриквартирная интерьерная архитектурная живопись 499

Станковая живопись 512

«Ода прямым парусам» и об ошибке Рериха 515

Глава 6 (продолжение) АРХИТЕКТУРНЫЕ МОРСКИЕ ХУДОЖЕСТВА 525

Модели работы Коли Андрианова. Корабли в бутылках 525

Музейные работы Коли Андрианова 526

Проектирование яхт-клубов и соображения по архитектурной тематике 529

Мои реализованные проекты. Пароходофрегат «Сарма» Вити Сармина. 531

Глава 6 (окончание) ПАРУСНЫЕ ПЕСНИ И ТОРЖЕСТВА 542

Парусные торжества 542

Мой эллинг и празднования в нём 542

Наши юбилеи Жуковского клуба 544

Песни и переход к парусным балам 549

Песенные фестивали на Парусном берегу 549

Парусные балы 551

ЗАКЛЮЧЕНИЕ 558

ПРИЛОЖЕНИЯ 560

Приложение 1. Толковый морской словарь 560

Приложение 2. Вексиллологические символы и атрибуты 586

Приложение 3. Праздник на «зверской» яхте 591

Приложение 4. Катамаран «Фиорд», дополнения 596

Приложение 5. Зеленые паруса (поздравительный рассказ) 597

Приложение 6. Парусные песни 603

Катамарана век недолог 603

Парусный берег 604

Косино 606

Мы пара славных парусных галош 606

Но лишь бы паруса над головой 607

Прощание с Парусным берегом 608

Пришел однажды я домой 610

Бригантина 611

Пиратская песня 612

Песня старого пирата 612

Отважный капитан 613

Синий перекрёсток 614

Песня пиратов из к/ф «Остров сокровищ» 1937 года 615

Бабушка пирата 616

Пиратская лирическая 617

Моя с первого взгляда любовь 619

Песня катамарана о своём нерадивом экипаже 620

Пусть мордотык нам в нос плюёт волну 621

Гимн Жуковского яхт-клуба 622

Песня об отважном адмирале 623

Приложение 7. От Крайновки до Каспийска 625

Приложение 8. История одного путешествия с Натальей Корневой 633

Приложение 9 Диалоги о секрете Александра Степановича Грина 636

Приложение 10. Живописная серия «Юнона» и «Авось» 658

Об авторе 678

Список источников и литературы 679

Указатель имен 682

ВВЕДЕНИЕ

«Внимание! Сигнал подготовительный, до старта 5 минут! Действуют гоночные правила...»

Мои парусные друзья наверняка помнят эти слова и этот флаг на топе судейской мачты. А те, кто не знает, пусть узнают их, и начнём наш путь по книге как обычную парусную гонку.

Эта книга о весьма необычной, казалось бы, странице истории отечественного туризма и парусной культуры. О парусном туризме. Волею судьбы мне посчастливилось участвовать в его становлении. Время было своеобразное, небогатое на доходы, но богатое на замечательных людей. Мы были и остаёмся увлеченными людьми, умеющими дружить и сохранять теплые отношения навсегда.

Предлагаемая книга не справочник и не инструкция. Это не географическое описание увиденного в путешествиях по берегам и на акваториях. Это срез истории отечественного парусного туризма. Самодеятельного, а не планового по путёвкам. Причём того, который был самодельным и разборным, с учётом географии главным образом нашей страны. Это своеобразный жанр. Документально - художественный. А срез личностный автора и его друзей.

При иллюстрировании оказалось, что нужного разнообразия фотографий, где важно иметь портретность участников событий или доказательность чего-то, я собрать не смог. Поэтому в различных сюжетах я позволили себе вольность повторения одних и тех же снимков в различных местах книги. Я старался не злоупотреблять такими повторами, но обойтись без низ не смог. Так бы не должно было бы быть, но мне погружение читателя в материал кажется важнее формальных правил издания. Извините эту мою вольность!

Рассказываемую историю я иллюстрирую, где фотографиями, а где своими картинами и рисунками. Держа в руках румпель или штурвал, а то ещё и шкоты с брасами, трудно фиксировать на плёнку текущие события, особенно в плавании. Вот и приходится рисовать в перерывах или потом. А уж дома можно и кисть в руки взять. Так и появились мои картины о парусном туризме в СССР и России.

Я не являюсь профессиональным живописцем, я – архитектор, рисующий, пишущий и проектирующий. Пишу темперой на оргалите. Оказалось, что это позволяет применять акварельные приёмы, а также сохраняет картину как фреску: волокна оргалита впитывают краску и хорошо сохраняют её многие годы и даже десятилетия. Это показал опыт.

А ещё я профессор и преподаю архитектуру студентам. Кое-кто из них проектирует яхт-клубы и яхтенные порты, а иногда и парусные лагеря, подобные тем, в которых жили мы. Вот я их и консультирую, опираясь на свой опыт и опыт моих друзей – парусных туристов.

Жанр можно считать мемуарным. Возраст уже такой, что требует поделиться воспоминаниями. Да и юбилеи грянули. В 2022 году нашему первому клубу – Московскому парусному туристическому клубу (МПТК) – исполнилось 50 лет, в 2024 году наступает такой же юбилей знаменитому Парусному берегу на Шошинском плёсе Московского моря. Он напоминает град Китеж – возник когда-то из ничего и пропал почти бесследно, переместившись к Муравьиным островам в районе Конакова. Но молодые туристы всё же иногда посещают заросший глинистый луг, где когда-то кипела бурная парусная жизнь.

Мой коллега по архитектуре и вузовской деятельности доктор архитектуры профессор Валентин Никитич Ткачёв, узнав об этой стороне моей жизни и книге, был несказанно удивлён. Он почему-то представлял меня только архитектором, но никак не парусником. Оказывается, что по жизни я прожил их минимум две – парусную и архитектурную. Они шли сначала одна за другой, потом параллельно, потом только архитектурная и профессорская. А ёще живописная, что для архитекторов достаточно обычно. Об этом тоже есть в предлагаемой книге.

В книгу помимо свежих авторских текстов включены фрагменты давно написанных статей, заметок, и рассказы, а также публикации моих друзей по клубу Григория Владимировича Шмерлинга, Николая Алексеевича Андрианова и Анатолия Николаевича Харитонова. Большая благодарность моей бывшей студентке и практикующему архитектору Александре Алексеевне Андреевой за помощь в оформлении обложек и титульного листа. Большая благодарность студентке магистратуры бакалавру Элеоноре Кириллове Петровой за исполнение цифровых иллюстраций и карт. Они ведь лицо книги.

Спасибо большое за представленные материалы – фото и воспоминания – Александру Геннадьевичу Полякову – нашему «Папе Карло», Алексею Николаевичу Кужелеву, Любови Сергеевне Гординой, Лидии Николаевне Щедельской, Нине Ивановне Свинуховой, Алёне Владимировне Травкиной, Елизавете Сергеевне Орловой, Владимиру Викторовичу Лесику, Сергею Михайловичу Варенику, Константину Тагильцеву, Николаю Алексеевичу Андрианову, Ирине Александровне Ликиной и Владимиру Николаевичу Комарову, моему извечному старпому Льву Яковлевичу Лещинскому, моей ученице магистру ландшафтной архитектуры Дарье Ильиничне Горбачёвой, моей бывшей аспирантке и магистру ландшафтной архитектуры Наталье Анатольевне Трубицыной за вычитку и редактирование, моему боцману и помощнику Валентину Евгеньевичу Ковалёву, Александру Якуненко, Игорю Васильевичу Королёву.

Особая благодарность моей жене Валентине Ивановне. Правда, она думает, что я не осознаю важности создания условий для написания этой, да и не только этой книги. Осознаю и в душе благодарю её за это очень. А кроме того в завтрак, обед и ужин, ею приготовленные, мы вспоминали прожитые события под парусами и не только вспоминали, но и обсуждали их, после чего они попадали уже на страницы. Часть событий она описала лично, став моим соавтором. Плавали, знаем! А ещё и пишем про это. Всё-таки мы – экипаж!

А теперь начнем рассказы у костра или в тёплом и уютном помещении и вспомним как интересно и весьма необычно мы жили в своё время.

До старта... минута ровно! 45 секунд, 30, 20, 10, 5, 4, 3, 2, 1…

Старт открыт! Всем чисто...

Глава 1. ДОКЛУБНЫЙ ПЕРИОД

Знаки судьбы

Можно быть каким угодно прагматиком и учёным (как хотела моя мама из меня такого сделать, и ей во многом это удалось), но именно научный взгляд, не позволяющий игнорировать факты (?), заставляет обратить внимание на знаки судьбы, которые возникали с самого раннего детства. И, как оказалось, точно указали на то, что было мне предопределено судьбой. Это невозможно игнорировать, поскольку это факты, подтверждённые практикой.

Приходится признать, что предопределённость судьбы существует, а мы просто не обращаем внимания на посылаемые нам знаки. А раз это факт, то научный подход требует изучения факта, а не отговорок типа «науке это неизвестно». И неважно выглядит это мистикой или вполне прагматичным событием или явлением. Изученное явление перестаёт быть мистикой для того, кто его изучил, а для того, кто не исследовал и не понял связей явлений в жизни, оно останется мистикой. Я сам прошел этот путь от неверия до признания. И то, что будет изложено в этой книге, надеюсь, подтвердит действенность знаков судьбы. Простите меня за такое суховатое начало.

Мою линию парусной стороны жизни можно рассмотреть как серию знаков судьбы по имеющимся старым фотографиям, найденным младшим внуком Мишей Егоровым на антресолях нашей квартиры, соблазн привести их здесь оказался трудно преодолимым.

Найденные снимки относятся к самому раннему началу морской линии моей судьбы. Они оказались некими сигналами к тому, что ожидало меня позже, и показано в этом томе. Как примечание, должен добавить здесь и далее, что не все фото, которые я привожу, позволяют их улучшить до приемлемого уровня. Но для меня память важнее качества изображения. Так что уж простите меня за это!

Моя морская линия началась на Рижском взморье, в Булдури, в 1947 году.

Моим родителям было по 32 года. Только что закончилась война. Рижское взморье стало оазисом спокойствия. Там я даже одетый сбегал в море, и родителям приходилось меня отлавливать. Жизнь начиналась весело и радостно. Да ещё и на море! Это был первый знак моей парусной судьбы.

Через 5 лет мы снова оказались в Булдури. Жили там весёлой компанией в санатории «Сосновая роща». А на пляже у высокого пирса сушились водолазные скафандры. Я их тогда увидел впервые в жизни, и папа рассказывал мне про их устройство. Это было перед началом школы в 1952 году.

А ситуация на взморье мало изменилась, судя по фото. Только я чуть подрос (рис. 3). Именно тогда в «Сосновой роще» мы познакомились с семьёй Глимчеров из Малаховки. Сразу сдружились, и это длится и сегодня, несмотря на то, что нас с моим другом Семёном теперь разделяют целые полушария планеты.

А тогда у нас было одно море в общей стране (рис. 4). А потом и плавание на моих первых парусных судах.

Матросская форма

Вторым знаком судьбы оказалась матросская форма, точнее не форма, а матросский костюм. Я его получил на день рождения в 5 лет.

Мама повезла меня в Художественный театр на «Синюю птицу». Я её не понял и заскучал. А потом было кафе в проезде Художественного театра и фотосалон. Потому снимок оказался приличного качества.

И не только по праздникам, но и при плавании на речном трамвайчике – небольшом речном теплоходике.

На бескозырке надпись «Моряк», руки – на носовом флагштоке, на нём вымпел пароходства. Бескозырка набекрень. Полный порядок на борту!

Конечно, профессиональную униформу я никогда не носил. Но свою морскую униформу всё же имел. Штормовки покупал и оснащал клубными шевронами.

Мой утеплённый голубой костюм сшили и подарили друзья по клубу и опытные реконструкторы исторической военной формы Сережа Дубинкин и Алёна Травкина (рис. 8), украсив его фирменным шевроном с якорем и двумя адмиральскими звёздами (рис. 9).

Их квартира была и мастерской, где был даже собран ткацкий деревянный станок по старинным чертежам для выделки офицерских поясов. Они шили воротники настоящей золотой нитью. По их шитью на мундире мне удалось найтись в многотысячной толпе на Бородинском поле в год 180-летия битвы. Офицер в их мундире сразу сообразил, что я тот самый пропавший Лимонад, и указал где мне найти моих друзей.

Мой ответ им был небольшой серией картин по сюжету рок-оперы «Юнона и Авось». Об этой серии будет рассказано позже в главе 7 о парусной живописи, а сами картины можно увидеть в приложении 10.

Когда готовилась выставка по этим сюжетам в худсалоне на Остоженке в 1981 году, то там были выставлены произведения униформы, созданные Серёжей и Алёной.

А вице-адмиральские погоны я получил в подарок от своего друга Сени Глимчера в свой 30-летный юбилей. С той поры так и считался вице-адмиралом клубного флота. Адмиральский статус был, понятное дело доброй шуткой. Она никогда не воспринималась всерьёз, ни мной, ни друзьями. Это была игра, которая давала нам всём некий колорит настоящего флота. Но в серьёзную жизнь эта игра не проникала. Это было правильно, разумно и в должной мере уместно по-игровому.

Кроме того, право на такую игру надо было заслужить. Поэтому я не сразу рассказал своим товарищам про подаренные звезды с вышивкой. И единственное место, где они проявились публично, был шеврон на рукаве моего голубого корабельного костюма, сшитого Сергеем и Алёной.

В это время я уже был кандидатом архитектуры и заведующим научно-исследовательским сектором в НИИ по сельскому гражданскому строительству, откуда по пятницам регулярно сбегал на электричку до Московского моря.

Утром я привозил голубой свой подарочный рюкзак со всем необходимым для походного быта в НИИ, оставлял его в под охраной сторожей в предбаннике вестибюля, а часа в два-три покидал рабочую комнату и забрав рюкзак резво двигал в метро и на вокзал.

Руководство института смотрело на это достаточно снисходительно, хотя и говорили мне, что я трачу время не на дело, и можно было бы заняться чем-нибудь архитектурным, вроде дачи. Время показало, что эти владельцы дач счастливее не стали, и даже наоборот, обрели массу проблем и хлопот. Я же был счастлив своей парусной судьбой. О чём здесь и повествую.

На праздниках в клубах форму приходилось создавать из подручных предметов одежды, но похожую на военно-морскую униформу офицера. А вот непременным атрибутом всегда была адмиральская фуражка, тоже когда-то давно полученная в подарок. Её можно увидеть на многих снимках, где я не весь ещё седой.

Про тельняшки и говорить нечего. Это была самая расхожая морская одежда (рис. 12). Такой она для меня остаётся и по сей день.

Обычный синий тренировочный костюм тоже с фуражкой образовывал вполне достойную флотскую униформу (рис. 13).

По сути, видов форм одежды у меня было почти столько же, сколько принято на флоте. Это позволяло чувствовать себя своим в среде и туристов- парусников, и среди моряков, с которыми был знаком и дружил.

Я и сейчас люблю носить фуражку с киверным знаком архитектурного факультета, где я преподаю – глобус с циркулем, но еще и на фоне якоря (рис. 15). Соединяю флот и архитектуру как могу и по сей день.

Так что линия судьбы с морской формой, можно считать, оказалась пророческой.

Первый раз на яхтах «Ерш» и М-1 Г.Е. Кузмака

В пророческом характере этой яхтенной линии судьбы сомневаться не приходится. Не уверен, что моя душа тогда уже коснулась яхт и там застряла надолго, но то, что душа каждой их яхт зацепила мою, очевидный факт.

Первой из них стал небольшой швертбот (я тогда и слова-то такого не знал) типа «Ёрш». Было это на Рижском заливе, я был дошкольником. Как я попал на него, да ещё одетый подобающим образом, уже и не вспомнить. Но попал же (рис. 16).

В интернете нашёл такие сведения:

«ЕРШ» (рис. 17) – швертбот-монотип советского национального класса (см. Классификация парусных судов), экипаж 2 чел.

Конструктор Н. В. Григорьев (1946).

Длина 5 м, ширина 1,525 м, площадь парусности 12 м2, высота парусности 6 м, вес готового к гонке судна не менее 210 кг. Обводы корпуса угловатые (шарпи). С 1951 г. – юношеский класс. В спортивном флоте СССР насчитывается более 400 шт. Отличительный знак буква «Е» (на старых – силуэт ерша). [1]

Там же приведён чертёж швертбота. Он почти мой ровесник.

Второе знакомство с настоящей яхтой произошло в 1964 году, когда на 3 курсе я начинал проектировать яхт-клуб. Поскольку никаких толковых представлений на этот счёт у меня не было, то папа решил, что дать начальную консультацию мне должен не просто опытный яхтсмен, а чемпион страны по парусному спорту.

В середине 60-х годов ХХ века я был студентом и отец в выходные повёз меня в Водники. Там на берегу Хлебниковского затона я впервые увидел стройную яхту-тройку под номером М-1 с красными бортами. Лодка была сконструирована в Ленинграде выдающимся яхтенным конструктором С.И. Ухиным. Она родилась в 1966 году и называлась М-II Спутник.

В Жуковском в том же институте, где работали мои родители, в Центральном аэрогидродинамическом институте имени профессора Н.Е. Жувоского – ЦАГИ, работал известный тогда доктор технических наук Георгий Евсеевич Кузмак. Он работал в области аэродинамики, механики космического полёта и прикладной математики, а кроме того, был мастером спорта СССР по парусному спорту. А ещё он был многократным чемпионом страны в классе швертботов «М».

Кузмак был удивительным и очень неординарным человеком. Ещё совсем юным он попал под трамвай и потерял одну руку. Но и с одной рукой он стал выдающимся учёным и спортсменом. И никаким не пара-спортсменом, а самым настоящим чемпионом. Он и одной рукой успешно водил в гонках и на тренировках свою чемпионскую «Эмку», а зимой катался на горных лыжах. У него был необычный кольцевой румпель элептической формы, что было удобно для перехватывания его на ходу.

Вот к нему в «Водники» на Клязьминское водохранилище, где находился яхт-клуб «Спартак», и привёз меня мой отец. Георгий Евсеевич встретил нас на своём швертботе с экипажем из трёх человек. Этот экипаж шутейно называли «малым учёным советом». Помимо рулевого – доктора наук, в него входили два матроса – оба кандидаты наук. Меня пригласили на борт и стали рассказывать про устройство настоящей яхты и хорошего спортивного яхт-клуба.

Про яхту конструкции С.И. Ухина из Ленинграда (рис. 19) тоже рассказали, но я запомнил не так уж и много.

Ухинская «Эмка» бегала весьма резво. Это был новенький швертбот с замечательными обводами и современным по тому времени вооружением. Кокпит сзади был открытым, чтобы вода могла сливаться за борт на ходу. Были ремни для откренивания и были трапеции на мачте, чтобы матросы могли вывешиваться за борт всем телом. Это была дальнейшая версия класса М-20, достаточно тяжёлого швертбота. [2]

Тогда только зарождалась космонавтика и все трое названных мною лица ею начинали заниматься. Но знать посторонним это было не положено. Я и не знал.

В тот день состоялось моё первое знакомство с яхтой М-1 и её капитаном.

Георгий Евсеевич произвёл на меня сильное и необычное впечатление.

Он был очень статным и красивым человеком. У него только не было левой руки, потерянной в юности под трамваем. Тем не менее, он лихо управлялся с замкнутым румпелем и даже грота-шкотом.

От Георгия Евсеевича я впервые услышал грамотные парусные слова. Он посадил меня в яхту и покатал. Я же приехал на консультацию по яхт-клубам, для курсового проекта на 3 курсе по архитектуре. Здесь началось моё парусно-архитектурное образование. Это Г.Е. Кузмак посвятил тогдашнего студента в особенности проектирования яхт-клубов.

Тогда мне было неизвестно, что Георгий Евсеевич родился 2 января 1930 года в Москве. Но я видел, что он был жизнерадостным и мужественным человеком, замечательным спортсменом и спортивным организатором. Узнал позже, что ещё в юности, он начал заниматься парусным спортом и внёс большой вклад в развитие своего родного яхт-клуба «Спартак», располагавшегося в г. Долгопрудном Московской области. Туда я приехал только через много лет.

Георгий Евсеевич любил ещё и горнолыжный спорт. Это его и погубило. Выдающийся учёный в авиационной и ракетно-космической технике Кузмак трагически погиб 28 февраля 1974 года в результате несчастного случая при катании на горных лыжах. Его сбил на трассе Боровского кургана малоопытный лыжник. Удар пришёлся головой о пень. Шансов выжить не было. Какое это было горе!

Я благодарен папе и судьбе за ту встречу. Это была не последняя консультация, благо мы жили в соседних дворах. Но первая встреча стала ещё одним знаком судьбы. Через приличное количество лет я стал яхтсменом и парусным судьёй, а со студентами достойные и прогрессивные яхт-клубы проектирую до сих пор. И признаюсь, не только как консультант, но нередко и как просто архитектор.

В яхт-клубе «Спартак» в Водниках достойного преемника не нашлось. Экипаж распался, а призовая яхта легла во дворе на кильблоки и осталась коротать свой век на берегу. Её рангоут и паруса кому-то пришлись впору, и след их затерялся.

Прошло более 10 лет. Мне посчастливилось построить на Москве-реке собственный эллинг. Захотелось подыскать цельнокорпусную яхту для моих парусных походов. Трудно вспомнить, как я попал в «Спартак». Там лежало немало заброшенных яхт. Одна оказалась в приличном состоянии корпуса. Когда сказали, что это М – Спутник, я спросил, помнят ли они Кузмака и его яхту. Оказалось, что это она и есть. Сомнений не было – её надо было приобрести и сохранить в память о моём парусном учителе. Но это было не так уж и просто.

Да, яхту Кузмака я выкупил, взяв документы в турклубе и в профсоюзном комитете, что она будет учебной яхтой. Я ездил за мачтами в «Спартак», чтобы применить как вторую мачту у себя на бригантине. Там увидел лежащую кверху килем под руберойдом ту самую призовую «Эмку». Оказалась, что она заброшена, а от команды Георгия Евсеевича никого не осталось. Вот тогда я и занялся её приобретением. Хотел крейсер из неё каютный сделать с вооружением бригантины.

Как я уже говорил, я должен был представить документы, что она будет использоваться в клубных целях. Как президент Жуковского яхт-клуба написал письмо в руководство «Спартака» и его профсоюза необходимого содержания. Уплатил по тем временам большие деньги – 250 рублей. Получил одобрение сделки и увёз своё сокровище на длинномерном грузовике к себе в Жуковский. Без рангоута и парусов. Была задумка сделать на корпусе гравированную памятную дощечку о чемпионской яхте и её капитане.

90-е годы не способствовали реализации моих планов. К этому времени я построил на Москва-реке эллинг. Для яхты соорудил трейлер, на который её и поставили сначала. Потом я 1991 году привёз с Дальнего Востока мощные блоки для талей. Под потолком эллинга приварил новые мощные балки, и яхту подвесил под потолком. Лодка висела на блоках под потолком эллинга как памятник. Но была в целости и сохранности. Закупал дельные вещи, канаты… Но тронуть «Эмку» так и не смог.

В конце концов, мы с М.Г. Шадриным решили, что надо дать ей вторую жизнь в клубе. Я передал её со всеми имевшимися документами и по договору с КМК туда, где она сейчас и живёт (рис. 21).

Яхта, теперь называемая «Эмка», бережно отреставрирована и это приятно. Она уже много лет ходит в клубе, но молодые рулевые, которые на ней рассекают Белое озеро, как это ни печально, не только ни разу не пригласили на борт пройтись на ней, но даже не поблагодарили. Обидно! Что-то в клубе стало слабовато с воспитательной работой. Ну, да Бог им судья! Пусть она всем её экипажам приносит радость и победы!

Итак, через кучу лет, подарил всё имущество к яхте и саму яхту детскому морскому клубу в Косино, и она там успешно бегает по Белому озеру. Раритет, музейная редкость, как ни крути. А я оказался богатым меценатом.

Вот и вся история, которая мне известна. Рад, что не дал погибнуть парусному раритету. Может быть, гравированную табличку и повесят на корпус новые её хозяева. Это же живой мемориал!

Всё началось с модели парусного корабля

Это событие произошло неожиданно. Я учился в третьем классе и у меня был закадычный друг Коля Езеев. Жили мы в соседних домах, и часто ходили друг к другу в гости. Вот в один такой раз, когда мы играли у меня, к нам в гости зашел старший по возрасту сосед по лестничной площадке из квартиры напротив. Тогда в гости ходили запросто. Это был судомоделист Сережа Кузнецов, теперь уже вышедший на пенсию корабел из Риги. Он решил нас начать погружать в судостроение. А я, не забудем сказать, был всегда скульптором и начал заниматься лепкой в Доме пионеров.

Серёжа принес липовый брусок, с вырезанной аккуратно фигурной носовой частью. Остальное, он считал, мы должны будем доделать сами. Он объяснил, что и как нам предстоит сделать. Но ни инструмента подходящего, ни расходных материалов у нас с Колей не было.

Но дело наше не остановилось. Маленький опыт постройки корабликов из сосновой коры у нас был. Мы их пускали в весенних ручьях во дворе и на улице. Но сделать многомачтовый парусный корабль – совсем другое дело.

Взявшись за такую постройку, попытались хотя бы немного скруглить корму. Но нож не хотел нас слушаться, а дерево оказалось не столь податливым как сосновая кора. Клей был у нас тоже только канцелярский, боящийся воды.

Поэтому в ход пошёл пластилин, спички, нитки обычные. И получилось нечто тяжёлое, нелепое, но корабль напоминающее.

Мы были довольны, хотя Сережа нас не одобрил. А тут и дожди прошли. Появились достаточно обширные и глубокие лужи на пустыре вдоль нашей улицы. Вот там мы и стали пускать своё чудо судостроения.

Корабль наш почему-то плыть не желал. С разгона он, как-то кренясь, ещё проходил какое-то расстояние по воде. А затем сразу опрокидывался на борт. Видимо, центр тяжести был намного выше уровня воды. Слова оверкиль и ватерлиния мы с другом ещё не знали. Потом освоили.

Прямо скажем, опыт этот был неудачным, но запомнившимся. Потом, когда мы совершенствовали байдарку как парусное судно, Коля ехидно напоминал мне про пластилин на корабле. Хотя дома он разбирал всякую технику, особенно часто телевизоры, а собрать не мог. Это очень огорчало его маму, Серафиму Михайловну, которая из сил выбивалась, чтобы у Коли было всё как у нормальных людей. А к чему потом всё пришло?

Коля стал главным инженером отделения в ЦАГИ, очень ценился коллегами.

А я построил, пусть и не с нуля, четыре вполне ходивших туристских разборных яхты. И на них применял свои разнообразные умения и необычные технические решения. И пружинные кнопочные стопорные узлы сам делал, и блоки… да всё делал. И шил, и клеил… Научился всему.

Все школьные годы мы с Колей проходили вместе на парусной байдарке с самым разным парусным вооружением. Но начало конструированию судов было положено той первой неуклюжей моделью.

Мой отец и первый парусник

Парусное начало

Я – яхтсмен и парусный турист. Под парусами хожу с 10 лет, когда мой папа Ю.Г. Лимонад или просто Ю.Г. подарил мне, своему достаточно маленькому сыну, собственную парусную байдарку «Луч». Он вообще сделал сына туристом и походником.

Итак, в 10 лет, будучи в 4 классе школы, я получил в подарок собственную разборную байдарку. Первые плавания были совместные с родителями на Волге под Костромой, в Тихом Уголке (рис. 3.3.4). Уже там мы сделали деревянную мачту и поставили прямой парус из спортивного флага клуба «Крылья Советов».

Именно в «Тихом уголке» я познакомился с Юриком Гусаровым, соседом по двору из Жуковского. Иногда мы его брали на борт и ходили по Волге и небольшому её притоку. Кто бы тогда сказал, что мы будем ходить вместе не только на парусной байдарке, но и на моей будущей бригантине, и даже участвовать в экспедициях. С той поры мы сдружились навсегда.

Папа считал, что я, будучи уже в 5 классе, должен был сам со школьным товарищем её доставлять на реку (а Москва-река была судоходной рекой), ходить там и возвращать обратно домой. Это 10 км туда и обратно. И мама вынуждена была с этим соглашаться. Можно представить, сколько она пережила волнений!

В первые годы в отпуске лодку грузили поперёк дороги на задний багажник маленького первого «Москвича» и возили до воды и обратно, перекрывая всю дорогу, благо обычно транспорта там не встречалось. И в этом был весь мой папа. Такой же лихой Лимонад, как и многие наши родственники. Это было в крови.

Папа был столь же яростным туристом, сколь и инженером- аэродинамиком. Лыжи, лодки, горы были всегда его страстью (рис. 1.5.5). Он как мог старался меня во всё это погрузить. И это дало свои результаты в парусном туризме.

Сказочный подарок

Вернёмся всё же к началу этого эпизода, когда мой папа – фанатичный турист в самых разнообразных направлениях, блестяще проявивший свои таланты впоследствии в аэродинамике космических парашютов и палаток для штурма Эвереста – подарил мне, ученику четвёртого класса, сказочный, нет – легендарно, невероятно сказочный подарок: только что созданную нашим земляком И.И. Деревянко разборную байдарку «Луч». (Потом так звали моего кота, про которого есть парусная сказка в приложении 3).

Я тогда и не осознал до конца, сколь царский дар получил, даже и по нынешним меркам.

Среди многих достоинств этого дивного судна было то, что Иван Иванович Деревянко, уже тогда готовивший кое-что для космоса, снабдил кильсон степсом (панелькой с отверстием под просто строганный импровизируемый владельцем шпор) и намёткой – откидной скобой на шпангоуте. Его можно было считать и примитивным пяртнерсом – палубным гнездом для мачты.

Вот туда-то мы с моим родителем и воткнули в первом же плавании, по Волге под Костромой, в чудном местечке «Тихий уголок», свежесрубленную мачту. Как теперь бы сказали – свободно опёртую. Парус был прямой, приличной площади, для меня так просто огромный. Он был из спортивного флага «Крылья Родины», зелёного такого цвета в бирюзу и с самолётом в середине. Рей, понятно, тоже был свежесрубленным (рис. 30).

Получилась весьма быстроходная галера. На ней я провёл первые свои почти 20 лет парусной жизни. Признаемся, весьма безграмотной, но безумно счастливой.

Ходили на ней даже по Ладоге около Оленьего острова. А свадебное путешествие провели на реке Угре, подняв флаги расцвечивания.

Бывали и в Эстонии на одном из красивейших озёр Пюхе-ярве (рис. 32). Красоты там были необыкновенные и ходить было где и куда. Моим матросом тогда был Алик Бутковский – сын друзей моих родителей, которые отдыхали с нами там же.

Когда ходить по озеру надоело, мы с Аликом пошли в местный собор, где обнаружили почти нерабочим старинный орган XIX века ещё с ножными мехами. Компрессора естественно не было. Пастор был пожилой, лет 70, и очень доброжелательный. Где бы мне тогда знать, что у пастора три высших образования, и одно из них музыкальное. Что дома у него целый музей старинных музыкальных инструментов.

Я поспорил, что наверху басовая деревянная труба лежит, а не стоит. Потому и хрип стоял вместе с музыкой. На таком инструменте, говорил я ему, неприлично славить имя Божие. Решили проверить, хотя пастор и очень удивился.

Он сходил за ключом от балкона хор, где стоял орган. Окрыл… и изумлённо ахнул – труба и правда валялась, как кем-то сбитая. Было ощущение, что орган не смотрели со времён войны. А дело в том, что на 5 курсе я консультировался по устройству органов у Л.И. Ройзмана – самого главного специалиста по органам – и мастеров в консерватории для своего будущего дипломного проекта. Так что кое-что понимал в их устройстве.

Предложили отремонтировать и настроить орган. Он после бомбёжек в войну не ремонтировался, и вокруг лежала сбитая штукатурка. Как и внутри, что мы потом и обнаружили. Меха из замши были дырявыми и свистели вовсю.

На следующий день начали ремонт бедного руинированного органа. Пастор прислал в помощь своего сына примерно моего возраста, по образованию механика. Мы принесли весь байдарочный ремонтный набор с бутылкой 88-го клея. Пастор снабдил нас кусками замши. С заклеивания мехов и начали ремонт.

Пастор рассказал кое-что из истории: орган в церкви в Отепя был создан в 1852 году мастером Кесслером из Тарту. Церковь была реконструирована в 1890 году по плану инженера Гулеке. Колокольню высотой 51 метр возвёл строительный мастер Вебер в 1860 году (рис. 33).

Разобрали почти весь орган, вытряхнули камни, штукатурку и другую грязь. Заново собрали, прочистили лепестки и клапана с помощью байдарочного ремнабора. Установили и стали настраивать.

Чисто работала лишь одна октава из 8 регистров. К ней и подстраивали потом остальные трубы, загоняя отвёртки в клавиши, чтоб они гудели постоянно.

Меха органа были огромными. Что их привести в действие надо было по лесенке лазить вверх сбоку органной коробки, вставать на педаль и спускаться вниз под собственным весом. Меха качали нам местные мальчишки, а внизу толпились местные набожные дамы. Наверху же шёл небывалый ремонт. Это было событием для всего Отепя.

На следующий день ремонт был завершён и орган зазвучал в полный голос. Потом в воскресенье отдыхавшие там же артисты оркестра Рождественского дали концерт хоралов. На органе играла пианистка Виктория Рождественская, а партию скрипки играл виртуоз Владимир Ландсман. Он умудрился сыграть шубертовскую «Аве, Мария!» в стиле плачущей цыганской скрипки. Моя дочка Надя была совсем ещё маленькой, два с половиной года, но она была так этим потрясена, что, приехав домой, водрузила на пианино карманный фонарик, чтоб был подсвет как на органе и села играть громко какую-то какофонию.

На вопрос что она играет, отвечала: «Ау Марию на органе!»

Спустя двадцать лет мой папа вновь побывал в Отепя и передал наши приветы пастору. Он был уже совсем стареньким, но нас помнил и ответил подарками. Увы, сейчас такое даже представить невозможно.

Многократно ходили по Оке и Селигеру, и уж конечно по Московскому морю. Базой делали то остров Б около Клинцов, то остров Уходов с его старым пароходом, превращенном в местный Дом рыбака.

Командовал этим плавучим заведением один старый боцман. Он одобрял наши плавания и потихоньку учил флотским премудростям. Он был в курсе всех наших выходов на воду и иногда их комментировал.

Однажды мы ходили в Дубну, уже не помню зачем. Путь дальний, через большую воду. На обратном пути попали в шторм и набрали полкорпуса воды внутрь (хорошо, что не полный, а то пошли бы ко дну сходу). Дождь добавил удовольствия, экипаж вымок весь до нитки. Пришли, стали разгружаться. Вытащить лодку не смогли, тяжелая стала от воды. Пришлось в дождь отчерпываться. Боцман был на палубе под навесом. Я пожаловался, что не получается под навес затащиться и просохнуть. И там отчерпаться. А в ответ услышал поговорку, которая так навсегда со мной и осталась: «Тот не моряк, который не мокрый!»

Был и весьма необычный поход по заснеженной Дубне на 7 ноября. Так уж решил мой папа. Мы собрали байдарку прямо на ступенях гостиницы «Дубна». Мачту поставили, но ветер заставил идти всё же на вёслах. Подняли флаг, и пошли вниз по Волге к устью реки Дубны. Помню только снег в лицо и жуткие порывы ветра. И холод жуткий. В Дубне было уже спокойнее. Там встали и стали разбираться. Вспоминать и сейчас холодно.

«Летучий голландец»

Был и ещё необычный случай там же. Можете не верить, но крайне ранним утром, идя тем же курсом из Дубны, мы увидели… самого настоящего Летучего голландца. Зрелище было примерно таким:

В мареве густого тумана над горизонтом появился мираж яхты без экипажа. Он был неестественно выше положенного горизонтом места. Более того, мы шли на него с висящим прямым гротом и добавляя хода вёслами. Как этот призрак рассеялся я уже не помню. Но спустя полчаса или минут сорок после того как туман рассеялся встречным курсом проскользила либо та самая яхта, что была призраком, либо крайне на неё похожая.

Со мной был мой институтский друг Игорь Широкорад, а встречали мы мою троюродную сестру Ирину. Вот мы и видели это морское диво. В тот раз всё прошло удачно, но беда нас всё же настигла потом. Об этом будет отдельное воспоминание. От судьбы уйти всё же не удалось.

Был на моей посудине в тот недобрый к нам 1965 год и печальный оверкиль на Московском море, когда погиб мой институтский друг Игорь Широкорад, которого я очень любил. Увы, не было у нас должных спасательных средств ни в конструкции лодки, ни жилетов на себе. Всё это пришло позже с опытом. И это целиком моя вина, которой я мучаюсь до сих пор. Мы шли около необитаемого островка в галфвинд под прямым парусом. Вдруг набежали порывы и сильные. Пока пытались обрасопить рею и вывернуть парус до заполаскивания, ударил ещё шквал, который и положил нас на борт.

Мы выплыли и попытались держаться за лодку, которая стала погружаться и набирать быстро воду. Правда, в носу и в корме было по надутой камере от волейбольного мяча, но нужной плавучести это не давало. Мы с сестрой, поплыли к острову и доплыли до него. А Игорь оставался у лодки, в которой немного воздуха было. Он был одет в штормовку и большие охотничьи сапоги, которые набрали воду и стали тяжелым грузом. Он пытался их снять на плаву, но не смог. Намокшая теплая одежда и сапоги потянули его вниз. Он попытался плыть к острову, но не смог. Этот урок пренебрежения безопасными мерами всерьёз я вынес навсегда. Вот почему при создании в будущем клуба эти вопросы я поставил первыми, хотя и до сих пор есть критики моего подхода.

После этого я сшил бортовые чехлы из плащевой ткани и наполнил их появившимися надувными брёвнами. Диаметр их был небольшой, но по два бревна в длину какую-то дополнительную плавучесть давали. Но всё равно заигрывать со штормами не люблю, хотя потом и попадал в суровые штормовые переделки.

Парусное вооружение моих байдарок

Конструкция парусного вооружения постоянно совершенствовалась. Появились сначала капроновый прямой парус с каркасом из лент квадратами 20 на 20 см, потом косые капроновые паруса, «пузо» которых не было плотным, затем шверцы и ванты. Расчёт центров парусности и бокового сопротивления показал потом, когда я научился это делать, что они были недостаточными для лавировки.

Не было оттяжки гика и эренс-бакштагов, я и не подозревал в те времена об их существовании. Но всё же байдарка могла ходить до крутизны очень полного (толстенького такого) бакштага, переваливаясь курсом за галфвинд. Появился новый оранжево-белый прямой грот (см. рис. 32), который потом перешёл и на бригантину, ставшую моим следующим парусником.

Полное вооружение выглядело весьма внушительно, сочетая как в старину прямой парус и косые паруса (рис. 39). Снастей тоже прибавилось, и всем этим надо было умело управлять. Мы с друзьями так и старались. Всё- таки паруса были над головой, и это завораживало.

В общем виде полное парусное вооружение состояло из трёх парусов. прямого грота, стакселя и гафельного косого грота (рис. 40). Эффективнее всего они вместе работали на курсе бакштаг.

Кроме собственного парусника были ещё папины подвиги для развития нашего самодеятельного туризма. Отец был смел и способен на нестандартные поступки. Я помню, как мы лазили с ним на крыши сараев смотреть первый спутник. Я тогда не мог понять, что связывает спутник и папу. Это я понял много позже.

На испытания своих парашютов он лично, будучи в солидном возрасте, летал к Северному полюсу, сбрасывал парашюты на лёд Северного Ледовитого океана. Обрывки этих парашютов после испытаний в аэродинамической трубе, где они рвались от нагрузок, тоже шли в туристический обиход, и стропы на снасти, и ткань на паруса. Кстати, так удалось узнать секреты шитья шатров древними славянами.

На самом деле байдарок было две. Первая называлась «Морской Дьявол» (Sea devil). Мы ходили на ней со школьными, а потом и с институтскими друзьями. Она проходила много лет, пока не стала подгнивать и разрушаться. Вторая появилась взамен устаревшей и называлась «Рок», точнее по-гречески «Анагкн», как было написано в романе В. Гюго «Собор Парижской Богоматери». На ней совершались интересные походы, в том числе по реке Вороне, не парусной, но богатой на события и приключения. На ней же был совершён первый приход на Парусный берег Московского моря.

Её рюкзаки с набором и обшивкой уже на себе не таскали, а возили на прочных и достаточно толково сделанных тележках.

Телеги Виктора Литвина

В школьные времена мы со школьными друзьями часто ходили по Москва-реке в не очень дальние и весьма дальние походы. Самый дальний поход был на прогулочных лодках типа «Фофан» и моей байдарке. Чтобы не таскать на себе упаковки с лодкой домой, папа договорился, что мы будем её подвешивать на капроновых ремнях в эллинге на лодочной станции ЦАГИ в устье Быковки, у впадения в Москва-реку.

Возвращаясь из похода недалеко от впадения Пахры, мы встретили байдарочника-одиночника. Мы познакомились. Звали его Витя по фамилии Литвин. Он собирался в этот же день домой в Москву.

И как ты потащишь столько упаковок в одиночку? – спросил его я.

Да просто, как и всегда, на телеге, - отвечал Витя.

И вытащил сборную телегу с литыми силуминовыми дисками надувных колёс от детского велосипеда. На неё он и погрузил своё имущество для доставки к электричке (рис. 42).

Сказать, что я обзавидовался – ничего не сказать. Я просто изошёл желанием иметь такие телеги для своего судна. Витя был человеком добрым и пригласил меня к себе домой для решения этого вопроса. Работал он на каком-то авиационном заводе, где лили силумин (алюминиевый сплав), а жил у Кремля в том доме, где теперь находится галерея А. Шилова. Вот к нему домой я несколько раз заезжал.

Камеры и покрышки к велосипеду покупались свободно в спортивных магазинах, а остальное надо было сделать. Виктор как-то умудрился вне смены отлить по сохранившейся у него форме 4 диска, потом их проточил под камеры на токарном станке. Выточил элементы осей с резьбой на концах и закрепляющие круглые гайки с резьбой. Нарезал из листов дюрали пластины для всех металлических частей и собрал коробчатые вилки на уголках и заклёпках. Были куплены в магазине рояльные петли, на которых собирались вилки и крепёжные пластины. После этого я подготовил из авиационной водостойкой фанеры толщиной 10 мм панели телег, куда и установили на петлях все подготовленные элементы. Наконец, спустя месяц после начала работ две телеги были готовы. Осталось поставить нижние петли для мощной трубы и собрать комплект целиком.

То, что получилось, в конце концов, оказалось на удивление простым и удобным. Телеги нормально разбирались и укладывались как багаж в любое моё судно. Они иногда выступали в роли трейлера для волоков. Они были и обеденным столом, и удобным сидением у костра, и транспортом для перевозки длинных нарубленных дров. Они могли перевезти грузы до 200 кг.

Потом в продаже появились достаточно мощные тачки с парой больших колёс. Но мои телеги оказались определённым совершенством. Я до сих пор глубоко благодарен Вите Литвину за это транспортное творение.

А далее уже пошла Мамина школа.

Мамина школа. Чему научился и чему нет

Хотя мама моя Софья Ефимовна была человеком очень серьёзным – авиационным прочнистом – к моим увлечениям она подходила всегда обстоятельно и скрупулёзно учила меня решать возникающие проблемы и задачи. У неё был обширный опыт консультанта, поскольку по работе её приходилось консультировать от студентов до главных конструкторов. Одной её подписи было достаточно, чтобы новое авиационное или космическое изделие пошло на испытания в аэродинамическую трубу или в полёт.

А кроме того, она была художественно одарённой рукодельницей. О её вязаниях ходили легенды. Прекрасно кроила и шила. А уж сколько в школе мы с ней карнавальных костюмов создали! Даже проект эстафеты Олимпийского огня делали вместе. И экспозицию кандидатской диссертации тоже вместе.

Вот и мои парусные дела не уходили от её внимания. Там, где считала нужным, учила меня делать всё своими руками. Её советы многократно меня выручали. Вот и сейчас я с ней заочно советуюсь – её портрет с бокалом на давно прошедшее 90-летие постоянно находится на моём рабочем столе. И сейчас, когда я пишу эти строки, она следит за качеством моей работы (рис. 45).

Мамина школа мне была нужной всегда. Благодаря ней я проверяю прочность и несущую способность свих судов и палаток, умею кроить и шить, не всё, но многое.

В дальнейшем это привело к шитью парусов, флагов и палаток, включая легендарный шатёр, а потом и непромокаемых костюмов для плаваний себе и младшей дочери.

Началось с того, что мне потребовался новый прямой парус где-то классе в пятом. Полотном и лентами меня обеспечил, понятное дело, папа. А его надо было скроить по нужным размерам и обликовать лентами, это значит обшить для прочности края паруса. Сам я ещё ничего не умел. В те времена соседи по площадке жили очень дружно. Вот я и пошел со своими просьбами к маме своего товарища и соседа, которая была очень доброй, приветливой и красивой учительницей литературы. Звали её Юлия Александровна, а я тогда звал её просто тётя Юля. Вот тётя Юля и сшила мне на своей швейной машинке тот парус квадратными каркасными ячейками.

Когда мама узнала, что я эксплуатирую соседку, у которой своих детей было трое, она сказала, что такие вещи я должен уметь делать сам. И вот тогда на столе появилось недоступное ранее сокровище, которое и сейчас мне служит – швейная машинка Подольского машиностроительного завода с ручным приводом.

После тщательных инструкций по уходу за ней, по смазке, по проводке и натяжению нитей, меня допустили до прогона простейших швов на отдельной тряпочке. После этого наступил черёд простейшего плоского изделия – корабельного флага. Флаг для себя тогда я придумал полосатый. В нём оказалось достаточно много швов, и мама научила меня машинной заделке начала и окончания шва.

Справился с этой непростой задачей почти за день работы. Я ещё не знал, как правильно называюстя части того, что шил, но потом освоил и эти премудрости. Оказывается, я пришил флаг-штерты к укреплённой передней шкаторине флажного полотнища. А тогда я думал, что просто завязки к краю флага.

Далее, понятно, пошли паруса, которые я учился шить уже сам. Их было много и разных. Особенно памятно шитьё настоящих Алых парусов, которые и сейчас живы и применяются в Крыму на праздниках, посвященных А.С. Грину. Это было в середине 70-х годов прошлого века (вот ведь какой древний я, оказывается!), когда перед весенней регатой вовремя не поспевали заказанные паруса на парашютном заводе. Я в панике искал хоть какую-либо ткань для срочного пошива парусов, так как мои старые выношенные капроновые никуда не годились. Завхоз института, где я работал, предложила мне полотнище уличного длиннющего флага, заменённого новым синтетическим. Когдая я его раскрыл, то потерял дар речи. Наверное, так себя в первый момент в магазине чувствовал Грей. Это был пусть и не самый новый, но вполне сохранившийся алый шёлк.

Вот из этого шёлка и пришлось шить паруса для моего судна. Совершенно очевидно, что кроить шкаторины приходилось по косой линии. Намётывать растянутые полотнища я не умел. Метать толком тоже. Скотча не было. А при шитье парус перекашивало, я с этим справиться не смог.

И вот тогда ко мне опять присоединилась мама, но со своей тонко настроенной ножной швейной машинкой. Я до сих пор не понимаю, как она колдовала с моими парусами. Моя помощь была самая примитивная – подержать, поднести, отрезать ненужное.

Но паруса вышли добротные. Хотя в гонках их применить не пришлось: за день до отъезда на Парусный берег пришли заказанные зелёно-белые паруса из плотного капрона.

Но судьба Алых парусов, созданных с маминой помощью, оказалась вполне счастливой, раз они используются и сейчас. Хотя признаем, что за все годы их существования крымчане так и не научились их грамотно ставить, особенно стаксель.

Но особенно интересным шитьём стал шатёр. Он на полгода только моложе моей старшей дочери, Надежды, написавшей музыку к песне про Парусный берег. Меня давно занимала мысль о шатре. Но материал теоретический был лишь в сказках. Может что-то и можно было поискать в центральных библиотеках, но я ничего не встретил. И решил его спроектировать и сшить сам.

Наде было полгода. О походах не могло быть и речи. Вот я и занялся шатром, опираясь на мамину школу.

А тут, на моё счастье, в секторе отца прошли испытания космического парашюта для приземления спускаемого аппарата, который порвался, и его разобрали на куски заинтересованные в ветровках люди. Мне достался, по их мнению, самый невыгодный кусок – центральный, с узкими секторами ткани и обилием каркасных лент.

Но мне этот материал сэкономил объём работ по крышам, которых было спроектировано две. На идею натолкнули польские палатки с внешним покрытием. И лишь потом, построив и испытав свой шатёр, я понял, какими были шатры и шатровая архитектура, что и показал в своей книге «Живые поля архитектуры» [3] о закономерностях русской шатровой арпхитектуры (рис. 49).

В этой книге я писал:

...А вот жилище русского витязя – легендарный шатер – известно лишь «на слух», по былинам и сказкам. Молчат летописи. Ведут отсчет истории шатровой архитектуры от северных деревянных шатров.

Такое представление противоречит историческому развитию материальной культуры народов мира, где в одну эпоху в разных частях света возникали объекты с одинаковой логикой возведения: тростниковые лодки, каменные колоссы, ступенчатые пирамиды, древние обсерватории. Список можно продолжать бесконечно. Ну, хотя бы космические корабли и станции.

Один из авторов данной книги (М.Ю. Лимонад) в 1969 году провел эксперимент для ликвидации пробела в истории отечественной архитектуры. Из легкого тентового материала, подчиняясь утилитарной логике временного жилища, был сшит шатер. Пирамидально увенчивающая центрический объем кровля опиралась на центральную стойку или подвешивалась к дереву (тогда шатер становился бескаркасным). Ни в проекте, ни в процессе изготовления особых свойств шатра не предусматривалось. Но при первой же постановке проявились свойства, отличающие экспериментальный шатер от известных прототипов. После раскрепления низа стенок на земле вставленная стойка не падала, а лишь наклонялась; шатер быстро ставил один человек Свес кровли, растянутый в стороны растяжками, уже при 6-гранной форме шатра образовывал тот самый, хорошо известный по онежским деревянным постройкам рисунок, который явился подобием крепостных башен и колоколен. Шатер стоял» [3].

Справедливости ради надо сказать, что первая стойка была сделана из весьма тонкой дюралевой трубы. И при растяжке кровли она выгнулась. Мама, увидев этот казус, устроила мне лекцию по статике сооружений и сопротивлению материалов применительно к моему творению. Она объяснила, что экономия веса здесь приведёт к поломке. Труба была заменена на весьма солидную диаметром 50 мм со стенкой 2,5 мм, и проблема разрешилась. Вот куда без мамы проектировать серьёзные вещи?

Кстати, когда я строил буер, в подвал, где я работал, пришла мама, посмотрела и опять усомнилась в правильности сечения моих трубчатых конструкций. Она на бумаге нарисовала распределение нагрузок и посоветовала поменять размеры и узлы конструкции. Иначе подо мной сооружение рухнуло бы. Но продолжим наше повествование из книги.

За время своей почти в полтора десятка лет эксплуатации он прекрасно устаивал против ветра 15–18 метров в секунду, сохранял под своей двухслойной крышей сухость и позволял по-разному планировать внутреннее пространство.

Из наблюдений в течение ряда лет появились представления об истоках русской шатровой архитектуры. Историческая реконструкция в результате эксперимента выглядит так – первоначально кочевое жилье было тентом, пирамидально покрывавшим центральную опору, этакая мини-пирамида. Затем для увеличения комфорта пирамиду подняли на призматическую часть строения. Нетрудно представить, как конный воин, посланный в дозор и вооруженный копьем и секирой, в чистом поле может, не имея каркаса, поставить шатер. Ему помогут лишь прихваченные с собой колышки.

Отвязав от седла и расстелив на земле шатер, он укрепляет низ стенок колышками и как стойку ставит копье, затем обтягивает кровлю, и жилье готово. Принимая длину копья 3 или 3,5 м, можно успешно иметь дно диаметром того же размера, при этом диаметр растяжек будет вдвое большим, и этого будет достаточно, чтобы конструкция обтянулась втугую.

В экспериментальном образце для улучшения температурных характеристик, воздушного обмена и защиты от осадков и была выполнена двойная кровля с покрытием-тентом и вентиляцией у конька, отчасти напоминающей вентиляционный проем вигвама. Не исключено, что пирамидальный дефлектор и двойное покрытие шатра – прообраз крытого барабана деревянных шатров и той самой вентиляционной системы, что многие годы сохраняла шатер Преображенской церкви в Кижах.

В отличие от восточных шатров русский шатер можно считать бескаркасным и потому носимым, а не возимым в обозе. Далее исторический путь уже знакомый – к деревянным шатрам Севера России и к каменным шатрам московских дворцов и церквей. Окончен ли исторический путь «русской пирамиды»? Отнюдь нет. В модифицированном виде палатка-шатер надежно служит туристам-лыжникам в походах по ледовым полям тундры. Жива и солдатская 10-местная палатка, ведущая свой род от греко-римских палаток, в которой неизменно присутствуют угловые стойки стенок. Продолжается разработка шатровых конструкций для использования в дальних, особенно в полярных, экспедициях, а также в туризме, и можно надеяться, что красочно образный шатровый силуэт и впредь будет украшать наш пейзаж.

Судя по опытному образцу, эксплуатировавшемуся много лет, энергоинформационный микроклимат жилой зоны отличается восстанавливающим силы и бодрость эффектом. К сожалению, утрата модели не позволила до сего времени провести необходимые исследования в натуре.

Крой и шитьё шатра заняли три месяца непрерывной работы. Моя тёща, негодовавшая по поводу того, что я постоянно занят и мало ухаживаю за ребёнком, увидев на скамейке у дома выпивающих мужиков, сказала: «Уж пусть лучше шьёт, чем пьёт!»

Днище было сшито из серебрянки, остальное из капрона, включая и сетки проёмов. Растяжки имели шпренгельный вид, с треугольными дополнительными оттяжками, что позволяло растянуть не 6 точек, а 12 (рис. 50).

Вечером при походной свече или подвешенном фонарике он светился как маяк. В верней части были протянуты шнуры для сушки одежды. Шатёр себя оправдал полностью и весил всего 6,5 кг. Упаковывался в небольшой чехол.

В походах и на берегу был заметен издалека. Это было удобно.

Однако рассказ был бы не полон, если не упомянуть, как мама научила меня кроить штаны и рукава. Это потребовалось для шитья непромокающих костюмов, проще непромоканцев. А идея материалов пришла с Парусного берега от Сергея Козлова и его красавицы-жены Тамары. Серебро с оранжевыми швами завораживали. И я захотел иметь такую же походную униформу. Она служила достаточно долго и вполне надёжно.

Я сшил два таких костюма: Марине и себе. Команда выглядела в единой форме и стильно. Марина спокойно внутрь надевала спас-жилет.

Костюм был комплектом из двух изделий. Он был сшит из серебрянки – прорезиненной ткани с серебряным верхним покрытием, а швы были проклеены оранжевой лентой от ПСН. Это придавало костюму нарядность. На нагрудном кармане куртки красовался парусный шеврон.

Комплект состоял из комбинезона с петлевыми бретелями из капроновой ленты, чтобы при походе по нужде легко его опускать, не теряя аксессуаров, и поднимать назад в рабочее положение, а сверху - из куртки с капюшоном и нагрудным карманом–муфтой. Рукав кроился регланом. Девочка была в нём нарядной.

Крой я освоил на своём собственном непромоканце точно такого же типа.

Тогда крой штанов комбинезона помогала мне освоить мама. Свой непромоканец я надевал на фирменный голубой костюм поверх него, а Марина вниз надевала теплые штаны и свитер. Комбинезон снизу заправлялся в сапоги и имел для этого рабочий клёш с наклеенными молниями. Он вообще-то был не прост и хорошо продуман для работы в нём в непогоду. Я сам всё это придумал.

К этому можно добавить, что я научился шить палатки и обшивку для своих судов. Но об этом рассказ будет в другой главе.

Веселый Роджер на байдарке

Как ни странно, популярность пиратства в моем тогда еще школьном сознании оказалась ещё одним знаком судьбы. Романтика пиратства продолжалась лет шесть, с седьмого класса школы и до второго курса института. Я и потом интересовался историей пиратства, получал в подарок замечательные издания по этой теме, в том числе многотомник «Истории морского пиратства» Жоржа Блона.

Но откуда мне было знать тогда, какие родственные связи мне уготовила судьба по этой линии в далёком будущем! В общем, «Прекрасное далёко, не будь ко мне жестоко»… И кто из моих родственников будет гордиться такими связями, а кто мог бы, но не стал.

Романтика пиратства была рассматриваема в наше советское время как род борьбы с угнетением бедных и сирых богатыми и алчными. Пираты грабили богачей, а значит, были борцами с ними в какой-то степени. А ещё удалыми мореходами и бойцами, геройство которых воспевалось в песнях.

Пьём за яростных, за непокорных,

За презревших грошевой уют.

Вьётся на ветру Весёлый Роджер…

Ну как тут было не встать с ними в один ряд хотя бы условно?! Вот и встал. И появился на мачте Весёлый Роджер.

Тот первый Роджер был сделан аппликацией, не очень аккуратной, но сделанной с тщанием и любовью.

Полоскался на ветру на «Морском Дьяволе», первоначально на Москва-реке. И даже при абордаже и захвате катающейся на лодке девушки.

Но внезапно оттуда ни возьмись на моторной лодке с флагом ОСВОДа появился наш городской инспектор по маломерным судам, бывший морской офицер Владимир Никифорович Новохатка. Вот он и взял нас на абордаж по полной программе!

Ох, и разговор тогда вышел! Не просто серьёзный, а угрожающий. Он нам объяснял, что фашистская дивизия «Мертвая голова» тоже выступала под черепом с костями. Что это в СССР недопустимо, и он обязан открыть уголовное дело. Или, по крайней мере, административное. Флаг он реквизировал как вещественное доказательство. В конце концов, ограничились звонком папе. На Москва-реке больше такой флаг не поднимали, благо и других флагов, вполне мирных и приличных, у нас было достаточное количество.

В дальнейшем мы подружились с Владимиром Никифоровичем настолько, что он приезжал на мои вернисажи выставок «Светила над снастями» и «Юнона и Авось». Об этом повествуется в главе 3. Дружба наша продолжалась много лет.

Но пиратские истории на этом не закончились. Они произошли на другой акватории, на Селигере. Началось с того, что мы шли из Осташкова на Новые Ельцы, где была турбаза, на речном теплоходике «Лиза Чайкина».

Сидели где то в проходе около салона на своих рюкзаках, где Наташа Орлова, моя давняя школьная подруга, вышивала новый флаг белыми нитками из ремонтного набора на куске черного сатина. Она участвовала в нашем походе сразу после моего окончания первого курса института.

За дорогу появился там ещё один «Весёлый Роджер». Он был вышитым линейным швом моей школьной подругой прямо в ходе движения по озеру, Она уже ходила по Москва-реке со мной раньше и была для меня подходящим матросом.

Год выдался на редкость голодным. Даже хлеб надо было добывать с трудом. Так что пиратство витало в воздухе – было такое ощущение.

Когда собрали свой корабль, встали за турбазой в лесочке с палаткой, то выяснили, что взятых из дома запасов нам не хватит и на пару дней. Честно говоря, я запаниковал. На турбазе нас кормить даже за деньги отказались. Хлеба в магазине не было. Его местные жители раскупали по разнарядке на корм скоту. Пошел на почту и дал домой телеграмму: мол, терпим бедствие. Пришлите пропитание с выезжающим к нам институтским товарищем. А мы ждали Валеру Варыгина из Жуковского. Мы вместе практику проходили, и строительную, и парусную. Он ещё был классным гитаристом.

Мой папа ответил незамедлительно. Текст был такой: – Ты капитан, вот и корми свою команду! Вот тогда и стал актуальным наш пиратский флаг.

Идея родилась сама собой. Надо взять пропитание абордажем. Понятно, что это был вид морской игры, а не просто грабёж. Тогда к такого рода развлечениям относились достаточно благонамеренно.

Мы остановились недалеко от турбазы на Новых Ельцах на Дубовском плёсе. Вообще-то это был достаточно узкий и короткий плёсик, но стоянка там была уютная, в лесу. И берег был удобный для причаливания. Комары были серьёзные, но мы тогда уже пользовались реппелентами.

Наташа вспоминает, что в Ельцах в магазине кроме конфет мы ничего не обнаружили. Купили карамели побольше, и ели её вместо хлеба. Каша с карамелью – оригинальная диета. Но всё же пища.

Итак, мы рассчитали, что группы на лодках, возвращающиеся на турбазу, до которой им идти всего-то пару-тройку часов в провианте уже не нуждаются. А берут его с запасом. Значит, поделиться с нами они могут беспрепятственно.

Как раз такая группа и показалась на нашем плёсе. На всех лодках было по три мужчины и две девушки, а вот на замыкающей было двое мужчин и три девушки.

Шла лодка как-то натужно, и там как раз должны были храниться припасы. Вот мы на неё и решили напасть.

Наташу оставили в лагере палатку стеречь, а мы с Валерой Варыгиным налегли на вёсла и пошли наперерез той самой лодке. На подходе подняли на мачте «Веселого Роджера» и услышали девчачий крик: «Девочки, пираты!».

Я рявкнул: «На абордаж!», и мы успешно сцепились бортами.

Абордаж прошел успешно и к взаимному удовольствию. Нас даже пофотографировали. Всё-таки приключение, и не совсем обычное. Плановые туристы, как их тогда называли, вошли в наше бедственное положение и поделились своим провиантом: хлебом, маслом, сахаром и даже молоком. После этого абордажа несколько дней мы жили припеваючи. Но всё когда-нибудь кончается. Наши запасы тоже подошли к концу.

В надежде как-то организовать своё существование мы вернулись к турбазе. А там уже слухи вовсю гуляли, что пираты появились. И приказ не брать их с собой в походы ни на каких условиях.

Тем не менее, нашлась группа с лихой дамой-инструктором из Москвы, которая решила с нами подружиться. Мы договорились встретиться подальше от турбазы. Нас брали на пропитание, а мы должны были затовариться водкой в деревне, поскольку турбаза алкоголь не поощряла. После похода в деревню Картунь в ахтерпике оказалось 14 бутылок водки, уложенных как боеголовки. Пиратские акции тоже входили в нашу задачу. Встретив группу на Дубовском плёсе, мы успешно перетащились через узкий песчаный перешеек на Троице-переволоке и оказались на достаточно просторном Троицком плёсе. Там произошла следующая пиратская история.

Мы встали лагерем на северном берегу, а рядом уже стоял лагерь группы, вышедшей на день раньше. У нас планировалась днёвка – дневная стоянка для отдыха и купания. Вечером нас пригласили на костёр в тот лагерь. А там все обратили внимание на рыжую девчонку в голубой куртке, которая строила глазки и вовсю кокетничала. Вернувшись к себе за ужином всей группой, решили её украсть.

Для этого поднялись рано утром и окружили лагерь соседей с суши и с воды. Шли тихо, соблюдая маскировку. А когда кольцо замкнули, то обнаружили, что та группа ушла раньше по маршруту на Полново. Предстояло их догонять день спустя, рассчитывая на их дневки. Через день выжимали максимальную скорость. Одну лодку даже парусом вооружили из одеяла, но ничего уже не помогло. Мы их потеряли из виду.

Тогда решили на Полново не идти, а вернуться на какое-нибудь живописное местечко. Остановились на расширенном месте речки Полоновки, на возвышенной полянке среди сосновых зарослей.

Начали было жить обычной походной жизнью, а тут, откуда ни возьмись лодка, а в ней одинокая девушка. Прекрасный повод для абордажа!

Ну, мы и рванули к ней. Взяли на абордаж, предложили яблоко, она его укусила, а руки мы связали. Кляп получился.

Потом взяли лодку на буксир и привели в свой лагерь. Она оказалась страшненькой. Мы её пленили, даже к дереву привязали. Но ведь её надо было ещё и кормить. А она рассказала, что у неё день рождения, и её ждут здоровые мужики. Посовещавшись, решили отвезти её в их лагерь и продать. Так и поступили. На её зов откликнулись мужики с ружьём. Но удалось-таки договориться и продать именинницу за две банки тушёнки.

За эту операцию я получил звание Флинта Селигерского. И всё бы ничего, если бы не казус в тот же вечер на той же стоянке.

В нашей группе был одесский штурман, который хорошо пел и научил нас некоторым одесским песням. «Одессу-маму» я помню и сейчас. У него был с собой спирт, называемый на флоте шилом. Подготовили ужин (рис. ), в моей кастрюле из дома дымилась шикарная гречневая каша.

Моё звание полагалось обмыть. Мне предложили кружку спирта, и я лихо его выпил. Потом начали качаться сосны как в шторм. Мне потребовалось обойти костёр, где рядом стояла каша. Я решил, что пусть смеются, но я пойду вокруг подальше, а то ненароком наступлю в костёр или в кашу. И пошёл дальним кружным путем. Вдруг почувствовал необычное тепло на ноге. Сморю, а кедина моя – в каше. Как раз в кастрюльку уместилась. Я потихоньку освободил ногу, встряхнул кастрюльку и оставил кашу дальше остывать. Есть её вечером не стали, оставили на утро.

Утром съели как ни в чём ни бывало. А когда мы вернулись домой, у меня был день рождения. Друзья собрались, мама стол замечательный собрала, вкусный и красивый. Я напомнил про заключительный вечер на Полоновке и рассказал про спирт и кашу. Всех тут же чуть не вывернуло. Меня готовы были побить, но в честь праздника помиловали.

Такие вот были мои пиратские истории.

20 лет доклубных плаваний

Селигерские плавания на парусной байдарке

Всю школу парусного искусства мы постигали сначала на Москва-реке в Жуковском. Начинали со школьным другом Колей Езеевым, о котором уже упоминалось.

Против ветра шли на вёслах, а там, где ветер был попутным под парусами. Река состояла из сплошных меандров, и ветер в одном колене дул в одну сторону, а в другом в противоположную. Так вместе мы проходили много лет, попутно преобразуя наше судно и осваивая новые приёмы судовождения. Как это выглядело, уже показывалось выше.

Однако, настоящей водой для нас стало озеро Селигер в Тверской области. Правда, перед ним надо было освоиться с судном на Москва-реке. Много моих друзей там ходило со мной, и школьные и институтские. Когда в институте мы готовились к экзаменам, или проходили практику, то во второй половине дня с Валерой Варыгиным и с Володей Лисовским отправлялись на реку и ходили там и на вёслах, и под парусами.

Озеро Селигер было у нас придворным водоёмом (рис. 65). Туда мы ходили на всех моих судах, кроме самой крайней надувнушечки «Жучка». Начали с поездок с родителями, потом ездили самостоятельно и по-семейному. Сейчас вряд ли удастся установить какой-то порядок в рассказе о селигерских плаваниях. Попробую вспомнить хотя бы некоторые события.

На Селигер отправлялись ещё в школьные времена. Почему-то вспоминаются походы с моим самым давним другом Володей Комаровым. А ещё с Ирой Ликиной. Через несколько десятилетий они поженились, а отношения мы поддерживаем и сейчас. Многие фото из своего архива они предоставили для этой книги.

С Володей мы умудрялись, приехав утром в Осташков, добраться на грузовичке за скромную плату до озера, собрать свой парусник и отбыть в Новые Ельцы, куда успевали дойти к вечеру. А путь был не короткий, 40 км. Да ещё и по внушительным плёсам, где ветру удавалось разгуляться и нагнать достаточно серьёзную волну. Если можно было идти под парусами хотя бы в галфвинд, то это уже было большим благом.

Мы путешествовали чаще всего по северной части озера, иногда совершали кругосветку вокруг острова Хачин, казавшийся тогда целым континентом. Ход был чаще всего отработанный на Москва-реке. Против ветра мы не лавировали, это было для наших возможностей неэффективным, а шли на вёслах, а если ветер позволял, то ставили паруса.

Пиратством с Володей и Ирой я не занимался, просто наслаждались походом и красотами озера. Иру родители одну не отпускали и ездили на Селигер с нами.

Но жили мы по-походному, в палатках, а еду готовили на кострах. Готовили, мыли посуду, баловались по ходу дела (рис. 71). Но корабельный устав чтили всегда.

Кроме того, Селигер запомнился тем, что я прямо на борту занимался акварелью, обмакивая кисточку в забортную воду.

Так писать в походе было весьма удобно.

Дополню рассказ тем, что было ещё плавание по Вуоксе и по Ладоге. Я был в восьмом классе, и мы с родителями поехали в Приозерск, откуда пароходиком добрались до Оленьего острова. Там собрали байдарку и походили недалеко от берега. Скалы и сосны на них – вот что особенно запомнилось. Скромненько прошлись, но прошлись и по Ладоге.

Много раз ходил по Оке от Калуги до Серпухова. Красивые места, особенно около Тарусы и Поленова. Течение мощное. Сплошные мели. А ещё волны от плоскодонных судов «Заря» и «Луч», которые нас прилично заливали.

Но удавалось пройтись и под парусами. Требовалась осторожность – перекаты и мели были на всём протяжении реки. А ещё паромные разводные мосты и переправы. Приходилось мачту класть, и то не всюду протискивались. Кто бы тогда сказал, что скоро для прохода таких мостов положит свои мачты и моя бригантина!

Пароходом как парусником

Это было особое путешествие. Пошла мода на одиночные поездки и походы. И так получилось, что в 1966 году, в год столетия нашего института, никто не собрался со мной на отдых. Пришлось готовиться к одиночному путешествию.

Решил отправиться недалеко, во Владимир. Пожить на турбазе, посмотреть город и его архитектуру, а там может и примкнуть к какой-нибудь туристской группе и их маршруту. Ничего парусного первоначально не планировалось. Но это сначала.

Не помню почему, но папа решил облегчить мне начало отдыха и отправить меня во Владимир самолётом из ближайшего к нам тогда Быковского аэропорта. Так мы и поступили. Он подвёз меня на машине в аэропорт. А вот билет нам, несмотря на расписание, продавать не хотели. Я был первым пассажиром за много лет. Тот, кто видел фильм «Мимино» поймёт. Летал туда АН-2 как грузовик, перевозил всякие грузы, в том числе ящики с металлом. Договорились, что если командир меня возьмёт, то билет продадут. Папе удалось уговорить пилота, и меня пригласили на посадку.

Весь фюзеляж был забит ящиками, оставался маленький проход в кабину. Пилоты заняли свои места, а меня посадили на ремень в дверном проёме кабины. Вокруг были ящики. Позади себя я положил свой рюкзак, а сверху гитару. Вот так и вырулили на взлётную полосу. Получили разрешение на взлёт, двигатель заревел неимоверно, пилот отдал тормоза, и мы побежали по полосе. А дальше – штурвал на себя и резкий дифферент на корму, то есть на хвост. Отрываемся и набираем скорость, задирая пропеллер всё выше к небу.

И тут один из ящиков с металлом сверху стал съезжать на мою гитару. Он уже падал на неё, когда я похолодел и заорал пилотам: «Стой! Тормози!» Но самолет не автомобиль, он тормозить при взлёте и не мог, и не собирался.

И вдруг гитара сама сорвалась с места и полетела вместе с рюкзаком в конец салона. А на её место упал уже ящик. В тот раз всё обошлось.

К Владимиру подлетали на столь малой высоте, что казалось шасси заденут кресты колоколен. Воздушное приключение было недолгим, всего минут 45. А дальше было путешествие пешком по городу в поисках турбазы. Она оказалась за городом и на другом берегу Клязьмы. Надо было перебираться на лодке, считавшейся паромом. Докричаться до паромщика было делом особой сложности. Но, в конце концов, я оказался на турбазе посреди соснового леса. Туристов практически не было.

В результате бесед с инструкторами я решил поехать в Мстёру, на промысел лаковой миниатюры. Там меня даже кое-чему научили, показали весь производственный процесс. И надо было решать, куда двигаться дальше. До юбилея института ещё оставалось достаточно времени. До Горького было ближе, чем до Москвы. Вот туда я и поехал. Город смотреть не стал, а сразу рванул на речной вокзал и стал выяснять, куда идет ближайший пассажирский теплоход.

Но теплоходов не было, рейс «кругосветки», идущий в Москву, не предвиделся. А я–то думал соскочить прямо в Жуковском, если рейс будет по Оке и Москва-реке.

Но был рейс вниз, до Астрахани, для меня долгий очень, поэтому решил дойти только до Сталинграда. Тогда, помимо туристических круизных, ещё ходили пассажирские рейсы. Билет я купил трюмный, самый дешёвый. На еду уже денег не оставалось, да и на обратную дорогу тоже. Я в ценах не разбирался и оказался перед фактом.

Когда вышел на причал, то был весьма удивлён. Стоял там ошвартованный стариннейший колесный пароход «Сусанин», переименованный почему-то в «Урицкий».

У него была внушительная дымовая труба, а приводился в движение он гребными колёсами с плицами (лопастями). По бортам висели старинные кранцы – брёвна под наклоном, защищающие борта при навале на причал или борт другого судна при швартовке.

Каюта была самая простая с двухъярусными койками. Спать было и так-то не очень удобно, а если учесть, что сверху было место старика-татарина, от которого почему-то исходила неимоверно удушающая вонь, то мне нужно было найти какой-то выход. Спать на палубе даже в спальном мешке было холодно. Ветрено, и время – конец августа.

В конечном итоге мне сильно повезло. На этом рейсе проходили мореходную практику курсанты Горьковского училища. Их было человек двадцать, руководил ими третий помощник капитана. Я напросился к ним в компанию стоять любые вахты. Уповал на свой парусный опыт, который хоть и был так себе, но всё же у курсантов вообще не было опыта плаваний.

И меня взяли. Как уж вписали в судовую роль, не знаю, но давали поспать в их каютах и кормили в столовой третьего класса. А я стоял с ними третью вахту постоянно. Стремился в рулевую рубку к штурвалу, и это удавалось, хотя и не всегда. Курсанты изучали речную лоцию, с которой тогда мне как-то удалось познакомиться, и хождение по створам.

Ство?рные знаки (ство?ры) – навигационные сооружения контрастного цвета на берегах рек и озёр. Их используют для определения положения судна относительно оси судового хода – фарватера, вместе с буями, бакенами, которые входят в систему навигационных обозначений фарватера. Створы образуют из двух или трёх береговых конструкций. Цвет и форма створов соответствуют принятым в латеральной (кромочной) системе знаков навигационной обстановки. Знаки бывают красного, белого или чёрного цвета.

Для того, чтобы удержаться на заданном створами курсе, курсанты без конца вращали огромный штурвал (рис. 78), то в одну сторону, то в другую.

Пароход рыскал из стороны в сторону как корова на верёвке. Мой счастливый случай представился при пересечении настоящего моря – огромного Куйбышевского водохранилища. Это место, где Кама впадает в Волгу. Наша вахта была днём. Посмотрев на рысканье парохода на открытой воде, я пояснил, что есть более удобный способ управления, где штурвал так ворочать не придётся. На меня посмотрели с удивлением и недоверием, но к штурвалу допустили.

Здесь я дам небольшое примечание.

Ещё на байдарке я обратил внимание на то, что часто не удаётся при боковых ветрах идти под парусами носом по курсу. Дрейф заставляет идти скулой. Паразитная парусность корпуса и вооружения этому особенно способствует. Если учесть этот эффект, то можно выбрать курс скулой вперёд, так, что и рулём двигать не потребуется.

Вот это я и сообщил вахтенному начальнику. Пароход был плоскодонным, в воде сидел неглубоко, а корпус имеет парусность, как у настоящего парусного судна. Хода она не давала, а вот дрейф создавала приличный. Встав к штурвалу, я отыскал в бинокль створные знаки на берегу, определил по компасу пеленг на них и опытным путём установил дрейф.

С учетом дрейфа я направил пароход не носом к створу, а скулой. Проверил штурвалом устойчивость на курсе, дал небольшую корректировочку положения штурвала и бросил его. Пароход послушно пошёл курсом на створ, хотя нос его был слегка отклонён в сторону.

Парусная практика себя показала с лучшей стороны. Руля трогать не пришлось вплоть до достижения места перекладки курса по новому створу. Все удивлялись такому мастерскому управлению большим судном, а я торжествовал.

В Сталинграде я мало что успел, так как пора было домой. Но Мамаев курган посетил и статую увидел.

Билет купил до следующей станции – денег не было. Купил ещё арбуз и подарил его проводницам. Они провезли меня благополучно до Голутвина, где я пересел на электричку домой ранним утром. Ехал, естественно зайцем. Но на юбилей в Кремлёвский дворец съездов успел.

Поход по Вороне

Уже будучи студентами, мы с моим другом Юрой Гусаровым собрались в очередное плавание на «Роке». Почему выбрали узенькую речку Ворону для парусного плавания сейчас трудно вспомнить. С нами пошел на байдарке папин сотрудник Иван Ромашкин с сыном. На суше они были вполне покладистыми людьми, но в походе их поведение оказалось мучительным. В результате мы шли как бы параллельно, единый коллектив не состоялся. Ну да ладно. Это не главное. Главными стали тогда три события, которые и будут здесь описаны.

Мы шли от Кирсанова до Тамбова. Ворона оказалась речкой вроде Пехорки или Быковки. В народе такую речку называют Переплюйкой. Нет, конечно, на ней были и плёсы, где можно было идти под парусами. Мы так и пытались.

Маршрут пролегал от города Кирсанова, куда мы приехали на поезде и до поселка Грибановский, не доходя до Борисоглебска (рис. 1.8.15).

Оттуда мы должны были доехать на грузовике до Тамбова, а от Тамбова – на поезде домой. Плёсов и поселков было раз-два и обчёлся.

Чисто байдарочная речка. И чего нас туда понесло, трудно сказать. Но события всё же нас не обошли стороной.

Через несколько дней пути мы встретили земляков – сухопутную группу из Жуковского: муж с женой и их товарищ Виктор Григорьевич Горшенёв. Мы провели с ними днёвку, поставили шатёр всем знакомых цветов и материалов, похвастались парусами, особенно прямым.

Казалось бы, о чём здесь упоминать-то особо? А вот о чём.

Виктор Григорьевич Горшенёв был заметным лицом в турклубе ЦАГИ. Наши паруса сподвигли его в дальнейшем открыть в Жуковском детскую парусную туристическую секцию. Это секция переросла в потом в Жуковский яхт-клуб, который недавно отметил 35-летний юбилей. Так что встреча наша тоже оказалась пророческой.

Второй эпизод произошёл вскоре после нашего отхода в дальнейший путь.

На довольно пологом левом берегу около двух молодых дубков мы решили остановиться на ночь. Стали разгружаться, я поставил шатёр, используя для его подвески ветвь дубочка. И в это время небо потемнело и запахло неслабой грозой. Надо было срочно закидать вещи в шатёр и задраить лодку, вытащив её на прибрежный песок.

И тут началось. Грозища разразилась страшная. И вдруг я увидел как облако, словно штурмовик выстелило молнией прямо в меня. Я видел, как разряд летит в моём направлении. «Ложись!» - крикнул я Юре, но он даже не успел отреагировать. Я бросился на четвереньки, меня вжало в землю. Как говорил потом мой друг, вверх торчала не фуражка, а только зад. В этот момент молния с неимоверным грохотом долетела до земли и ударила не в наш, а в соседний дубок, расщепив его.

Жуткое событие! Снимать его было бессмысленно и некогда, поэтому пришлось запечатлеть его в доступном изобразительном искусстве. Оно и сейчас вселяет ужас, хотя и не столь явный, как тогда (рис. 82).

Третье событие было не столь кратковременным, но запоминающимся. На одной из стоянок к нашему месту подошла достаточно необычная байдарочная группа. В первой байдарке оказались профессора биофака МГУ, пожилые муж с женой, а во второй влюблённая пара их аспирантов.

Рис. 82. Пикирующая молния на Вороне:

оргалит, темпера, 2015 г (автор М.Ю. Лимонад;

ниже – воспроизведение ситуации в фотошопе (автор Э.К. Петрова).

Своего командующего, весьма старого человека, они просто вынули на руках из байдарки и вынесли на берег (потом также его сажали, держа на руках). Вечером у костра мы познакомились поближе. Главой компании у наших новых знакомых был заведующий кафедрой на биофаке МГУ, по нашим представлениям, очень древний. У костра он поведал нам дореволюционную морскую часть своей биографии. В советское время за такой рассказ можно было с успехом попасть за решётку.

Дело в том, что наш дедок в молодые годы служил гидрографом Черноморского флота в Херсонесе, около Севастополя. Он выполнял задания самого А.В. Колчака, обеспечивавшего минное заграждение района Севастополя.

Для нас Колчак был известным душителем революции и яростным монархистом. А тут рассказ об адмирале был не похож на то, что нам преподавали (хотя и в том было много правды).

Мы услышали о Колчаке как о мудром и выдающимся военачальнике и морском инженере. О его путешествии на Север на шхуне мы тогда узнали впервые.

Главный же рассказ был об обороне Севастополя в 1914 году, когда турки отчаянно атаковали наши черноморские крепости (рис. 85).

Рассказанный эпизод касался гидрографических промеров мест для минных заграждений. По распоряжениям А.В. Колчака нашими миноносцами были выставлены поля морских мин так, что турецкие корабли не могли их пройти. Все подходы были перекрыты минами.

Но оказалось, что в оставленные проходы турки умудрялись проскакивать по ночам. Кто-то сливал им секретную информацию. Крота искали, но город надо было спасать. И тогда А.В. Колчак передал командиру отряда миноносцев секретный пакет, который надлежало вскрыть в море.

В секретном приказе говорилось: на этот раз проходов не оставлять, закрыть минами всё и отойти к городу поближе. И ночью турецкие корабли подорвались, не пройдя минных полей.

А.В. Колчак получил за это новый адмиральский чин и прославился как морской военачальник. Это, конечно, не всё, что мы тогда услышали от старого профессора. Теперь многое известно по кинофильму, а тогда это было невероятно.

А теперь и сам я состарился, работаю профессором в университете. Преподаю архитектуру. Ко всему, что здесь показано, ещё будет возможность вернуться.

Вот такие 20 лет, в которые много произошло интересных событий, но парусных умений накопилось немного. Это было лишь началом пути.

Глава 2 ( начало)

МОСКОВСКИЙ КЛУБНЫЙ ПЕРИОД

Создание московского парусного турклуба

Как задумывался клуб

Сначала ничего не было, если не считать задумок. Был я в то время студентом старшего курса Московского архитектурного института. Однажды в походе по Кавказу, на леднике Шаурту, куда меня привёл с группой горных туристов мой папа, я шёл по тропе на крутом склоне и тосковал по своей байдарке с прямым парусом.

– И почему я сейчас не на Оке со шкотами в руках? – думал я. – А ведь, наверное, не я один жалею, что рядом нет похожих любителей паруса. Раз продаются байдарки с креплениями для мачты, значит должны быть и парусники вроде меня. Вот бы нам как-то собраться вместе и эскадру парусную составить!

Тогда на леднике глубже мысли мои не пошли, но идея затаилась в душе.

Правда, спряталась там на несколько лет.

Чтобы задумка стала делом, потребовалось совершить целый ряд поездок в Московский клуб туристов на Школьную улицу и долго объяснять инструкторам, что есть такое явление, как парусный туризм, и что ему нужна организация безопасности и квалификации мастерства, как и в горном туризме или в сплаве по горным рекам. Те же убеждали, что если такого вида туризма нет в документах Центрального совета по туризму и экскурсиям, то явления такого тоже нет. А раз нет разрешения сверху, значит, в ежемесячных календарях мероприятий помещать объявление о сборе людей с парусными наклонностями нет оснований.

Чаще других я общался с Юлей Мироновой, которая начала постепенно поддаваться на мои просьбы, рассказы и обоснование такой потребности. Ей со временем удалось протолкнуть разрешение на сбор парусных людей, и осенью 1972 года, в сентябре, такой призыв появился в календаре мероприятий клуба.

Через месяц на первое собрание собралось человек 50, может даже больше. Среди самых первых был Коля Метан.

Был даже составлен протокол, и раз в месяц начали происходить наши собрания. На Школьную улицу стало приходить всё больше людей, обладавших уже в том числе и яхтенным опытом. Было очевидно, что мой 20-летний стаж одиночных плаваний дал мне весьма небогатый парусный опыт. Но все-таки это был опыт.

Первый документ, черновик которого я разработал и предложил на обсуждение, были правила взаимодействия отряда парусных туристских судов на походе и флажной сигнализации для руководства действиями капитанов. Предлагалось применять одно- и двухфлажные сигналы, поднимаемые на мачту на флаг-фале. Флаги были белые и красные. Как развивались события дальше, я помню с трудом – у меня началась помимо работы учёба в аспирантуре.

И всё же, в результате нашей активной и вполне разумной деятельности на суше, была организована секция парусного туризма в Московском городском клубе туристов, и было это в конце 1972 года.

Ещё через год был освоен берег Московского моря, который стал называться Парусным берегом.

Берег этот отыскал Юрий Илюшечкин. Пришло туда три парусных байдарки и два разборных швертбота «Мева». А в 1974 году была проведена первая клубная парусная регата.

Но я этого уже не видел, погрузившись на четыре года в свои аспирантские дела. Вновь я прибыл на Парусный берег уже 1976 году; об этом будет отдельный рассказ.

А уже в этом веке моя старшая дочь Надя решила устроить у себя в садике пикниковый уголок под названием «Кафе Лимонад». Для него было написано специальное живописное произведение с нашим Парусным берегом, поскольку и песню о нём мы писали вместе (рис. 91).

Где наш клуб жил на суше

Сначала мы собирались под крышей Московского турклуба на Школьной улице. Для собраний там места хватало. Когда в 1978 г. взамен помещения на Рабочей улице МГТК получил место на Б. Коммунистической ул., д. 17, где ныне размещается филиал, то и мы стали собираться там.

Строили суда по домам, собирались в клубе. Там нас аттестовывали, и там мы защищали маршрутные книжки и отчеты по походам.

Во времена директорства В.М. Кучкина клуб обрёл малюсенький флигель усадьбы А.П. Чехова на Садово-Кудринской улице. Там нам не просто дали место, а пригласили к созданию символики городского турклуба. Возник флаг, эмблема и шеврон с символом, говорящим о том, что он возник в период подготовки к Олимпиаде-80. В цветах флага с таким символом стали выпускаться маршрутные книжки.

Именно при В.М. Кучкине в здании клуба на Садовом кольце в 1982 году прошла моя персональная живописная выставка «Светила над снастями».

Затем В.М. Кучкин ушел в Краснопресненский районный турклуб, увлёк туда с собой и нас. Там, в подвале на Шмидтовском проезде, прошёл наш первый парусный бал.

Самый же полноценный клубный период был у нас на Преображенке в подвале дома в стиле конструктивизма (Преображенский вал 24, стр. 2.).

Это был Куйбышевский районный турклуб, который довольно быстро превратился в наш Московский парусный туристский клуб.

Один из членов клуба Николай Андрианов рассказывает:

Тогда я был активным членом «парусно-надувной» секции Московского клуба туристов и построил уже пару плохоньких катамаранов. Но у нашей компании (приблизительно 200 – 250 вымпелов) не было своего помещения для встреч.

И когда в 1980 году я поселился на Преображенке, то стал подыскивать помещение для строительства своего нового разборного катамарана и для нашего будущего парусного клуба. Зашёл в захудалый районный турклуб, который выселяли в связи с ремонтом дома, но обещали выделить другое помещение. Познакомившись с инструктором этого клуба Славой Фирсовым, стал с ним вместе шарить по подвалам и чердакам. Подвернулась бывшая ПТУ-шная столовая, в «едальном» зале которой можно было собираться и строиться. Пригласил ребят и без всяких формальностей мы туда заселились. Потом ремонт, субботники, организация мастерской, добывание станков и так далее».

Вот так появился Парусный клуб, на базе районного турклуба, в ста метрах от моего дома. Несколько лет я дневал и ночевал в нем, потом немного охладел.

Мы там прочно обосновались в середине 80-х. Все отношения со Славой Фирсовым вёл Владимир Кузнецов. Как-то договорились с властями. Там было всё: и собрания по четвергам, строительство судов в отдельной мастерской в будние и выходные дни (рис. 93).

Там по праздникам Толя Харитонов проводил наши парусные балы. Был нормальный туалет, отдельный телефон. Я, как мог, украсил клуб картинами по сюжетам наших плаваний, из которых некоторые приведены в этой книге.

Над доской для меловых рисунков и записей висел ночной триптих «Парусный берег ночью» весьма достойных размеров (рис. 94).

Именно на Преображенке мы стали самостоятельным клубом. Там прошли все организационные мероприятия, и мы обрели самостоятельность.

А мне выпало снова приложить руки к символике, шеврону и флагу уже отдельного Московского парусного туристического клуба (рис. 94), которая в ходу до сих пор.

Потом клуб мотало по разным местам, но я там уже не был. Появился свой Жуковский яхт-клуб, мне его хватало. Вдобавок я помогал становлению Косинского морского клуба и немного Строгинского клуба. И меня уже совсем не хватало на заседания Московского клуба. Просто я как бы из действительных членов перекочевал в члены-корреспонденты. Каковым считаю себя и сейчас.

Начало «Бегущей по волнам»

У А.С. Грина в Алых парусах есть строки: «Прошло немного времени, и в порту Дубельт вечерняя звезда сверкнула над чёрной линией новой мачты. То был Секрет…».

У меня было почти так же. Прошло немного лет, и в Жуковском, потом в Ярославле, а далее на Парусном берегу, вечерняя звезда сверкнула над темными линиями новых мачт. Это была разборная бригантина «Бегущая по волнам». Под бушпритом красовалась резная фигура Фрези Грант с формами супермодели…

Резал фигуру архитектор с чувством юмора: формы были что надо. Народ норовил потрогать. Саму бригантину в просторечии друзья называли кратко «Бегушкой». В феодосийском музее Грина считали, что «Бегушка» слишком пренебрежительно для такого названия, а для нас это было чем-то своим, близким.

Как оказалось в результате, основатель туристского парусного движения в Москве и Московского туристского парусного клуба, то есть я, построил четыре разборные парусные яхты. Байдарки будем считать за одну. Совершил на них более 50 парусных путешествий, в частности, четыре научных парусных экспедиции по волжским водохранилищам. Обо всем этом далее будет изложено подробнее в главе 3.

В период подготовки к Олимпиаде-80 на моей яхте по официальному разрешению подготовительного комитета был поднят олимпийский флаг, так как я с первых дней активно участвовал в подготовке Москвы к Олимпиаде. Он был самодельный, но на законных основаниях.

Много лет (более 25) судил туристские парусные регаты в качестве главного судьи, и большую часть на Парусном берегу.

И всё же вернёмся к самому началу нашего берега и нашего парусного движения.

Возникновение Парусного берега

в рассказах старого парусника

(то есть в моих)

Давно это было. В прошлом веке. До 70-х годов те, кто не яхтсменами были, а просто туристами, ходили поодиночке. И я тоже.

К 1972 году одиночные плавания мне порядком наскучили. Я начал мечтать об эскадрах для совместных походов. А рядом с подобным моему судном никого не было. Народ сплавом увлекался, под парусами я никого не встречал. Но полагал, что они есть где-то или должны быть. Ведь «Луч» с креплениями под мачту продавался много лет.

Родитель мой и тут подсказал дельный путь: в его время все соединялись в турклубе на Рабочей улице. Я и пошёл туда. Клуб был в двухэтажном зданьице, похожем на довоенные бараки, но туристская жизнь кипела там на профессиональном уровне. Встретила меня инструктор клуба Юля Миронова, невысокая блондинка, объяснила, что всё по плану делается. А моих интересов в плане нет. И объявления печатаются тоже в афише плана работы. Только поздней осенью удалось благодаря Юле напечатать страстный призыв к скрывающимся от планового туризма братьям по парусу. Назначен был день встречи. И раз, и два.

В первый день пришло несколько человек. На разведку. Помню, что были тогда Коля Метан и Юра Илюшечкин. Я рассказал про идею совместных плаваний на парусных байдарках, про то, что сигналы флажные нам потребуются… Теперь ответственная роль флажных сигналов владельцам мобильников, наверное, непонятна, а тогда и раций в обращении не было. Нечем больше на воде общаться было!

И с изумлением узнал, что есть диковинные польские разборные яхты – швертботы «Мева», что значило «чайка».

Через месяц уже и яблоку в тесном зале негде было упасть. Собрался громогласный парусный народ, среди них и бывшие парусники-яхтсмены. Был, помню, Юрий Иванов, Саша Наумов, Витя Белоозеров, кто ещё – могу назвать с малой достоверностью. Память слабеет. Встал вопрос о базе нового флота, о его признании как самостоятельного вида туризма, о походах и гонках. Крику было… Всё больше – капитаны самодельного флота.

И тут Юра Илюшечкин сказал, что из окна электрички под Калинином (теперь опять Тверью) видел плёс на Московском море пустынный и живописный, там надо базу делать и, может быть, и гонки проводить. Как это делается, мне тогда было неведомо совсем. Стаж парусных плаваний дилетанту опыта не прибавлял.

Когда всплыло имя «Парусный берег», не помню. Кажется, что почти сразу же. И решено было на майские праздники 1973 года ехать смотреть место. Первые парусные гонки туристских судов были объявлены.

Официальный туризм знать нас не желал. Нас сочли неполноценным ответвлением «настоящего» водного туризма. Требований нет, отчётов о походах нет, ну ничего нет. Стало быть, нет такого туризма! Но несколько раз объявления мы все-таки с Юлиной помощью напечатали.

В объявленный день на платформе Московское море после четырёх часов давки в электричках (я до Москвы из Жуковского ещё должен был добираться тоже электричкой), на тенистой лесной канаве (оказавшейся на современной карте речкой Смольнухой) началась первая сборка флота будущего Парусного берега. Рядом – никого. Место соответствовало Юриным описаниям. Место удобное, но комары были голоднющие-е!

Собрались, мачты воткнули, подняли условленные флаги и на вёслах пошли к морю, а конкретно к Шошинскому плёсу.

Выходим на открытую воду к закату, почти штиль. На воде никого не видим, идём по заданному курсу. С полощущими парусами гребём. Вышли на середину акватории. Стоим, ждём. Откуда и куда гнаться – не ясно.

Вдруг на фоне берега показалось судно незнакомого очертания – Мева Миши Дымова. К моменту старта собралась уже внушительная эскадра: две байдарки и одна Мева. И пошли они туда, где потом и был много лет наш легендарный Парусный берег. Низкое глинистое поле перед лесом. Родника нет. Дважды в день проходит колхозное стадо коров, практически не управляемое пастухами. Палаток они не знают и готовы идти прямо по ним. А уж если котлы с продуктами стоят… За дровами надо далеко идти, но зато они гореть будут. Если палатки не окопать – в дождь они всплывут. Ну просто райское местечко!

Если бы кто-нибудь тогда сказал мне, что на этом поле места для флота будет не хватать, я бы ни за что не поверил.

Потом на долгие шесть лет меня поглотила аспирантура, и я, казалось бы, не мог в календарное время ездить на гонки.

Зато в этот период у меня появилось новое парусное судно, как всегда не совсем обычное.

Моя первая яхта – бригантина «Бегущая по волнам»

Впервые на бригантине

В начале 70-х годов после первых впечатлений от судов на Парусном берегу и гладя на то, как Миша Дымов усовершенствовал свою Меву для защиты от высоких волн, мне стало понятно, что байдарочный период должен завершиться. Миша внес нечто особенное в дизайн Мевы. Он сделал непромокаемую палатку-надстройку и надклеил обшивку швертового колодца. Он её закручивал, и вода не проникала в кокпит. Иллюминаторы палатки смотрели вперёд и напоминали глаза противогаза. Жутковатый, прямо скажем, имели вид.

Плавание вдали от берегов длительное время для Миши, как он нам тогда рассказывал, особенных трудностей не представляло. А вот для его подруги вначале представило. Ведь на таких маленьких яхтах гальюна нет! Пробовали вывеситься за борт – не вышло. Ни с кормы, ни с носа тоже не получилось – держаться не за что. Тросики вант и штага были тонюсенькие.

И в критический момент вдруг капитан осознал: – А колодец-то на что? Вынул шверт и посадил свою матроску лицом к мачте на банку. Оставалось только прицелиться в колодец. Всё прошло в лучшем виде. Ценный опыт оказался.

Мы потом тоже надставили колодец, и через много лет даже обошли опасных соперников на гонке. Они-то вынуждены были по нужде выйти на острове, а мы, используя колодец в качестве гальюна, их обошли со свистом.

Возвращение на берег, ставший Парусным

В 1975 году, всего-то через два года, с канавы на Парусный берег, где уже становилось тесно, днём в пятницу подошла диковинная посудина с бушпритом и старинным вооружением бригантины. Переделанная Мева, тяжелая и тихоходная, ещё не научившаяся лавировать.

Это была «Бегущая по волнам». Когда «Бегушка», как ее все потом звали, первый раз пришла на Парусный берег, изумленный парусный народ бросил обед. Прямо с мисками, дожевывая на ходу, капитаны многочисленных «попирателей ветра» – быстроходных катамаранов и тримаранов, даже элегантных Мев, ринулись навстречу тихоходной подруге своих кораблей, как бы пришедшей из позапрошлого века. Две мачты со стеньгами опутывала сеть снастей старинного такелажа, а перед бизань-мачтой красовался точеный штурвал.

Коля Метан, знакомый мне ещё с первых собраний нашего парусного сообщества, попытался сразу влезть на грот-мачту. Но масштаб не позволил.

Была ещё одна неожиданная особенность. При таком вооружении сразу вспоминалась песня «Бригантина поднимает паруса» с её «вьётся по ветру Весёлый Роджер». Все и ожидали увидеть на чёрном полотнище белый череп с перекрещенными костями… Но мы это уже проходили в байдарочный период.

Но на бизань-мачте полоскалось красное полотнище флага страны – Советского Союза. Всё честь по чести, как положено отечественному судну.

Я хорошо запомнил урок по пиратскому флагу жуковского инспектора на Москва-реке. А кто бы мне сказал тогда, что я не только изучу в будущем правила науки о флагах – вексиллологии – но и буду её преподавать в вузе, когда постарею и стану профессором! Вот и в этой книге есть вексиллологическое приложение 2, где можно познакомиться почти со всеми флагами парусного дела, к которым мне пришлось иметь отношение.

Поступали и отклики. Вот что написал Сергей Игнатюшин (рис. 106):

Виват Командор-Адмиралу Лимонаду! Я отлично помню Ваше прибытие к Парусному берегу на "Бегущей по волнам" в 1975 году! Я был матросом у Андрея Буханова на Салюте с полосатыми из тентовой ткани парусами. Как и все возился у палатки, и вдруг все в лагере рванули бегом к берегу, с фотоаппаратами в руках.

Мне повезло оказаться в первых рядах и о чудо: старинная бригантина скользит под облаком парусов, а в середине, вытянувшись во фрунт и отдавая честь ладонью к козырьку белоснежной адмиральской фуражки с немыслимым крабом, стоит бородатый капитан в тельняшке. (Нет, борода появилась только в 1980 году – прим. авт.).

Все фотоаппараты Парусного берега защёлкали со скоростью пулемётной очереди, после чего живая стена на берегу трижды рявкнула громогласное «Ура!» «Бегущей по волнам» и её капитану. Бригантине вмиг нашли лучшее место у берега, а красавца капитана окружила толпа поклонниц, и... А дальше было всё, как Вы рассказали.

А вот как это увидел капитан катамарана М 414 Сергей Вареник:

Начинаю письменное путешествие по волнам моей памяти. Высылаю первую зарисовку самых ярких впечатлений о Парусном береге Московского моря.

Прибытие Адмирала

1984 год. Парусный берег. Весенняя регата.

С утра светит яркое солнце. Стоит высокая вода вровень с берегом. Можно разогнавшись при порыве ветра выскочить на траву на целый корпус байдарки. А катамараны с надувными баллонами выскакивали прямо к своим палаткам в четырёх-пяти метрах от воды. В лагере больше сотни разных разборных судов: байдарки-тримараны, швертботы, надувные и каркасные катамараны, маленькие надувные лодки под парусом. Палаток ещё больше. И у каждой лодки кипит работа – экипажи готовятся к старту первой гонки.

Но вдруг от лодок и палаток народ потянулся к берегу. Из-за мыса косы показался корабль со старинным парусным вооружением. Деревянные фок- мачта со стеньгой, марсовой площадкой и реями, на которых подняты белоснежные прямоугольные паруса фок и марсель, бизань-мачта с гафельным кормовым парусом. Ванты-трапы из настоящей пенькИ с выбленками, юферсы и блоки из дерева на стоячем и бегучем такелаже. Бушприт с утлегарем и мартын-гиком, стремящиеся вперёд треугольные паруса стаксель и летучий кливер на бушприте.

К нижнему колену фок-мачты прикреплён судовой колокол-рында. Все бронзовые и латунные дельные вещи надраены до ослепительного блеска. На белом борту выведено бронзой гордое название корабля «Бегущая по волнам». От нока бушприта через клотики мачт и нок гафеля к ноку гика бизани вывешены разноцветные морские сигнальные флаги. Не корабль, а просто праздник!

Бригантина причалила к берегу. В кокпите стоял внушительный мужчина в тельняшке, одной рукой опираясь на настоящий старинный штурвал, а другой приложив ладонь к козырьку огромной белой военно-морской фуражки с кокардой-крабом. На берегу уже стояла плотная шеренга жителей лагеря. Из строя вышел вперёд молодой мужчина в штормовке, резиновых сапогах, пёстрой вязаной шапочке и громко отчеканил:

– Товарищ Адмирал, флот участников соревнований к торжественному открытию Весенней регаты построен! РапОрт сдал капитан ПУШКИН!

Лица встречающих озарились улыбками. В ответ раздался громогласный голос хозяина бригантины:

– РапОрт принял! Адмирал флота ЛИМОНАД!!!» Весь берег взорвался хохотом. Если к этому добавить, что участником того события и автором этих строк является рулевой ВАРЕНИК, то будет полная «картина маслом».

Рулевой М 414 Вареник Сергей Михайлович.

(Есть неточности по цвету парусов и надписей. Остальное верно – прим. авт.)

Вот вам и реально шутейный подход к «адмиральству». И всем нам было весело. Но об этом будет чуть позже. Впоследствии от смешков перешли к симпатии, и бригантина стала визитной карточкой Парусного берега. Она много ходила в походы, участвовала в научной экспедиции, судила регаты.

За 10 лет плаваний многому и многих научила.

Она первая подняла на бизань-мачте флаг Московской Олимпиады и прошла с ним по Селигеру, а потом и по Волге. Ее школу тогда проходили, словно на «Товарище» или «Крузенштерне», новые капитаны туристских парусников.

И выяснилось, что за время моего отсутствия появились знающие лидеры нашего парусного движения, превратившие его в грамотное и массовое. Перед «Бегущей» с красным флагом на гафеле находился настоящий флот разборных парусников.

Знал меня только Коля Метан, который радушно и ввёл меня в созданный по моему объявлению, но ставший мне совсем незнакомым круг парусных капитанов.

Это были Володя Кузнецов, наш постоянный глава, Юра Иванов, просто яхтенный профессионал в прошлом, Витя Белоозеров – главный судья, Энгельс Орлов, Толя Харитонов, многие другие мои в дальнейшем добрые друзья. Гриша Шмерлинг был и остаётся моим другом и советчиком с тех ещё давних времён Парусного берега, за что я ему очень признателен.

А я ничего-то всерьёз не умел, хоть и был среди первых парусных турклубников. Поэтому всё началось с шуточек и анекдотов. Прежний этап моего, не слишком грамотного, парусного байдарочного бытия закончился.

Я стал у них учиться как новичок и ничуть не жалею об этом. «Бегушку» приняли в состав клубного флота, а я, наконец, всерьёз прописался на нашем добром Парусном берегу. Любимый берег… Так он дважды начинался для меня… [4]

Книга Владимира Байбакова «Парус, море и свежий ветер» [5] начинается с главы «Дети ветра», в которой я нашел рассказ о команде «Бриз», которую неплохо знал. Вот что там можно прочесть:

В двадцать восемь лет остепенился, стал кандидатом физмат наук. И тут как прорвало. По поводу защиты коллеги подарили мне спальный мешок и небольшую палатку; заночевал у костра в лесу, понравилось. Сижу в палатке на берегу Клязьмы под Клушинской горкой, а внизу по речке бежит байдарка. Захотелось и самому помахать веслами. Завел себе «эрзетку», неплохую немецкую байдарку, выбрался с ней на Московское море, потом на Селигер. Прошел от Осташкова до Верхневолжских озер, сплавился по Волге до Завидово на Московском море.

Надоело махать веслами, стал прилаживать к байдарке парус. Свою первую мачту сделал из сосны, срубленной на острове Кличен, что под Осташковом; ее тут же снесло за борт шквалом. Начал совершенствоваться, построил из двух раскладушек надувной тримаран, и пошло-поехало. Приобрел небольшой разборный швертбот Мева, побывал с ней на Онежском озере, свозил ее в Новороссийск и в Сочи, прошел по Азову вдоль Арабатской стрелки от Геническа до Керчи. Но все-таки больше нравилось ходить на судах собственной постройки. Каждый год строил новое судно, а то и два, чуть ли не каждый выходной выбирался с ними на воду, в отпуск испытывал их на Азовском и Черном морях.

Появились новые друзья, туристы-парусники. Образовалась Московская секция парусного туризма, обосновавшаяся на Шошинском плесе Московского моря. Возникло новое географическое название – Парусный берег; что там у нас творилось, не опишешь: лес мачт, палатки в болоте, плес, белый от парусов.

Председательствовал в секции Коля Метан, спортивной частью заведовал Виктор Белоозеров, Валерий Перегудов подался по технической части – внедрял на байдарках глиссирующие весла, Виктор Дзюба и братья Успенские демонстрировали чудо техники – надувные катамараны. Мне выпало быть возмутителем спокойствия: где пинком, где за шиворот старался выпихнуть народ на большую воду. В морские походы ходили только «мевщики», было их единицы: Миша Власенко, Нинель Дорошенко, Леша Тимофеев, еще несколько ребят. Байдарочники, а их было большинство, боялись большой воды как черт ладана.

На швертботных гонках фаворитом была команда «Бриз» (Мевы М6, М12, М13,) в которой капитаном был я, а рулевыми Миша Власенко и Валерий Латонов. И хотя моя Мева числилась шестеркой, это была та самая шестерка, которая бьет тузов. Редко кому из конкурентов, а самым сильным был Юра Иванов, удавалось обойти нас.

Гонки на Шошинском плесе совмещались с походами. Первую удачную морскую операцию осуществили в 1976 году, когда мы с Мишей Власенко вдвоем, он на Меве, я на надувной проа Агура собственной постройки пересекли Азов с севера на юг.

Ни Агура ни Бриз не миновали Парусного берега. Любая работа делается тогда, когда за нее платят, или когда она представляет интерес. Никто никогда не дал и копейки на парусный туризм, но то, что делалось на Парусном берегу, было великолепно. Мы были молоды, страсти кипели, атмосфера была творческой. Возвращаться оттуда в затхлую атмосферу казенных НИИ было тяжко. Став доктором физмат наук и получив диплом, я снова ушел в море на тримаране, на этот раз в дальнее одиночное плавание.

Кто-то сказал, что лучшее в жизни – танцующая женщина, скачущая лошадь и яхта под парусами. Время идет, для женщин мы уже староваты, да и вообще с ними вопрос сложный. Лошадь в наше время животное экзотическое, остаются яхты. Причем не те, что стоят в яхт-клубах и на которых катаются «новые русские», а настоящие боевые машины – туристские парусные суда. Если где и живы романтика паруса и дух первопроходцев и пиратов, так это в парусном туризме. Привозишь лодку в рюкзаке на берег моря, сбрасываешь ее на воду и идешь поперек. Или катаешься по пруду – кому что нравится. Полная самодеятельность, все делаешь сам. Сам строишь судно, сам выбираешь маршрут, все расходы за свой счет, весь риск, и немалый – тоже.

Подломится корабль на крутой волне вдали от берега, кувыркнешься в холодной воде – там и останешься, спасать некому.

Я занимаюсь этим делом много лет и, как говорят, добился немалых успехов. Чего только не было! Рваные паруса и ломаные мачты, лодки, уходившие из под ног на дно, красоты природы, шторма, шквалы, оверкили, третья степень морской болезни, радикулит и «мордой о камни». Описывать все прелести парусного туризма – значит ломиться в открытую дверь.

Однажды, много лет назад, пробившись на Мевах через очередную заваруху на Азовском море, голодные, мокрые, холодные, продутые всеми ветрами, вылезли мы на пляж в Кирилловке и наткнулись на опытного московского яхтсмена. Этакий моложавый дед с сыном, невесткой и внучкой. Взглянув на нас, он изрек: – Ну, ребята, вы герои! Что там Чичестер! Чичестер перед вами – тьфу!

Дивные люди были на Парусном берегу. Все необыкновенные.

Вот, например Гарри или Игорь Марр и его жена Таня. С ними связано несколько ярких воспоминаний. Их катамаран с номером М 106 всегда отличался не только хорошими ходовыми качествами, но и особой красотой. Игорь был начальником цеха отделки космических аппаратов на заводе имени Хруничева. Самые новые покрытия применял, иногда и как эксперимент на своём катамаране М 106 (10 м2). Его обожали дети из нашего Жуковского клуба. «Дядя Марр» мог собрать и разобрать что угодно. Даже если собрал не так, как было изначально, и что-то оставалось, то оно почему-то всё равно работало.

Много лет Марр обеспечивал проведение майского ориентирования. Всем известен его катамаран с номером М 106.

Таня была невысокой эффектной блондинкой и с ней у меня связано спасение от помидора. Она мне спасла жизнь прямо у уреза воды на Парусном берегу.

Придя на берег для совещания рулевых между гонок, я решил перекусить и схватил небольшой помидор, сходу его заглотив. А он не лопнул, и я подавился.

Стал задыхаться всерьёз. Глаза заслезились. Вот тут я понял, каким решительным матросом у Игоря была Таня. Она мгновенно согнула меня, сцепила пальцы рук и обеими руками треснула меня по спине со всей силы. Помидор тут же выскочил, и всё вернулось на свои места. Как я ей за это благодарен! Я бы не писал эти строки, если бы не Танина помощь тогда на берегу.

А теперь повторюсь насчёт «адмирала». Как раз перед приходом на Парусный берег в сентябре, на свой юбилейный 30-й день рождения я получил бесценный подарок от своего большого друга Семена Глимчера из Малаховки (мы до сих пор поддерживаем отношения) – погоны вице-адмирала. Дальше, когда стал главным судьёй после обретения должного опыта, меня и звали все адмиралом. Так и по сей день. И ещё раз повторю – на моём фирменном голубом костюме с белыми вставками для гонок, сшитом моими друзьями Сергеем Дубинкиным и Алёной Травкиной вместе с таким же рюкзаком, на рукаве был адмиралтейский якорь с двумя адмиральскими звёздами на веретене. Об этом всём был мой рассказ в главе 1.

Этим я всегда гордился. Но в то время ещё не признавался друзьям в наличии такого подарка. Право на такое признание надо было заработать умением и трудами, а я только начинал постигать парусные науки всерьёз. А уж о судействе на регатах и командовании нашим флотом было бы смешно и говорить. Я и начал-то общественную деятельность непосредственно на регатах потом, не в первый год второго появления на Парусном берегу, только с помощника коменданта под руководством Николая Боркуна.

И даже когда я дошел через ряд лет и множество регат до стадии их главного судьи, общественного инспектора ГИМС, спортивного судьи I категории по парусному спорту, признанными командирами нашего флота оставались всё те же глубокоуважаемые всеми нами лидеры Володя Кузнецов и Витя Белоозеров.

Многие члены клуба прошли профессиональное обучение судоводителей и инструкторов по туризму. Среди признанных лидеров были авторы книг по конструкциям парусных судов и безопасности управления ими в гонках и в походах, такие как Валерий Перегудов.

И если в клубе обязанности принимались членами клуба добровольно и исполнялись на редкость добросовестно, то Парусный берег долго оставался вольницей наподобие пиратской республики на острове Тортуга (Черепаха) в Карибском море. Управление берегом долго складывалось почти стихийно и регулировалось в основном на регатах. Личный и общественный авторитет зарабатывался на месте реальными делами, достижениями и умениями. Каждый стоил в глазах парусного сообщества только то, что умел делать качественно и грамотно сам.

Ряд наших друзей были на Парусном берегу совсем не теми, кем были в обычной жизни. Да и не только я играл иные роли под парусами. Реально они были неординарными мастерами в своих профессиях и очень уважаемыми людьми. Парусные роли давали такой ролевой отдых от обычного бытия, как и любой карнавал. Это был род катарсиса.

Но появились и насмешки. Вот цитата из уже упоминавшейся книги [5].

Адмирал держал речь:

Один сукин сын, суперкапитан, (в зале: Хи-хи!) прошел на надувнушке Тихий океан и обогнул мыс Горн. Но мы не будем обращать внимания на такие эксцессы (в зале гул одобрения). ... Для нас главное – порядок. За бузотерство на Парусном берегу бюро пожизненно дисквалифицировало Кольку Лохматого (гул одобрения в адрес бюро и неодобрения в адрес Кольки Лохматого).

...Но самый главный для нас вопрос – благоустройство на Парусном берегу. Нам необходим сортир…извините, туалет. (В зале оживление. Собрание два часа обсуждает проблему данного удобства: где его делать, из чего делать, как варить каркас, сколько платить левакам и как транспортировать. ... Виноват, слегка преувеличил: упоминался не мыс Горн, а Каспий. Остальное списано с натуры. Три часа шло отчетно-перевыборное собрание N-ской парусной секции, и ни разу не произнесли слов «парусный туризм». ...Но я, правда, никак не возьму в толк, почему сортир важнее мыса Горн.

Знали бы вы, сударь, что в XXI веке студенты-архитекторы будут учиться ландшафтной архитектуре туризма на примере нашего Парусного берега, который мы пытались благоустроить для общего блага. Я горжусь своей работой по благоустройству Парусного берега, нашей части родной страны, за которую мы отвечали как за свою собственную территорию и акваторию.

Как делалась архитектура Парусного берега

«Дороги, которые мы выбираем»,

ведущие на Парусный берег

Сюжет известного рассказа О. Генри с таким названием к нам отношения не имел, но был очень популярен и всем знаком. Мы, конечно, не были ни грабителями, ни акулами бизнеса – мы были мирными туристами. Но дороги нам выбирать приходилось постоянно. Дорог на Парусный берег было несколько. Нам их тоже приходилось выбирать и организовывать свой путь самим или на каком-нибудь транспортном средстве.

Была и водная дорога (у тех, кто снимал или приобретал дом в соседних деревнях, были немного иные маршруты).

Водная дорога начиналась пешим участком вдоль железной дороги от платформы Московское море. Вдоль дороги шла канава – речка Смоляниха – и первоначально были попытки идти к Шошинскому плёсу по ней. На байдарке без мачты это было возможно. Мачту можно было поставить в устье Смолянихи у железнодорожной насыпи. Собственно именно это место и называли «Канавой». Но, в конце концов, стали пешком доходить до начала плёса и там уже собирать свои суда.

По другую сторону насыпи дорога была проезжей, и по ней двигаться было удобнее. Но тогда требовалось весь свой груз перетащить через пути, а потом повторить это еще раз. Если вас встречали те, кто оказался с судном на Парусном берегу раньше, устье Канавы становилось импровизированным портом (рис. 114).

Важно было только, чтобы вам для погрузки уступили место те, кто его занял своим судном. Береговая линия большой не была.

Из подходящей электрички старались рассмотреть, прибыли ли встречающие вас вовремя. И если прибыли, то вагон часто оглашался криками радости. Это был один из очень приятных моментов пути.

А далее водой шли на Парусный берег. Чаще всего под парусами. На вёслах и под мотором ходили реже. Я тоже ходил встречать и своих гостей или членов экипажа, и не своих. Помочь добраться было делом чести для всех. Не помню случая, чтобы в этом отказали без достаточных на то оснований.

Меня тоже иногда так встречали, даже на моём «Жуке» мой друг Леша Кужелев, что я и запечатлел (ниже). А уж если на берегу ждал горячий ужин, то это было просто прекрасно.

Был случай, когда я уведомил своего друга Лёшу, что везу в пятницу своего «Жука» и к вечеру планирую быть на Парусном берегу. Приехали мы с моим матросом рано утром, а собрать «Жука» смогли только к вечеру. Сборка занимала у меня часов шесть. Вечером ветерок подстих, и мы, честно говоря, плелись хотя и полным курсом, но как-то вяло. А вот на подходе нас ждал приятный сюрприз.

«Жук» шёл под флагом Президента Жуковского яхт-клуба, поскольку я им был. И вот на берегу раздалось что-то вроде выстрела, и… навстречу, как было, потом сказано, адмиральскому «Жуку» выступило две кильватерных колонны парадного ордера нашего флота. Все капитаны стояли и отдавали честь, будучи на параде.

Я тоже встал и взял под козырёк, благо конструкция парусного плота это позволяла сделать без риска (рис. 117). Громко поприветствовал наш замечательный флот традиционным «Здравствуйте товарищи!» В ответ прозвучало «Здра-а жла-а-а тов–щ ад – рал!» и троекратное «Ура!»

Вроде как шутка, игра. А всё же это было так трогательно и красиво, что струны души тренькают и сейчас некое подобие встречного марша. При сближении прозвучало издалека: «Флот смирно! Для встречи «Жука» равнение на срЕ-дИну!»

Пешие и автомобильные пути начинались в разных местах, но сходились в деревне Борцино. Автомобильная дорога шла по шоссе Москва-Ленинград вдоль красивых берегов Волги до 125 км, где сворачивала на Редкино. До Редкина ещё шёл асфальт, а при выходе из посёлка на юго-восток в Борцино была грунтовая дорога, но с песчаным основанием.

Пешеходный путь к Борцино пролегал от платформы «Московское море» по опушке леса и полям на северо-восток, доходил до середины деревни с колодцем и магазином, а там уже сворачивал на юг к Шошинскому плёсу. До Борцина от платформы шла такая же дорога, как и от Редкина. Оттуда уже дорога была для всех единой. Она шла через лес непосредственно к полю. Начиналась она супесчаными грунтами, плавно переходящими в суглинки и далее в глину.

Просека в лесу была широкой и могла бы обеспечить двухполосное движение. В центре проходила насыпь, а по бокам были достаточно глубокие кюветы, часто наполненные водой. Чаще всех, дважды в день, по этому пути двигались коровы из деревенского стада, затем мы пешком с упаковками и рюкзаками, и уже совсем редко – автомашины или трактор с тракторной тележкой.

В грунте было уже много глины и коровы превращали дорогу в какую-то кашу. А в дождь или после него дорога становилась мало проходимой, а то и вообще непролазным болотом (рис. 118).

Если кто-то с рюкзаком спотыкался или, особенно, если девушка или ребёнок просили понести их рюкзак, то нередко со смешком применялась цитата из О. Генри: «Мне так жаль, Боб, что твоя гнедая сломала ногу. Но Боливар не вынесет двоих!».

Рюкзак всё-таки всегда брали и несли. Один несли спереди, другой на спине как обычно. На парашюты похоже.

На этом уже не столь длинном участке пути в 2,5 км очень требовались верблюды. Но это были лишь утешительные мечты.

Само поле Парусного берега тоже было с глиняными грунтами, где лужи почти никогда полностью не просыхали. А уж если прошёл дождь, то двигаться приходилось или вброд, или верхом на более выносливом (рис. 120).

Некоторые умельцы, такие как Толя Харитонов или Миша Романов из моего экипажа пригоняли грузовики с большой проходимостью – тем было море по колено. ЛИАЗовские автобусы, на которых бывало мы ездили из Москвы и из Жуковского, тоже мучились с этим участком, а то и высаживали нас. Дальше всё было как обычно.

Самой трудной была глубоченная поперечная канава при выезде уже на поле, которая представляла собой род водохранилища.

Легковые машины могли проехать только в сухую погоду. Бывало, что приходилось идти за трактором, чтобы преодолеть промоины (рис. 122).

Однажды перед осенней регатой, после дождя, когда уже никого не ждали, со стороны Борцина вдруг раздался мощный рокот, и через непроходимую лужу выкатился трактор с тележкой, в которой было полно рюкзаков и людей. Картина была близкой к фотографиям с тем лишь отличием, что над тележкой развевалось большое полотнище флага Латвийской ССР.

Это приехали гонщики из совхоза Накотне под Ригой. Они привезли свои лёгкие катамараны класса 5 м2, решили под вечер эффективно доставиться и жить уже сразу в лагере регаты.

Такими были дороги, которые мы выбирали, чтобы на любимом берегу снова возникли паруса над головой.

Архитектура гоночного лагеря на Парусном берегу

Когда регаты стали популярны настолько, что палаток и судов стало множество и они стали мешать жить друг другу, судьям и комендантам стало понятно, что временную туристскую застройку пора упорядочивать. И делать это надо с достаточной ландшафтной и градостроительной грамотностью. Чётко проявились функциональные проблемы и конфликтные ситуации, нуждающиеся в разрешении заранее предпринимаемыми мерами. Причем не только Временами осадки. время регат, ведь некоторые постоянно жили летом в палаточном лагере.

К таким проблемам и ситуациям относились:

• Пронос судов к воде и просто проход через палаточную застройку (рис. 123).

• Колышки от палаток и верёвочные растяжки на путях движения людей.

• Взаимные повреждения судов и палаток.

• Отсутствие мест для сборки и разборки судов (рис. 124).

• Отсутствие мест для парковки автомобилей и путей проезда по полю.

• Освобождение мест для судейской инфраструктуры (плац-парада, судейских палаток, места работы секретарей, стенда со схемой дистанции и протоколами, рабочего стола, места совещания рулевых).

И тогда был разработан генеральный план Парусного берега и элементы его зонирования и благоустройства. Это было временное палаточное поселение, но уже с регулярной планировкой, которая на месте обозначалась разметкой и трафаретами (рис. 127).

Были введены правила обозначения мест проживания команд и экипажей с заметной маркировкой. Это были флажки и ленты с парусными номерами и названиями команд. Пробиты улицы для проноса собранных судов к гавани и обратно.

Появились переулки для прохода между палатками и кострищами. Были предусмотрены и площади, в том числе плац-парад с высокой сборной мачтой для флагов. Ничто не должно было попадать в зону движения, чтобы не причинить травм: ни колышки палаток, ни растяжки, ни мачты, ни сами палатки и суда.

«Проспекты» прокладывались редко и вели к береговой линии к зоне гавани. Улицы шли параллельно берегу и разделяли палаточные лагеря команд, в которых могло быть несколько палаток и достаточно больших.

Улицы, площади и переулки получили названия. Был даже Мевский проспект – главная улица, переходившая в «дорогу жизни», ведущую в лес. Судейский плац-парад в него не вклинивался, а граничил с ним. В зависимости от величины лагеря плац мог быть ближе к судейской гавани или подальше от неё.

Переулки прокладывались как тупиковые к центрам лагерей команд, ориентируясь часто на их кострища. Один, точно помню, назывался Матросский тупик.

Планировочно это напоминало римский военный лагерь, но без валов и стен.

Парусный берег не был ограничен внешне. Более того, мог иметь и выносные практически автономные палаточные лагеря. То есть быть многоядерным.

В прибрежной акватории выделена была гавань для швартовки судов и отдельно в центре судейская гавань для швартовки судейских и спасательных судов. Она обозначалась фанерными трафаретами и судейскими флагами. Так и называлась «Судейская гавань» (рис. 129).

Внешний вид Парусного берега был пёстрым и зависел от обилия и пластики палаток, их форм и тканей.

Передний план с воды определяла гавань, часто представлявшая сплошной массив мачт и парусов.

Суда висят на ветках

Для исключения полетов судов по лагерю в шторм или ураган, суда крепились якорями и кольями к земле гавани. На ночь и для стоянки паруса требовалось убирать и чехлить. Иначе они становились огромными перекати-поле, сминали и рвали палатки на своём пути, летели до леса и там повисали на ветвях сосен. Зрелище редкое и страшное. Когда-то Костя Фёдоров снял узкоплёночный фильм в такой ураган, но кадры из него мне сейчас недоступны. Рисунок же вполне передаёт характер подобного события (рис. 132).

Историю про одно из подобных событий вспомнил Гриша Шмерлинг; привожу ее с небольшими сокращениями. [6]

Начну со знакомства с Володей Канюковым, которое подарил Парусный берег. Ну как же не сказать! Канюкова не стало через несколько лет после описываемых событий, в 1986 г. – разбился на мотодельтаплане...

Когда Володя в 79-м стал собирать на Белое море швертботную команду, пошел к нему матросом на Меву М 69.

Кроме парусов, страстью Канюкова был КСП. Я-то «физик» (точнее, физхимик, был тогда мэнээсом института с не очень благозвучным названием ГНИИХТЭОС), довольно далекий от всякой «лирики». Но эти песни брали за душу. Вечерние посиделки у костров – одно из самых светлых воспоминаний.

А Канюков организовывал настоящие концерты, где выступали и таланты Парусного берега, и барды КСП, в круг которых он был вхож и звал к нам. Кое-какие записи сохранились, прикупил тогда в комиссионке самый дешевый кассетник Легенда 404 и записывал как мог (в разделе «Костер» на parusanarod.ru можно послушать).

Но главным в КСП-шных делах для Володи были, пожалуй, не сами песни, а дух свободы. Он с восторгом рассказывал, как в кругу единомышленников принимается решение, расходятся волны звонков... и сотни, а то и тысячи человек грузятся с рюкзаками в электрички и потом идут лесами к назначенному месту. Куст собирается на слет. Без цензуры, властей и райкомов. Я-то был более-менее правоверным, а Володя ронял зерна сомнений.

В нем рвался наружу этот самый дух свободы. Как же его корежило, с какой тоской говорил о том, что никак, никогда не побывать ему на тихоокеанских островах... Наверное, поэтому и парус, а потом и самодельный самолет.

...Это только присказка, сказка впереди.

Для концерта на Осенней регате 81-го года я взялся привезти на Парусный коробку батареек для питания диапроектора (на парусах за сценой показывали походные слайды) и недавно купленный микрофон. Поехали вдвоем с Надей. Ближе к вечеру вышли на платформе Московское море и стали осматриваться: нет ли знакомых, может кто перевезет. Из электрички были видны лодки на воде – шли гонки; вдувало с дамбы в сторону Парусного прилично.

Знакомых не встретили, но двое ребят сказали, что будут рады: они встречали товарища, который не приехал, а дует сильно и им не помешал бы опытный рулевой на Меву. Как же, вот он я крутой: Белое море с Канюковым прошел!

Надя, которая представляла, что такое Мева, от переправы вчетвером благоразумно отказалась – отдала рюкзак и с чем полегче пошла с другой компанией берегом, через Борцино.

А мы – к дамбе за выходом из канавы. Ну, Мева как Мева, бортовые баллоны надуты, все на месте. Правда, жилетов нет, так ведь нам вот, напротив, не в моря собираемся. Меву кстати мужики (одного звали Марк, второго – забыл) у кого-то взяли для транспортной экспедиции. Погрузили рюкзаки, сели, я за румпель – поехали. Едем себе, никаких особых проблем. Ветер попутный, груженая Мева устойчива, не валяет. Только чем дальше в лес... тем сильнее ветер и выше волна. И стало перехлестывать с носа через маленький штатный козырек. Раз, другой, третий. Уже над сланями. Где черпак? А нет черпака. Повернуть невозможно, утопит тут же. Только отвернули к более близкому берегу, от направления на Парусный примерно к основанию Флориды.

Когда потом описывал картину Канюкову, он только и сказал: – Эх, Гриша! Сапоги надо было снять, ими отчерпались бы! Как известно, «хорошая мысля приходит опосля». Еще минута-другая... – Держитесь за лодку!! Вкатившаяся очередная волна залила окончательно, и Мева полегла. Держимся. Поплыл мой большой зеленый рюкзак, в котором спальник в полиэтиленовом мешке. Скорей цап его, и опять за лодку. Рюкзак не тонет, держит хорошо.

На воде кто-то есть, но понятно что происходит общий караул. Мимо летит катамаран, оттуда орут: – Мы без руля, у дамбы развернемся!! Через минуту подлетают, наезжая прямо на нас. Третий успел ухватиться, его втащили и улетели, вернуться – без шансов.

Вдвоем с Марком довольно легко спрямили залитую Меву и, держась за борта, так сказать идем фордевиндом под голой мачтой (как и когда спустили паруса не помню, наверное с самого начала шли без грота) со вполне заметной скоростью.

Наконец под ногами земля, камыши. Лодку бросаем, на берег с этим рюкзаком. – Выжимай одежду! Колотун бьет уже вовсю. В рюкзаке была у меня бутылка разведенного пополам спирта на лимонных корочках (гидролизный марки Б ГОСТ 18300-72, вполне годный был продукт). Достаю: – Давай! Но Марк не стал; сам прикладываюсь и выпиваю где-то стакан, не ощущая никакой спиртоводочности: вода и вода. И бегом по болоту в лагерь.

Уже сумерки, Надя встречает в волнении конечно, но все по делу, без паники. Костер, чай, кто что дает сухое, в общем, порядок. Кузнецов Володя ходит осунувшийся: пронеси, Господи! Тут уже было не до концертов, буря концерт дала.

Для меня купание прошло без последствий, Марк еще отлеживался на следующий день. Лодок было поломано и утоплено много, собирали по камышам. Обошлось. Вытащили и нашу Меву, засунутый в форпик Надин рюкзачок уцелел. В нем оказался термос с чаем, открыли... надо же, чай-то – горячий! Термос служил еще долго, а когда все-таки перестал держать тепло, стало жалко выкидывать, так и стоит на полке. На память.

Самый заметный ураган на Парусном берегу произошёл в результате землетрясения в Румынии, в уезде Вранча, 30 августа 1986 года. 31-го, в воскресенье, после завершения регаты, народ приготовился разъезжаться. Родители назавтра собирались провожать в школы своих отпрысков. Часть народа готовилась двигаться пешком на платформу через Борцино, часть готовилась пересечь плёс на своих судах к Канаве. Я был главным судьёй, а Толя Харитонов – комендантом. Кузнецов и Белоозеров ещё оставались в лагере. У Володи Кузнецова, как у руководителя, была с собой печать клуба для оформления командировок иногородним участникам соревнований.

Часов пять вечера на небе появились два чёрных облачных клина. Ветер и так был не слабый, а тут начал разгуливаться. Такой формы облаков мы в метеосправочниках не встречали. И тогда я экстренно собрал совещание руководства. Мы с Толей признали, что это опасные следы вчерашнего землетрясения, о котором слышали по радио, выясняя прогноз погоды. И попросили Володю дать запрет на любой выход из лагеря, посещения без нужды леса. Ожидая скорый удар стихии, поспешили пообещать всем оставшимся справки с печатью для отделов кадров. Обосновывали всё решением руководства клуба о безопасных условиях пребывания во время ожидаемого урагана.

Оставшееся время посвятили укреплению канатами палаток и судов в гавани. Была дана команда основать в грунте все якоря, нарубить здоровенных кольев не менее 1 м в длину. Колья стали вбивать как сваи в грунт и к ним найтовить и швартовать суда. Паруса убрать, рангоут кто сможет опустить на палубы или на корпуса. Задраить наглухо всё, что можно задраить.

А далее ударил ураган неимоверной силы. Ветер рвал всё, что не было толком закреплено. Ливень бил с силой кузнечного молота. Все были одеты в непромоканцы даже в палатках. Мы с моим старпомом Лёвой Лещинским лежали в палатке, упираясь ногами в её скат. Палатки выдувало как прямые паруса на штормующем фрегате.

Но принятые меры возымели действие. Большая часть имущества была спасена, хотя и намокла сильно. Суда, тоже больше не уносило, хотя такого урагана мы ещё никогда не встречали.

На Клязьминском водохранилище всё было гораздо печальнее и разрушительнее. Там яхт-клубные власти и спасатели должного оповещения не дали вовремя, никто особых мер предосторожности не принял, и многие яхты пострадали вплоть до полного разрушения.

Вот тогда руководство клуба и стало вырабатывать достаточно строгие правила организации палаточных лагерей парусного туризма. Не все их осознали как надо, но многим это спасло жизни, здоровье, имущество и суда, особенно дорогие паруса.

Землетрясения нас беспокоили несколько раз. Приходилось заходить на берег через лес. А там земля буквально ходила под ногами и корни сосен готовы были вырваться из грунта. Это напоминало раскачивание ДнепроГЭС, если кто это на себе ощутил.

Честно говоря, до ландшафтной архитектуры было ещё далеко, она возникла значительно позже и только в студенческих проектах. Но у нас было уже несколько упорядоченное палаточное поселение с заметной градостроительной структурой.

Это было замечено даже журналистами, бывавшими на Парусном берегу, и отмечено в их репортажах. Не очень точно, но всё же отмечено. Например, так: «На Парусном Берегу, как в городе, множество названий, служащих туристам ориентирами: Скотнолуговая площадь, Мевский проспект. Овсяная Зябь, Лесной переулок. Судейская гавань...»

Казалось бы, тоже игровой момент. А вот почта из Борцино доставляла к нам любую корреспонденцию, хотя Парусный берег официально нигде не значился.

Гонки, регаты и судейство

Для меня, вернувшегося после аспирантуры на Парусный берег гонки и регаты стали, прямо скажем, новостью. На несколько лет пришлось погрузиться в их организацию, в правила плавания… Судейство В.М. Перегудова я видел, но плохо помню. Зато помню судейство Володи Канюкова, такое спокойное и достаточно весёлое. Володя умел организовывать и сами регаты, и песенные фестивали на них, и просто общие костры.

Я всему учился заново, как будто предыдущих 20 лет парусных плаваний не было. Я пришёл в парусный мир, которого не знал и который вовсе не сразу меня принял. Меня помнили немногие – Коля Метан, Миша Власенко, Виктор Белоозеров, вот, пожалуй, и всё.

Но помалу постиг и искусство гонок, роль помощника коменданта Николая Ивановича Боркуна и саму роль коменданта лагеря, благо тогда нас было не очень много. Потом стал осваивать работу судьи старта-финиша и секретаря регаты. Постепенно влез во всё с разной степенью успеха.

Пока я всё это осваивал, регаты как серии гонок тоже выросли и усложнились. Стали проводиться весенние и осенние регаты в субботу и воскресение конца мая и конца августа. К ним прибавились весенние ралли на дальние дистанции по Волге до острова Низовка, потом по Шоше до Парусного берега. Паруса заслоняли небо (рис. 137).

В упражнения на регате включались такие, которые имитировали сложные или опасные ситуации в походе. На скорость проводились буксировка потерявшего ход судна с упавшей мачтой, оверкиль с опрокидываением, а потом с постановкой опрокинутого судна на ровный киль, туманные гонки…

На туманных гонках бывало и так, что признанные лидеры, не имеющие компаса в своём хозяйстве и пренебрегшие списываением пеленгов на знаки, проигрывали. Был случай, когда в такой гонке, которую я давал с утра в туманное воскресенье, не туда пошёл Юрий Иванов. Ну, и проиграл эту гонку, достаточно отстав от лидеров. Он так разозлился, что схватил кусок мачты и хотел меня убить буквально. Хорошо, народ спас. Потом были очень неприятные разборки.

Обычно же гонки проводились по правилам парусных соревнований по треугольным и прямоугольным с петлями дистанциям. На старт к знаку, поставленному заранее в отдалении от гавани, выходило судейское судно и вставало на якорь. Так образовывались стартовый и финишный створы. Судно должно было быть хорошо заметным. «Бегущая по волнам» подходила для этого как нельзя лучше. Иногда после старта свор сжимали, переставляя судейское судно, что бы на финише все гонщики лучше всё видели и слышали.

Секретарями старались брать опытных парусников, чтобы не возникли конфликты и неясности и чтобы они могли оперативно реагировать на обстановку в гонке.

Обычно меня сопровождал мой старпом Лёва Лещинский, но это случалось не всегда. Так, однажды я взял для объективности ленинградскую пару Николаевых и не пожалел. Они мастерски действовали и рассказывали необычные истории из своей практики (рис. 2.6.4). Об этом будет рассказано в следующей главе.

Как звучали на акватории старт и финиш, вы можете легко представить, прочтя введение и заключение этой книги. Так что работы с фалами, флагами и записями было достаточно много. Перерыв был, пока мы наблюдали начальную фазу каждой гонки. Рынду нашу маленькую было не слышно, поэтому акустическим вооружением судьи был мегафон древнего образца на плоских батарейках. Были тогда такие батарейки для карманных фанариков. С мегафоном судья почти весь день не расставался. С ним с утра и из палатки выходил.

Мой друг и коллега по судейству Юра Семенов-Прозоровский, выполнявший часто обязанности главного секретаря написал в песне про меня:

Он – пижон, моветон,

Но нам нужен сей ходячий мегафон!..

Возвращаясь в гавань после очередной гонки для проведения совещания, встретил на берегу улыбки и смешки. Огляделся и понял – в нас играют дети.

По колено в воде стояла кучка малышей со скрученным из картонки рупором, махали детским флажком и тоненьким шепелявым голосом возвещали:

– До старта пять минут!

– Сигнал подготовительный!

– Действуют гоночные правила!

Это было мило и забавно. Мы стали предметом для подражания. Значит, праздничный дух регаты состоялся.

Но были и инциденты на старте. Вот что прислал мне для книги мой теперь уже старинный дружок Коля Андрианов с парусным номером М 15.

– Вместо сна в летнюю ночь... сочинилось нижеприведённое:

Как я сломал гордость Парусного берега – Мишину «Бегушку»

Парусный берег, гонки. На стартовой линии судейское судно – судья Лимонад на своей «Бегущей по волнам». В просторечии на «Бегушке».

Я участвую в гонке. Гонщик из меня никудышный, я больше по безлюдью и бездорожью люблю шастать. Занял предстартовую позицию, видимо не очень верную. Слышу: – «Старт открыт! Всем чисто!»

Ветер чуть отошёл и я промазал. Не попал в створ старта. Ну что делать? Поехал (в смысле пошёл) разворачиваться и стартовать по новой. Сам наблюдаю за соперниками и разбираюсь со своими не очень правильно проведенными снастями.

И тут поддуло. Катамаран набрал ход и полетел. Глянул из-под парусов вперёд. Ёлки-палки! Лечу прямо на Лимонада!

Растравливаю грот, но места для маневра уже нет. И ветерок ещё поддал. Могу ударить «Бегушку» прямо в борт, покалечив судейскую команду своим бушпритом и носовой балкой.

Можно отвернуть вправо или влево. Справа бушприт, утлегарь, матин-гик, всякие ватерштаги и прочие блинда-рейки. Действительно тонкие реечки, сам помогал собирать, помню. Если я это все снесу, Лимонад век меня не простит, живьем съест. Верчу влево, вдруг проскочу или врежу по корме. Какая-то секунда потребовалась на осмысление. В общем, ворочаю влево. К корме. К штатной Меве Миша приделал кормовую приставку, продолжающую обводы его лодки. По сути своей – ящик. Грузовой отсек. Из рангоута там гик бизани да парус.

(Ну, это гротеск и перебор: там мощный пяртнерс и бизань мачта. Полный практически автономный отсек – ахтерпик. - прим. авт.)

Кстати о парусах, когда у Миши спрашивали: – Сколько у тебя парусов? Миша: – Двенадцать. – А площадь парусности? – Семь квадратов.

(Это анекдот, сложившийся на Парусном берегу. Парусов было 9, а площадь их 8 кв. м – прим. авт.) Однако, продолжим.

Не проскочил! Врезал! Не справился с управлением. Кормовой отсек «Бегушки» отвалило градусов на 45 (не отсек, а всю лодку – прим. авт.), а в моём правом баллоне дыра метра полтора. Выходит воздух. Сцепились такелажем.

Миша кричит: – Колька, ты что охренел!? А я ему: – Миш, можно я повишу на твоём гика-топенанте, а то кильнусь.

– Виси, – отвечает. Сам же при этом при помощи матюгальника руководит процессом гонки. Я тебя дисквалифицирую! - кричит судья. И в том числе объявляет:

– На стартовой позиции два аварийных судна. Спасателям срочно прибыть в стартовую зону! Всё по-взрослому.

На какой-то волне мы расцепились, меня с креном на правый борт стало сносить в сторону берега. Появились, подлетели спасатели – наш доктор Иванов с братом Кириллом на большом катамаране.

Чтобы снизить скорость (поддувало) решили смайнать (убрать) грот. В спешке сильно дёрнули за шкаторину грота, и фал от сильного трения приварился к капроновой кипе, стоявшей на топе в место блока. Я кричу: – Подходите к левому борту. С правого подеретесь о моё железо! Оно еле-еле торчало над водой.

Какое там – валят к левому борту! Потеряв управление, они промчались прямо по моему железу. Хлопок, в воздухе облако талька, два человека за бортом и дыра два с половиной метра. Тоже стали крениться. Но остатки воздуха в баллоне, как и уменя, не давали перевернуться. меня, не давали перевернуться.

Упавшие за борт побарахтались в воде и встали на ноги. Было не глубоко – по грудь. И потащили катамаран к берегу.

Мне купаться не хотелось, приподняв стаксель, стал дрейфовать к берегу. Больше «Бегушка» на Парусном не появлялась.

Михаил Юрьевич, простишь ли ты меня за моё раздолбайство? Прости, за ради Христа!»

Дальше пошла комментирующая переписка.

Ну, врешь немного, – отписываюсь я Коле. – После этого у меня весной родилась младшая дочь. И я сделал новую пристройку, пока её нянчил. На письменном столе пеленал её, а когда спала, раскладывал чертёжную доску и чертил шаблоны новых конструкций. По ним и сделал новую пристройку.

«Бегушка» на Парусном появлялась ещё не один год. И в плавания ходила вполне серьёзные. А потом уж и очередь плота настала.

– Спасибо. А как насчёт прощения?

– Прощение гарантировано. Одно это воспоминание стоит всякого поощрения. Так и запишем в книгу. Фразу: – Я тебя дисквалифицирую! – забыл вставить.

– Вставь. Есть! Действительно без неё не могло быть. Крутяк, а не текст.

– Полдня убил на эти полстранички. Понимаю, как тебе приходится.

– Зато, какую я колыбельную получил!

– Я рад за «Бегушку»!

– Так мы же живём по песне А. Городницкого:

И ни-ког-да мы не умрём, пока

Качаются светила над снастями.

А теперь мой небольшой комментарий.

Первое. Хоть мы и редко общаемся, но это не мешает дружить и тепло относиться друг к другу. И наша переписка по содержанию книги тому доказательство. Коля по духу очень схож со мной и это нас сближает.

Второе. То, что корма у бригантины могла деформироваться так, как описал Коля – преувеличение. Её каркас был мощным и имел схему, которая исключала такие повреждения. Иначе бы в шторм перо руля вытворяло бы то же самое. Даже если бы он пробил оболочку, то судно не затонуло бы, набрав воды в ахтерпик. Такое бывало.

Но он навалил баллоном поверх корпуса. Там были дельные вещи из металла по бортам и на рулевом устройстве. Вот Коля на них баллон свой и пробил. Остальное вполне достоверно. Спасибо, Коля, за эти воспоминания! С ними становится теплее.

На берегу судейский лагерь тоже не был лишен курьёзов.

Однажды, когда мой старпом оставался на берегу приготовить голодным и холодным судьям чай, к нему подошла моя жена. Она тоже была на берегу. Увидев, что он набирает воду из водоёма, Валентина сказала ему, что воду надо продезинфицировать, а то туда в грязных резиновых сапогах после коров и леса кто хочешь заходит.

– А как? – наивно спросил её мой старпом.

– Посолить надо воду в котле. Соль всё очищает, – посоветовала Валентина.

Почему Лев ей поверил в полном своё простодушии, трудно сказать. Но принял весь прикол за чистую правду. Он сыпанул полпачки соли в котёл и на костёр его поставил.

Когда я с судейской бригадой пришёл на берег уже в темноте, нам предложили чай в кружках. Дальнейший непереводимый диалог я не привожу. Я его не помню. А Валя до сих пор удивляется, что он её не прибил тогда за добрый совет.

Переводимый диалог тоже был, но в другой раз.

На парусном берегу функции судового врача выполнял тоже гонщик и одновременно врач-нарколог Саша Иванов. Он гонялся с братьями Кириллом и Андреем обычно на пластиковом разборном катамаране. Ходили резво, даже в грозовые шквалы.

В тот раз мы опять весь день судили на борту «Бегушки», продрогли за целый-то день и возвращались на берег. На берегу нам приготовили кашу и горячий чай. Тот, что днем готовили для судей и наливали с собой в термос, давно кончился. В животе у судей урчало должным образом.

В это время, но чуть раньше на Парусный берег с электрички пришли наши врачи всей семьёй – Саша, его жена и двое детей. Увидев судейский ужин, они признали себя тут же частью судейской команды и все, что было, мигом опустошили.

Такой наглости мы не ожидали. А надо знать, что ещё в первом походе мой близкий друг Юра Семёнов-Прозоровский научил нас для приличия весь мат выражать по-латыни.

– Вы, scorta, совсем что ли совесть потеряли? – набросился на эти сытые рожи.

– Из тёплой Москвы приехали на тёплом поезде и оголодали по дороге?

– Et coitum (concubitus) matrem tuam est!

Наши медики выпучили глаза. Жена Сашина была офтальмологом. Даже в свете костра было видно как зрачки её глаз сместились к переносице и сосредоточенно завертелись вокруг собственных осей. Она долго и мучительно молчала, наконец перевела на русский и вспыхнула:

– Мерзавец, хоть бы при детях не выражался!

Но высокий уровень морской культуры был продемонстрирован.

Сначала, в 70-е, преимущественным классом на гонках были Мевы. Потом их потеснили многокорпусники (рис. ).

На гонках бывало много разных случаев. Например на Низовке, когда после гонки кто-то лёг спать, а кто-то – песни петь и фальшфейеры зажигать. В начале мая было ещё холодно, и Юра – мой друг и соратник и по работе, и в гонках, стал обогревать палатку примусом. Я уже заснул, когда услышал взрыв или выстрел и мощный сполох огня на стенке палатки с Юриной стороны.

Я был уверен, что взорвался его примус. Как ракета из шахты я вылетел сквозь закрытую стенку палатки головой вперёд, пробив её своим организмом. Но оказалось, что это наши веселящиеся товарищи взорвали фальшфейер, а Юра мирно спал в своёй тёплой палатке.

Они заржали, а я так и не мог сразу прийти в себя.

Испытывать свои суда и умения в сильный ветер в гонках было делом привычным и считалось даже необходимым. В таком случае судьи должны давать команду брать рифы и готовиться к особым условиям штормового плавания. Но так бывало не всегда. И на опытного судью проруха найдётся.

Мы тогда только пришли с Рыбинского водохранилища. Судил Витя Белоозеров, опытный и осторожный парусник. Небо уже чернело и по плёсу пошли приличного размера волны. По-хорошему надо было откладывать гонку по метеоусловиям. Но Вите так не показалось. Палатки ещё не начало срывать, и суда по полю к лесу не покатились. Вот он и дал старт под явный штормовой шквал.

Валять суда начало ещё до первого знака. Оверкиль стал массовым (рис. 2.6.9). Спасательный катамаран и моторная лодка не знали, кого в первую голову спасать.

Мы с моим матросом были в жилетах и непромоканцах, но они годились на дождь и брызги, а не плавание в ледяной воде. «Бегушка» опрокинулась сразу после старта, но на приглубом месте.

Мы пытались поставить её на ровный киль, чтобы хотя бы вернуться на берег, но надувных баллонов хватало только на то, чтобы не утонуть. Корпус был полон воды. Поднявшись по фальшборта, бригантина снова заваливалась под шквальный ветер то на один борт, то на другой. Видя наши попытки, спасатели к нам даже не попытались подойти. Нас понесло параллельно железной дороге.

К берегу мы подтянулись часа через два с половиной мокрющие и продрогшие. Лодку оставили на берегу, а сами спрятались в лесочке. Всё с себя поснимали что смогли и пытались завернуться во что-либо и согреться.

Потом нам кто-то доставил палатку и спички. Разожгли костёр. Согрелись.

А на Парусный берег вернулись только на другой день.

Своё неудовольствие и оценку работы судейства на гонке я Вите высказал, но видимо в приемлемой форме, поскольку наших дальнейших отношений это не остудило вовсе.

А ещё напомню, что Виктор Николаевич Белоозеров был начальником научного отдела в НИИ стандартов. От него я всегда получал своевременные советы и консультации по нормированию, в чём, благодаря ему, считался знатоком и специалистом.

Рассказ о регатах будет неполным, если мы не вспомним зрительно о подготовке гонщиков к регате, и о самих гонках. У меня сохранились рисунки, сделанные с натуры, которые приведены в приложении 3. Они позволяют почувствовать происходившее тогда на берегу и на воде. Мне кажется, что их стоит увидеть.

Как-то под новый год я написал небольшую феерию о духе регат, которую в своём архиве нашла Алена Травкина (теперь Лагарькова). Она привела текст в современный печатный вид, и теперь дополним рисунки этим произведением.

АХ, ГОНКИ, ГОНКИ…!

Новогодняя грёза-феерия

И какая только чертовщина не пригрезится в эту зимнюю ночь! В скомканные щели век протискиваются блики, блички ёлочных игрушек и огней, искры, искорки, где я их видел так много?

…Вытягиваются лучами по вертикали, одна, три, много-много; перестук, перезвон… зелёное поле и сладкое ожидание праздника… Пригревает…

Мачты уже подпирают утреннее небо, но место под ним ещё есть… Это же гонки! … Кого тут только нет!

– Ты куда? – На дамбу, там Андрюха с позавчера собирается…

Стало быть, «новяк» привёз и ищет, куда какие болты засунуть, а может, забыл их дома и поехал в надежде всё успеть.

– Вниманию участников регаты, в 9 часов на секретарском посту начинается приём заявок и продажа значков. Визы коменданта и тех. комиссии обязательны. Стартовый взнос…

Голос тонет в гуле потревоженного улья.

– Колька! Ты на все купил или на значки оставил?

А медью можно?

Первые люди с белого и денежного цвета клочками бумаги в руках потянулись к солдатской палатке с четырёхцветным судейским флагом.

Мощный зад над невидимым телом судьи по техосмотру меж поплавками катамарана. Учтиво склоняясь, как вельможи двора, гонщики с бумагами и ручками вежливо ждут одобрительного приговора.

Шпрюйты слабоваты… И клетневать их надо. Вон Святенко…

…в море лопнул? Лопнул. Так что давай мотай.

– А жилеты где?

Совсем ослеп что ль? – могучая капитанша изо всех сил надувает свой оранжевый купальник шикарным даже для старых времён бюстом.

– Дисквалифицирую! – несётся из-под трамплина.

– Вот змей! – Всё видит! – и достаёт из-под палатки детский спасательный круг.

А работа кипит. У секретаря очередь, как за шоколадом после перерыва. Плотное кольцо, сжимаясь, готово раздавить стол и значки. Пара с сияющими взорами – он в резиновых шортах и ботфортах, она в стыдливой «анжелике» из БЦК под новеньким жилетом – волнующимися голосами:

– Где здесь можно расписаться?

– Заявка в порядке? Утвердительное хмыканье.

– Тогда от имени главной судейской коллегии объявляю вас… рулевым и матросом. Поздравьте друг друга… Вместо Мендельсона – вой мегафона, толпа срывается и нестройно окаймляет мачту с флагами.

Приветствую и поздравляю! Ура!

Лай Эрика (собаки Кузнецова) и деревенских псов, ржание лошадей и гонщиков.

– Разбор протестов будет…

Будет ужо вам разбор протестов… – Протестовый взнос…

– И взнос будет, – хмурый рулевой прикрывает гермоупаковкой запасное колено мачты, – всё тебе будет!

– Бригада «старт-финиш» – на судно! До старта первой группы… Дружные аплодисменты лавсановых крыльев. Капитаны дожёвывают бутерброды, поддерживая рукой сползающие непромоканцы.

– Внимание, старта не будет, если кто-нибудь не привезёт ручку судьям… И завтрак. Ну, скорей же – старт отложу!

– А какая дистанция?

– На щите нарисовано.

– Да мы только пришли. Там врач на дамбе, катамаран просит.

– Где ж я ему…

– До старта первой группы – 5 минут. Сигнал «подготовительный». Действуют гоночные правила.

Громадный монстр с членистоногой мачтой, распихивая «Альбатросы», пересекает створ…

– Фальстарт, не вижу ваш номер! Ты куда?!

– За пивом, в Завидово, – откуда-то сверху, с места, где у всех нормальных людей краспицы, крутится, как на хвосте, что-то лохматое, вроде Кинг-Конга.

Всё глуше слышны многоэтажные матерные конструкции, но боязливые мамаши прячут в палатки подрастающих пока без штанов парусников, предусмотрительно укрытых ими на Флориде.

– Старт открыт, всем чисто!

Ах, гонки, гонки… Всё тот же сон… Стартует на полчаса позже всех Успенский, закончив трапезу. Он всё равно придёт впереди флота…

Упорно сражаются с контрольным временем за своё будущее надувники…

– Судейская коллегия приглашает уважаемых капитанов на совещание рулевых…

Сверкают призовые «Шмели».

И всё как всегда: и боль, и слёзы, и любовь…

«И дождей грибных серебряные нити»…

Серпантин.

– За тех, кто в море!

– С новым годом!

Грезил не только я. Это достаточно распространённое явление. Вот и Коля Андрианов тоже имел такое счастье. Вот его рассказ.

Укачало

На Пироговке или на Парусном берегу. Жара, солнце. Слабый ветерок. Так называемый «Родительский день», пятница, суббота, воскресенье. Две ночи практически без сна. В воскресенье почти весь день ходил на Вовкиной Егорова Меве.

Вернулся домой, залез в ванну. Разнежился. Через какое-то время ванна дала крен на правый борт. Стал откренивать. Переворот ванны грозил выливанием двухсот литров воды на пол и заливанием соседей. Тут ванна пошла на левый борт, откренивать стало проще. Не было стены справа. Ну, думаю дела. Осмотрелся, продолжая откренивать, попробовал качнуть ванну, даже не шелохнулась, стоит как влитая. Что за фокус?

И до меня доходит, это мои мозги и вестибулярный аппарат проделывают со мной подобные штуки. Решаю, что откренивать не буду! Наблюдаю, слежу за уровнем воды. Интересное чувство: качает, того и гляди положит. А ты не препятствуешь этому. А хочется.

Минут через десять качка прекратилась. Вот какие чудеса случаются!

Наш любимый Парусный берег! Здесь более четверти века жил и соревновался, готовился в походы и ходил в них московский парусный туристский флот. Я судил там регаты, рисовал, пел песни. Это счастливое для многих парусников место постарался сохранить в своих работах.

Даже сейчас сплю на фоне панорамы Парусного берега.

Отсюда могла бы начаться самостоятельная глава о нашем флоте и парусниках, его формировавших, но я не решился её расчленить, дав ей отдельный номер. Пусть она будет главой-продолжением под традиционным своим номером. Право на номер, как и в клубном реестре, остается за… в данном случае – за автором.

Глава 2 (продолжение)

ДЛЯ ОКЕАНА ИЛИ ПРЕСНОЙ ЛУЖИ

ТЫ КОРАБЛЯ НАДЁЖНЕЙ НЕ НАЙДЕШЬ

Разборный флот нашего парусного туризма

«Мевы» вытесняют байдарки

Вот что писали в давние парусные времена о ворвавшихся в СССР «Мевах» (Чайках).

Началась вся эта история со швертбота Мева

Ну, это как раз искажение правды. Мягко говоря, байки. Ложь и дезинформация, если говорить точно. Парусный туризм существовал давно, но слабо развитым и главным образом, в яхт-клубах, где в путешествия ходили на крейсерских яхтах. Понятие такое старались официально не культивировать, это правда. А самодеятельный парусный туризм начали парусные разборные байдарки, из которых в дальнейшем стали строить тримараны. И только в 70-х годах ХХ века у нас в СССР появились иностранные разборные швертботы Мева.

Его делали в Польше, и поставлять начали еще в СССР. Он не был надувным, собирался из каркаса и обтягивался резиной. В Советском Союзе Мева даже придавала своему владельцу определенный статус. И уж если тебе попалась в руки эта лодка, то совершенствовать ее полагалось до бесконечности.

Типовая «Мева» обладала следующими характеристиками:

Длина 3,5 м

Шкура (обшивка) резиновая.

Ширина - 1,3 м

Паруса х/б. 6,4 м2.

Осадка швертом 0,6 м

Мачта деревянная, сборная.

Вес (по паспорту) 72 кг

Шверт кинжально-секторный, дюраль.

Набор деревянный, руль деревянный.

Упаковок 2 шт.

.

Мевы встречались еще в 2000-х, их и сейчас, как говорят, можно купить за 20-50 тыс. рублей в сильно измененном виде.

По нынешним требованиям швертбот сильно устарел. Неудобный, не комфортный, не безопасный. Шкипер Мевы был всегда начеку, потому что лодка легко переворачивалась порывом ветра. Появись она сейчас, скорее всего бы лодка нашла своего покупателя. Простая, не очень комфортная и надежная. Пожалуй, это то, чего сейчас не хватает разборным лодкам. [7]

В другой публикации говорилось следующее.

Швертбот с мягкой оболочкой

Конструкция швертбота «Мева» достаточно удачна, и яхта без серьезных переделок вполне безопасна для воскресных прогулок. Однако сложные парусные походы требуют специальной подготовки судна к плаванию.

Поэтому туристы усовершенствуют «Меву», делают ее более удобной и надежной. На судне устанавливают съемную рубку-козырек, закрывающую носовую часть кокпита от забрызгивания волной. Крепление штага производят за жесткий каркас, а не за обшивку, как в штатном варианте. Мачта «Мевы» требует замены средней соединительной муфты более прочной или укрепления проводкой ахтерштага (рис. 152) или бакштагов. Установка бакштагов одновременно уменьшает скручиваемость корпуса при откренивании судна в сильный ветер.

Слабое место в конструкции Мевы – крепление вантпутенсов к бортовой решетке. Этот узел усиливают, скрепив путенс с фальшбортом лодки. Латунные болты, соединяющие рулевую коробку с транцевой доской швертбота, заменяют более прочными из нержавеющей стали. Во избежание попадания воды внутрь при прохождении прибойной зоны кормовой фартук герметично крепят за заднюю кромку к обшивке. Полезно также проклеить снаружи днище лодки резиновыми полосами вдоль стрингеров и кильсона.

Модернизация штатного парусного вооружения путем форсирования площади парусов эффективна только в слабый ветер, но уже при умеренном ветре не дает заметных преимуществ в скорости. В походных условиях важно уметь быстро уменьшить парусность Мевы, взяв рифы или заменив паруса на штормовые. Вместо штатных люверсов для взятия рифов туристы пришивают на грот сквозной карман, в который при штормовой погоде переставляют гик.

Подробнее о доработках Мевы можно узнать из рекомендаций [8], [9].

Примером швертбота больших размеров, чем Мева, может служить французский разборный швертбот Стабилер-378. Он имеет ряд конструктивных особенностей. Оболочка сделана из прорезиненной ткани, на внутреннюю сторону которой, в районе днища наклеен слой микропористой резины. Амортизирующая резиновая прослойка улучшает форму и прочность днища.

На рис. 153 показано соединение шпангоута (1) с кильсоном (3) и банкой (6).

Шпангоут состоит из двух половинок, соединенных серьгами (2), что позволяет компактно складывать шпангоуты при упаковке. Поперечный штифт (4), запрессованный в кильсоне, входит в предназначенные для него пазы на обеих половинках шпангоута, не давая им подняться. В результате поворота упора (5) банки до вертикального положения шпангоут фиксируется, и вся конструкция приобретает необходимую жесткость.

Профилированные мачта и гик изготовлены из легкого сплава с внутренним лик-пазом и пенопластовым заполнителем. Конструкция яхты имеет всего 8 винтовых соединений и обеспечивает оперативную сборку швертбота. При походной загрузке швертбот уверенно обходит Меву, что связано с лучшей формой корпуса и хорошим парусным вооружением. [10] .

Следует обратить внимание на мощные бортовые баллоны безопасности «Стабилера». На Меве также есть бортовые баллоны, образующие мягкие поддувные борта, только они маловаты: на плаву лодку держат, но она будет полна воды, отчерпать которую и поставить швертбот на ровный киль нереально. Без поплавка на топе мачты Мева на глубоком месте переворачивалась полностью, мачтой вниз.

Собираясь пересекать Азовское море, Виктор Закладной поставил на свою Меву М 29 баллоны побольше, а главное, по одному из бортов привязывал внутри и поддувал большую гермоупаковку с вещами. Если Мева ляжет на этот борт, то так и плавает на нем и топовом поплавке, вода внутрь практически не попадает. Если ляжет на другой борт, а рулевой влезет на шверт, то лодка уйдет в воду, но при этом ее довольно легко повернуть вокруг большой емкости плавучести. Вся вода при этом выливается, и получаем тот же разультат, что в первом случае.

Наши парусники-конструкторы придумывали много различных усовершенствования, которым нашлось место и на надувнушках, и на многокорпусниках.

До Мев основными разборными парусниками были байдарки, нередко превращаемые для безопасности и улучшении хода под парусами в тримараны. Для этого делались аутригеры – рама, выходящая за борта, а на неё крепились надувные поплавки. Катамараны из двух байдарок тоже пробовали делать, но они не прижились, так как в них соединялись не столько достоинства, сколько недостатки этих типов судов: для мачты с парусами нужна была тяжелая прочная силовая рама, а «подвешенные» к ней байдарки на ходу легко заливались водой. Справедливости ради скажем, что делались из байдарок катамараны типа тихоокеанстких проа с одним бортовым аутригером. Они уступали в надёжности и управляемости тримаранам. Но они послужили толчком не только к созданию байдарочных тримаранов.

На основе подобной идеи появились надувные катамараны и тримараны, более безопасные и скоростные. И сейчас такие суда составляют основу туристского парусного флота. На них ходят не только в моря, но и в кругосветные плавания.

Накопленный опыт модернизаций Мев послужил достойной технической базой улучшения качеств как швертботов, так и многокорпусных судов. Кое-что применял и я на своих разборных яхтах, правда, всегда однокорпусных. Что поделаешь, я достаточно консервативен.

Появление разборной бригантины

А мне было нужно новое походное парусное судно. В голове рождалась мысль о необходимости покупки «Мевы». Стоила она тогда немало – аж 300 рублей, два оклада старшего архитектора. У меня таких денег не было.

Я обратился тогда к своей старшей институтской подруге Гале Лашук, которая к тому времени уже стала кандидатом архитектуры и получала приличные, как мне казалось, деньги.

Она прислала нужную сумму в долг. Я получил её в сберкассе Жуковского рублями. Пришлось долго пересчитывать (прямо как в кинофильме «Берегись автомобиля») сложить всё в большой пакет и принести домой в авоське – мягкой сетчатой сумке, которая ещё сохраняла свою популярность для хозяйственных покупок.

В спортивном магазине на Ленинском проспекте, где я собирался купить Меву, они уже закончились (стали популярными), но ещё оставалась одна на Семёновской улице. Туда я и поехал со своим школьным другом. И стал её обладателем.

Чувство восторга и сбывающейся мечты переполняло. Сейчас все подробности не вспомню, да это и неважно.

Поскольку у меня уже была дочь, то понятно, что надо было планировать походы экипажа не менее, чем из трёх человек. И груза предполагалось много, не только бытового, но и ремонтного. Да ещё моя двойная разборная телега для перевозки упаковок и грузов. Её предстояло собрать из моих двух байдарочных. Простая Мева такого по моим представлениям выдержать не могла. Требовалось достроить солидное багажное отделение. Вот тогда и появился в конкретной форме замысел создания двухмачтового разборного парусника.

Достроенный корпус. Корпус достраивался в корму самостоятельным отсеком, в котором размещалось пространство ахтерпика, закрываемое сверху непромокаемым фартуком. В ахтерпике размещался багаж, в том числе разобранные телеги и ремонтный набор, запчасти. В передней части находился пяртнерс бизань-мачты. К основному корпусу отсек крепился болтами с гайками-барашками, которые были идентичны штатным.

Вдоль бархоутов внутри были закреплены в плащ-палаточных чехлах дополнительные баллоны из продававшихся надувных брёвен (рис. 157).

Весла. Штатные вёсла были заменены новыми, более длинными и имевшими большие лопасти. Весел было две пары, что давало яхте при ходе на вёслах существенный прирост скорости.

Рангоут. Рангоут принят характерным для бригантины с салингами.

Даже бушприт имел утлегарь, крепящийся двумя эзельгофтами. На одном из них, на носовом, крепился качающийся мартин-гик, что позволяло не ломать его при навале на препятствие спереди. Такое было и в прошлые века, когда первым в столкновении страдал бушприт.

Мачты были композитом из штатных деталей и заново сделанных из профильной деревянной мачты старой яхты. Они были сборными на разомкнутых стаканах, как и на штатной «Меве», но имели стеньги, крепившиеся к мачтам салингами и эзельгофтами. В топе грота-стеньги было установлено вертикально 4 шкива для фалов. По высоте грот-мачта была такой же, как и на Меве, а бизань-мачта была несколько ниже. По мнению клубных друзей, это было ненужным усложнением, создававшим паразитную парусность. Но мне так не казалось. Инженерно – да, а художественно – нет.

Такелаж и дельные вещи. Такелаж был тоже традиционным. Стоячий такелаж крепился к мачтам и корпусу тросовыми талрепами с треугольными юферсами – сухими блоками без шкивов. Такие делали в старину, а мне их было проще выпиливать из толстой фанеры. Бушприт тоже имел традиционный стоячий такелаж, а на мартин-гике мартин-штаг имел в середине два стопорных узла, которые позволяли при навале освобождать мартин-гик. Поэтому он перестал ломаться. Помимо вант и стень-вант стеньги поддерживали фордуны, а под прямыми парусами могли ставиться ещё и бакштаги.

Бегучий такелаж был размечен цветом для того, чтобы легче было запоминать снасти. Матросы часто менялись, их постоянно приходилось обучать. Требовалось не ошибиться при манёврах. Для того применялись в снастях цветные шнуры. Поскольку цветные шнуры тогда не были синтетическими, то оплётка быстро выходила из строя. А парашютные стропы были белыми. Попытка окрашивать их в домашних условиях давало блёклые и плохо различающиеся тона. Это всё делалось для фалов, которыми ставили паруса. Шкоты не красили.

Поэтому в дальнейшем около каждого места крепления снастей бегучего такелажа на рангоуте и фальшбортах появились наклейки с тиснёнными надписями на самоклеящейся пластиковой ленте. Они были небольшими и двух цветов: для прямых парусов наклейки были из красной ленты, а для всего остального на чёрной ленте. Лента была неширокая, всего 10 мм и была родом скотча. После тиснения специальным компостером шрифт оставался белым. А вот ошибаться при печатании было нельзя – ошибки не исправлялись.

Ленточные этикетки превратили бригантину в натурное учебное пособие, что облегчало обучение матросов и управление обилием снастей из идентичных шнуров.

Для крепления фалов применялись алюминиевые утки, отлитые по форме штатных пластиковых уток «Мевы». Кроме уток применялись и кулачковые стопора на мачтах для крепления и экстренной отдачи фалов. На фальшбортах стояли кольцевые кипы для шкотов и стопора для шкотов и брасов прямых парусов. Щелевые стопора из труб делались просто, но они портили сами снасти. Поэтому от них пришлось отказаться.

Особенностью корпуса стали появившиеся далеко не сразу троса для стягивания корпуса и ножные ремни для откренивания.

Троса были нержавеющими и проходили от кильсона в диаметральной плоскости через бархоуты бортов. В плане получалось нечто вроде конфеты.

Ремни были широкими капроновыми, проходили по бокам кильсона и позволяли, пропустив пол них ступни вывешиваться за борт телом при откренивании на крутых курсах.

Паруса. Парусное вооружение было капроновым. Три прямых паруса были из парашютного капрона белого и оранжевого цветов. Эти паруса были лёгкими и в хороший ветер становились достаточно пузатыми. Для хождения круто к ветру они обычно не использовались.

Дакрон был в дефиците, поэтому сначала косые паруса были чисто белыми и тоже парашютными. Но они не держали толком форму и были заменены на плотные капроновые бело-зелёные. Такой капрон шёл тогда на бронежилеты. Для взятия рифов была придумана система, собирающая мякоть полотнища в складки. Она стояла на крюйс-триселе, до которого было трудно добраться, и на топселях, которые таким путём убирались к стеньгам. Применялась и традиционная система с риф-штертами на грота-триселе.

Управление было непростым, но вполне осваиваемым и применимым даже не самой опытной командой.

Рулевое управление. Ввиду конструкции корпуса управление рулём сразу было решено сделать не румпельным, а штурвальным. Для этого по бортам ахтерпика была предусмотрена тросовая проводка с высокими кипами к коромыслу руля, скрепленного с баллером, в штатном корпусе была установлена поперечная панель с валом, на которые при повороте наматывались штуртросы. Вал заканчивался фигурной ступицей со шпильками, к которой привинчивалась ступица штурвала с ответными отверстиями.

Штурвал работал всегда надёжно и удобно. А вот плоское перо руля при штормовых дрейфах выгибалось и его клинило. На руль вообще в шторма приходятся сумасшедшие нагрузки. Но в остальное время руль работал добротно.

Штурвал приходилось держать за спиной, но при откренивании шпаги и их рукояти было держать удобно. Только вот высота борта в этом месте была маловатой, волна брызгала иногда внутрь кокпита.

Общий вид и принципиальная схема устройства разборной бригантины приведены ниже на рис 162.

Когда постройка завершилась, на собранном корпусе были поставлены для проверки паруса. Закинув голову вверх, я испытал истинный восторг, а в ушах как бы звучала увертюра к «Детям капитана Гранта» И.О. Дунаевского, единственная известная классическая парусная музыка.

Вот они, мои паруса над головой.

Правда, до песен было ещё далеко.

И до ставшей названием книги тоже.

«Мевское» дополнение

В отношении Мев необходимо добавить очень важное. Среди обилия серийных лодок была одна очень необычная, которая принадлежала Нелли Дорошенко. Вообще-то её звали Нинель Семеновна. Родилась она в 1933 году, и к периоду становления нашего клуба была уже достаточно солидной дамой.

Ходила она в дальние морские походы в одиночку или брала в матросы кого-либо из подготовленных своих подруг. Лодка её была укреплена внутри тросами, стягивавшими корпус втугую. Верх представлял сплошную надстройку на молниях, что добавляло объём и закрывало от набегающих волн и их гребней. В ремнаборе были походные тиски и другой слесарный инструмент.

Палатка у неё тоже была с закрывающимся предбанником – камбузом. В нём она готовила на газовой плитке пищу в скороварке. Я видел у наших туристов разные котлы, чаще овальные канны, но скороваркой Нинель меня сразила. Все тогда у нее было из хорошей серебрянки, как и ее непрмоканец, без которого я её не видел. Шторма наши ей были нипочём. Все это стоит в глазах и сейчас.

В интернете про неё мало что есть, лишь наши клубные сведения: «Дорошенко Нинель Семеновна. 1933 г. рожд. Судно: Мева М-4. Москва. Походы: Ветеран парусного туризма. Совершала уникальные одиночные плавания на Меве по Аральскому морю».

«Ода прямым парусам» и Альбатросы Валерия Перегудова

По части выбора вооружения и приверженности типу корпусов споры возникали постоянно и притом самые яростные. Я относился к консерваторам и даже где-то к ретроградам, поскольку предпочитал однокорпусные суда с прямым парусным вооружением, дополненным косым для хождения против ветра. В своих путешествиях прояснил целый ряд особенностей управления прямыми парусами и их преимуществ на полных курсах.

Чтобы сохранить свои познания в этой сфере я написал развёрнутую статью, а скорее, брошюру «Ода прямым парусам», где изложил всё, что удалось понять о хождении под прямыми парусами. Вот когда я вновь, как в первый раз, ощутил свои прямые паруса над головой!

Одним из доводов в их пользу был исторический факт, что древние корабелы античного мира упорно веками держались за прямые паруса. Я описывал их оснащение, рифы, методы управления в разных ситуациях, применяя опыт как древних судов с одним парусом, так и опыт крупных многомачтовых парусников. Описывал их вооружение на мачте как разрезное крыло с соответствующей описанной формой.

Основным достижением по сравнению с косым вооружением была безопасность поворота фордевинд на попутных курсах. Этот поворот считается опасным манёвром для судов с косым вооружением, требующим особого внимания и выучки. Носовые летучие паруса типа спинакера в некоторой степени смягчали риск, но их управляемость оставалась весьма неудобной.

Хождение под прямыми парусами было иной культурой, по сравнению с современным яхтингом. Моим главным оппонентом был Валерий Михайлович Перегудов, яростный противник всего, чего не создавал сам. Во всяком случае, мне так казалось.

Я ничего о нём тогда толком не знал. Но вот клубная информация [11] здесь как нельзя кстати.

Перегудов Валерий Михайлович

17.12.1940 - 19.07.2010

Парусный номер M 20.

г. Москва

Инженер-механик, конструктор по профессии, Перегудов – один из зачинателей и организаторов парусного туризма в стране. Парусным туризмом и постройкой легких разборных яхт занимался с 1962 года.

В 1974 году стал первым председателем созданной в Московском городском клубе туристов парусной секции и первые пять лет руководил ее работой. Был организатором и главным судьей «Матчей команд городов» (Осенних регат) на Парусном берегу Московского моря. «Матчи» стали местом встречи туристов-парусников страны, эффективной школой обмена туристским и техническим опытом и сыграли решающую роль в рождении и становлении парусного туризма в СССР.

Парусные туристские клубы появились во многих других городах. Объединение туристов-парусников позволило быстро поднять технический уровень туристских судов и обеспечить безопасность плаваний на них. В 1977-1986 годах В.М.Перегудов в рамках московских Осенних регат организовал и провел на Парусном берегу 10 ежегодных технических конкурсов на лучшие разборные парусно-туристские суда с публикацией итогов конкурсов и лучших разработок в журнале «Катера и яхты».

В 1985 г. он провел на страницах журнала «Турист» заочный конкурс на лучшие вспомогательные паруса для байдарок. В.М. Перегудов был первым пропагандистом превращения самых доступных для туристов лавирующих байдарок в безопасные тримараны с глиссирующими и водоизмещающими боковыми поплавками и опубликовал несколько конструкций таких тримаранов в печати. Много работал над совершенствованием конструкций парусов для легких лодок, разработал парусное вооружение "Стриж". Но Валерий был не только конструктором, но и гонщиком, и испытателем парусных судов.

Вот как описывает встречу с перегудовским творением Сергей Вареник:

Красная Стрела

В мае 1975 года я приехал на станцию Московское море для участия в соревнованиях туристов-парусников Весенняя регата-75. О том, что на Московском море есть Парусный берег, где собираются байдарочники с парусами, я узнал в прошлом 1974 году от старейшины советского парусного туризма Сергея Николаевича Парфёнова, с которым познакомился на Волге во время своего отпуска. Но об этом я расскажу отдельную историю.

А пока я собрал байдарку Салют-2, поставил парус из сатина, пошитый по типу виндсёрферовского, закрепил шверц-балку с двумя листами-шверцами из дюраля и фанерные сидушки для откренивания, спустил лодку в протоку, ведущую к большой воде, и пошёл на вёслах в поисках этого загадочного и манящего «Парусного берега». Ветерок был слабый, мы с моим корабликом (я уже свою парусную байдарку как старый морской волк называл только кораблём) неспешно двигались вдоль дамбы железной дороги.

Вскоре меня догнал такой же Салют-2, тоже вооружённый парусом с двойным гиком-уишбоном, но со стакселем.

Паруса были из полосатого плотного тика и сшиты намного качественнее моего. Да и остальное вооружение было изготовлено более грамотно и тщательно. В лодке сидел парень постарше меня года на три с шикарными усами. По всему было видно, что он моряк бывалый. Поравнявшись, он поприветствовал меня, представившись Андреем. Я поздоровался и представился взаимно, выразив одобрение его кораблю. Мой собеседник тоже собирался участвовать в регате, но у него нет матроса. На предложение стать на время его матросом я ответил согласием.

И вот я уже в экипаже Андрея Буханова (а это был именно он)! Позже он станет одним из корифеев, чемпионом и постоянным призёром большинства регат Парусного берега. Сидя на боковом сиденье для откренивания и ловя баланс, наслаждаюсь хорошим ходом под двумя парусами на первой своей регате. Мы стартовали в первой группе с парусностью до 5,5 квадратных метров. Через 10 минут за нами стартует старший класс с парусами более 5,5 м2. Закончив лавировку и обогнув первый поворотный знак в числе лидеров группы, мы легли на попутный курс бакштаг. Идем, отслеживая заходы ветра и контролируя соперников.

Незадолго до подхода ко второму знаку я оборачиваюсь и вдруг вижу настигающий нас с большой скоростью огромный ярко красный акулий плавник, возвышающийся над водой! Через минуту он оказывается рядом с нами.

Это была длинная байдарка Салют-3 с высоченной (аж метров 7!) изогнутой как натянутый лук мачтой (рис. 167) и треугольным тоже огромным (9 метров квадратных) сверкающим на солнце алым пламенем парусом с вогнутыми задней и нижней шкаторинами. Внутри двухслойного полотнища паруса крепился прямой гик, натягивающий тросы в шкаторинах как тетиву лука. Позже я узнал, что это был знаменитый парус «Стриж» Валерия Михайловича Перегудова, который и управлял этой лодкой. Но тогда у меня у меня возникла ассоциация не с крылом маленькой птички, а именно с хищным видом плавника огромной акулы.

Конструкция вооружения всего корабля была поразительна! Поперёк лодки была закреплена дюралевая поперечная балка длиной метра четыре. На концах балка заканчивалась двумя большими прямоугольными лопастями из дюралевого листа, стоявшими под некоторым углом атаки к поверхности воды. На скорости они создавали подъёмную гидродинамическую силу, не позволяющую глиссирующим лопастям уйти под воду. Сверху к ним были привязаны по одной надутой волейбольной камере для страховки. Мачта крепилась вантами к концам поперечной балки и штагом к носу байдарки.

Валерий Михайлович и его матрос супруга Людмила Ивановна сидели с удобством внутри лодки на надувных матрасах, приветливо улыбаясь и совершенно не заботясь об откренивании, в то время как я прыгал на деревянных сидушках как попугай на жёрдочке при каждом порыве ветра. Экипаж этого чудо-корабля помахал нам ручками, пронёсся мимо нас как мимо стоячих или даже идущих навстречу, обогнул знак и через пару минут был на финише.

Ошеломлённый, я повернулся к капитану и крикнул: «Андрей! Что это было?» Он ответил как всегда спокойно, даже меланхолично: – Это курьерский поезд «Красная стрела». Но, видимо, тоже был сильно впечатлён, хотя и не подал вида. Потому что через год или два он построил большой катамаран с большими парусами и стал выигрывать все соревнования в своём классе. Ну, иногда только быть в призёрах.

Прошло почти полвека, а у меня до сих пор стоит перед глазами этот алый призрак с улыбающимся экипажем, пронёсшимся мимо меня как «Красная стрела».

Местами испытаний были, в том числе, Азовское и Каспийское море. Каспий Перегудов пересек в 1985 году, пройдя от г. Шевченко до Махачкалы. Один из парусных катамаранов, разработанных Перегудовым, стал прототипом первого промышленного туристского парусного катамарана «Альбатрос». В 1989-1991 годах Валерий Михайлович руководил экспериментальным парусным лагерем на Онежском озере в районе о. Кижи.

Перегудов опубликовал десятки статей на парусную тематику в журналах Катера и яхты, Турист и Моделист-конструктор. Автор разделов по разборным парусным судам в книгах: В.М. Борисов, Парус на лодке, Ленинград, 1985 г.; П.И. Лукоянов, Самодельное туристское снаряжение, Москва, 1986 г. Автор книг [28], [29].

Он был увлечён созданием серийного разборного катамарана со средней парусностью. Его парус типа «Стриж» был производным от виндсерферовских парусов. Он считал его крайне эффективным. Потому и боролся яростно против всего иного.

Справедливости ради скажем, что ему удалось создать такой серийный катамаран «Альбатрос» через многие промежуточные итерации. Он запустил его в производство на Ташкентском авиазаводе имени Валерия Чкалова. Доступная цена сделала катамаран массовым. На регатах они образовали самостоятельный класс, который был представлен и на телевизионной передаче с Останкинского пруда в «Клубе кинопутешествий».

Катамараны и тримараны. Кентавр и Горыныч

Вытеснив швертботы, самыми популярными типами разборных парусников для походов стали катамараны и тримараны. Их было много, и они были разнообразны по размерам, конструкциям, парусности и самому парусному вооружению. Самыми памятными для меня оказались катамаран «Кентавр» братьев Володи (рис. 2.9.1) и Миши Успенских и тримаран «Горыныч» Миши Мельникова.

Быстроходный «Кентавр»

Рассказывать о лидере наших регат катамаране Успенских нет смысла. Пусть Владимир Наумович сам расскажет о нём и его истории.

Многолетний опыт эксплуатации катамаранов убедил нас в возможности создания разборного парусного судна, близкого по скоростным качествам к гоночным машинам типа «Торнадо». Для этого по мощности парусного вооружения и габаритам новое судно должно было значительно превосходить наш первый катамаран, сохраняя его малый вес и другие преимущества разборного туристского судна. Обеспечение прочности катамарана при малом его весе было найдено в применении тросовой конструкции. После двух месяцев напряженной работы катамаран спустили на воду.

Каркас катамарана состоит из двух продольных ферм и шести поперечных балок. В отличие от прежней конструкции, каждая ферма имеет лишь по одному стрингеру, жесткость которого обеспечивается системой тросов, опирающихся на треугольные шпангоуты, подобно тому, как мачта распирается краспицами и ромбовантами.

Сезон 1980 г. начался для нас с путешествия по Азовскому морю. Эскадра состояла из семи «Мев», катамарана и виндсерфера. Этот интереснейший поход потребовал от его участников большого напряжения сил, взаимовыручки и дисциплины. Наш катамаран показал, что он вполне пригоден для таких сложных плаваний.

Гоночные качества судна мы испытали в том же году, воспользовавшись любезным приглашением яхт-клуба «Парус» принять участие в Истринской регате. Наше судно неизменно приходило к финишу в лидирующей группе катамаранов класса Торнадо. В гонках, проходящих при различных ветрах, мы имели преимущество в основном на острых курсах. Превосходство легкого надувного судна особенно сказывалось в слабый ветер. При сильных ветрах жесткость разборной конструкции обеспечивала эффективное несение парусов и позволяла экипажу энергично откренивать катамаран, используя трапецию.

Сборка и разборка катамарана не представляет особых затруднений. Каркас и рангоут собираются из дюралюминиевых труб длиной 2,2 м, что определяется максимально допустимыми габаритами упаковок для перевозки в транспорте. Применение специальных узлов соединения конструкции позволило собирать катамаран за 3–4 часа. Соединение поперечной балки, стрингера и шпангоута закрепляется одним болтом. Растяжки из облуженной пружинной проволоки 3 мм вставляются в пазы шпангоута.

Мачта собирается из четырех труб при помощи внутренних втулок без фиксирующих болтов. Для исключения вращения труб относительно друг друга на их торцах сделаны пазы и выступы. Три ромбованты стягивают трубы и одновременно обеспечивают прочность мачты.

Надувные поплавки крепятся к нижним тросам фермы петлями, приклеенными к оболочке, и имеют цилиндрическую форму на последних двух третях своей длины. Такая форма упрощает изготовление поплавков и сокращает отходы материала при раскрое. Корма каждого поплавка оканчивается зажимом, позволяющим при необходимости ремонтировать оболочку с внутренней стороны. Перед установкой зажима оболочка складывается и промазывается пластилином. Между подмачтовой и предпоследней балкой натянут матерчатый тент.

Всесторонние испытания нашего катамарана показали перспективность надувных туристских судов, обладающих хорошими скоростными и мореходными качествами, и показали рациональность использования ажурной тросовой конструкции при изготовлении парусных катамаранов малых размеров для туристских целей. [12]

Добавлю как судья старта-финиша, что на утренние гонки, начинавшиеся в 9 часов утра, братья Успенские частенько значительно опаздывали после ночного отдыха с песнями и фестивалями. Суда подходили уже к первому знаку, когда они не спеша выдвигались из палатки к своему катамарану, вооружали, тоже не торопясь, проходили спокойно стартовый створ и включались в гонку.

Далее они на втором знаке доставали остальную массу катамаранов, боролись с ними у знаков и на финише, и часто приходил пеирвыми. «Кентавр» на моей памяти был 16-метрового класса, и парусный номер имел М 16. Правда, когда применял серийные паруса, то его номер был SR 16, но это мало что меняло.

Сами братья были подчёркнуто интеллигентны, скромны и доброжелательны. Я не помню ни одного конфликта с их участием.

«Кентавр» до сих пор в эксплуатации. В данный момент ожидает модернизации и ремонта (всё-таки 31 год). По характеристикам более подробно сможет ответить Владимир Успенский.

«Змеиные» многокорпусники

Миша Мельников, Андрей Зворыкин и Слава Корпачов учились вместе ещё в школе и втроем сделали первый тримаран, ставший «Горынычем». Ну, понятно трёхглавый же! Через него Миша в нашей парусной среде и стал Горынычем.

В дальнейшем их компания стала автором ряда катамаранов с традиционными для них змеиными именами.

Андрей – организатор регат многокорпусников. Человек авантюристичный и яркий. Отец Андрея Зворыкина работал за рубежом, отсюда что-то дальнее, манящее и авантюрное передалось и Андрею.

Среди необыкновенных катамаранов есть очень долго совершенствовавшийся катамаран «Фиорд» Жуковского конструктора и парусного туриста Владимира Николаевича Пихтарёва, работавшего на авиационном заводе кинооператором-испытателем. Он снимал в полётах вновь испытываемую технику, в том числе «Буран».

Параллельно конструировал катамаран для самых необычных и смелых походов. На одной из ранних модификаций я ходил с соратником автора проекта Игорем Васильевичем Королёвым по Азовскому морю и успешно дошел до берега в ураган. Об этом будет далее отдельный рассказ.

Поскольку описание катамарана и его первых испытательных походов достаточно большое и содержит массу сведений, не характерных для основного содержания книги, в том числе патенты на изобретение всего нового, а там такое практически всё, оно приводится отдельно в приложении 4.

Что эффективнее в парусном походе, катамараны или тримараны, я так и не понял. Видимо, это вопрос личной приверженности.

Пневмояхты и эпоха ПСН. Мой «Жук»

Пневмояхты на базе ПСН

Самой же большой диковиной оказалась идея московского парусного туриста Андрея Лосева по переделке в морской парусник авиационного спасательного плота ПСН-10 (плот спасательный надувной). Они, видимо, стали списываться, как выслужившие свой ресурс, и их можно было достать по вполне доступной цене. Большая часть его конструкций, выполненных в заводских условиях, были для наших целей просто великолепны – надёжны, удобны и по-своему красивы. Возможность достаточно малозатратно достроить его до яхты, была очень привлекательна.

На корпус наклеивались пластины с петлями и штертами, к ним крепилась дюралевая рама и мачта в центральной части. Штатная палатка по миделю разрезалась и шнуровалась при необходимости. Крепёж штатного баллончика со сжатым воздухом переклеивался в корму. Его шнуровка позволяла ставить специальную доску с достаточно мощным креплением руля.

Из интернета возьмём такую справку о плотах.

В России применяются в основном, надувные спасательные плоты марок ПСН и ПСВ. Плот ПСН (плот спасательный надувной) состоит из следующих основных частей:

• Надувной камеры плавучести, соединённой по оси симметрии распоркой (банкой).

• Надувных стоек для поддержания тента.

• Надувного днища.

• Двойного тента с теплоизолирующей воздушной прослойкой.

На судне плот хранится в пластиковом контейнере цилиндрической формы, состоящем из двух половинок, герметично стянутых стальной лентой либо пластмассовыми болтами, которые разрываются от внутреннего давления газа при надувании плота. Контейнер с плотом устанавливается на специальной раме и закрепляется найтовами, заведёнными на гидростат. (...)

Конструкция плота должна выдерживать влияние окружающей среды в течение 30 суток. Надёжность плотов при длительном автономном плавании обеспечивается изолированными отсеками камеры плавучести, стойки и днища.

Лодка МЛАС-1 (или плот ПСН-1) является индивидуальным средством спасения и, как правило, входит в комплект лётного спасательного снаряжения (парашютной системы. (...) Каждый плот оборудуется сигнально-спасательным снаряжением, а также групповым комплектом жизнеобеспечения – медикаментами и продуктами питания. На борту военного самолёта, предназначенного для полётов над морем, всегда имеются спасательные средства с запасом по посадочным местам, иногда довольно значительным.

Каждый спасательный плот должен проходить ежегодное переосвидетельствование. При этом производится полная переукладка плота и его снабжения на специальных станциях.

Вот что потом Андрей опубликовал о начальных годах плаваний на таком парусном судне.

Плот под парусом – соперник «Мевы»

В последнее время на различных водоемах все чаще можно увидеть надувные лодки под парусами. Мы же, когда у нас возникла идея провести свой отпуск на Белом море, решили вооружить ими надувной спасательный плот ПСН-10М и сделать из него полноценный надувной парусник – «семейный крейсер». Четыре года эксплуатации показали, что мы не ошиблись в выборе. Дважды побывали на Белом море, один раз – на Онежском озере. Группа из нескольких Мев и плота «Гиппопо» прошла по Азову. Провести выходные на воде тоже перестало быть проблемой, так как сборка занимает не более полутора часов. Габариты в сложенном виде позволяют перевозить наш плот всеми видами транспорта, включая метро и городские автобусы. У нас получилось две упаковки: пенал с каркасом 1,5х0,4х0,2 м и абалаковский рюкзак с резиной. Общий их вес составил 58 кг.

Одной из особенностей конструкции является то, что собрать и разобрать каркас можно на плаву. Мы всегда пользовались такой возможностью, если на берегу не оказывалось удобной площадки.

Ходовые качества плота для путешествия вполне приемлемы. Средняя скорость в походе – около 5 км/ч. На Азове плот выходил обычно раньше Мев на час-полтора и приходил позже на час. Но позднее, когда мы сшили более качественные паруса, не раз бывало и так, что Мевы нас догнать не могли. Несмотря на свою неуклюжую форму, плот неплохо лавирует.

Плот обеспечивает некоторый комфорт, и теперь мы можем брать с собой одного ребенка. Под тентом, который закрывает половину плота, можно ночевать втроем, встав на якорь, а на ходу – вдвоем. Так что всегда можно укрыться от внезапного дождя.

При ходе против крупной волны брызги в кокпит практически не попадают, это случается иногда только на полных курсах. В «каюте» всегда сухо, не считая, конечно, конденсата, который образуется в холодную погоду на стойках. В хорошую погоду «рубку» можно открыть – по всей длине тента вклеена застежка «молния».

В походе иногда мы не подходим к берегу по 10–12 часов и даже значительно дольше. Обед в таких случаях готовим в туристском кипятильнике (цена 3 р. 40 к., емкость 1 л), подвешивая его к каркасу тента. Для этих целей приспособили и примус «Турист». Бензина на весь отпуск требуется 2-2,5 л.

Одним из важных достоинств плота является большая грузоподъемность. Даже в случае прокола носовой или кормовой секции оставшаяся целой часть поддерживает на плаву тонну. Иногда на выходные дни мы выходили на плоту всемером, а однажды в нем уместилось со своими пожитками 9 человек, при этом мы еще могли лавировать против слабого ветра. Но максимальной пассажировместимостью все же надо считать 6-7 чел., а в походе – 3-4 чел.

При выборе судна большую роль сыграла простота изготовления нехитрого каркаса в домашних условиях. Для него мы использовали трубы из легкого сплава: 50х3х1500 – 2 шт., 42х3х2000 – 1 шт., 45х2x400 – 2 шт., 45х2х60 – 1 шт., 40х2х1000 – 1 шт., 30х1,5х1000 – 6 шт., 16х1,5х1200 –2 шт. Для мачты, гика, гафеля – набор Тюменского моторного завода имени 50-летня СССР. Шверцы склепаны из двух листов пластмассы и распираются трубкой 30х2х800, перо руля вырезано из листа дюраля. Все работы были выполнены одним человеком за полтора месяца в условиях городской квартиры. Потребовался только набор слесарных инструментов и электродрель. Применили гафельное парусное вооружение. Площадь грота 4,5 м2.

В сильный ветер мы ставим рейковый стаксель (площадь 1 м2); с ним значительно удобнее обращаться, не нужно перетягивать шкоты при перемене галса. Тяги от него, конечно, немного, но зато проще делать поворот оверштаг. В слабый ветер ставим стаксель площадью 3,2 м2.

Для тех, кто решит использовать ПСН для походов под парусом, хотим дать несколько советов. В месте соединения баллона с днищем следует заменить проклейку на капроновую, так как здесь всегда сыро, скапливается песок и резина начинает гнить. (Это стоило нам на первой версии «Жука» капитальной непроиятности в походе по Онежскому озеру, где сгнившая часть просто оторвалась от баллона – прим. авт. с дала течь почти как на «Титанике»). Перед длительным хранением ее нужно как можно тщательнее просушивать и пересыпать тальком. Хотя плот и обладает хорошей остойчивостью, особенно в загруженном состоянии, но о безопасности забывать все равно не стоит, ибо вернуть его в нормальное положение нелегко. Площадь парусов можно, конечно, увеличить до 9–10 м2, но в средний ветер (более трех баллов) 7 м вполне достаточно, так как скорость все равно будет не больше 7–8 км/ч. И, наконец, последнее. Чтобы не протирать днище и борта, нужно положить внутри плота толстую полиэтиленовую пленку. После этого никакие твердые предметы опасности для резины не представят. [13]

А вот что помню я.

Как-то Андрей пригласил меня на Московском море в шторм сходить встретить с электрички наших друзей. Я пошёл с большим сомнением в душе: широкий бублик, да ещё с палаткой над баком, должно было бы сдуть по ветру.

Но это судно уверенно пошло в лавировку, по его палубе можно было даже пройтись. Сидеть на баллонах размером с катамаранные было удобно. Плот был остойчив и хорошо держал курс. Паруса стояли надёжно, мачта крепилась «зонтиком» к мощной бортовой раме.

В пути был предложен горячий кофе из кипятильника, висевшего на мачте.

Я был просто потрясён. В такую погоду на моей бригантине и высунуться было нельзя. Она была красива, но мало мореходна. Плот же был неказист, но мореходен и комфортен. В своих автосентенциях 1992 года я обнаружил подробные воспоминания этого события. Вот они.

Пневмояхта

Оранжевый резиновый “блин” рядом с катамараном. По соседству – швертбот, байдарки-тримараны. Дождь. Чавкают в глине следы порыжевших от липкой грязи резиновых сапог. Осень. Парусный берег. Холодно. Но нужно идти в холодный встречный ветродуй на тот берег за гостями. Никого из палаток не вынешь: никому неохота ведра брызг глотать.

Капитан оранжевого «блина» Андрюша Лосев любезно приглашает на свой Гиппопо.

– А он пойдет? Против такого ветра-то? – спрашиваю.

– Попробуй – увидишь, – говорит.

Стою, сомневаюсь. Тут и остроносых-то с курса свалит – свистит ведь в вантах, а этот рыжий бегемот? У него же сопротивление-то какое! А крен какой будет? Но Андрей улыбается, полон решимости идти. Ну я ж не ударю в грязь лицом!

– Пошли! – ступаю на пайол (корабельный пол, настил).

– Где садиться? – намекаю на откренивание.

– А где хочешь, – отвечает капитан «Гиппопо».

Да-а, плот – это не швертбот. Хоть стой, хоть сиди. Как на сухогрузе и, главное, идет, да как лихо-то! Ла-ви-ру-ет! Ей-богу, лавирует. А капитан на задраенной носовой надстройке бидон с подвесным примусом прилаживает – черный кофе в шторм готовить на ходу. А кругом – комфорт: все мягкое, надувное. Хочешь – развались, как в кресле или на диване, не хочешь – сиди на борту. Надстройка все брызги в стороны отсекает – сухо. В общем – класс! Как «за бугром» побывал.

Пришли назад, не удержался, затащил на плот убежденного катамаранщика и руководителя нашего клуба Володю Кузнецова. Прошлись. В кокпите – столик, на нем «торшер» – свечной фонарик. Уютом пахнуло. И Володя изумился, оценил и комфорт, и угол лавировочный.

Признаюсь, тогда и шевельнулась у меня мысль о том, что судьба «Бегущей» заканчивается. Мне, толстому, вот что надо – плот.

И немного времени прошло, как над оранжевым нечто взметнулись в небо две мачты. Прямой потомок «Гиппопо» и «Бегущей» вспорол мутные воды Московского моря. «Жук» – его имя, и паруса– крылья у него полосатые, зеленые. На фоне берега он маскируется под песчаный откос и зелень. Его вторую модель друзья называют плавучим диваном. Две каюты, мягкие дуги – подголовники для вахты, для рулевого – люк в надстройке. На иллюминаторах занавесочки с рюшами и кружевами – от северных белых ночей, в каюте – фонарик с абажуром. На ходу ноги можно вытянуть. Вот уют, вот комфорт! На Онеге, на Азове лихие шторма прошел. И женщины его любят – удобный.

А сейчас и новые модели плотов-пневмояхт появились. Не каюты там – дворцы. Не иллюминаторы – витрины. Нет за бугром ничего подобного – все их журналы и проспекты просмотрели. Нету! [14]

Моя душа дрогнула. Я понял, что начинаю изменять своей «Бегущей по волнам», в просторечьи «Бегушке».

Прошла парочка лет, и в подвале нашего клуба на «стапель» встал новый парусник из ПСН-6 (такой уж подвернулся по случаю). Это был «Жук». Полосатую матрасную ткань для его парусов меня спровоцировал купить Виктор Иванович Дзюба, яркий и колоритный парусник с чертами эпатажности. На его катамаране были полосатые паруса из синей матрасной ткани, купленной в ГУМе. Как колоритно они выглядели на воде!

Мои паруса шились из полосатой матрасной ткани зелёного цвета. Но каким мастером! Алексей Николаевич Кужелев шил самые совершенные паруса. В том числе и с необычным кроем. Я горжусь, что на моих «Жуке» и «Жучке» стоят его паруса.

Сам надувной корпус был оранжевый. Вид не был изящным, но определённую стильность имел. По традиции я построил его двухмачтовым, и бизань часто проявляла себя с самой лучшей стороны. Чтение классики не обмануло.

Ходил он, хоть и не очень круто к ветру, но вполне годился даже для моря. В первый поход он и отправился на Азовское море, где с честью прошёл такой шторм, что этому даже с трудом поверил капитан порта в Ейске. Событие неоднократно было увековечено в живописи. Да, шторма он держать умел! Отлично держал курс. В двух его тентовых каютах мог спать весь экипаж (а иногда это было очень нужно). У мачты был откидной обеденный столик, на мачте – компас. Полно уток и стопоров на раме – можно было идти, не держа шкоты в руках.

Мой друг Юрий Владимирович Семёнов-Прозоровский называл его плавучим диваном – в нём все было надувным и мягким, кроме накладной рамы.

«Жуку» я обязан не менее красочными путешествиями, чем «Бегушке».

Когда я сменил свое красивое, но сильно потрёпанное и устаревшее судно на швертбот из спасательного плота, вооружённый гафельной шхуной, то за мной последовали и некоторые друзья и соседи по Парусному берегу. В результате появилась вот такая публикация в «Катерах и яхтах»:

…Впервые отдельным классом (5 судов) выступили надувные спасательные плоты ПСН-6 и ПСН-10, превращенные в достаточно комфортабельные и безопасные «семейные крейсера».

В носовом отсеке плота оставляют штатную палатку или делают самодельную рубку-убежище. Площадь парусности – около 8,5 м2. Один из вариантов парусного плота (автор М. Лимонад) несмотря на экстравагантность вооружения оказался достаточно ходким, особенно на острых курсах. Этому способствуют дополнительный носовой отсек, обеспечивающий заострение носовых ватерлиний, и повышенная килеватость днища.

Среди части владельцев плотов и тех, кто еще лишь собирается их приобрести, распространено ошибочное мнение об абсолютной безопасности при использовании их в качестве парусников для внутренних вод. На самом деле это не так. При перегрузке парусами или при небрежном управлении плоты легко переворачиваются, что и произошло во время одной из гонок на Волге… [15]

Появление «Жука» спровоцировало, как видим, ряд наших клубных парусников тоже перейти на достройку ПСНов, чаще ПСН-10. Они были вместительнее и имели чуть меньшую осадку, что давало им преимущество в скорости хода. Так на регатах появился ещё один самостоятельный класс парусных разборных судов.

Гонки проходили азартно. Со мной ходил и соревновался на ПСН-10 Леша Гераскин. На Онежском озере мы оценили свои «диванные» творения и обнаружили ряд недостатков, потребовавших существенных доработок наших конструкций.

После прорыва на Онежском озере прогнившего и протёртого на камнях днища пришлось усовершенствовать конструкцию моего оранжевого детища. Поэтому он был достроен в корму со скруглённой формой, увеличив длину (а она как известно даёт прирост скорости). Кроме того, старый плот пришлось заменить на новый, не оранжевый, а чёрный, перенеся на него ранее выполненные крепления для рамы и некоторые узлы с первой версии. Наружная обшивка сверху осталась традиционно оранжевой. Достроилась мощная рама. Сделаны новые деревянные профильные шверцы удлинённой формы. Проводка рулевых тросов дополнила румпельное управление для вынесенного в корму баллера с рулевым пером.

Но главным изменением стала дублирующая наружная обшивка из негниющей резиноткани, с прикреплённой к ней наглухо палаткой из двух частей для обеих кают (рис. 179).

Глухой шнуровки не предусматривалось, крепилось всё на липучках, что позволяло немедленно раскрыть обиталище при аварийной ситуации. Для каждой каюты предусматривались мягкие иллюминаторы с капроновыми оранжевыми шторами и черным кантиком кружев.

Особым достоинством корпуса стал мощный надувной баллон кильсона. Корпус приобрёл килеватость, что существенно улучшило ход с креном. Уменьшилась смачиваемая поверхность днища. Управляемость стала более похожей на швертботную.

А кроме того, сберегалось днище плота от мокроты и загнивания ткани.

Вторая версия была много совершеннее первой и создавала дополнительный комфорт в плаваниях (рис. 180 - 181). На фото со Скрябиными это хорошо видно. Кормовая часть развита и корпусный баллон легко применяется как спинка дивана.

Роскошь просто!

Вооруженные парусами спасательные плоты можно считать надувными парусными яхтами, поскольку по сравнению с другими разборными туристскими судами они обладают большой грузоподъемностью, внушительной остойчивостью и, при достаточной фантазии владельца, – обитаемостью, граничащей по туристским понятиям с комфортом. Особенно плот ПСН-10, где можно соорудить настоящий кубрик. Но использовать надувной плот в роли парусника без переделок нельзя. При реконструкции существенно улучшаются качества плота, в чем мы убедились в походе по Онежскому озеру.

В группу вошли два плота – яхты «Утюг» и «Жук», надувная лодка ЛАС-3 и хорошо известная Мева.

«Утюг» и «Жук» имели существенные отличия от первого плота с парусом – «Гиппопо» Андрея Лосева, на котором он со своим семейным экипажем побывал на Онежском озере, Азовском и Белом морях.

В отличие от «Гиппопо», на наших плотах появились заостренные носовые оконечности, в которых образовался вместительный багажник (рис. 185). Для образования нужных обводов в носу расположили надувные емкости между стрингерами.

Рама «Жука» (плот ПСН-6) собрана из достаточно мощных труб, опирающихся на баллоны по бортам и корме. В кокпите, на трубе, находящейся в диаметральной плоскости, устанавливается столик-банка, а в транспортном варианте – тележка.

«Жук» оснащен двухмачтовым гафельным вооружением с площадью парусов 8,3 м2. Грот-мачта ставится на шверц-балку, опертую на центральный поперечный баллон, бизань-мачта ставится на рулевую колонку, навешенную за кормой, и поддерживается трубчатой дугой. Стаксель с рейком по нижней шкаторине предельно упрощает управление парусами.

Тент, опирающийся на трубчатый каркас, имеет припуски по бортам, благодаря чему образуются «полочки» для термоупаковок с вещами и увеличивается высота надводного борта. «Жук» вполне обеспечивает плавание трех человек, а в прогулочном варианте на нем размещается до 6 чел.

«Утюг» сделан на основе плота ПСН-10. В походных условиях на нем могут находиться 4 человека, а в прогулочном варианте – до 8. Рама «Утюга» собирается из труб, уложенных на баллоны по контуру лодки. Носовая оконечность имеет самостоятельный байдарочный набор, шпангоут которого пришнурован к баллону плота.

Пространственная силовая ферма, служащая основой тента, опирается на раму. Она обладает достаточной жесткостью, чтобы выдержать осевое усилие от поворотной мачты. Лодка оснащена бермудским тендером с площадью парусов 13 м2.

Однокорпусные каркасно-надувные швертботы

В онежский поход с нами собиралась и парусная надувнушка из авиационной спасательной лодки ЛАС-3, которая была снабжена накладной рамой и вооружена шлюпом. Оба паруса – виндсерферовского типа площадью 5 м2, причем стаксель ставится на жестком штаге, к которому крепится уишбон. Такие лодки были немногочисленны, но ходили вполне прилично.

Нет так уж много встречалось однокорпусных каркасно-надувных швертботов, спроектированных как оригинальные изначально. В некоторых конструкциях надувные баллоны занимали значительный объём, обеспечивая форму и безопасность.

Довольно крупным и лёгким шверботом была лодка, спроектированная и построенная Андреем Рассушиным.

Особенность была такая, что он был большим, парусность тоже не маленькая. Стаксель широкий генуэзский. А вот жена Света, его постоянный в регатные времена матрос, была крохотной женщинкой. Она решалась на любые Андрюшины указания выходить в любую погоду, но нередко шквал буквально выбрасывал за борт малюсенькую Свету, крепко ухватившуюся за стаксель-шкот.

Вид у этого швертбота был неказистый, но ходил он лучше, чем Мевы.

Потом Света меня лечила в Азовском походе от давления. И вообще в нашем флоте она была своим человеком.

Для меня же самым ярким примером были «Авоськи» Александра Наумова, с которым мы были знакомы с самых первых собраний клуба в 1972 году.

Мы оба были приверженцами швертботов, но я никогда не связывал имя его морских лодок с именем исторического тендера «Авось». А ведь его первая «Авоська» явно намекала на будущее в моей собственной судьбе и живописной серии «Юнона и Авось», появившейся в 1987-88 годах, о чем повествуется в заключительной главе.

К Саше я всегда относился с большим теплом и восхищением его смелостью в покорении морей. Что и как он творил, пусть расскажет сам.

Моя первая «яхта» была импровизацией в чистом виде: самая обычная надувная лодка, оборудованная в полевых условиях простейшим парусным вооружением. Сам парус был сделан из сложенного вчетверо полиэтиленового тента для палатки, а рангоут из тонких жердей. Мачта крепилась шестью растяжками (тремя – нижний конец и тремя – верхний). Получился примитивный парусник с прямым парусом и веслом, установленным сзади вместо руля. Тем не менее, мне удалось пройти на нем от Петрозаводска до острова Кижи и… я всерьез «заболел» парусным туризмом. Случилось это в далеком 1982 году.

А еще через год у лодки появился небольшой косой парус и простенькие шверцы, которые давали возможность перемещаться не только по ветру. На этой конструкции я уже не боялся выходить в Белое море и даже совершил переход от Рабочеостровска до Соловков, что дало множество идей по совершенствованию судна.

Следующая модификация уже представляла собой полностью запалубленную лодку с полноценным рулевым устройством. Отверстие в палубе (кокпит рулевого) при необходимости закрывалось колпаком из прозрачной пленки, позволяющим совершать довольно длительные автономные переходы. На этом «корабле», получившем название «Авоська-1», мною в одиночку было пересечено Каспийское море между Баутино и Махачкалой.

Но быстро прогрессирующая тяга к путешествиям под парусом и«морская болезнь», мешающая спокойно жить на берегу, мотивировали дальнейшее развитие конструкции. И это закономерно привело к созданию «Авоськи-2» – мини-парусника с вельботной кормой и рулевым устройством, позволяющим управлять лодкой изнутри, находясь в «каюте» под колпаком. На этой лодке мне удалось совершить ряд походов по озерам Карелии и Белому морю, а также еще дважды пересечь Каспийское море, пройдя по маршруту устье реки Урал – Баутино – Махачкала.

Вторая версия «Авоськи», как и первая, создавалась на базе покупной двухместной надувной лодки «Волна» (длина 2800 мм, ширина 1040 мм. диаметр баллонов 290 мм). В кормовой части за поперечным баллоном было вклеено днище, позволяющее оборудовать там багажный отсек, объем которого увеличился за счет появившегося ахтерштевня.

Сверху к баллонам крепился пространственный набор из дюралюминиевых труб (из лыжных палок), образующих основу каюты. Со всех сторон корпус лодки был защищен декой из прорезиненной ткани. Овальное обрамление кокпита рулевого усиливалось вшитым в него пластиковым обручем и могло быть закрыто либо срывной юбкой, как на байдарках, либо колпаком из прозрачной пленки, поддерживаемым откидывающейся дугой.

Мачта – из труб Д16Т, свободно стоящая, без стоячего такелажа, ее длина была 3500 мм. Бермудский парус площадью 3,5 м2, сшитый из «тика для пера», надевался на мачту и гик широкими карманами-обтекателями. Заднюю шкаторину паруса поддерживали три латы из бамбуковых хлыстов-удочек. Средняя лата – сквозная, она работала как встроенный гафель. Уменьшить парусность можно было с помощью трех рядов рифов. Шкот соединялся с погоном через эластичный резиновый шнур, демпфирующий резкие порывы ветра и рывки при перекидывании гика на поворотах через фордевинд. Для фиксации ходового конца шкота использовался кулачковый стопор, установленный на поперечной шверцбалке. Рядом - утки для крепления ходовых концов фала и оттяжки гика.

Шверцы – объемные, сделанные из дюралюминия, площадью по 0,15 м2 каждый, перо руля плоское, площадью 0,11 м2.

По периметру лодки проходил страховочный леер. Надежно закрепленный буксирный трос использовался также как швартовый и страховочный.

Из недостатков этой модификации стоит отметить ее относительно высокий вес – почти 40 кг, перевозимых в двух упаковках (тюк 800x500x250 мм и «карандаш» 1800*120 мм), и невысокие ходовые характеристики из-за примитивных обводов и совсем не гоночного парусного вооружения.

«Авоську-2» можно было считать достаточно надежной и остойчивой лишь при соблюдении важного условия – использовании дополнительного балласта суммарным весом 60 – 80 кг. Функцию балласта играл послушный пассажир в прибрежном плавании либо мешки с гладкими камнями или емкостями с водой во время одиночного маршрута. Без дополнительного груза даже на полуметровой волне эта лодка могла опрокинуться. что в путешествии обычно равнозначно катастрофе. С балластом же она радикально преображалась, превращаясь из неуправляемого пузыря в удобное, хоть и неторопливое, туристическое судно.

Однако со временем и приобретенным опытом у меня появилось острое желание отказаться от использования покупной «надувнушки». Захотелось самому построить лодку полностью «с нуля», ориентированную на мои задачи и с учетом уже апробированных на предыдущих моделях решений.

Традиционная схема меня не устраивала, и после проведенных расчетов было принято решение изготовить его в виде жесткой фермы, состоящей из элементов, образующих треугольники и тетраэдры (позднее на эту конструкцию мною был получен патент № 2053917). Кстати, такой силовой набор, в отличие от классического, позволяет отказаться от мощного (а значит, тяжелого) кильсона.

Построенная вскоре новая лодка имела вельботные обводы, как и ее предшественница. Это обеспечивало ей хорошую всхожесть на волну со стороны кормы, что важно при хождении курсом фордевинд и при вытаскивании судна на берег в условиях сильного прибоя.

Лодка вполне отвечала заданным требованиям, тем не менее, с годами активной эксплуатации, предполагающей естественное старение конструкции, пришла пора обновления флота, плюс накопились потребности в ряде модернизаций.

Хоть лодка уверенно самоспрямлялась из положения крена в 90 градусов (мачта горизонтальна), при большем крене (когда мачта лежит на воде или погружена в воду) она уже не вставала на ровный киль – это необходимо было исправить. А заодно захотелось увеличить вместимость заднего багажника, поскольку комфорт лишним никогда не бывает.

В результате в 2013 году на свет появилась «Авоська-4», которая к настоящему времени уже прошла полноценные испытания пятью двухмесячными путешествиями. Высота мачты от степса составляет 6500 мм. длина гика – 2500 мм, площадь паруса – 7 м2. Корпус в основном повторяет конструкцию более ранней версии, но он чуть длиннее и шире – 4200 мм и 1700 мм соответственно.

За счет этого каюта и кокпит стали просторнее, вмещая команду до четырех человек. Также в кормовой части появился небольшой транец выше ватерлинии, позволивший увеличить объем багажного отсека.

Несколько изменились и обводы: ватерлиния стала более узкой и увеличился развал бортов. Наибольшая ширина корпуса теперь сместилась вверх, в результате чего лодка уверенно возвращается к вертикали из положения «парус на воде».

При одном и том же крене восстанавливающий момент первых моделей был отрицателен (лодки опрокидывались), у «Авоськи-3» – он нулевой (лодка оставалась в равновесии), у «Авоськи-4» – момент положителен и лодка самоспрямляется.

Изготавливалась эта конструкция (как. впрочем, и все мои остальные), полностью в условиях обычной московской квартиры. На застекленном стандартном балконе у меня оборудованы сразу три мастерские: слесарная, столярная и швейная.

«Сборочным цехом» служила комната. Кроме обычного набора ручных слесарных инструментов, применялся только настольный сверлильный станочек. Шверцовые узлы и узлы шверцовых балочек заказывал токарю. Сварочных и фрезерных работ нет.

Меня нередко спрашивают, почему я не оснастил «Авоську» центральным швертом, а предпочел боковые шверцы. Отвечаю. Швертовыи колодец загромождает и дробит единое полезное пространство – на маленькой лодке это критично. А раз нет швертового колодца, то значит, нет и проблемы. [16]

Мои автосентенции 1992 года

о парусном флоте и парусном туризме

А вот мои автосентенции 1992 года.

Опубликованные давно, они сохраняют мысли и подробности, которые сейчас уже память не удерживает.

...Парус. Кому и зачем он нужен?

В юные годы – это утоление романтической мечты, возможность быть посвященным в неведомое другим. В зрелые – азарт гонок, смелые до авантюризма проекты и постройки, походы. Это брошенный вызов природе и себе. А в совсем-совсем зрелые (ну почти перезрелые) годы парус – надежный друг, к которому всегда тянет. Не то, что ты.

У него нет гипертонии и не ломит конечности при смене погоды. Он – гордый символ твоего пока еще крепкого духа. И потому он любим всеми возрастами. И неважно из чего он: тика или брезента, лавсана или дакрона. Он – друг, а это – главное.

Опыт

Важно не только, сколько ходить, но и как ходить. Можно ходить в одиночку много лет, не приобретая существенных навыков опытного парусника, а можно за короткий срок приобрести друзей. Для меня друзья и советчики, учителя и мастера – наш парусный клуб и его порт – Парусный берег на Московском море. И еще много «парусных берегов»: на Кавголовском озере у ленинградцев, на Куйбышевском водохранилище у волгарей и даже на Белом озере в Косино у парусников Люберецкого турклуба. Парус – это совсем не индивидуально, это – коллективно.

Когда начинать?

– Можно всегда. Наш патриарх С.Н.Парфенов пришел в парус уже зрелым человеком с большим туристским опытом. Есть дети, которые годовалыми прошли на катамаране своих родителей. Я начал с 10 лет, моя дочь – с 9, но многие все-таки позже, обретя самостоятельность и возможности для постройки туристской яхты.

С чего начать?

На мой взгляд, с выбора родителей. Будущему паруснику очень важно их правильно выбрать. Мне повезло: у меня – правильные родители (хотя они не совсем в это верят). В походы я стал ходить с первого класса, ибо родители мои – походники с 30-х годов. Когда научился читать, то больше других книг любил “пиратские”. А уже в 4 классе отец купил байдарку «Луч», и мы поставили на нее прямой парус.

У моей младшей – тоже подходящий отец. Недаром же, готовясь к школьному сочинению, она собралась начать его словами: «Бейды я люблю больше фордаков!» (Бейд (разг.) – бейдевинд, курс навстречу ветру, под углом. Фордак (разг.) – фордевинд, курс кормой к ветру.)

Романтика...

Кому не давала слава бывалых капитанов? Я не исключение. Особенно дороги мне капитаны Грина. Когда строил разборную яхту из швертбота, то вооружил ее бригантиной и назвал «Бегущей по волнам». И даже в музее Грина теперь вам скажут, что Гез – не единственный капитан судна с легендарным названием. Кстати там и моя живописная серия по этому роману А.С. Грина находится, а её фрагменты показаны в приложении 5. Основная затея заключается в сюрреалистическом подходе, ближе всего отражающим энергоинформационное мировоззрение писателя

Когда «Бегушка», как ее все потом звали, первый раз пришла на Парусный берег, изумленный парусный народ бросил обед. Прямо с мисками, дожевывая на ходу, капитаны многочисленных попирателей ветра – быстроходных катамаранов и тримаранов, даже элегантных Мев, ринулись навстречу тихоходной стилизованной подруге своих кораблей, как бы пришедшей из позапрошлого века. Две мачты со стеньгами опутывала сеть снастей старинного такелажа, а перед бизань-мачтой красовался точеный штурвал.

Впоследствии от смешков перешли к симпатии, и бригантина стала визитной карточкой Парусного берега. Она много ходила в походы, участвовала в научной экспедиции, судила регаты. За 10 лет плаваний многому и многих научила. Она первая официально подняла на бизань-мачте флаг Московской Олимпиады. Ее школу проходили, словно на Товарище или Крузенштерне, новые капитаны туристских парусников.

Первый рейс новой яхты

Сколько неожиданного таится в этом выходе?! Никогда не знаешь, что выкинет твое новое детище. Вот стоит оно у кромки воды, до боли знакомое, пока еще чистенькое, не хоженое. Вроде бы все ты в нем знаешь – сам сочинял и строил. Буквально родил, как и положено, в муках и сомнениях. Веришь в него, в свою выстраданную мечту, а на душе – уже муторно. Вот ты с товарищами поднимаешь его, капает на форштевень напиток жертвоприношения богу морей – и уже закачалось новое судно на мутной воде родного водоема. Почему-то в первом рейсе твое творение идет совсем не так, как ожидаешь, а то и вовсе не идет, то есть, конечно, идет, но не туда. В этом рейсе неизбежно присутствует разочарование.

Помню, как не настроенная на лавировку, упираясь, как неукротимая корова, шла на бечеве по Волге против ветра в первом рейсе моя яхта. Сидевший на берегу старик, бросив курить, задумчиво произнес: ”М-да, сорок лет на Волге живу – первый раз бурлаков вижу.“

Зато в Костроме, оглядев ошвартованную бригантину, капитан-наставник детского морского клуба не без зависти вздохнул:”Хрестоматия!” (Об этом ещё будет далее, в следующей главе).

Мое новое творение – надувная яхта – в свой первый выход не хотела лавировать на слабом ветре в узкой канаве. Я расстраивался, не подозревая, что мы еще, по сути, почти незнакомы и, только узнав друг друга ближе, соединим желаемое и действительное.

Как мы узнаем друг друга?

Нет ничего проще: тебе звонят и говорят, что это, скажем, Сережа Чижов.

– Прости, не припоминаю что-то.

– Ну как же, – говорит он. – У меня такой синий катамаран, а на парусе – М-348.

– А, – говорю, – так бы сразу…

Да, проще всего мы узнаваемые по нашим судам и номере на парусе. Так и подписываемся: фамилия и номер.

...И избави нас, Боже, от старых кораблей (старинная морская молитва).

О чем мечтаем весной?

О трубе. Она – королева конструкции любого из наших кораблей. Труба популярна даже больше, чем прорезиненная ткань. И гораздо больше любого из знаменитых капитанов. Даже в песнях воспевается марка ее металла – Д16Т. Хотя – годится и титан. Поиск материалов для новой стройки длится долго, часто около трех лет. Раньше хоть свалки Вторцветмета были открыты. А теперь... совсем труба.

Мода

Она меняется медленней у нас, на Парусном берегу, чем на суше. Самый стоящий костюм – хороший непромоканец, а без него ты просто оборванец, а не яхтсмен. Самые удобные и дешевые мы шьем и клеим сами. Если нужно – можем научить.

Ветер

Меняется быстрей, но все же... Склонность к глубокомысленным выводам «мёвщик» (т.е. владелец Мевы) и автор парусных песен Ю.В. Семенов-Прозоровский считает, что ветер бывает «или никакой, или встречный». Капитан Врунгель называл его вмордувинд, а у нас его зовут мордотык. Так и в песне поют: «Пусть мордотык нам в нос плюет волну...» Считают его в баллах, а говорят, что дует единичка или трояк. Случается, что ветер дует куда и как надо, но это редко, если уж только очень повезет. Поэтому учимся ходить независимо от его причуд и желаний. Бывает, что это удается.

До сих пор не понимаю, почему жертву приносят Нептуну, а не Борею.

Отдельный рассказ Лизаветы Орловой мне кажется подтверждающим мои оценки того, как мы там, на нашем берегу жили.

Пишу, как обещала. На Парусный берег я впервые попала с моими друзьями Поповыми Валерой и Надей, а там уже познакомилась с Мишей Тарасовым, он же по прозвищу Отец родной. Миша привез на Парусный берег самовар, мы топили его шишками, и по вечерам у нас было чаепитие.

Приходили друзья со всякими вкусностями, пили чай, было весело. Миша, когда ездил в Москву, всегда привозил тортик. Тащил его от станции и страшно боялся уронить.

Ещё он учил нас «делать оверкиль». Когда мы первый раз опрокинули катамаран, народ, который это увидел, подумал, что мы тонем и кинулись нас спасать. Миша им объяснил, что это учения и все успокоились.

Еще он учил нас, когда проходим под низкими проводами, опускать – «рубить» – на ходу мачту, а потом поднимать. И у нас это впоследствии довольно ловко получалось.

Приключения нас не покидали даже не в походе. Однажды у меня из палатки украли рюкзак со всеми вещами, в том числе с купальником. Пришлось кроить купальник из головного платка, порезав его на треугольники. Вышло очень неплохо.

С Мишей Лимонадом я познакомилась тоже на Парусном берегу. У него было очень необычное судно с зелеными полосатыми парусами крылообразной формы. Оказалось, что мы работали в одном здании бывшей Академии архитектуры, правда, в разных институтах. Он заходил ко мне в отдел, и народ наш удивлялся корабельному лексикону, на котором мы говорили.

А потом подарил мне свои картины, одна из которых была про ночной Парусный берег, а другая про Елизавету I и Френсиса Дрейка.

Сейчас говорит, что это было пророчеством по судьбе.

Отец родной был великолепным музыкальным мастером. Он подарил специально сделанную концертного уровня гитару нашему Лимонаду. Она великолепно звучала. Но была украдена тогда же, когда и мой рюкзак. Жаль! Она и сейчас могла бы нас радовать.

Уже потом, и даже не на Парусном берегу, нашу команду звали «Отцами», как связанных с Мишей Тарасовым. Говорили: – Вон, отцы идут. Приятные воспоминания, хотя и давние.

Я добавлю кое-что из других парусных архивов. Самовар Отца родного был на парусном берегу не единственным. Самовар возил для своего семейного экипажа и Сережа Дубинкин. Самовар был небольшой, но труба как у лайнера начала ХХ века.

Дым шел соответственный.

Возможно, и ещё были самовары на нашем берегу и в походах. Но я их не запомнил. А вот скороварку Нелли Дорошенко запомнил и сохранил удивление до сих пор.

Думаю, что здесь пригодятся и короткие воспоминания Ильи Скрябина. Он ведь побывал и в Херсонесе на одноимённом паруснике. Туда возил его папа Александр Серафимович.

Они оба получили парусную прививку, и парусный дух их никогда не оставлял и не оставляет до сих пор – кабинет на даче Илья Александрович выполняет в морской стилистике.

Его воспоминания мне кажутся вполне состоявшимися сентенциями, хотя это просто строки из писем. Вот что он вспомнил

«Я ж там, как помню, увёл у кого-то невесту и мы с ней заштиливали посреди моря на катамаране ?. Кстати, молодую жену, по-моему я увёл у некого Грина. Но это не точно ?. А этот Грин товарищ моего товарища-байдарочника. Мы сейчас вместе на Волгу ходим. В районе Калязина. На моторах. У нас даже свой остров есть ?. А теперь яхты там ходят. С электромоторами ?. (А мы там с трудом ночью в Жабню лавировали. До самого утра - прим. авт.)

А ещё была колбаса в бензине ? и первая поездка на лошади. Без седла. Нырок в песок ?. Кофе с солью. И про силу русского мата тоже помню. В том числе и на латыни. Из-за не вовремя опущенного шверта ?. У меня был отличный капитан-наставник ?.

А ещё вода из колодца и вкуснейший чай. КОмпас и компАс. Потом, курсе на 2-м журфака доказал зав.кафедрой русского языка, что это совсем два разных прибора ?. А не жаргонизм, в смысле профессионализм ?.

И табак я у вас тыбзил . Но чуть чуть ?Тогда ещё не курил – нюхал ?. Ох и классное было время. я беззаботный, вы с батей – молодые, весёлые!!!

Прочитал ваши отрывки. Узнаю никогда не унывающего дядю Мишу ?. Постараюсь не затягивать со своими воспоминаниями. Но я дом строю.

На неделе - на работе, на выходные на даче кручу-верчу. Но буду стараться. Как раз недавно моя малая Ириха (дочка) привезла фотки. Там должны быть и с Парусного ?. А ещё была песня «...в транец клюнул жареный петух». Прям сижу, улыбаюсь ?.

Обязательно надо вставить!!! Я её слова искал, так и не нашёл. Помню только мотив «прощание Славянки» и отдельные слова. (Она есть в приложении 7, так что можно петь – прим. авт.).

У меня совещание на совещании и тексты. Я сейчас здесь и за маму и за папу ?. Сейчас на работе, дописываю, что не дописал.

Это ж как ты меня всколыхнул!!! Эх!!! Поехал фотки искать!!!!».

Они – фото – и попали в эту и другую главы книги как их неотъемлемая часть. В воспоминаниях я сохраняю стиль простого разговора в авторской редакции, поскольку и это тоже наша парусная история.

Я говорил, что люди Парусного берега необыкновенные. Илюша Скрябин, как и его папа, относится к таким. Кто такой Илья Александрович Скрябин? – а вот кто.

Илья Александрович Скрябин - журналист, руководитель программы «Главная дорога» на НТВ. Работал в программе «Время» на 1-м канале, «Вести», «Вести-Москва» ВГТРК. Военный корреспондент, участник боевых действий. Награждён государственными и ведомственными наградами. Корабленутый ?, как он сам написал. То есть, повёрнутый на корабельной теме. У меня есть ряд его современных портретов, которые мне кажется уместным здесь привести.

Парусный швертбот «Жучок» и плавания «Жучка»

«Жучок» стал моим заключительным судостроительным творением. Он впитал многие черты своего прародителя «Жука», но был небольшим и имел шверцы-крылья без боковых раскосов. Его базой стала надувная лодка «Орион-8» голубого цвета. Трюма он и второй оболочки не имел, но двухмачтовый облик сохранил. Ему уже повезло жить в настоящем собственном эллинге.

Паруса из синего дакрона шил всё тот же мой друг Леша Кужелев. Они отличались замечательной формой. А стаксель был старый от Мевы, из которой была когда-то построена «Бегушка». Паруса на этот раз были бермудские.

Особенностью «Жучка» были шверцы. Они были штатные от катамарана «Простор», но имели особенности крепления. Идею как-то в подвале Жуковского клуба высказал Володя Пихтарёв, славившийся креативным конструкторским мышлением. Шверцы крепились к раме в одной точке, на которой они и висели на своей оси. Опущенный в воду подветренный шверц прижимался забортной водой к баллону корпуса и так на него и опирался. Получалась двухточечная опора. При повороте свободный шверц опускался в воду, вытягивался ниралом до упора, а потом после поворота прижимался к борту потоком воды. Шверц на другом борту, став наветренным просто всплывал, как бы махая крылом и спокойно подбирался к борту. Очень удобно и эффективно. Нагрузок никаких и ничто не ломается.

Первая одномачтовая версия со стаксельным вооружением испытывалась на регате в Косино. Толкового движения не получилось. А вот вторая двухмачтовая стала ходить так, как задумывалось.

В первом же походе в мае в Конаково с Шошинского плёса с группой катамаранов, мы идя полным курсом с попутным ветром, решили проскочить Безбородовский мост. Но... под мостом мы схватили попутный шквал, который ударил в бизань, развернул нас носом к опоре моста и бросил на неё как снаряд.

Недаром в песне Юры Семёнова-Прозоровского были строки:

Тот мост бетонный, мост чугунный

Назначен нам в глубокой мгле…

Он и, правда, оказался нам назначен судьбою. Но ничего с судном страшного не произошло, если не считать очередного утопления часов, висевших на утке рамы. Сама рама своим пространственным и прочностным построением удар выдержала достойно, а вот мост…

Но это уже легенды.

По большей части мы семьёй ходили на «Жучке» по Москва-реке на небольшие прогулки.

Это не всё. Есть снимки и воспоминания отдельных парусных событий. Постараюсь их показать. Есть и литературные произведения. Например, сказка о яхтенной этике. Она называется «Праздник на зверской яхте. Сказка о хорошей практике и морском этикете».

Её рассказывает мой кот. Повод был такой: журнал «Этикет» заказал мне статью об этикете на яхте. А при публикации половину моей статьи редактор отрезал и опубликовал под именем другого автора. Судиться с ними я не стал – больно много хлопот. Потребовал опубликовать опровержение. Они предложили дать его в виде моей статьи. Вот я и написал тогда эту сказку. Журнал её так и не опубликовал, и я поместил в свой сборник сказок в интернете. Теперь и вас знакомлю с ней (приложение 3).

Снабжение и ремнабор. Зачем паруснику клизма

Есть вещи, без которых выходить на воду на парусном судне, а тем более отправляться в поход просто нельзя. Это снабжение походным снаряжением и ремонтным набором инструментов и расходных материалов. Пренебрежение этими вещами может привести к существенным неприятностям и трудностям.

Существуют разные балансы между минимально допустимыми наборами, оптимальными и максимальными. Считается, что при определённой несущей способности и плавучести судна указанное снабжение снижает возможную полезную нагрузку. Однако мой опыт запасливости в рабочем снабжении многократно выручал в самые неожиданные моменты. Надо мной нередко подшучивали из-за громоздких запасов предметов снабжения, но недобор всегда мог обернуться неприятностью или бедой.

Я позволю себе процитировать опубликованные рекомендации Института имени Лесгафта [17] с собственными комментариями. Попутно приведу рекомендации нашего МПТКв редакции В.Н. Кузнецова [18]. Они во многом совпадают, но есть и различия. Наши клубные мне кажутся более точными. Здесь я их приведу вперемешку, прокомментировав сообразно тому, как это было у меня.

Групповые и личные средства безопасности и снаряжение

Групповые средства безопасности включают предметы, входящие в комплект всей туристской группы в целом или каждого из судов. К ним относится якорь (в сложных походах также плавучий якорь), багор (отпорный крюк), сигнальный фонарь, черпак и прочее водоотливное оборудование, а также запасные детали и узлы.

Наиболее уязвимой внешней деталью судна, часто ломающейся на волне или у берега, является перо руля. Можно брать в поход запасное перо, хотя бы одно на всю группу.

(Мне везло. Перо никогда не ломалось, так как было подвижным и поворотным. А вот сгибаться при сильном дрейфе дюралевое перо сгибалось, что препятствовало управлению судном. Я не сразу понял в чём дело, а потом просто увидел весьма дикую картину – руль дугой в воде. Пришлось идти положе, теряя высоту лавировки – прим. авт.)

Якорь на судне – не только предмет снабжения, создающий удобства в плавании, но и обязательное средство безопасности. Якорь отдается, чтобы переждать шквал, он удерживает судно носом к волне во время исправления поломок или ожидания помощи при отжимном ветре, относящем судно в открытую часть водоема, при неизбежном дрейфе судна на береговые камни, а также во многих других случаях. Вес якоря должен быть не менее 4 кг. При сборке якоря, перед присоединением веретена к рогам, в трубу веретена насыпается песок или галька. Масса такого якоря составляет: нетто – 1,5 кг, брутто – 5 кг.

Для облегчения процесса освобождения якоря из грунта при его подъеме на борт судна, трос привязан к металлическому кольцу, скользящему по трубе веретена. При застревании якоря в грунте судно на веслах заходит выше якоря по ветру, кольцо перемещается ближе к рогам якоря и он легко освобождается.

(Мои самодельные догружаемые якоря себя надёжными не зарекомендовали. Да и часто было не до загрузки их камнями и грунтом на берегу. Я таскал с собой заводские кошки с поворотными рогами, купленные в спортивном магазине (рис. 636). Они были достаточно тяжелыми, но вполне портативными. Абсолютно надёжно они держали при постановке на якорь гуськом, то есть друг за другом. Бывало, что я возил три таких якоря. Народ посмеивался, но сама постановка на якорь сходу была быстрой и надёжной всегда. Третий якорь заводился с кормы на берег.

К постановке сходу готовились заранее по чётким якорным командам. Но это не было особо обременительным. Снимались с якорей мы даже на ходу под парусами – прим. авт.).

В сложных походах по глубоким водоемам для тех же целей применяются дополнительно плавучие якоря. Вытравив плавучий якорь на 15-20 м, можно добиться резкого снижения скорости дрейфа и устойчивого безопасного положения носом (или кормой) к волне.

Буксирный трос на судне, также выполненный из капронового плетеного фала диаметром 6 или 8 мм, должен иметь длину от 10 до 20 м. Трос закладывается за мачту или балку моста и прихватывается к носу, чтобы уменьшить рыскание. Свободный конец желательно снабдить небольшим поплавком, чтобы он не тонул. Такой конец легко бросить экипажу буксирующего судна.

(Швартовы у меня делались из капроновой стропы шириной 25 мм, где на одном конце крепился большой парашютный карабин. Он легко цеплялся за монтажные скобы деревянных причалов, за тонкие части небольших кнехтов, а если надо, то быстро образовывал затягивающуюся петлю для закрепления на любом швартовном устройстве. Они же применялись как буксиры. Марки на концах я вязал из красного шнура, что придавало этим снастям особую нарядность. Я даже подарил на день рождения Юре Семёнову такие же. И мы имели в результате командный фирменный стиль – прим. авт.).

В связи с большой трудностью подъема людей из воды на борт, судно следует оборудовать соответствующим устройством. Простейшим из них является прочная веревочная петля, подвязанная к транцу швертбота или стрингерам катамарана, которая свисает в воду нижней частью на 0,5 м и образует стремя. В нормальном положении петля закладывается наверх, в кокпит; возможно также использование подручных средств, например, буксирного троса.

Легкий багор (отпорный крюк) может быть полезен при различных аварийно-спасательных и других работах и рекомендуется как предмет снабжения судна. Возможно совмещение багра с веслом или спинакер-гиком. (На «Жуке так и было. Легко и удобно. Крюк имел простенький стопор, мог поворачиваться и ложиться на лопасть весла – прим. авт.).

Водоотливные средства. На каждой каркасной или корпусной лодке должны быть минимум два водоотливных средства: большой черпак-ведро объемом не менее 5 л для быстрого удаления значительных количеств воды из залитой лодки и резиновая груша или поролоновая губка для окончательной осушки корпуса изнутри.

Зачем паруснику клизма? – Резонный вопрос. И почему клизма большая и не в аптечке. Нет, конечно, в аптечке ей тоже может быть место. Если места вообще хватает. А вот он и ответ на вопрос, зачем паруснику клизма. (Примечание. Кружка Эсмарха, конечно, здесь не поможет. Размеры чем больше, тем удобнее, хотя иногда приходилось иметь две: крупную и небольшую).

Небольшие с мягким наконечником применялись там, где при осушке обшивки нужно было пролезать в трудно досягаемые места. В остальных случаях применялись большие с твёрдым наконечником. В случае нужды их стерилизовали и применяли в гигиенических целях. Коля Андрианов вспоминал ситуацию, когда при отсутствии груши Витя Трегубов нашел непростой, но всё же выход:

«Было это в походе не то по Аралу, не то по Азову. Одного у нас так закрепило, прочиститься не мог неделю, уже помирать приготовился. Тут Витя Трегубов предложил поставить клизму из лягушки для накачивания надувного матраса. Тем спас человека».

Признаюсь, был случай на Азовском море, когда мне тоже стало так же худо. Но ночью перед штормом всё обошлось естественным путём. И про снабжение вспомнилось тогда тоже.

Есть ещё важное средство для отчёрпывания – черпак с ручкой. Он мог быть и твёрдым, если не было опасности повредить корпус. Но чаще у нас применялся мягкий черпак из автомобильной камеры.

Задняя стенка была у меня фанерной с горячей пропиткой, ручка – деревянной, а сам ковш был вырезан из автокамеры и прибит к круглой стенке. Был достаточно удобен в работе, хотя и требовал применения даже кружек после себя. А уж потом шли в ход груши. Так и отчёрпывались.

Ремонтный набор, кратко ремнабор. В него входят инструменты. запчасти. расходные материалы и клеи. Даже эпоксидная смола пригодилась не один раз для ремонта мачт и вёсел. Требуются материалы и инструменты для шитья, для слесарных работ, для заклеивания пробоин, для накладывания бандажей на сращиваемые детали судна.

На случай пробивки или прокола обшивки полезно также иметь при себе затычки (пластыри) из подходящего материала. Хорошим способом остановки течи является также заведение под набор надувной емкости (подушки) и ее надувание.

(На «Жуке» именно так и было. Были ещё доски - шины с отверстиями для болтов с барашками. Однажды при линейной пробоине эти шины помогли уменьшить приток воды в кокпит – прим. авт.).

У меня ремонтные наборы были большими и разнообразными. Занимали небольшой чемодан. Даже тисочки небольшие были и ручная дрель со свёрлами. Ножовка по дереву и по металлу. Тяжелые были они и часть плавучести приходилась на их транспортировку. Смешки друзей были. Зато когда что-то требовалось отремонтировать, смешки прекращались. Были благодарности.

Про телеги уже говорилось. Они применялись и в походе в самых разных ситуациях. Разобранные они перевозились в корме.

Личные средства безопасности каждого участника включают спасжилет, нож, теплую и непромокаемую одежду.

Спасжилет. Непременной принадлежностью всех членов экипажа на воде служат правильно надетые, имеющие достаточный объем спасательные жилеты. В настоящее время наиболее надежным и удобным является флотский или авиационный надувной спасжилет, имеющий подъемную силу не менее 16 кг при полностью надутых камерах. Его нужно надеть, застегнуть, а поддерживающий ремень – подогнать по длине и застегнуть.

Надежные спасжилеты необходимы экипажу для успешной борьбы за живучесть судна. Спасжилеты, правильно надетые и имеющие достаточный объем плавучести, являются непременной принадлежностью всех членов экипажа на воде.

(У меня на судах всегда было не менее трёх таких спасжилетов по числу членов экипажа, а иногда ещё и гостевой). Не следует использовать чрезмерно облегченные самодельные спасжилеты – прим. авт.).

Общее бивуачное имущество употребляющееся в парусных походах, включает костровые принадлежности, котлы, топоры, пилу, ведро или канистру, лопатку, небольшой неприкосновенный запас бензина и 1-2 примуса на случай особо дождливой погоды. Костровые принадлежности состоят из треноги, складной металлической коробчатой печки или подставки на стойках с решеткой, на которой помещаются котлы.

Одежда туриста-парусника выбирается с таким расчетом, чтобы предохранить от быстрого переохлаждения во время пребывания человека в воде. В связи с неприменимостью сухих гидрокостюмов, в которых нельзя находиться изо дня в день, лучше всего подходит шерстяная или другая теплая одежда, поверх которой надевается свободный непромокаемый костюм из прорезиненной ткани типа рыбацкого рокана.

В воде такой комплект ограничивает циркуляцию воды около тела и действует как «мокрый» гидрокостюм (особенно если циркуляция воды сведена к минимуму). Рекомендуется у рокана сделать затягивающийся пояс. В этом случае время безопасного нахождения в воде увеличивается втрое. Применение в походе по большим водоемам закрытых комбинезонов типа костюмов противохимической защиты следует признать опасным, так как они могут сильно затруднить вытаскивание человека из воды на борт судна, да к тому же в них тяжело долгое время находиться.

(Про мои ухищрения в таком непромокаемом костюме я писал в главе 1. Резиновые сапоги я не позволял никому надевать до полного подхода к берегу. Для этого на манжетах комбинезона были сделаны встречные складки с молниями. В остальное время штаны были открыты для слива воды через штанины. Капюшон куртки не должен был стягиваться, а кроиться по лицу так, чтобы в него не затекала вода, а ещё я делал козырёк для сброса воды в дождь и при брызгах волны. Иначе ничего было не увидеть. Даже на прогулках в жару с собой должен быть комплект одежды. Были случаи, когда приходилось спасать вечером раздетых гуляющих и доставлять им одежду, если они по несчастью заштилели и потеряли ход – прим. авт.)

Нож. Необходимым не только инструментом, но и средством личной безопасности для каждого туриста-парусника является нож, удобнее всего открытый, в ножнах, который либо закреплен на поясе, либо на ленте свисает с шеи.

(Я тоже к этому стремился, но постоянно нож куда-то пропадал, а иногда и терялся навсегда. А в жару так он вообще очень мешался – прим. авт.).

Штерты. И, наконец, для моментальной ликвидации различных мелких аварий, как у рулевого, так и матроса всегда должны быть под рукой несколько тонких, но надежных штертиков длиной 0,5-1 м.

Да, их приходилось готовить заранее. На капроновых приходилось запаивать концы. На штертах из х/б – ставить марки из суровой нити, иначе концы лохматились и не лезли в нужные отверстия. Про снасти и вовсе отдельный разговор, особенно про такие, как фалы. Их приходилось иметь в запасе несколько и внимательно следить за их сохранностью. Ещё во втором рейсе «Бегущей по волнам» мой папа ничтоже сумняшеся отхватил ножом метра полтора от грота-фала на шнурки к своим кедам. А узел в блоке застревал. Пришлось в очередной деревне в хозяйственном отделе сельпо покупать бельевую верёвку и делать фал из неё. Но это просто повезло с магазином.

А про своё хозяйство я упомяну кратко, но оно имело свою специфику, которая себя оправдала. В целом я придерживался наших клубных рекомендаций.

Учтём, что купить в советское время можно было немногое. Из непромокаемых тканей были в ходу серебрянка, БЦК – каландрированный капрон, но доступнее всего была детская клеёнка, продававшаяся в аптеках. Она была прорезинена с двух сторон и обладала большой прочностью. Из неё делались гермоупаковки.

Гермоупаковки или гермомешки – это упаковки для всего, что может пострадать от воды. Они актуальны в любом парусном походе, даже в самых спокойных условиях.

Если гермомешков было недостаточно, они получили повреждения или увеличилось количество вещей, то защищать в первую очередь нужно спальные мешки, потом личные тёплые вещи, потом продукты, потом деньги, документы, фото-видео-радиоаппаратуру. Спокойно обойдётся без защиты палатка, коврики, обувь и верхняя одежда.

Всё снаряжение во время движения должно быть упаковано, а упаковки – надёжно принайтовлены (привязаны к лодке). В этом случае при опрокидывании вы потеряете минимум вещей, в идеале – ничего. Количество упаковок должно быть минимальным, чтобы обеспечить возможность быстрой погрузки и разгрузки лодки в прибое или на глинистом топком берегу. Кроме того такие упаковки увеличивают высоту надводного борта и защищают от набегающих волн.

У меня были мешки из детской клёнки. Один жив ещё и до сих пор. Швы прошивались и проклеивались для герметичности. У горла пришивались длинные штерты для завязывания мешка с вещами. Упаковывание происходило так (рис. 2.13.5):

Укладывались защищаемые вещи;

Оставлялось достаточно места у горла и это место складывалось гармошкой;

Гармошка перегибалась не менее двух раз и плотно перевязывалась штертами. Мешок упакован.

К судну мешки найтовились двумя поперечными шнурами – найтовами, обычно вдоль бортов. Это отчасти напоминало укладку коек на бортах военных парусников в сетки как брустверы. Далее на «Виктори» такую укладку можно будет увидеть.

В снабжение входили также:

Запас питьевой воды и средства её фильтрования.

Аптечка, чаще всего автомобильная. Её дополняли наборы лекарств, вероятность применения которых представлялась большой.

Топорик для заготовки дров.

Вот это всё оказывалось нужным, хотя и громоздким. С этим всем и путешествовали под парусами над головой.

Глава 3 (начало). ПАРУСНЫЕ ПУТЕШЕСТВИЯ

И СОБЫТИЯ ОСОБОГО РОДА

Мои парусные друзья, плавания, походы и события в них

Мои парусные друзья

В известной детской песне поётся:

Без друзей меня чуть-чуть,

А с друзьями много.

Мой опыт показывает, что это особенно верно и для парусных плаваний. Сколько раз приходилось брать с собой матросами случайных людей и чаще всего это оборачивалось неприятностями разного свойства и степени опасности. Бывало, что жизнь в походе портили члены других экипажей, кто характером, кто поведением. Но здесь речь не о них. Здесь речь о настоящих верных друзьях и бравых капитанах, рулевых и матросах, с которыми прожиты лучшие дни под парусами.

С моими близкими друзьями-парусниками я никогда не переставал дружить, хотя общались и общаемся то редко, то чаще, но это ничего не меняет в наших отношениях.

Для начала я их представлю в общей галерее, не описывая сколь-нибудь подробно, примерно так, как в главе 2 представил своих чисто клубных друзей. В этой же главе я покажу тех, с кем ходил в парусные походы, совершал путешествия и экспедиции. Мы там сблизились особо, потому что именно в походе человек раскрывается полностью, и ты можешь оценить, готов ли продолжать дружить с ним и по жизни.

Сейчас галерея мне видится такой, хотя кое-каких фото не хватает. Ну, уж что есть. Я извиняюсь за повторение ранее приведённых фотографий, но, увы, их недостаточно в моём распоряжении. А показать здесь друга, если есть возможность, считаю обязательным.

Самые близкие мои друзья Юра Семёнов-Прозоровский с женой Еленой и Лёва Лещинский – сын друзей моих родителей. Разница в возрасте была с Прозоровскими, которые были старше меня и моей жены соответственно на 14 и 12 лет, а мы старше Лёвы на 10 лет. Но это никак не сказалось на наших тёплых дружеских отношениях, хотя приключений разного рода мы пережили вместе немало. Не всё бывало гладко, но дружба – великая вещь. Со временем это понимаешь всё больше.

С Юрой мы познакомились, когда я пришёл на работу в МНИИП в 1971 году. У нас в секторе царила особо тёплая дружественная атмосфера и не слишком жёсткий режим посещения. Всё делалось на совести и доверии. Это было время настоящего творчества. Мы с Юрой работали над общей темой. Нам было интересно и, имея разные образовательные направления в прошлом, мы и дополняли друг друга в целом. Вот тогда попутно я начал строить «Бегушку», а Юра проявлял к этому интерес из чистого любопытства. Потом мы вместе совершили первый испытательный рейс, а на следующий год он купил Меву и превратился в заправского капитана. И дальше мы всегда ходили вместе, и судили вместе наши регаты.

Лена не всегда была в наших путешествиях, но ее способность всё быстро понять и освоить была поразительна. На их «Куздре» всегда был идеальный порядок, а уж про стоянки на берегу и говорить не приходится. В нашем институте она руководила ландшафтными проектами и обладала массой самых высоких за них наград. Характер был мягким и добрейшим. С ней было очень уютно и надёжно.

Мой верный старпом Лев Лещинский был участником многих походов и судейства на регатах. Потом он купил тримаран Янтарь и много ходил на нём по Клязьминскому водохранилищу. Это было недалеко от Пушкина, где он живёт, было удобно держать тримаран не разбирая в одном из яхт-клубов.

Он ходил на крейсерских яхтах по Средиземному морю и посещал знаменитые острова. Был, как и я, в Портсмуте на линкоре «Виктори», на котором сражался адмирал Горацио Нельсон (рис. 208).

В Олимпийские времена мы подружились с проектировщиком телевизионного центра Олегом Ваниным. Он начинал с Мевы, и мы вместе ходили на Селигер, куда еще вспомнить пока не удалось, кажется на Онежское озеро. Ходил он быстро и умело.

Потом купил крейсерскую малютку «Ассоль». Помню, что на ней он ходил с матросом из нашей дружной команды Раей Музыченко и её тогда маленькой дочкой Ритой. Это было не один раз, но подробностей я не знаю. Знаю только, что погода не очень баловала, но Олег любил крепкие ветра.

Как справлялась Рая, могу догадываться, откренивать умела грамотно, но и хозяйствовать она умело лихо. Это я видел и на Парусном берегу, и в некоторых походах, в которых оказывались вместе. Она одна ставила палатки и готовила на костре пропитание. А уж как Ритуля, маленькая трёхлетняя кнопка, спала в шторм в каюте, знаю только по рассказам.

С Олегом мы были связаны через проектирование олимпийского телецентра, оттуда был и его первый матрос Володя (фамилию его уж теперь и некому подсказать). Ну, а парусная дружба нас связывала особо и всегда.

А ещё с раннего детства я был дружен с Володей Комаровым, Ирой Ликиной и Юрой Гусаровым, о которых я рассказал в главе 1. В моих плаваниях они были первыми матросами, а дружба наша никогда не прекращалась. Так вот Володя Комаров подтолкнул меня в дальнейшем к написанию живописной серии «Юнона» и «Авось» после того, как увидел картину «Салют наций» (об этом есть кое-что в заключительной главе).

Юра Гусаров помогал мне в строительстве разборной бригантины и ходил со мной на ней в экспедицию по Волге и Горьковскому водохранилищу. Это кроме того, что мы ходили поразмяться на Москва-реке в нашем Жуковском. Мы дружили семьями, но с Юрой и Валей вместе одновременно я не ходил.

У меня был случай при подготовке к Олимпиаде.

Год начался 1976-й. Жена на сносях. Повторно. Ждём к марту парня после старшей дочери. У меня идёт проектирование Олимпийских объектов круглосуточно. Устаю и сплю со снами.

В ожидании второго потомка сплю и ощущаю себя на двухмачтовой посудине размером с «Гангут». Жарко. Утро. Купаться тянет. Мы на Онеге.

А меж мачт леер натянут не сильно и купальники на нём сушатся.

Лифчики такие разноцветные.

И что? Просыпаюсь, жене рассказываю. А она мне:

– Видать, опять девка будет.

И точно, в марте Маринка родилась. Сон в руку!

Но какой потом из неё матрос и рулевой получился! Сон в руку с румпелем и шкотом был всё-таки!

Моя дочь Марина в детстве ходила со мной в дальние походы, и была очень грамотным матросом. А другом моим остаётся надёжным и верным постоянно. Она внимательная и заботливая дочь. Сейчас просматривает кое-что из текстов рукописи и рисунков, помогая советами и оценкой сделанного.

Коля Андрианов после нашего совместного хождения по Угличскому водохранилищу остался другом, с которым мы хоть и не часто, но общаемся и обмениваемся своими корабельными новостями. В главе 6 приводятся его художественные работы для Музея мирового океана в Калининграде. Он перешёл с разборных яхт на килевые крейсерские и однажды мы встретились на Онежском озере. Я видел его издалека, но почерк мастера обмануть взор не мог.

Леша Гераскин был тем парусником, который поддержал меня в освоении плотов. С ним мы ходили вместе на Онежское озеро и получили хороший и очень непростой опыт в отрядном хождении на плотах. Его «Утюг» хоть и ломался, но зато потом это было предметом его совершенствования.

Матросом у него ходила милая и веселая девушка Валя, фамилию которой уже и не вспомнить. Впоследствии он ходил на Янтаре «Триптих», а потом приобрёл крейсерскую яхту, и мы встречались на ней в яхт-клубе в Водниках, где я проводил яхтенный праздник.

Наташу Корневу привёл на Парусный берег мой старпом Лёва. Мне тогда требовался помощник – секретарь. Наташа работала начальником отдела кадров Московского института народного хозяйства имени Г.В. Плеханова.

Я встречал их на «Жуке» буквально «там, где мать – проточная канава». Ветер на помог, дошли в один галс. Наташа осмотрелась и в её сознании стала созревать сумасшедшая по моим меркам идея.

Она мгновенно освоилась с обстановкой Парусного берега. Осмотрела суда, и заявила, что будет капитаном и адмиралом. Что она будет командовать этим флотом. У неё, кроме гитары, тогда ещё ничего не было. Оказалось, что она замечательно играет и поёт. Моя жена Валя до сих пор вспоминает, как Наталья пела «Белой акации гроздья душистые».

Прошло совсем немного времени, и она перезнакомилась со всем Парусным берегом.

Даже с командой пьянчуг огромного катамарана – дредноута лохматого Коли Никитина, прозванного Спаниэлем. Она уговорила Сережу Игнатюшина, строившего большой катамаран, продать ей его маленький выхоженный катамаранчик 5-метрового класса и включилась в парусную авантюру.

Номер М 401 мгновенно превратился в М 404. Как поплавок на мачту я подарил ей надувного попугая, которому на пузе сразу же, как наколку нарисовали татурованные слова «Peases of gold», что означает «Пиастры». Катамаран был торжественно спущен на воду под именем «Flint», а сама Наталья получила прозвище Флинтуша.

Первыми её как капитана признали спаниэлевцы. А дальше всё пошло поехало. В гонках Наталья почти не участвовала, просто ходила и училась управлять катамараном. Кто учил, сейчас уже не помню, но научили. Скорее всего Костя Федоров, лидер в классе 13 м2.

Потом она купила большой катамаран, оставив ему первое имя.

На нём Наталья и пошла в море. Об этом далее будет отдельный рассказ.

Алик Маневич – выдающийся радиоинженер и электронщик из ЦАГИ был первым матросом и даже старшим помощником на только что построенной «Бегущей по волнам». Ему она обязана своими ходовыми огнями и много чем ещё. С ним этот поход был менее драматичным, чем мог бы быть.

Он всё воспринимал легко и весело, а всякие ремонты его вообще не смущали.

Игорь Королёв – человек неординарной судьбы. Он вместе с Володей Пихтарёвым проектировал катамаран «Фиорд» и испытывал его в походах высокой сложности. Мы с ним ходили на Азов.

Потом он уехал в США и там жил ряд лет. Ходил на Альбатросе Перегудова по Гудзонову заливу в крутую погоду, поражая американцев невиданным судном. Теперь вернулся в Россию, и мы спорим по деталям прошлых походов.

Есть особый ряд друзей-парусников, с кем в путешествиях общих я не был, но, тем не менее, это не сделало нашу дружбу недолгой или прерывной. Они тоже часть моей парусной жизни, без которой она была бы не полна.

Вот хотя бы Саша Поляков, наш любимый всеми Папа Карло. Ему мы обязаны детским парусным крылом нашего движения в Строгино.

Или Саша Скрябин, внук великого композитора и пропагандист его творчества, собиратель музея А.Н. Скрябина, и его Сын Илюша. Мы были вместе только на Московском море, но это часть нашей парусной жизни, которая и сейчас согревает воспоминаниями.

У меня есть и друзья, с которыми всё начиналось в их весьма юном возрасте, но дошло до вполне зрелых лет. К таким относится Валентин Ковалёв, мой извечный боцман. Мы ходили с ним на «Жуке по Онежскому озеру, по Московскому морю. Были вместе на практике кадет из КМК на борту «Гангута», участвовали в параде 300-летия российского флота. Он – фельдшер скорой помощи. Лечил и меня, когда было нужно.

Затем он увлёкся исторической реконструкцией событий IX-XII веков и сейчас стал мастером в этом деле и актером сериалов по подобным темам. Но медицину не только не бросил (в сражениях и викинги, и витязи часто получают травмы и ранения, и здесь скорость и мастерство оказываемой помощи имеют большое значение), но и ведет занятия по оказанию скорой медицинской помощи в МОНИКИ. Преподает, а, стало быть, стал отчасти моим коллегой. Общаемся мы не часто, но дружеские чувства наши не исчезли.

А Андрей Рассушин уехал после разных приключений под парусами в Кижи и работал там в пожарной службе. Ходил на служебном катере, встречал и привечал клубных друзей. Мы тоже в одном из походов на Онежское озеро имели с ним неожиданную и приятную встречу.

Экипаж Сережи и Алёны (рис. 224) со мной пересекался на Парусном берегу и в Пирогово на осенней регате. Но они меня приодели и сделали такой мой облик памятным для многих парусников. А ещё и согрели – костюм был тёплым и годился под непромоканец.

С нами в «олимпийской» команде на Селигер ходила преподаватель немецкого языка Нина Свинухова, которая ходила ещё и в экспедицию на Горьковское водохранилище. Спокойная и работящая, невозмутимо переносившая невзгоды непростого плавания.

Особо я дружен с Лёшей и Мариной Кужелевыми.

Он – инженер, а его жена историк. У них трое детей и все трое прошли парусную школу во многих путешествиях по серьёзным водоёмам.

Мы с Лёшей ходили в походы по Азовскому морю и по Онежскому озеру, он – автор многих парусов, которые прекрасно держали форму и радовали меня.

Сам он построил тримаран «Тримарина» и на нем ходил с семьёй, даже тёща его Евгения ходила с ним в походы.

Уж как она помогала нам с Лёшей нержавеющим крепежом, так это просто песня. Мы вместе с ней рассекали Шошинский плёс на «Жуке».

Конечно, это не все, кого я смог вспомнить. Пусть меня простят те, кто не упомянут здесь, но я помню всех и ценю их дружбу.

Первый рейс «Бегушки»

В 1976 году моя разборная бригантина «Бегущая по волнам» или просто «Бегушка», как её прозвали мои друзья по клубу, вышла в первый рейс по Волге. Капитан был молод и решителен, хотя ещё предстояло научиться на ней грамотно ходить. Экипаж – Алик Маневич и Юра Семенов-Прозоровский, народ не обкатанный, но решительный и где-то авантюрный. О них было в предыдущем разделе.

В самый первый поход мы отправились с «Бегушкой» на теплоходе в Ярославль. Вечером там, в ресторане, готовили свой зефир. В нём было многовато соды, и он был горячим. Свежий зефир не успевал остывать, его тут же разбирали пассажиры. Такая вот была картина. А потом всё началось так, как должно было быть в походе.

А утром мы встали в Ярославле, покинули гостеприимное судно с горячим зефиром и перетащились вниз по берегу туда, где сейчас прибрежный парк под храмами. Тогда там была песчаная стрелка с большим камнем у уреза воды. Много лет спустя этот камень я видел, побывав в Ярославле по учёным делам.

У этого камня и пошла наша сборка новенькой и чистенькой яхты. Красота. И место полудикое, и все храмы рядом. Собирались долго, часов до шести вечера.

Наконец всё сделали. Только в магазин не сходили и не купили сахарный песок. Но водой запаслись. И это оказалось разумным. Остальное везли из дома.

Оставалось лишь погрузить вещи и трогаться. Было тихо и почти безветренно. Мы поставили «Бегущую по волнам» вдоль берега, чтобы проще было грузиться, не заходя глубоко в реку.

Принесли жертву Нептуну из горлышка бутылки с водкой. И пошли отодвигаться от песчаного берега для первого отвала. Но то ли Нептун был в весёлом настроении, то ли не вовремя касание воды отметили, но местная ситуация нас коснулась своей чёрной рукой или, может быть, ногой.

В Ярославле был разлив нефти из резервуаров на левом берегу Волги. До нас днём она не доходила. А вот когда мы собирались отходить, по фарватеру прошел буксир и разогнал приличную волну. Отойди мы чуть раньше, и нас бы это не сильно обеспокоило. Но мы стояли на мелком месте, только отодвигаясь от берега. Подошедшие волны бурно перехлестнули через новенький борт и налили полкорпуса чёрной жижи в кокпит. Более того, они омыли весь экипаж по пояс.

Из-под плавок полились по ногам чёрные маслянистые струи. В целом ответ Нептуна мы получили и сочли его благословением на преодоление будущих трудностей.

Пришлось переставить яхту носом к фарватеру с применением обоих якорей и отмываться по полной программе. Как это получилось уже не помню.

Наконец всё же отошли. Поставили паруса и… подрейфовали к противоположному берегу. Там стояло на якорях несколько несамоходных барж. Мы пытались идти круче к ветру, дующему снизу вверх по течению. Даже контргалс сделали, потеряв набранную высоту в повороте фордевинд. Оверштаг не получался, не хватало скорости. И снова на правом галсе успешно навалили сначала на одну цепь баржи, потом на другую… Стали выгребать на вёслах. Вёсла были достаточно большими и длинными. Галерный ход стал как-то получаться.

Наши мучения заметили со своей моторки ярославские ребята. Они подошли к нам и предложили свою помощь в отходе от города. Мы благодарно эту помощь приняли. Они приняли буксир, но мы ещё некоторое время ковырялись с его проводкой на оба борта, чтобы не сломать бушприт. Лодка неплохо слушалась руля на буксире, хотя и юлила постоянно. Нас дотащили куда-то в район за Туношной и там оставили на ночь.

То ли на следующее утро, то ли на следующее за следующим появились наши спасители на моторке, привезли нам сахарный песок и свежий хлеб. Они предложили перетащить нас на буксире подальше по нашему маршруту, но мы гордо отказались.

Потом бывало, что и жалели. Когда ветер был противным.

Паруса из тонкого капрона годились лишь на слабый ветер. Как только ветер крепчал, они пузырились и напрочь отказывались вести судно по курсу. Дрейф был, а лавировки не было. И тогда часть пути против ветра бригантина шла на бечеве, а экипаж выполнял функции бурлаков. Однажды на берегу сидел, свесив ноги к воде, пожилой волгарь.

Увидев нас, он крайне удивился и произнёс задумчиво: – Уж сколько лет на Волге живу, а бурлаков настоящих вижу впервые. Знал бы он, что мы тоже их впервые видим!

На бечеве тоже идти было не просто. Нужно было удерживать судно носом по курсу, хотя оно норовило уткнуться в берег. Пришлось поставить оттяжной швартов и управлять синхронно двумя канатами. Тогда бурлацкое дело шло вполне прилично.

Вхождение моего сухопутного пока друга Юры в походную жизнь проходило своеобразно. На одной из первых стоянок нам предстояло готовить горячий обед, чтобы далее двигаться сытыми и бодрыми. Первое, что пришлось делать – это фильтровать волжскую воду, добавив сначала марганцовку. Этот несложный процесс Юра выполнил вполне добросовестно. А далее нужно было чистить картошку. Времени это занимало достаточно много. Мы с Маневичем пристроились под обрывом берега на прибрежном песочке. На предложение присоединиться с ножом к нам с Аликом Юрий, задрав заносчиво голову вверх, выдал:

– Я и дома-то картошку не чищу. Здесь тоже не буду.

И, надев атласную полосатую пижаму, пошел осматривать окрестности, как какой-нибудь курортник в санатории.

Похоже, что это был его первый поход в жизни, хотя это странно для выпускника Лестеха.

А далее всё стало потихоньку вставать на свои места. Юморной характер и огромные знания истории и искусства скрашивали наши бурлацкие, но иногда и вполне парусные дни похода. С ним было здорово. Он бывал и язвителен, и просто шутлив. Но службу нашу нес исправно. Трудно сказать, что рождалось тогда в его душе, но чем это обернулось можно было видеть уже на следующий год. Наш пижамник был уже в тельняшке на борту собственной яхты. «Мевы» были редкостью в спортивных магазинах, но он выследил свою и купил.

Но это уже потом.

А пока мы с несильным попутным ветром шли к Костроме. Слева по курсу уже виднелся Ипатьевский монастырь. На реке было полно рыбаков. Большинство на моторках.

Часть рыбаков, завидев нас, давала полный газ и пыталась обдать нас волной. Говорили они исключительно на матерном языке. Похоже, что руководствовались они ниже приведённой мыслью.

Попытка обругать этих моторных фокусников на их же языке не давала результата. Понятный им мат был привычным и до сердца не доходил.

Посмотрев на наши бесплодные попытки отогнать подвыпивших на рыбалке моторщиков, Юра саркастически ухмыльнулся и пожурил нас с Аликом:

– Как вам не стыдно! Интеллигентные люди и так выражаетесь!

– А воду черпать желаешь прямо на ходу?

– Зачем? Надо просто интеллигентнее выражаться.

– Можно подумать, что у тебя есть альтернатива? – огрызнулся я.

– Конечно, есть, – с помпой ответил Юра. И выдал то же самое, что произносил я, на латыни. Это была не чистая латынь, а смесь русского языка с латинскими терминами, но смысл был понятен.

На удивление, такую «латынь» пьяные рыбаки поняли. И не просто поняли, но стали страшно обижаться. Мы смогли пройти мимо них и свернуть к Ипатьевскому берегу. В будущем этот лексикон был слегка развит через покупку и чтение учебника по латинскому языку. Применялся с успехом.

Прослушав на ночь Юрин рассказ об истории рода Романовых и Ипатьевском монастыре, пришлось заночевать, не входя в сам город. Устали мы очень в тот день.

А на следующий день мы дошли до дебаркадера на правом берегу, где находился детский морской клуб. Там мы попросили разрешения встать на причале и пожить пару дней у них в каюте на втором этаже. Я ранее упоминал, что, когда командор клуба вышел на палубу и увидел «Бегущую по волнам», он в изумлении произнёс: «Хрестоматия!». Но ведь мы и правда как бы сошли со страницы старинной книги.

Через два дня по моей телеграмме, как договорились, прибыл мой папа. Мой экипаж отправился поездом в Москву с обещанием отправиться со мной на регату. А мы с папой пошли вниз по Волге до Плёса. Там отдыхала вся наша семья.

Покатались по Волге под парусами, потом разобрались, и на этом первый рейс завершился. Но помнится весь в деталях и по сей день.

По Клязьме от Киржача до Покрова на Нерли

Второй рейс проходил по Клязьме и Нерли. Для парусного судна можно было бы придумать что-нибудь и побестолковее, но трудно. Клязьма была как бы рядом. На карте было показано, что она судоходна. Ну, во Владимире стоял значок якоря, то есть пристани. А ещё хотелось дойти до церкви Покрова на Нерли в Боголюбове. Должен же архитектор живьём увидеть это чудо!

А ещё мы решили хоть чуток показать яхту моему инвестору Гале Лашук, бывшей в то время в Москве. Тащить её в поход не должны были, да и снаряжения на неё и быть не могло. Она бывала у нас в гостях. Поехать с нами и вернуться в Москву на электричке мой отец её уговорил. Доехали мы на нашей машине до Киржача, посмотрели на кое-что авиационное и испытательное.

На берегу узенькой речушки Киржач долго собирали наше двухмачтовое чудо. Предполагалось, что далее нас ждёт приличная вода. Хорошо, что Галя не увидела наших приключений. Она видела нас вполне элегантным судном, готовым Бог знает на что.

И вот это Бог знает что началось. Река оказалась шириной с длину нашей бригантины. Сначала нас встретила плотина местной ГЭС. Пришлось на телегах совершить волок по насыпи сначала вверх, потом вниз. Вспомнили про бегемота Корнея Чуковского.

Потом были мосты. Низенькие. Но байдарки попутные там проходили. А нам приходилось каждый раз класть мачты – грот – стеньгой назад, бизань – стеньгой вперёд. Но мой проект себя оправдал. Иногда удавалось это сделать на плаву. Такая частая работа с рангоутом и такелажем утомляла. Были места, где можно было идти только на вёслах. Но у нас они были, правда не всегда вписывались в берега, речушка оказалась узковатой и с множеством меандров. Выйдя в Клязьму, мы обнаружили, что она не просто несудоходна, а такая же узкая, как и Киржач. Узкая и извилистая. И с приличным течением.

Надо сказать, что с гермоупаковками у нас тогда был полный непорядок. А ещё папа взял у мамы новенькую Спидолу – переносной радиоприёмник. И слушал его на ходу. Солнце. Ветер. Паруса. Музыка. Благодать, да и только.

Самый же яркий эпизод случился с нами в Петушках, на полпути до Владимира. Мы лихо продвигались к очередному изгибу реки. Течение тому способствовало. Вот и сам изгиб. Кладу руль вправо. Мы летим в поворот по руслу, залетаем за берег, и … перед нами висит кабель на высоте метра 3,5 м над водой. А у нас грот-мачта более 5 м со стеньгой.

Даже подумать не успели, как стеньга упёрлась в кабель, лодку развернуло, мы повалились на левый борт… На топе стеньги был вымпелок на мощном болту. Пружинный шток мне и в голову не приходило сделать. Головка болта зацепилась за трос и нас пошло валить. В какой-то момент трос как тетива выстрелил нас стрелой, добавилось течение, и мы лихо кильнулись теперь уже на правый борт. Это был первый оверкиль «Бегущей по волнам».

Хорошо, что до берега было рукой подать. Мы выплыли, и судно своё к берегу подтянули.

Мокрым было всё. Утонула мамина Спидола и мои часы. Первые из утонувших потом. Сушили буквально все вещи, благо было солнечно. Даже документы подмокшие. На шнурах и кустах прицепили бельевыми прищепками мокрые рубли. А в описании снабжения я прищепки забыл упомянуть. Нужная вещь оказалась.

Нужной вещью в снабжении оказался и грота-фал. Папаня мой был человеком решительным и без тормозов. Однажды он для модели парашюта, которую надо было испытать в аэродинамической трубе, втихую вырезал спинку из маминой парадной блузки – материал оказался тем самым, что был нужен. Мама обнаружила это спустя некоторое время. Последствий я не знаю.

В этот раз не вызвали доверия шнурки от кед. Они и так-то были хлипкие, а мокрые совсем подорвали к себе уважение. Тогда мой отец, не задумываясь, отхватил ножом метра полтора от свободного фала на грот-мачте. Из этого куска, опалив концы, он сотворил замечательные новые шнурки. Фал пришлось надвязывать и сшивать. Это был фал прямого грота. В обычный мой блок с тонким шкивом фал бы не пролез, но в штатный блок «Мевы» с широким шкивом смог. Конечно, утолщение слегка заедало при подъёме грота, но опускать парус не мешало. Вот тогда я понял две вещи: надо делать шток вымпела пружинным и иметь в запасе шнуры для самых длинных фалов и фордунов. Мало ли кто по невежественности опять захочет на них покуситься.

Просушились и пошли дальше к Собинке. Там оказалось полно моторок. Отмашка белым флагом заставляла их обращать на нас внимание и сбрасывать скорость. Иначе залили бы нас волной.

И вот, наконец, Владимир. Ветер попутный и мы, поставив прямые паруса, вырвались на прямой участок под кремлём.

Понятное дело, что снимать тоже было нечем. Вымокла вся плёнка даже в кассетах и сам фотоаппарат. Вот и приходится делать составные иллюстрации, применяя живопись и рисунки.

Народ, гулявший у кремля и на склоне, столпился посмотреть на двухмачтовую неожиданность, появившуюся вдруг под вечер на Клязьме. Но не только праздные наблюдатели. Откуда не возьмись, появился катер речной инспекции и потребовал остановиться. Мы бросили якорь и дождались когда инспекторы подошли и взяли нас на ожидаемый абордаж. Попросили документы, допросили, откуда и зачем.

Вот тут мы их удивили ещё раз. Был предъявлен судовой билет с фирменным московским талоном на цветном картоне. У них такие даже не выдавали. На борту в положенном месте был бортовой номер, как и на парусах. Нам объяснили, как найти турбазу, находившуюся у реки за городом, и пожелали доброго пути. Мы туда и отправились.

Лодку нашу пришлось оставить на берегу около паромной переправы из большой лодки. Переночевали, поели. Помнится, что там было весьма пустынно.

Оставался заключительный этап плавания до Боголюбова.

Наутро собрались поскорее и пошли дальше вниз по Клязьме. Даже баржу встретили. Дошли до впадения Нерли и повернули налево. Паруса пытались тянуть нас, но против бешеного течения они оказались бессильны. Они же ещё и пузатыми были из-за тянущегося под нагрузкой капрона. Пришлось налегать на вёсла.

Прошли под Боголюбовским мостом, по которому собирался проехать к Москве грузовой состав. Из кабины тепловоза выглянул машинист, помахал нам рукой и дал несколько протяжных приветственных гудков, почему-то называемых свистками.

Бурлацкая доля первого похода показалась лёгкой прогулкой по сравнению с преодолением течения Нерли. До храма мы дошли, но зафиксировать нашу победу было нечем. Поэтому, уже вернувшись, я написал на работе папе подарок акварелью ко дню рождения.

Сейчас она висит у меня в комнате, напоминая о парусном достижении ради архитектуры. И всё равно, «лишь бы паруса над головой».

Поездки на Парусный берег и в Конаково с особыми случаями

Сами поездки на Парусный берег были праздником души. Они не всегда бывали лёгкими, но от этого общее ощущение не менялось.

Рассказывал Толя Харитонов, как возник один популярный у нас тост.

В пятницу один из наших клубных друзей поехал готовить катамаран к осенней регате. Погода была хуже не придумаешь. Мелкий дождь, низкие облака, ...но надо же регату провести! Она же самая главная в сезоне, осенняя.

А жена с дочкой, дочке, наверное, года три было, ну, может четыре… должны были утром в субботу приехать. Собираются они на Парусный берег ехать. А свекровь говорит:

– Куда вы собрались в такую погоду ехать? Ну, нравится вам на ваших кораблях ходить – ходите. Плавайте, раз приспичило. Но ребенка-то дома оставьте. Она же там замёрзнет, простудится…

Внучка! Оставайся с бабушкой! Я тебе сказки буду читать.

А ребенок : – Нет, мы с мамой к папе поедем. Такая уж у нас с мамой кораблятская доля!

Вот так благодаря этой милой девчушке появился у нас тост «За нашу кораблятскую долю!»

Когда Парусный берег стал охраняемым лагерем, и стало можно оставлять там лодки и палатки, поездки на Парусный берег превратились в обычный поход с рюкзаками. Это облегчило постоянное пребывание на Парусном берегу, поскольку оставались там наши свои сторожа или те, кто там просто отдыхал как на базе отдыха или в водном кемпинге. Сторожам платили еженедельный взнос по 5 тогдашних рублей с лодки и палатки. Не очень дёшево, но оно себя оправдывало. Обеспечивали их пропитанием и горючим для мотора и примуса.

А как приятно было возвращаться! А если тебя ещё и встречали… И между регатами берег стал почти кемпингом для парусных туристов.

Возникали и такие приятные поездки на Парусный берег, когда для регаты клубам выделялись автобусы. Это бывало и в Москве, и в Жуковском. Автобусы были большими, чаще всего ЛИАЗ. Загружали автобусы у клуба. В заднюю часть рюкзаки и корабельные упаковки, а в переднюю садились экипажами и с песнями ехали.

Туда ехали в пятницу утром, часов в 10-11, а назад в воскресенье, выезжая с Парусного берега часа в три дня. Дорога занимала около 4 часов, а по дороге на берег вставали ещё для обеда в придорожной столовой или кафе на шоссе. Доезжали до 125 км вдоль живописного берега Волги в районе Мелково, и сворачивали налево в Редкино. Там ещё был асфальт. Из Редкино в Борцино шла грунтовка, но вполне приличная и проезжая. А вот уже из Борцина до берега шла ужасная дорога, о которой рассказывалось в предыдущей главе.

Жизнь нашего экипажа в дороге скрасило появление нового члена экипажа Миши Романова. Я не помню, для каких слесарных работ по судну мне потребовался мастер по металлу. Кажется, я хотел вырезать новое большое перо руля для большей маневренности и улучшения лавировочных качеств, которые на тот момент были совсем не хороши. Мне взялся помочь родной брат моего друга из Малаховки Семёна – Максим. Макс был человеком деятельным, образованным и предприимчивым. Тогда он работал главным инженером молочного завода в Останкине, а у него трудился Миша Романов.

Короче говоря, он не только помог с ремонтом, но и пошел на «Бегущую» матросом. Мы ходили то втроём со Львом, то вдвоём с Мишей, чаще по Московскому морю. А Миша был ещё и водителем грузовика ГАЗ-66. Вот на нём неоднократно мы ездили на регаты. Эта машина была вездеходной и проезжала через лужи на Борцинской дороге довольно легко (рис. 245). Да ещё и застрявшим помогали. Поэтому Романов быстро стал всеобщим любимцем.

Я помню, что однажды мы собирались на Конаковское ралли в холодную и снежную отчасти погоду. В такую погоду собирать на холоде бригантину было неприятно и мучительно. Лёва приехал ко мне в Жуковский, а Миша отправился в заводской гараж за грузовиком и для заправки бензином.

Мы вытащили лодочные упаковки под балкон нашей квартиры в Жуковском и на тротуаре стали собирать «Бегушку». Уже стемнело, когда мы собрали две части корпуса и мачты. В это время в наш двор вкатился грузовик с тентовым салоном кузова. В него мы постарались втиснуть основной корпус, на него – ахтерпик, потом мачты и… меня. Мишка с Лёвкой сели в кабину, и мы поехали в Конаково. Никто из нас там раньше не был. Лев был штурманом. Снег слепил и мешал ориентироваться на дороге.

В кузове трясло и болтало, а мне приходилось удерживать от бросков корпус и мачты. К ночи мы приехали на лодочную станцию, где уже собрались гонщики и в домике станции стелили спальные мешки. Лодку выгрузили и как могли зачехлили. Мы со Львом остались на спасательной станции в Конаково, а Миша погнал машину назад в Москву, чтобы на утренней электричке успеть к старту. И успел.

Необычные ситуации в дороге на Московское море у нас встречались нередко. Один из них был связан с остановкой Большая Волга. Нам нужно было от Дубны спуститься в Конаково, подобрать там Лёву и пойти на Парусный берег.

Мы сели на дальний поезд, который шёл через Дубну, и упросили машиниста буквально на минуту тормознуть на Большой Волге. Он долго отказывался, но как-то удалось его уговорить.

На платформе он сбросил скорость, а мы стали выкидывать свои мешки и весь груз вдоль платформы, пока он тормозил. И успели. Помахали машинисту, он ответил гудком, и мы «разошлись как в море корабли». Долго собирали груз вдоль всей платформы.

Два пожилых мужика, стоявшие на платформе, сначала изумлённо молчали, потом ахали, видя нашу десантную операцию. Потом мы упаковались по-походному на телеги, хотя нам было пешком совсем немного до берега. Двинулись, нагруженные до предела, к памятнику В.И. Ленину, под которым и собирали нашу разборную бригантину.

Место было удобным. Травка и мощение. Когда всё было готово, мы решили, что горячую пищу нам здесь готовить и неудобно, и некогда. Обед наш состоял из черных сухарей с чесноком, банки сайры и брусков плавленого сыра «Волна». Название было по теме. Этим и удовлетворились.

Потом оказалось, что рецепт этот запирающий и с ним можно идти без захода в гальюнные кусты дня два-три. Очень полезный рецепт для ралли.

С телегами и спуск на воду прошёл вполне успешно. Жертву ложкой водки тоже успели вовремя принести.

Потом было Московское море, спокойное и комфортное для наших планов. Ветер позволял идти в один галс. От той поры остались несколько снимков, один из которых представлен здесь. Судя по бороде, это год 1980-81.

Мы пошли на остров Б, но вставать на нём не стали из-за комаров. Да и кто-то там уже обосновался на лучшем месте. Решили перебраться на соседний остров через достаточно широкий пролив. А в лоцию я не посмотрел, и глубин не знал. Большая вода вдохновляла.

Миша Романов сидел на носовой банке, где был швертовый колодец, а я – на кормовой у штурвала. Вдруг мы резко встали, а Романов подскочил до неба и завыл как раненый пёс. Мы сели на мель и шверт выскочил вверх, пытаясь разрезать Романова пополам. Пришлось выходить и стаскиваться с мели волоком.

Было и ещё Конаковское ралли, куда нас доставил Миша на грузовике, но сам не пошёл.

Нам, считавшимися трёхместными, предложили взять в экипаж врача – медсестру завода «Серп и Молот» Любу Васину. Её особенностью был потрясающий литературный язык и театральная артикуляция, с которой она говорила. Лев сразу спросил её, не разведчица ли она врагов. Уж больно правильный язык без жаргонных оборотов. Она хорошо «варила» в медицине, но корабельной культуры был ноль.

Первый урок ей был дан Львом, когда мы заштилели и потому был объявлен обед. При ветре же есть некогда будет. Люба сказала, что сейчас не хочет и не будет есть. Мол, не вовремя. Тогда Лев взял в руки шкот, вымочил его в воде за бортом как в старину и пообещал её выпороть немедленно. Так Люба поняла, что команды на корабле надо выполнять беспрекословно.

Далее было движение на вёслах, тоже неслабое испытание для врача в белом, руки которой привыкли к шприцу, а не к рукоятям вёсел. Но как-то и это в целом уладили. На вёслах «Бегущая» шла лихо и стремилась обогнать идущие впереди Мевы во главе с лидером, Виктором Закладным. Путь был длинным и долгим, по пути требовалась «гальюнная пауза». На двух передних яхтах были женщины, им потребовались береговые кусты.

– Та-а-к! – радостно воскликнули мы со Львом.

– А я?! – завопила Любовь, – мне тоже надо на берег.

– Никаких берегов! – объявил мой старпом, – здесь будешь!

– Я не могу!

– Сможешь, у нас для этого всё есть.

– Ковшик, что ли?

– Нет, колодец. Скидывай штаны и садись лицом вперёд, мы на тебя не смотрим.

– И вообще, – продолжил я, – мне всё равно, что у тебя между ног. Твоё дело на борту судовую роль исполнять.

Короче говоря, Любовь с нами больше не спорила. Мы радостно проскочили мимо вставших на острове Низовка своих соперников и налегли на вёсла с утроенной силой. И поели вовремя и наоборот тоже вовремя и без задержек.

Лидеры остались позади, не намного, но всё же. Это был, по-моему, единственный раз, когда «Бегущая по волнам» шла в гонке лидером, пусть и на вёслах. И финишировала второй после М 29. Чуть-чуть упустили на финише Закладного под парусами.

На этом наши приключения с доктором не завершились. Уже на Парусном берегу, вся в белом, она решила подогреть консервированную красную фасоль на костре.

Прямо в банке, не открывая её. Когда она собралась вынуть банку из костра та взорвалась. Далее была иллюстрация анекдота «И тут выхожу я, весь в белом».

Были даже ожоги, правда на счастье незначительные. Но белые одежды приобрели стильный принт из фасольной жижи, а вообще она была славным и доброжелательным человеком, хотя и попадавшим иногда впросак. Но без врача гонки не проводились. Это было обязательным правилом.

Два последующих сюжета не совсем здесь по теме, но и в путешествия они не вписываются. Поэтому дадим их здесь как некие особые случаи и приключения.

Был как-то в солнечный день «Голый рейс» в штиль под вечер на регате. Как-то пошли люди на катамаране кататься, отдыхая от регаты. Жара, солнце шпарит. Одежды не взяли с собой, пошли почти голые. Матрос с Юриной яхты была в треугольничках на ниточках и почему-то в тоненьких носочках. Ушли часа в три, когда уже ветер падал. Часам к шести начался обычный для этого времени штиль. Весёл не было у них с собой. Гребок какой- то был. Им грести не получалось.

А разница температур в несколько градусов начинает ощущаться как морозец. Смеркается и холодеет. На Парусном берегу гонки закончились, народ начал одеваться потеплее. А наши гуляющие стоят где-то посередине плёса и машут гребком. Парусом сигнал бедствия подают.

Пришлось организовывать спасательную экспедицию. Загрузили в судейскую «Бегущую» весла, одежду из рюкзаков гуляющих, термос с чаем взяли, и рванули на всех вёслах к заштилевшим. Одели их потеплее, напоили чаем, выдали вёсла, обругали для порядка за небрежность в снабжении при выходе на воду. Оптом взяли на буксир и потащили к берегу. Летом спасли замерзающих.

Другой случай вспоминает мой старпом Лев Лещинский:

Однажды Адмирал по доброте душевной решил взять свою законную жену в поход. Где-то на Волге жена, сидевшая за шкотового, засмотрелась на красоты волжских берегов… а тут шквал и Бегущую понесло к берегу, и как на грех, на береговые камни. Адмирал на штурвале, готовясь к оверштагу, спокойно командует:

– Трави стакселя! – никакой реакции.

Берег стремительно приближается. Адмирал уже громко: – Трави!!! – жена продолжает осматривать окрестности.

Тогда уже во все горло: – Трави шкоты, е… твою…!!! Жена поворачивается и отвечает:

– Как ты со мной разговариваешь, дорогой!

Все же оверштаг исполнили в последний момент, но Адмирал сделал соответствующие выводы…

Суть-то в общем верна, но всё обстояло иначе.

Дело было на Москва-реке. Мы шли в излучине, когда нас догнал пассажирский теплоход. Тот самый, «белый-беленький, чёрный дым над трубой». И прижимается к яру, где мы тихо шли под парусами со своей крейсерской скоростью.

Когда я его увидел, то похолодел. Жена втугую выбрала шкоты так, что необходимый для увёртывания от белой опасности оверштаг сделать было совершенно невозможно. Нужно было немедленно повернуть против ветра и отклониться от курса.

– К повороту! Шкот трави!

– Да не хочу! Я не понимаю твоих слов. Что ты мне приказываешь и приказываешь – я приехала отдыхать, а ты на меня кричишь! Тишины и покоя хочу!

А в это время теплоход, совершая поворот, начинает нас прижимать к берегу так, что скоро манёвр будет невозможен. И тогда он нас или раздавит, или потопит.

– Трави, зараза, отпусти совсем!

– Не ори на меня! Так бы и сказал как человек – брось верёвку совсем. Я отдыхать приехала, а ты весь отдых мне портишь!

Остальное старпом изложил верно: «Но все же оверштаг исполнили в последний момент». Потому и есть кому писать эти строки.

А вот дочь наша Марина быстро освоила парусное дело, парусный сленг и выдавала уже на Парусном берегу такие фразы:

«Фордаки я люблю больше вмордувиндов. Во, «Горыныч» в крутяк режется! Пёрка пошла. Пёру нет, потому что ветер сдох».

События селигерских походов на «Бегушке» и «Жуке».

Озеро Селигер в 70-е и 80-е годы было придворным водоёмом нашего клуба, да и не только нашего, но и ленинградского тоже. Там можно было повстречать друзей под парусами, как на наших регатах. Но в целом озеро не выглядело обжитым и имело даже статус природного заказника. Для посещения озера на законных основаниях надо было платить курортный сбор. Небольшой, он себя вполне оправдывал. Берега были чистыми, леса почти не тронутыми. Воды хватало и туристам, и рыбакам. Моторных лодок было немного, больше гребных.

От Осташкова было два пассажирских маршрута теплоходов типа «Москва». Они и сейчас ходят. «Алексей Родин» и Лиза Чайкина». На них можно было попасть на любой плёс из Осташкова и вернуться в Осташков. Нас привлекала природность берегов, минимум застройки и чистая вода.

Селигерские походы на «Бегушке» были продолжением байдарочных, но отличались чем-то неуловимо яхтенным. По крайней мере, внешне.

На «Бегущей по волнам» было несколько походов на Селигер, запомнились два и то не очень чётко, но, по крайней мере, некоторыми событиями. Это была как бы подготовка к нашим научным экспедициям и апробация экипажей. Но о нашем участии в проектировании Олимпиады-80 говорил только флаг на бизань-мачте «Бегущей по волнам». Хотя не только. После утверждения олимпийской эмблемы для Москвы появились настольные флажки с ней в Оргкомитете Олимпиады-80. Нам удалось их добыть, и эти небольшие флаги были пришиты к задним шкаторинам гротов на Мевах, на которых мы совершали свои походы.

«Бегущая по волнам» на Селигере

Один из первых походов был в нашей проектной Олимпийской команде, когда Олимпиадой только еще запахло в воздухе. судя по моим отметкам на живописи это было в 1979 году. А может и раньше. В наших командах олимпийскими проектировщиками были не все. Добавлялись и целые экипажи, и отдельные матросы.

Но, тем не менее, этот пёстрый состав неплохо ходил вместе, хотя и не всегда всё было гладко. С Юрой Семёновым-Прозоровским мы ходили вместе постоянно. К нам присоединился Олег Ванин. Мы-то точно были олимпийцами.

По дороге как-то мы встретили две Мевы из Жуковского – братьев Лапиных. Один из них, Володя, стал потом мэром нашего города. Они решили погоняться с Олегом, который был самым быстроходным из нас. И Володя крепко обжал Олега. Он вообще как-то лихо ходил.

Мы свой путь начали в тот раз с Собенских озёр около Залучья. Места там были тихие и удобные для стоянки и привыкания к походному быту.

Ничего необычного там не происходило – лодкам было удобно швартоваться, Олег успешно ловил щук.

Следует сказать, что на «Бегущей» на бортах стояли кольцевые кипы для проводки кливер-шкотов. Удобная и нужная вещь. Полагалось до начала движения завязать на концах шкотов стопорные узлы «восьмёрки», или связать шкоты одного паруса кольцом, так, чтобы шкот не выхлестнулся на ходу из кипы.

Так вот, ближе к вечеру после хорошего обеда в рабочей столовой в Залучье собираемся выходить в сторону Новых Ельцов. Выходим первыми, поскольку «Бегущая» тяжелее других лодок. Ветер попутный. Остальные грузятся на берегу. Поставили прямые паруса, идём. Вдруг ветер выхлестнул шкоты обоих кливеров вперёд по ходу, и они мгновенно сболтались в ком около бушприта. Оказалось, матрос не учел, что надо вязать восьмёрки на концах. Над тихим озером на всю акваторию понеслась смесь латыни с русским в адрес матроса

От берега до нашего борта докатились раскаты хохота. Когда подошел Юра Семёнов на «Куздре», то рассказал, что местные мужики на берегу смеялись и говорили:

– Гляди, лодка-то почти сказочная, а служба там совсем настоящая!

Пришлось опустить кливера и провести шкоты заново и уже с узлами на концах. Хороший урок получили мы сами.

А дальше была стоянка с малиной на Мысе Любви напротив Новых Ельцов.

Потом пошли дальше к Полновскому плёсу, но до него не дошли. Штилели и тогда шли на вёслах.

В одном из экипажей была девушка Нина. Она была человеком незаметным, но работящим. На вёслах работала как движок, что я и зарисовал на стоянке. Капитан или рулевой, должен был держаться за руль. Её мощность решили устанавливать как в технике, но не лошадиных силах, а лошанинных. Так и сохранилась старая картинка с оценкой мощности в одну лошанинную силу (рис. 261).

Будет несправедливым не упомянуть и ещё одного человека, давшего мне возможность сделать эту книгу.

У нас в институте в предолимпийские времена работала переводчица с французского языка Галина Колесникова. Она и сейчас красавица, а в те времена было просто супермоделью (рис. 262).

На неё глазеть по утрам приходили сотрудники нашего НИИ. В общем, лицо Олимпиады-80.

Во Время игр она стала хостессой Президента Международного олимпийского комитета лорда Майкла Килланина и обеспечила в финале игр его благодарность нам, проектировщикам.

В походы она с нами не ходила, но фото того времени наши сохранила и я их применил. Так что, Гала, спасибо большое!

Второй поход был более запоминающимся. Я его характеризую как…

Поход с длинным парнем

С матросами у нас часто бывали проблемы. Не получалось идти с подготовленными людьми, с которыми хотелось бы оказаться на борту. Вот и в этот раз Лену Семёнову-Прозоровскую упросили её друзья взять с собой для походного воспитания их сына. Яхт было достаточно, но все укомплектованные. Кроме меня.

У нас недавно родилась Марина и Валя собиралась остаться с ней дома. Надя не любила ходить, ей комары всегда очень досаждали. Лев не мог по работе, Романов тоже. В общем, получил я в экипаж долговязого и неловкого недоросля. Кто-то собирался со мной, не помню уже кто, но в последнюю минуту мы сдали остающийся билет в кассу. Так что в нашем купе оказалось одно место не для нас.

Лодки мы сдали в багаж, а свои рюкзаки взяли в купе. В последнею минуту в наше купе загрузили молодую крупного сложения мамашу с двухнедельной, как выяснилось, только что рождённой дочкой. Этакую «душечку-ватрушечку».

Мой матрос устроился на верхней полке, я на нижней, Сережа Гончаров – тоже на верхней. Стемнело. Все устроились спать. Да вроде и заснули.

А вот дальше начались настоящие игры в «дочки-матери».

Сначала ребёнка наша «ватрушка» положила у окна с подветренной стороны, где дуло. Естественно дитя начало чихать и кашлять. К часу ночи началось нечто несусветное. Бедный ребенок орал как резаный, не закрывая рта. Мамаша-«ватрушка» трясла его изо всех сил, но это дитя не успокаивало. Мои морячки спят наверху, точнее, делают вид, что спят.

Но я же, как капитан отвечаю за все, что происходит в частности с моим экипажем, да и со всеми нашими парусниками. Просыпаюсь и вижу жуткую картину успокоения только что рождённого создания.

Прибежала проводница, но тоже толком ничего не смогла предложить – молода была, и опыта ей явно не хватало. Но я-то не только командир экипажа, я ещё и молодой отец второй дочери, освоивший полностью первые три недели воспитания будущего своего матроса. Потом и остальное время тоже не пропустил даром.

А по корабельному уставу за всё вообще происходящее на борту или на берегу с экипажем кто отвечает? – Вот именно.

Я должен был исправить ситуацию. Поэтому принимаю командование на себя.

Свет не зажигаю, но в в мелькающих отсветах из окна видок мой был не как у человека, которого можно подпустить к ребенку, а скорее как у пирата из песни.

Молодую мамашу – «душечку-ватрушечку» – отстраняю от дитяти и сажаю на дальний угол полки. Ребёнка перекладываю подальше от окна. Допросил, что умеет по уходу за ребёнком. Оказалось – ничего.

Она деревенская. Её рожать отправили в столицу. В роддоме что-то показали, дали наставления и спокойно отправили в Осташков. Ничего не знает, ничего не умеет.

Требую полный комплект пеленок, подгузник и салфетку чистую. Это она знала, где и быстренько достала. Проводницу отправляю за тазом с водой и стаканом тёплой воды. А всё это ещё и шёпотом говорится, чтобы сон моих парусников поберечь.

– Ты, – обращаюсь к мамаше, – девочку свою когда пеленала в последний раз?

– В Москве ещё, в роддоме.

– Ну, ты и молодец! Она у тебя давно уже обделалась, скорее всего. Ты же ребёнка так отравишь!

Распеленываю, а там Авгиева конюшня. Всё протираю и мою тёплой водой. Девочка начинает успокаиваться. Не сразу, конечно, но всё же. Мытую, обернул её по старинной методе подгузником, завернул сначала в тонкую пелёнку, потом в тёплую. Ребёнок зачмокал, но согрелся и кричать перестал.

– Ты когда её кормила, в Москве ещё? Так каждые три часа кормить надо! Вытаскивай грудь давай!

Молодая мамаша решила вынуть из одежды потную от духоты дыньку – грудищу и сунуть в рот ребенку. Пришлось её остановить, взять салфетку, окунуть в стакан с чистой теплой водой из титана и обмыть этому чуду в перьях соски обеих грудей. Потом показать, как держать ребенка, ещё не способного держать головку. Сцедить первые капли, а уж потом самому её грудью накормить девочку.

Я действовал быстро и решительно, как на яхте в шторм!

Промедление было бы смерти подобно. Картина в ночных сполохах была ещё та! Потом была консультация, где находиться этой семейке на полке, чтобы не простудить девочку и не заработать мастит.

Но проблема разрешилась. Наступила желанная тишина. Я, как и все, погрузился в сон. Утром на подъезде к Осташкову за стенкой купе стоял громовой хохот. Ржали все, как безумные. Даже интеллигентнейшая Лена не смогла сдержаться.

Мой долговязый матрос, не имеющий представления ни о какой этике, в красках рассказывал всем о ночном приключении в нашем купе.

А далее мы приехали и побежали к багажному вагону разгружать лодки.

Когда вернулись к своим рюкзакам у вагона, то увидели красочную картину.

В толпе счастливых родственников с новой коляской стояла нарядно одетая в модное пальто наша ночная соседка с кружевным конвертом, где мирно спала девочка двухнедельного возраста, и смотрела, не отрываясь на меня глазами, размером с тарелку каждый. Будто я был идолом.

В фуражке, штормовке и тельняшке, да ещё и с дымящей трубкой в зубах я мало походил на человека, способного на что-либо отцовское. Над моей головой уже готовы были взвиться паруса «Бегущей по волнам».

На этот мой рассказ уже сейчас откликнулся Коля Андрианов с М 15:

Чудесная история! Ты держался молодцом! У меня была похожая история.

Мама потеряла соску своего ребёнка. Всем вагоном искали упавшую соску, не нашли. Ночь. Дитё орет, нет мочи слушать. Про сон уж молчу. Запустили гонцов искать по всему поезду. Нашли.

Маманя отстранённо отвечает:

– Эту не возьмёт, выплюнет. Так и случилось.

Под утро проводницы раздобыли где-то нужный тип соски. Но дитё и её выплюнуло на пол. Мамаша подняла соску с пола, облизала. И сунула младенцу.

Младенец покочевряжился и стал смолкать.

Если вы думаете, что с детьми на этом было завершено, то сильно заблуждаетесь. Я, как и все, не представлял даже, какое дитя будет пугать уже меня, когда судно будет собрано.

Мы добрались на теплоходе до турбазы «Селигер» на Новых Ельцах и перебрались с помощью наших телег в несколько рейсов на берег Южного залива через полуостров. Юра заприметил около причала магазин и закупил там несколько банок варенья из фейхоа. Практически для всех это было откровением и экзотикой. Мы никогда ничего такого не пробовали. Оказалось, это вкусно и обогатило сразу же наш рацион.

На северном берегу Южного залива находилась лодочная станция турбазы, а на южном берегу в лесочке останавливались «дикие» туристы, вроде нас.

Там мы и собрали наши яхты. Четыре экипажа – большой отряд.

Матросов всегда надо готовить и тренировать к походу, а в моём случае обязательно было надо. Вот мы и пошли пройтись просто по заливчику. Результат превзошёл все мои ожидания.

Даже идя в бакштаг под прямыми парусами, долговязое дитятко ростом с бизань-мачту умудрялось откренивать лодку не на наветренный, а на подветренный борт так, что общий момент клал её вплоть до начала оверкиля. Там вообще откренивать не требовалось. Все команды мой матрос выполнял с точностью до наоборот. Он был малоуправляем и просто опасен. Нас могла спасти только полная загрузка вещами и питанием, играющая роль балласта. Пришлось вернуться в лагерь.

Дальше мы перебрались в Собенские озёра. Остались живы. Школа молодого матроса начала помалу действовать на сознание моей «второй бизани». Там даже удалось погулять под парусами в вечернее время с ходовыми огнями. Маяком служил шатёр со свечой из консервной банки и фитилем и х/б веревки.

Далее мы снова вернулись с промежуточной днёвкой на Мысе Любви, где малины не нашли, в лесочек залива при турбазе «Селигер». Сходили в душ, закупили продукты, сообщили домой, что всё в порядке. Это была цивилизация.

Рядом стояли ленинградцы, в том числе две молодые девчушки без собственной лодки. Но у них были тельняшки. Их я пригласил для прогулок матросами взамен долговязого недоросля. А его сдал на воспитание Семёновым-Пророзовским хотя бы на пару дней.

Девчонки были толковыми и радостно погрузились в «школу молодого матроса». И гребли неплохо, и паруса научились ставить. С ними ходить было не страшно. Мы по темноте ходили со своими огнями, особенно в тумане опасаясь моторных лодок. «Бегущая по волнам» проявляла тогда свои лучшие качества потом толкнула на написание картины «Портрет любимой» (рис. 266), которая многократно выставлялась.

Через пару-тройку дней мы снялись на восток к Троицкому плёсу. Мои матроски огорчились, но маршрут есть маршрут, и мы ушли в обход большого полуострова на Троицкий плёс. До мыса полуострова дошли в один галс, а вот повернув на север, пришлось лавировать. И не только, а идти галерным ходом, помогая парусам вёслами. Иначе было бы долго болтаться в узком проливе.

Дальше мы всем отрядом вышли из пролива и пошли нормально сначала в бейдевинд, а после траверса Залучья вообще шли лихо в галфинд.

Пришли к берегу севернее Волоховщины. Там продувало от комаров, но, так же как на Парусном берегу, паслись достаточно дикие коровы, создававшие опасность для наших палаток. Пришлось рубить в лесу большие колья и обносить лагерь веревочной оградой. С оттяжками к маленьким колышкам. Но берег был хоть и с осокой, но позволяющий купаться.

Дальше мы всем отрядом вышли из пролива и пошли нормально сначала в бейдевинд, а после траверса Залучья вообще шли лихо в галфинд.

Пришли к берегу севернее Волоховщины. Там продувало от комаров, но, так же как на Парусном берегу, паслись достаточно дикие коровы, создававшие опасность для наших палаток. Пришлось рубить в лесу большие колья и обносить лагерь веревочной оградой. С оттяжками к маленьким колышкам. Но берег был хоть и с осокой, но позволяющий купаться.

Во второй половине дня мы с Юрой Семёновым собрались в Задубье на почту. День был солнечный и спокойный. Ветерок лёгкий. Юра пошел с Леной для совершения покупок, а я в одиночку – звонить домой. На северо-запад к деревне прошли спокойно и с удовольствием. Совершили все дела и часов в пять двинулись назад. Шли полным бейдевиндом. Я не стал ставить геную (бом-кливер) и топсели на обеих мачтах, мне хватало хорошего хода и под триселями.

И вдруг при ясном небе ударил приличный штормовой шквал. Мы никогда раньше не встречали белый шквал без каких-либо видимых признаков. Крен был будь здоров какой. У Семёнова была Лена и сначала им хватало сил откренивать «Куздру», но это длилось недолго (рис. 268).

А вот мне явно веса моего не хватало.

– Выходи на борт! Свесь зад за борт, – крикнул мне Юра.

И я увидел, как Лена вдруг вылезла из кокпита и уселась на фальшборт. Я немедленно сделал то же самое, и «Бегушка» выровнялась. Мы побежали к Волоховщине, да так резво, как никогда не ходили. Это было как на гонке. Свист ветра, грохот волн под бортом, втугую выбранные шкоты. Рифы брать не стали, некогда, да и не смогли – времени на это просто не было.

Чувство ужаса и шока сменилось уверенностью и доверием к судам нашим.

Когда мы с размаху впились в берег, несмотря на брошенные якоря, мы сползали. Оставалось выскочить, развернуть лодки носом против ветра, забить якоря в дно. И уже тогда разгружаться.

Вечером, посовещавшись нашим капитанским советом, было принято решение, что так ходить можно и нужно, а на пайолы надо ставить ремни для ног, как на гоночных швертботах. Так мы и поступили, благо в ремнаборе запасы для этого имелись. После этого нам стали доступны более сильные ветра.

Днёвки в Волоховщине меня не радовали. Ягод красных я никогда не видел из-за своего зрения, грибы не любил. Мне было скучно, и я договорился, что сбегаю на пару дней назад на турбазу, хоть денёк с девчонками побегаю, как с нормальными матросами, если они ещё не уехали.

Я собрал минимальный груз для микропохода и отбыл на запад через широкие плёсы. Ветер позволил дойти до перешейка Троице-переволоки в один галс. Там я собрал телеги, поднял на них свою бригантину и, накренив под проводами судно на борт, проскочил по песку перешеек. Тяжело, но зато недолго.

Дальше я прошёл Дубовский плёс на вёслах, стало задувать в нос. Мордотык был не сильный, но лавировать я не хотел. А вот дойдя до мыса, где начинался Южный залив, я поставил прямые паруса и с попутным ветерком вошёл в него и двинулся вглубь залива.

Позже ленинградские девчонки рассказывали мне, что очень скучали по

«Бегущей» и рассказам о реальных Алых парусах, которые к тому времени уже были реальностью. И когда увидели снова оранжево-белые паруса в заливе, были ошеломлены. Неужели за нами? Ну, прямо как у Грина.

Я спал в лодке, это было быстро организовать и не доставляло особых хлопот – лодку всё равно надо было чехлить.

На следующий день мы совершили большой поход на юг, на турбазу «Сокол», где проводился «день Нептуна». Туда шли с северным ветром под прямыми парусами и распевали песни. Но шли долго и пришли к концу праздника.

На причале полосатые матроски в тельняшках продемонстрировали высокий класс швартовки. Я был горд. Народ на берегу восхищался.

А вот обратный путь доставил беспокойство. Мы ушли почти в штиль, потом начался вмордувинд. Мы шли в две пары вёсел. За нами, увлёкшись моими матросками, погналась тоже двухпарная лодка с местными парнями. Мы налегли на вёсла, так, что трещали веретенья и лопасти.

Местная лодка была явно перегружена и мы оторвались от неё где-то через час. Вернулись умотанные, даже есть толком не стали.

А утром мне надо было идти в обратный путь. Простились с грустью. И я пошёл назад. Проделал тот же путь с волоком. И пришел с рассказами о вояже вовремя.

Я не помню финала путешествия. Всё прошло нормально и без особых происшествий. А вот в Москве нас ждал сюрприз, особенно меня. С Селигера в Москву приехали мои ленинградские матроски. И отпраздновать это дело мы пошли в кинотеатр «Форум» на Садовом кольце на только что вышедший в прокат фильм «Приключения капитана Врунгеля. Его блестяще сыграл М.И. Пуговкин.

Многое у нас было похоже: и фуражка, и штурвал, и гитара. Но самый яркий эпизод был, когда на экране возник салинг на мачте «Беды». Совсем почти такой же, как на «Бегущей по волнам». Это был привет ещё одной линии парусной судьбы.

Вот так закончился ещё один наш селигерский поход на моей бригантине.

Но только мой и только на бригантине, как оказалось позже.

С борта «Куздры» поступило признание от давней матроски Раечки Музыченко, как называл её капитан. Он заменила когда-то не сопроводивших капитана привычных матросов и честно несла службу на борту, а особенно на берегу.

Я видел её в деле, ставящей мастерски любую палатку и безропотно дежурящую у костра на Парусном берегу. И все доброжелательно и интеллигентно. Она переносила с трудом качку и часто засыпала от журчащего рокота волны из-под борта. Она, как помним, была матросом на крейсерской яхте Олега Ванина, и он отзывался о ней с похвалой. Никаких претензий и нытья.

В селигерские походы их яхта ходила без меня, но рассказы о них я слышал, и кое-что здесь привёл.

Дважды она помогала чинить сломанную мачту, скрепляя её эпоксидной смолой. А на берегу высокой траве находила массу больших белых грибов и жарила их к вечерней трапезе. Был случай, когда попались крупные грибы на склоне холма на острове. Поскольку мачта должна была засохнуть после склеивания и наложения бандажа без нагрузки, то перед выходом на вёслах она насушила грибов и повесила их на тонком шнуре между вант. Но… случилась внезапная гроза. Убирать грибы было некогда, они промокли и впоследствии сгнили. Жалко! А такой урожай был!..

Её первый капитан учил её и тренировал, как и положено это делать яхтсмену. Делал это при всяком удобном случае. Так, найдя к лесу два пенька рядом, сажал матроса на один и заставлял быстро менять пеньки, как место сидения на передней банке. Было похоже на то, как это происходит на Меве.

Я тоже тренировался сам и тренировал своих матросов по переносу тела при откренивании и смене галса. Для сухопутных людей это выглядит диковато, но для парусников – обычное и необходимое дело. Иначе в плавании произойдут неприятности. И ждать себя они не заставят. Это были Мевские походы.

«Жук» и его экипаж на Селигере

Позже, когда во второй половине 80-х годов ХХ века появился «Жук», то и он ходил по Селигеру.

На его второй версии мы ходили семейными экипажами с Семёновыми. Юра шёл с Леной, а я с Валей и Мариной. Марина уже была заправским матросом и ревнителем морской дисциплины.

Мы двигались в этот раз сначала в сторону Полново на север. Погода не очень нас баловала. Мы зашли в плёс, но прошли недалеко и встали у ближайшей пристани. Нам на обратном пути капитан «Лизы Чайкиной» привёз купленный по нашей просьбе хлеб и какие-то ещё продукты. Мы были благодарны ему, так как он решил наши проблемы с запасами продовольствия.

Там, где мы встали, были поляны, луга и валуны ледникового периода. И именно под валунами росла земляника. Крупная, красная и вкусная. Я кстати вспомнил про клубнику в Угличе. И пошёл сбор урожая. Даже я что-то увидел и смог собрать. Запасли ягод огромное количество. Сразу много земляники съесть не получалось.

Идти на Полново расхотелось. Погода была серая и прохладная. Мы развернулись и пошли на юг через Полоновку. Останавливаться на ней не стали, хорошие места были заняты и я помню, как мы там выгребали на вёслах. Марина гребла лучше мамы и отдавалась этому делу с надлежащим рвением.

Выйдя из устья реки, встали на острове Кошелев в районе Заплавья, на берегу южнее него. И вот здесь повторилось то же, что на Грабиловке в Московском море.

Это было похоже на кадры фильма «А зори здесь тихие». Это были места сильных боёв с фашистами. Колючая проволока лежала в грунте ржавая, но не распавшаяся окончательно. На верхнем гребне берега были заросшие окопы, огневые точки и остатки блиндажей. Лесные дары в таком месте не привлекали и мы решили идти в курортные по нашим меркам Собенские озёра.

Туда и пошли под парусами. Шли долго, но дошли. Даже с ночёвкой по пути на входе в Южный залив. Помнится, что встали в луговине, где утром были приключения с примусом. Об этом будет позже.

На ходу «Жук» отставал от «Куздры», и Лена с Юрой периодически нас поджидали. Но в Залучье пришли, подкупили хлеб и другие припасы в магазине, и пошли через узкую протоку в ближайшее озеро.

Там встали лагерем на лесной высокой опушке. Приготовили ужин и даже отметились слегка водочкой. Закусывали собранной в Полновском плёсе земляникой, зачерпывая её из миски столовыми ложками. Красота и блаженство.

Стало темнеть, пора было укладываться спать. Улеглись, пригрелись в спальниках. Начали смотреть приятные сны на сытый желудок. У мамы Вали об этом моменте были свои особые яркие в буквальном смысле впечатления. О них она вспоминает достаточно часто:

Была ещё и гроза в Залучье. Мы встали в лесу на крутом берегу одного из Собенских озёр...

Когда ночью улеглись спать, началась безумно мощная гроза с ливнем и ветрищем. Сосны вокруг раскачивались, так, что казалось их сейчас вырвет ветром из земли, и они нас пришибут насмерть.

На том берегу была, оказалось, магнитная аномалия, и молнии в неё лупили непрерывно с оглушительными раскатами грома.

И я испугалась всерьёз. Все на грозу реагировали спокойно – палатки были дополнительно укреплены канатами, вещи закрыты от дождя, яхты вытащены на берег и заякорены. Но я разбудила капитана и дочку, дрожала и с ужасом выглядывала из-под полога палатки.

На уговоры, что грозы здесь мягкие, что надо лечь и спать как человеку, отвечала: – Нет, смерть надо встречать с открытыми глазами!

Такую картину потом М.Ю. подарил Юре, так и назвав её «Мягкие грозы». Утром уже так страшно не было. Лишь мокрота вокруг напоминала об этой ужасной грозе.

Это не всё, что происходило в том походе, но запомнилось ей именно это.

Ножи, часы и гитары

у меня подолгу не держались

Не держались подолгу у меня ножи, часы и гитары. Жаль, но на них мне везло лишь на мгновения.

Что, правда, то - правда, эти вещи исчезали из моего обихода часто. Многие из них было очень жаль. Но куда было деваться, так уж получалось. Это производило сильное впечатление на мою жену Валентину, и она поделилась своими воспоминаниями. Я их привожу в её редакции с небольшими уточнениями и добавлениями в части морского лексикона.

Несмотря на интересные путешествия с моим мужем Михаилом Юрьевичем (что-то дома она меня так никогда не зовёт – прим. авт.), с ним в походах случались многочисленные курьёзы. Дело в том, что он не дружен с техникой и бытовыми приборами (интересно, а как он яхты построил, паруса и палатки шил – прим. авт.). Особенно с часами, ножами и гитарами.

Они с ним долго никогда не жили.

Его отцу, Юрию Георгиевичу не приходилось никогда задумываться о подарке сыну ко дню рождения. Каждый год он дарил сыну ко дню рождения наручные часы: и непромокаемые, и с подзаводом, и всякие интересные. С осени до весны они доживали, но каждый год в плаваниях они тонули или терялись. Гитары тоже рассыхались, трескались, ломались, пропадали.

Вот один такой курьёз произошёл с часами на Парусном берегу, а точнее при проходе Безбородовского моста через реку Шошу. Мы отравились на Волгу. М.Ю. трепетно относился к подарку отца, и поэтому очень боялся в очередной раз утопить часы. Кажется мне, что в этот раз «опытный капитан» прикрепил часы на утку к мачте высотой 5,5 м. Впереди нас ожидал Безбородовский мост.

Наш друг Юрий Владимирович Семёнов-Прозоровский, шедший параллельно с нами на своей Меве, называвшейся «Куздрой», ещё раньше сочинил слова к песне:

Тот мост бетонный, мост чугунный,

Назначен нам в грядущей мгле.

Не обещайте деве юной

Спокойной вахты на руле!

Под линией ЛЭП, под которой у катамаранов с высокими мачтами бывали неприятности, прошли спокойно. И тут матрос Валентина говорит капитану, что по высоте не пройдём под мостом, по весенней воде там просвет меньше обычного. Надо класть мачту, говоря по-морскому «рубить мачту». Это не очень долго, но требует остановки у берега и некоторого времени.

Но капитан никого не слушал и, полагаясь на свою интуицию, решает идти под мост со стоящей грот-мачтой. (А времени на манёвр просто не оставалось, ветерок дул достаточно приличный, к берегу мы подойти бы не успели – прим. авт.). И тут случилось невероятное (скорее вероятное). Верх мачты (её топ по-морскому) задевает за пролетное строение моста и – срабатывает эффект лука со стрелой (а точнее катапульты – прим. авт.). Мачта не сломалась, а только красиво согнулась, накренив судно на борт. Так и прошли почти гладко. При выходе из-под моста мачта выстрелила часами, которые висели на утке. Прощай, отцовский подарок!

Надо было видеть лицо капитана… Но это – судьба, от неё не уйдёшь! Очередные часы утонули.

Справедливости ради напомню, что намного раньше к свадьбе мне подарили друзья папы уникальный нож из Антарктиды с ручкой из зуба кашалота и в кожаных ножнах. Как я им восхищался! На реке Угре, где проходило наше байдарочное свадебное путешествие, пришлось на ходу чинить рангоут. После очередной операции с ножом я его положил перед собой на волнорез. Положил сверху почему-то. Подул ветер, колыхнулся стаксель с рейком и в одно мгновение сбил нож на обшивку, а по ней, по имевшемуся там уклону, сокровище из Антарктики скатилось в воду небольшой среднерусской реки. Это был не единственный утраченный нож, но потеря эта оставила печальный след до сих пор.

Гитары же пропадали постоянно. Их приходилось менять почти каждый год. Даже когда сшил для гитары гермоупаковку, одна из гитар была разбита топовым поплавком катамарана почти вдребезги. И на вокзале гитара оставалась, когда поезд уходил. И украли грабители на Парусном берегу уникальную гитару работы замечательного мастера Миши Тарасова. Его прозвищем было «Отец родной» За его стремление и желание всем помочь. Делал он всё мастерски. А его гитара так пела, так пела… я её по лени своей оставил в задраенном «Жуке» на Парусном берегу.

На неделе на лагерь напали воры и бандиты, порезали суда и палатки и украли, всё, что им показалось ценным. Даже купальники в рюкзаках. Так я лишился замечательной гитары концертного качества. Очень огорчительно!

Но как ни странно, осталась цела моя первая гитара, купленная на втором курсе. Она была с адаптером, концертная. В походы я её никогда не брал, вот она и сейчас у меня цела.

Отдельный обещанный выше рассказ про примусы. Вот с ними я точно не дружил. Популярными были туристские примуса «Шмель» .

Приходилось возить с собой вонючую бутылку для бензина. Они у меня то горели пожаром, то взрывались.

Даже команду «Ложись!» подавал. Понятно, что экологический эффект был исключительно отрицательным. Мои друзья потешались надо мной по этому поводу безмерно и многократно. Жена тоже сокрушалась.

Поэтому я всегда предпочитал костёр. Он ещё и красив. И что писать на картинах есть.

А вот кое-какие Валины воспоминания уже периода «Жука». Ну как же не уесть капитана? В России это вообще милое дело.

Ну ладно, ссориться не будем, поздно уже! Полвека минуло.

Записки свидетеля

И опять курьёзы! На воде капитан нашей каркасно-надувной яхты «Жук» был «как рыба вводе». Учитывал направление ветра, прекрасно управлял нашими полосатыми парусами из матрасной ткани, что всем напоминало, что мы «плавучий диван», по словам нашего друга и спутника Юры Семёнова– Прозоровского.

С капитаном «Жука», построенного на основе авиационного спасательного плота, гармонично управляла яхтой наша маленькая дочь Марина, которая хорошо восприняла все отцовские наставления.

Но на берегу всё напоминало старые походы на «Бегущей по волнам». Капитан был настолько никчёмным в части работы с примусом, что это даже трудно себе представить. Правда, надо признаться, палатку ставил мастерски, на гитаре играл и пел вдохновенно, дрова для костра на телеге привозил. С топором управлялся.

Но большую часть времени на берегу посвящал уборке и постановке парусов, постановке грамотно на якорь, задраиванию и раздраиванию корпуса. Понятно – дело хлопотное, долгое и многотрудное, но всё же…

Было это на Селигере, куда мы ходили вместе с Юрой и его женой Леной, выдающимся ландшафтным инженером и обладателем многих премий. Тихим и невозмутимым человеком.

Шли мы на «Жуке», а друзья наши на швертботе Мева, назывшимся «Куздрой». Юра любил крылатое выражение, придуманное когда-то знаменитым советским языковедом Л.В. Щербой в 1925 году выражение, когда тот вёл в Институте истории искусств лекцию по языкознанию. Звучало оно так: «Глокая куздра штеко будланула бокра и курдячит бокрёнка». Как бы мнимая бессмысленность, но всё же это не так. Вот Юра и назвал «Куздрой» свою яхту.

Дежурили «на камбузе» по очереди. Порядок был таким: горячий завтрак на примусе «Шмель», потом поход парусный, а вечером под гитару, (опять же капитанскую, напомним справедливости ради – прим. авт.), готовили что-нибудь существенное.

Так вот, выпало наше дежурство – завтрак: обыкновенная каша и кофе. Это был первый удар: М.Ю. не смог запалить примус. Залил всё как там требовалось, зажёг, а тот вспыхнул ярким пламенем и… сгорел. Семёнов-Прозоровский из палатки всё понял. Но ведь от походных обязанностей нельзя избавиться! Хорошо, что у нас был запасной примус.

В этот день все остались без завтрака, но капитан маршрут и время его прохождения не изменил. Выдали сухой паёк на всех. С тем и пошли.

На следующий день питались, как положено – дежурили Юра с Леной.

После благополучного парусного рейса остановились мы в заливе около турбазы «Селигер» на Новых Ельцах, даже к лесочку в глубине залива не подошли. Сходили цивилизованно помылись в их турбазовских душевых, и решили заночевать на крутом берегу заливчика.

А потом опять наступил день нашего дежурства. Встали рано. Думали, что Семёновы-Прозоровские подольше поспят. Не тут-то было!!!

Второй примус был тоже уверен, что каша нам не нужна. Он тоже вспыхнул… Была даже команда «Ложись!» Но легли только мы. Остальные же и так лежали. Примус пополыхал-пополыхал и тоже сгорел. А костры там разводить в то время уже не разрешалось.

Когда сгорел и второй примус, стало уже «не сладко!»

Юра молча, но мрачно вышел из своей палатки и начал готовить завтрак из того, что у нас было. Мы с капитаном своего «Жука» чувствовали себя очень виноватыми.

Но когда мы добрались до ближайшего посёлка, капитан «Жука» пошёл в хозяйственный магазин и очень удачно купил там примус. Откуда ему было знать, что это не конец примусной истории (надо было сразу с запасом примусы покупать).

Дорогой читатель, ты, наверное, всё понял. В очередное дежурство и очередной примус погорел.

Уже никто не смеялся, потому что было не смешно. А впереди были ещё приключения, стоянки…

Ну что ж, двинемся дальше. Там были научные экспедиции под парусами.

Глава 3 (продолжение). НАШИ ЭКСПЕДИЦИИ

Научные экспедиции по волжским водохранилищам

Как мы готовили наши экспедиции

Мысль о праздности и бесцельности наших плаваний посещала нас с Юрой Семёновым-Прозоровским неоднократно. Ещё и по телевизору фильмы про Кусто показывали часто. А у нас яхты есть, научные люди есть, знания и умения нужные для экспедиции накоплены. И решили мы предложить свою помощь институту, где мы работали. Надо было готовиться к послеолимпийскому этапу жизни.

Всё бы ничего, но мы работали в отделе объектов культуры, а вопросы отдыха и туризма разрабатывались в другом отделе. Там руководил пожилой учёный Николай Павлович Шеломов. Его нам удалось убедить в своей полезности достаточно легко. У него появлялся шанс провести недоступные для нашего московского НИИ экспедиции. Он даже районы обследования нам предложил.

А вот с руководством было сложнее. Виданное ли дело – в отпускные плавания за командировочные деньги ходить! Институт гудел недоброжелательными голосами. Но и мы были не лыком шиты. Подготовили обоснование темы, программу работ и ожидаемые результаты. Попутно договорились с директором Московского городского туристского клуба об организации парусной экспедиции под эгидой и флагом клуба. Теперь нужно было составить и подписать договор между МНИИП и МГТК. Официально. С проплатой институтом услуг клуба. Небывалое дело!

Устроители экспедиции были решительны и напористы. Мы прошли несколько этапов защиты темы у своего заместителя директора МНИИП по научной работе Юрия Александровича Шлыкова.

Юрий Александрович был сильнейшим теоретиком и учёным, суровым руководителем.

Но мы перед этим сумели свои научным натиском спасти заваленную отделом тему и имели вполне приличную репутацию людей, слову которых можно доверять. И он решился провести такую тему в план и заключить нужный договор с клубом. А мы, в свою очередь, подписали контракт с клубом на выполнение экспедиционных работ и составление научного отчёта по результатам экспедиции.

Достаточно посмотреть на лицо Юрия Александровича, чтобы понять, что отчитываться придется без какого-либо снисхождения со всех точек зрения.

Деньги клуба были командировочными. Они шли на дорожные расходы и тушёнку. Остальное было за счёт участников экспедиционных походов.

А далее – дорогу осилит идущий.

Экспедиция по Московскому морю

Ещё готовясь на Парусном берегу Московского моря к выходу, мама, раздев маленькую Марину, обнаружила на её руке крупно написанный шариковой ручкой номер М-177.

– Это что? Зачем? – удивилась мама Валя.

– Каждая вещь на судне должна быть замаркирована судовым парусным номером, – авторитетно объяснила шкотовый матрос Надя слабо подготовленной по теории маме. Итак, Марина была украшена парусным номером М-177. На руке. А вот что было на Волге, в экспедиции по Московскому морю.

Состав был несколько иным. У нас был тот же экипаж, что и на Селигере. С Юрой шёл Лёва Лещинский, который чаще всего ходил старпомом на «Жуке», а ещё был малознакомый человек по имени Саша, который шёл один на парусной надувнушке.

Задача была обследовать берега на предмет возможного развития рекреации для москвичей и занести всё на специально подготовленные карты из Атласа внутренних водных путей, где берега были свободны для нанесения условных знаков. Это делалось и прямо на ходу и на береговых стоянках.

Первый этап был от Парусного берега до Острова Низовка, где Шоша впадает в Волгу. Следующий – до Конакова (рис. 287). Там как-то гладко всё прошло и без особых происшествий.

Как ни странно, именно это первое наше экспедиционное плавание запомнила лучше нас всех моя жена Валя. Про паруса она ничего не вспомнила, а вот про берега рассказала кое-что. Она свой рассказ назвала «Записки свидетеля».

Записки свидетеля

Мы уже прошли Конаково, постояли на Муравьиных островах в глубокой излучине. Там мы застали редчайшее явление. Оно бывает раз в три года, а то и реже. Под ногами и у палаток было видимо-невидимо муравьёв. Наше присутствие им очень мешало. Они спаривались.

Причем повсюду. Негде было шагу ступить. Тем это место и запомнилось. А ещё там было комарьё. Кусались они и днём и вечером. Так что было разумно покинуть это место поскорее. Что мы и сделали поутру.

Прекрасная погода, живописные берега, очень хочется остановиться и побыть на берегу в красивом месте. Ведь это же соответствует целям экспедиции!

И такой случай представился очень неожиданно. Берег этот называется Грабиловкой. Кто-то уже бывал на этом месте, потому что был стол и скамьи вокруг из хороших брёвен.

А в песке на берегу торчали кем-то забытые ложки из замечательного металла, помытые. Они и сейчас у нас дома в ходу.

Господи, как же хорошо было в этой «квартире»! Так я назвала это место. Песчаный берег, теплая вода, прекрасная поляна и всё остальное.

Я так устала от стоянок, где еле успевали к вечеру остановиться, что в этой «квартире» мне хотелось остаться до конца отпуска. Вода в этом заливе, точнее проливе, была волшебная, ласковая. Мы помылись по-настоящему. Кайф непередаваемый.

Но наступило утро и всё вернулось, будто и не было этой прекрасной квартиры со всеми удобствами. Естественно, я начала ныть, чтобы остаться здесь хотя бы ещё на денёк.

Но капитаны обеих яхт были непреклонны. На моё нытьё и просьбу капитан второй яхты Юра Прозоровский сказал, что если я буду возникать, то следующая ночёвка будет на деревьях. Это был полный провал моих надежд.

Но это было не самое страшное – впереди была ночёвка на комарином острове.

Итак, Волга – матушка. Устали, и день клонится к вечеру. И вдруг небольшой узкой полоской земли в живописном месте берег острова. Зеленого, с деревней на верху холма. О её существовании мы сначала и не подозревали.

Пришли, вытащили лодки на песок, подстраховались якорями, поставили палатки и естественно ушли в сон. А утром, когда жена М.Ю., то есть я, вышла из палатки, то почти впала в кому: вокруг палаток на травке и на песочке уютно утроились, свернувшись колечками какие-то змеи.

Юра с Лёвой определили их как безобидных ужей, но мне было жутко. Они походили на гадюк. Я в этом не разбираюсь, но чувство жуткое оставалось. На песочной береговой линии грелись несколько семей этих ужей или гадюк. Они были на нашей береговой линии. Ужас и страх – это нельзя передать словами.

Мои капитаны отправили меня на разведку вглубь острова. Шла по тропке, уходящей вверх по склону. Наткнулась на кусты созревшей земляники. Прошла чуть дальше и оказалась у окопа и воронки, оставшихся здесь со времён войны. По их склонам росла земляника сплошным покровом. Вот бы остаться и пособирать!

Но у воронки стоял трафарет «Не подходить! Могли остаться неразорвавшиеся мины и снаряды». Очарование сказки пропало, потому что кругом могли находиться останки наших солдат – защитников.

Я перешла небольшой ручеек и оказалась в селе Грабиловка. Не передать словами: прекрасное село, рубленные дома… и никого!!!

Ну, и что? Кроме воспоминаний о войне ничего больше!!! Жуть!

Я не знаю, что с этим селом сейчас, но хочется думать, что оно не вымерло окончательно. Началась новая жизнь.

А вот что удалось узнать сейчас.

В Корчевском уезде на современной территории города Конаково, уже существовала деревня с названием Яковлевская, поэтому вскоре вновь выстроенная деревня стала называться Ново-Яковлевская. У новой деревни появилось еще одно название – Грабиловка.

Можно предположить, что такое название она получила из-за частых ограблений в этом месте, или же жители ее прославились изготовлением граблей.

По описанию конца XIX века деревня была расположена на ровной возвышенности. Постройки располагались в один посад, но уже начинал застраиваться и второй посад. В деревне находилась кузница. Дети обучались в земской школе села Новоселья. В 1900 году деревня состояла из 17 дворов и 98 жителей. В 1935 году здесь был создан колхоз Ново-Яковлевка.

В связи с образованием Иваньковского водохранилища деревня была переселена. О ее существовании в настоящее время напоминает остров с названием Грабиловка. [19]

Надо сказать, что когда позже мы оказались на Селигере в районе реки Полоновки, то там мы наткнулись на заграждения из колючей проволоки, заросшие кустарником окопы и полуразрушенные блиндажи вдоль берега из гранитных валунов. Всё это в сосновом лесу. Очень похоже на места, где снимали «А зори здесь тихие». А по всем этим местам росла сочная земляника. Но и там становилось не до отдыха от военных впечатлений.

Но, а дальше всё-таки снова паруса над головой. И это уже было здорово!

Для меня в том рейсе ничего особенного больше не запомнилось. Красивые стоянки на островах Б и Уходов были мне давно знакомы. Была малина в лесу, были как и положено комары. Главное же – мы отработали заполнение карт, применение знаков и увеличение их состава. Испытали заполнение путевых блокнотов и фотографирование акватории и берегов для отчёта на работе.

Можно было продолжать экспедиционные плавания.

Экспедиционное плавание по Угличскому водохранилищу

от Белого городка до Углича

Так получилось, что в рейс на Углич мы пошли с Колей Андриановым вдвоём, каждый на своей посудине, поскольку матросы просто не приехали. Я даже не помню, кого мы пригласили. Юра Семёнов-Прозоровский не смог почему-то, Лев Лещинский тоже. Готовился новый экипаж на Меве Сережи Гончарова, но не приготовился.

Из Москвы на электричке мы с Колей вдвоём приехали в Кимры. Но там торговый порт и город, встать негде. Пришлось искать грузовик.

Мы добрались на грузовике от Кимр до Белого городка. Там разместились на берегу и стали собирать мою бригантину и Колин катамаран (рис. 3.2.16). Собрали неспеша.

Наши матросы не приехали, ни с нами, ни на следующие дни. Мы остались в одиночестве каждый на своем судне. Мало того, они не привезли полный комплект парусов для катамарана. Хорошо, что снабжение у меня было надлежащим. Я поделился с Колей парусами первого комплекта «Бегущей». Уже появилось вооружение зелёно-белыми парусами взамен сшитого временного комплекта из алого шёлка, добытого в нашем институте. Теперь эти паруса живут в Крыму и применяются для различных праздников, выступлений и фестивалей. А пока они остались дома, как не потребовавшиеся. В экспедицию я их не взял. И это было разумно.

Разведка местности показала, что у нас есть соседи из московского детского морского клуба «Алые паруса». Для «Алых парусов» летняя шлюпочная практика проводится, как мы узнали, ежегодно в июне-июле на участке Волги от поселка Белый Городок Тверской области до поселка Борок под Ярославлем. Наш маршрут шёл только до Углича. Он был не единственным в этом году. В Белом Городке мы застали полевой лагерь в лесу на берегу Волги. К соснам был пришвартован небольшой, но вполне по облику боевой корабль.

В лесном морском лагере командовала руководитель клуба «Алые паруса» - женщина с необычайными организаторскими способностями, сочетающая в себе строгость, любовь и желание подготовить подростков к жизненным испытаниям. Имя её Галина Валентиновна Войнова. Она человек знаменитый и многими её учениками любимый. Собственно тема Алых парусов, к которой я уже имел касательство, в том числе дружбу с музеем А.С. Грина в Феодосии, и позволила нам пообщаться и быть гостями в том лагере.

Там было несколько 6-весельных ялов (парусного вооружения на них я не помню) и перелицованный тральщик. Жили в палатках. Однако действовал и корабельный устав, и можно было увидеть морские приколы – как продувают макароны, напильником затачивают якоря и собирают вёдрами пар над озером, чтобы суп получился наваристым. Мы тоже иногда так учили своих начинающих матросов.

Подготовка там была военно-морского направления, но посмотреть на мой рангоут, такелаж и паруса как на нечто древнее оказалось полезным для ребят, что и попросила меня показать им Галина Валентиновна. Я провёл такую беседу, а она рассказала о своём клубе и пригласила нас с Колей в него после закрытия навигации. Но не случилось.

Сегодня тот самый клуб «Алые паруса» является структурным подразделением Государственного бюджетного образовательного учреждения города Москвы Центр детского творчества Строгино. Так что и здесь линии судеб пересеклись. Строгинская история кратко будет дана в главе 4.

А мы, наконец, собрались и отправились в свою плановую экспедицию.

Шли по одному, а когда надо было проводить работу на картах, Коля переходил на борт ко мне, а катамаран мы вели на буксире.

С ветрами нам в целом везло, со стоянками тоже. Шли практически без лавировки и часто с попутными ветрами. Леса, песочек. Красота!

Но вот однажды перед грозой я почувствовал себя плохо. Заякорил «Бегушку», кинул швартов на берег к ближайшей коряге и лёг на песок, постелив чехол от лодки. Это был мой первый приступ гипертонии...

Коля ухаживал за мной как мог, но идти дальше в этот день я не смог. Я валялся на берегу, но и тогда… были паруса над головой. К утру я пришел в себя и плавание продолжилось.

Вечером, напротив устья Медведицы на прибрежном песочке я впервые варил манную кашу, потом получившей название адмиральской. По маминой инструкции.

Главное было молоко быстро закрутить как в турбине и потихоньку засыпать тонкой струйкой манную крупу. А уж потом добавить побольше изюма. Получилось, как ни странно, без комков и вкусно. На вкус пробовал до засыпки манки. И всё вышло, как хотелось.

Первое серьёзное приключение произошло в Калязине.

Если посмотреть на карту (рис. 300), то видно, что город стоит в глубокой излучине Волги. На подходе к нему нас встретил такой мордотык, что и вспоминать тяжело. С юга в Волгу впадает река Жабня, в которую нам надо было зайти, чтобы встать где- нибудь в затишке. А ещё лучше в речку Пуду.

На закате ветер стих; мы пытались лавировать, а иногда идти на вёслах. Темнело уже, надо было поспешить с заходом в город. Завтра предстояло пополнить запасы и двинуть дальше.

А дальше начало вдувать по полной. И чем дальше, тем сильнее. Ветер дул как раз оттуда, куда нам требовалось зайти. Лавировка перестала быть лавировкой. Мы елозили взад-вперёл по траверсу практически в галфинд. Высоту почти не набирали. Я запечатлел этот момент по приходу домой. И так продолжалось примерно до двух часов ночи.

И всё-таки мы вошли в Жабню. Вошли измученные, холодные и голодные. А у Мев кормовая часть сидит низко в воде. Через место стыковки с ахтерпиком волны перехлёстывали часто. Отчёрпывать воду не было ни рук, ни сил. Но до берега дошли, ошвартовались. Отчерпали воду, как могли, и легли спать в своих судах.

Дальше шли через ряд анфиладно расположенных плёсов с красивейшими берегами, которые и были собственно Угличским водохранилищем. И ветер был желанным, и дул куда надо. Но нам надо уже было спешить в Углич, а оттуда ещё выбираться домой.

А попутно оформлять карты с атласом глубин и проставлять характеристики берегов, фотографировать характерные места. Так мы и поступали, не сбавляя своих парусных ходов.

На заключительном этапе нас настигла ночь. Показались огни Угличской ГЭС (рис. 305). Резко клонило в сон, а место было активно судоходным. Держались правее, ближе к городу, а глаза смежались.

Мы стали искать место подальше от шлюза, но поближе к городу. Показался относительно ровный берег под силуэтом храма. Туда мы и приткнулись. Вытащились полностью на песок и нырнули спать, как уже привыкли, на своих судах.

Спали долго и сладко. Проснулись часов после 10. Вокруг стоял гам и шум с детскими голосами. По тенту стучали какие-то ручонки, но ничего не было видно. Тент окон не имел. А вот когда я вылез из-под него, то обалдел. Оказывается, мы выбросились на городском пляже «Пески». Здесь гулял детский сад. Малышовая группа очень дивилась невиданным игрушкам на песке. И норовила на них залезть.

Когда мы разобрались, Коля повёз меня к своим родственникам на окраине Углича. У них была внушительная усадьба. Мы и помылись в баньке, и вкусно отужинали.

Как ни странно, бутылка Столичной, взятая ещё в Москве, так и сохранилась в нашем походе. Её мы презентовали нашим добрым хозяевам. А на закуску они вынесли миску огромной клубники.

Для меня это до сих пор символ роскоши и гостеприимства.

Экспедиция по Мологе и Рыбинскому водохранилищу

Далее внушительность экспедиций пошла по нарастающей. Нас ждало экспедиционное путешествие по реке Мологе и Рыбинскому водохранилищу от Весьегонска до южного Борка при соединении с Волгой. Северо-восточный берег нас не интересовал. Он был неудобен – там из воды торчал затопленный лес, а по Шексне пролегал судовой ход. Наш маршрут пролегал по юго-западному берегу Рыбинского водохранилища.

Исходя из накопленного опыта, можно было с высокой вероятностью ожидать северных ветров. А значит, идти лучше всего было бы с севера на юг. Так мы с Юрой и построили маршрут.

Про Весьегонск Юра рассказал, что это столица Пошехонья, и что там делается пошехонский сыр. В конечном итоге всё это не так, но нас город интересовал из-за его вокзала и магазинов для пополнения пропитания. Во всяком случае, туда ходил Юра, а я занимался другими делами. Надо было обойти берега Весьегонского залива или плёса на Мологе.

Я решил не мучиться с парусами на такой луже и нанял моторную лодку, чтобы за час-полтора сделать двух-трёхдневную работу. Хорошо, что мы пошли с Сашей вдвоём. Пришлось поделить листы с копиями и писать одновременно. Лодку часто останавливали или просили сбросить ход до минимума. На ходу моторной лодки записи было вести трудно и иногда невозможно. 30 км/час и 3 км/час было разницей космического масштаба. Моторка норовила проскочить мимо интересующих нас мест, поэтому мы мучили нашего хозяина со скоростным режимом. Но и многое он нам рассказал, так что мы прибыли в свой лагерь наполненные знаниями об обследованном плёсе.

Этот рейс подтвердил нашу убеждённость в том, что только на наших тихоходных яхтах можно провести полноценное обследование. Ни моторка, ни теплоход, и уж тем более судно на подводных крыльях для целей экспедиции не годились в принципе. Это потом было доложено на совете, принимавшим отчёт по нашей теме НИР.

Как и пошло уже, с составом идущих на Рыбинку экипажей не было ясности до конца. Наконец хоть лодки и капитаны определились. А с матросами и научными сотрудниками разбирались уже в походе на Мологе.

В моём экипаже появился строительный инженер Саша из Жуковского. Он был когда-то в яхт-клубе, поэтому я и взял его. Один бы я и до Москвы бы не доехал с «Жуком» и походными грузами.

У Семенова шла Лена, ему было проще всего. У Серёжи Гончарова планировалась Рита Лихота из Института конкретных социологических исследований, но она не поехала, а вместо себя прислал на замену прислала двух человек, в том числе маленькую худенькую женщинку Наталью Гришаеву. Я про неё ничего не знал, но она была лёгким грузом, поэтому мы с Сашей и взяли её к себе на борт. Наталья была с характером командного типа и пыталась… но не вышло – устав, он для всех устав.

Но правила она усвоила быстро, остальное осваивала на ходу. Во всяком случае, на ходу она неплохо вела рабочие записи, освободив нас Сашей для управления парусами.

До приезда отставших матросов в Весьегонск мы обосновались напротив города на лесном берегу. Стоянка была удобная и комфортная. Мы провели там обследование на моторной лодке и сэкономили время для перехода под парусами.

Когда, наконец, разобрались со своими экипажами и хозяйством, установили порядок вахт на берегу, провели инструктаж, поняли, что пора двигаться по маршруту и применить благоприятную ветровую обстановку. И мы пошли вниз по Мологе.

По пути зашли в один из многочисленных лесных фьордов, где по слухам осенью было море клюквы, брусники и ещё каких-то ягод и грибов. Места сказочные, но было еще далеко до урожая ягод. А у нас особо и времени на сбор плодов не было.

Двинули дальше по ветру. Слева стояли леса стеной. Там находился Да?рвинский государственный природный биосферный заповедник – особо охраняемая природная территория. Приставать было нельзя, костры жечь тоже. Так что дошли до Борка – посёлка с администрацией заповедника и музеем. А ещё там была ферма чёрно-бурых лисиц и ещё каких-то пушных зверей. Мы там остановились и провели много времени, обогащая свои знания. Хищников, там живущих, мы не увидели, что было и кстати.

А далее был выход в бескрайнюю Рыбинку под прямыми парусами. Шли практически на фордаке средней силы. То, что было нужно. Угадали-таки мы с Юрой подходящие ветра. И шли мы не догоняя остальных вполне хорошим и резвым ходом. И карты заполнять успевали, и записи вести, и фотографировать места, которые проходили. Всё, что нужно было для отчёта. И чувствовали себя не курортниками, а вполне полезными людьми. Ну, чем-то немного похожими на Паганеля. Песни тоже на ходу распевали.

При выходе из Мологи нас ожидало рискованное приключение. Утром перед отходом с востока со стороны Шексны на нас шёл самый настоящий смерч. Может и не торнадо, но весьма похожая воронка в ясном небе шла от воды до небес.

В это время мы собирали вещи и укладывали их в яхты по местам. Увидев смерч, мы замерли и стали соображать что делать. Разве что к соснам привязаться, но и их могло вырвать из земли и понести в облака. Ничего не придумали и стояли, наблюдая за горизонтом.

Заповедник разделял Мологу и Шексну, выступая на юг обширным полуостровом. Он глубоко выступает в водохранилище. Ему и было предназначено стать нашим спасением и защитой.

Воронка дошла до полуострова и нижняя часть её стала исчезать. Полуостров её как бы срезал. А вслед за этим вниз рухнула и верхняя воронка.

И всё стало тихим, ясным, как будто ничего и не было (рис. 317). Тишь, гладь, да Божья благодать. Только холодок в душе ещё оставался у всех нас. Особенно у тех, кто понимал, что могло с нами случиться, не будь спасительного полуострова Дарвинского заповедника. Потом опять паруса над головой, наполненные попутным ветром. Никакой лавировки. Держись по компасу и всё. Неси спокойную службу.

Берега водохранилища были для нас необычными, но удобными для стоянок. Особенно необычными были баррикады из коряг вдоль всего берега. Подходить к берегу требовалось очень осторожно, а вот дрова даже искать не приходилось – весь берег одни дрова (рис. 314). В 1942 году при затоплении водохранилища его не успели очистить. Вот оно и славится затопленными лесами и стенами коряг.

Особенность берегов с корягами не позволяла втаскивать яхты на берег. Их оставляли на якорях, и нужно было их сторожить. Я решил, что спать в шатре будут матросы, а я перейду на «Бегущую», благо она была для этого приспособлена. Моторную лодку на воде слышно издалека, так что проснусь, если будет тревожно.

Готовил я каюту заранее при свете дня, а вот проходил коряги в темноте при свете налобного фонарика. Но находил проход. На яхте зажигал стояночные огни и ставил из камеры от мяча якорный сигнал над бушпритом (рис. 314). Внутри был надувной матрас, фуражку вешал на штурвал, и сам головой лежал к штурвалу.

Так мы прошли весь западный берег. И всё вроде было замечательно, но оказалось, что дух Флинта и Джона Сильвера прописался вдруг и на моём борту.

Мы шли в южной части водохранилища, когда мои матросы под руководством мелкой пиявки Натальи Гришаевой подняли бунт. Они потребовали, чтобы бригантина ушла мористее и подальше от других яхт. Чем грозили не помню, но помню, что за благо я решил послушаться. Когда мы отошли на плохо различимое расстояние, эти недоумки накинулись на неприкосновенный запас в виде консервов, который оставался на случай всяких неприятных случайностей. Я не помнил случая, чтобы неприкосновенный запас ели просто так, в обычной обстановке.

В средние века, я бы их повесил на рее. Но реи «Бегущей» их не выдержали бы. Мы просто бы кильнулись в море. Но и преступление их было пока что не смертельно опасным. Хотя я объяснил им, что означают их поступки.

На голодных дурней этот рассказ никоим образом не подействовал. Они смачно ели тушёнку, обмакивая её в сгущенку. Съели и часть остававшегося запаса сухарей. Чем это всё завершилось я не помню. Больше в плавания я их не брал. Хотя Сашу пришлось однажды взять на регату, где мы кильнулись в шторм. Не с кем было идти. Подготовленные матросы были в дефиците.

Заключительная часть плавания проходила около огромного торфяного острова, похожего внешне на коренной берег.

Святовский Мох – крупнейший из плавучих островов России. Торфяное болото, затопленное водами Рыбинского водохранилища, из-за пузырей метана всплыло на поверхность. Посещать этот удивительный природный объект очень опасно. В пяти километрах от Мологи на территории Молого-Шекснинского междуречья располагалось крупное болото, в котором тысячелетиями копились залежи торфа. Оказавшись на дне водохранилища, болото всплыло почти в изначальном виде. Причиной тому стал газ метан, выделяемый торфом. Именно пузыри газа, как считают учёные, подняли лёгкую торфяную массу на поверхность.

Под водой в центре острова всё-таки остаётся связь с грунтом, не позволяющая торфяному пласту отправиться в «свободное плавание». Однако наблюдается такое явление, как вертикальный дрейф. В зависимости от уровня воды остров то поднимается над волнами, то опять опускается под воду. [20]

Рисковать с остановкой на торфе мы не стали, хотя внешне он казался крепким берегом. Обошли остров и вошли в Волгу.

Вечерело. Здесь начинался судовой ход, с которого мы ушли в сторону левого берега. Вдруг по корме показался сухогруз, гружённый лесом. На борту было название «Волго-Дон 5050». Судя по воплям с палубы, команда была пьяна вдрызг. Увидев нас, эта махина стала уходить с судового хода в нашу сторону. Через динамики пошли крики, что мы вас, гадов, раздавим. Пьянь резвилась, окончательно одурев.

Мы сделали всё, что могли, чтобы уйти от них на мелкое место, где были бы недосягаемы для гружёной самоходной баржи. Наши скорости были несравнимы, но всё же мы сумели отойти в сторону так, чтобы нас не засосало под их борт.

Отойдя от шока, я всё записал в судовой журнал, который всегда вёл во всех плаваниях. Пусть он был самодельным, но велся, как принято на флоте, и являлся документом.

В Волге погода испортилась, и задул страшной силы встречный ветер. Если у остальных Мев лавировка как-то шла, то у меня высота не прирастала, несмотря на длинные галсы. Более того, клинило руль так, что штурвал не проворачивался. Я взглянул за корму и был потрясён: перо руля сгибалось в воде от сильнейшего дрейфа. Дальше двигаться было бесполезно. Дойдя до правого берега, мы встали.

На следующий день надо было выбираться отсюда. Действовало штормовое предупреждение. А нас ждали на регате и беспокоились за нас.

Решили выбираться на барже. Пытались остановить белым флагом, подавая сигнал к остановке. Хорошо было бы остановить баржу с арбузами. Такие баржи были низкобортными, легче было бы загрузиться. Да и арбузом бы закусили бы в пути. Но к нам подошёл только буксир.

Он ткнулся в берег носом рядом с нашими яхточками и мы вместе сели у костра пообедать. Выяснив что нам надо и посмотрев наши сопроводительные письма, капитан буксира пошёл в рубку добывать нам речное такси.

Переговоры по радио шли долго. Арбузные баржи нас брать отказывались наотрез. Видимо, в пути приторговывали арбузами и не хотели лишних глаз. Договориться удалось только с самоходкой, которая везла в Кимры песок. Она была высокобортная, на неё забираться было мучительно.

Но и за это мы были благодарны. Была пятница, тянуть время дальше мы уже не могли. Поблагодарили всех как могли и вышли на судовой ход. Вскоре показалось наше такси с песком. Самоходка бросила якорь, и мы подошли ей под борт. По штормтрапу влезли на палубу, если потопчины (узкие проходы) вдоль борта можно считать палубой. Сначала загрузили рюкзаки и имущество, потом на наших швартовах стали поднимать яхты. Участвовала вся команда самоходки. Подняли-таки и поставили на песок.

Судно оказалось внутри очень комфортабельным. Кроме душа с горячей водой и кают кампании с камбузом в трюме был спортзал. Но ночью, когда мы шлюзовались в Угличе, все мы участвовали в судовых работах – мы были единым экипажем.

В Кимрах утром мы обнаружили тот самый пьяный «Волго-Дон». Он стоял под разгрузкой. По радио наш капитан связался с ними, и мы им объяснили, что они покушались на жизнь и имущество официальной экспедиции. Что мы всё записали в судовой журнал и передаём дело о пиратском нападении в правоохранительные органы. Надо было слышать, как они скулили на служебной частоте и умоляли их пощадить и простить. Мы оставили это дело нашему капитану.

А дальше надо было двигаться к Парусному берегу, а мы были даже не на Московском море. А уже наступила суббота гоночного дня. Нас взялся доставить к Низовке капитан ещё одного буксира, шедшего в Калинин (теперь Тверь). Этот буксир принадлежал уже не Волжско-Окскому пароходству как наши предыдущие благодетели, а Московскому речному пароходству.

Его капитан будто сошёл со страниц А.С. Грина. У него была чудесная библиотека, сам он был начитан и галантен как джентльмен. На его борту говорили только литературным языком. Летние каникулы с ним проводила его молоденькая племянница – студентка, которая была коком и завхозом на судне. Узнав о нашей экспедиции и моих делах с музеем А.С. Грина в Феодосии, капитан буксира подарил нам новенький вымпел пароходства, который жив и сегодня. Он находится в виде дара в эллинге – пароходофрегате «Сарма» в Жуковском, о котором будет рассказ в конце книги.

Мало того, что мы с комфортом двигались к нашей цели, но и когда уже ночью мы дошли до такого близкого нам острова Низовка, то буксир встал на якорь, опустил нас на воду и включил свои прожектора, осветив нам путь к берегу. Он не уходил и светил нам на берег, пока мы не ошвартовались, поставили палатки и дали прощальный сигнал фонарём.

Наступило воскресенье, был уже час ночи, надо было быстро выспаться и отправляться на Парусный берег. В душе оставались теплые чувства и воспоминания о том, как мы оперативно с Рыбинки добрались до своего Московского моря.

Мы постарались встать и выйти в путь пораньше. Шли упорно весь день.

На бизань-мачте развевался подаренный вымпел.

На Парусный берег пришли в сумерках заключительного дня соревнований, но целые и здоровые. Как только мы показались из-за поворота к лагерю, там Володя Канюков зажег магниевую трубу как фальшфейер. Понеслось «Ура!!!» с обеих сторон. За нас волновались и переживали. Про штормовое предупреждение было всем известно. Было приятно, что нас так встречали.

Плавания этого года завершились. Помнились сказочные закаты Рыбинки.

Оставалось ещё одно большое плавание по Горьковскому водохранилищу. Оно было намечено на следующий год.

Экспедиция по Волге

от Кинешмы до Юрьевца

С осени до весны мы подбивали итоги наших обследований, готовили черновик отчёта, печатали фотографии, чем подтверждали серьёзность совершаемого.

Но вот наступил следующий год, прошла весенняя регата. Пошла ещё одна подготовка к плаванию и набор матросов. На этот раз мне повезло. Со мной пошёл мой старинный друг Юра Гусаров, с которым мы опробовали на Волге парусную байдарку в первый год её существования.

Нам предстояло пройти по Волге от Кинешмы до реки Нёмды и свернуть на юг в Горьковское водохранилище.

В Кинешму мы приехали поездом. Добрались грузовиком до впадения Кинешемки и там стали собирать суда. На этот раз нас было, как мне кажется, больше на одну яхту.

Какое счастье, что со мной был Юрик Гусаров – авиационный инженер и умелец! При сборке я забыл задать штаг на грот-мачте. Набил потуже фордуны на стеньге, и мачта… сломалась в нижней части. Это перед самым выходом!

Что бы я делал, если бы не Юрик? Он сообразил положить мачту на кормовую банку, подстелив какую-то ветошь, развёл эпоксидную смолу в найденной консервной банке и соединил обломки и осколки в единое целое.

Когда мачта начала затвердевать, мой соратник взял в запасе х/б верёвку, намочил её и сделал тугой бандаж с провязкой каждого шлага. После этой операции мачту водрузили на место, но слишком нагружать не стали.

Так и пошли на первую стоянку на реке Мере.

Вышли из Кинешмы при попутном ветре и шли то в фордевинд, то в бакштаг, но не круче. Это позволяло нагружать ванты и не сильно травмировать починенную грот-мачту.

Мера – живописнейшая река с меандрами и облеснёнными полянами по берегам. Стоять там приятно, если бы не комары, не знающие меры в своём аппетите. Приходилось брызгаться реппелентами.

В последующем ветер был благоприятный, и мы шли под прямыми парусами, легко решая свои научные задачи. На левом берегу мы вошли в устье реки Желвата, где нашли россыпи «чёртовых пальцев». На самом деле это белемниты – окаменевшие части древних моллюсков.

Как не взять их было с собой для коллекции? Набрали по кучке на яхту. Пообедали в этом прекрасном месте, и пошли дальше к водохранилищу.

Вышли на широкое место и увидели идущую встречным курсом крейсерскую яхту. Увидев нашу красочную бригантину, яхта отсалютовала нам белой ракетой с кормы. В ответ мы приспустили кормовой флаг и помахали им отмашечным флагом. Зрелище это было трогательным и незабываемым.

В северной части Горьковского водохранилища имеются устья двух рек – Нёмды и Унжи. Мы пошли в Нёмду, она была ближе. Милая речка с широкой дельтой, с заливчиками и зарослями осоки. Там и встали на днёвку.

Чтобы не бороться ночью с комарами, я устроился спать в своём логове на борту. Поставил как обычно бригантину на якоря и уснул.

Проснулся в каком-то странном месте, незнакомом. Голоса друзей слышались отдалённым эхом. Осмотрелся. Была у меня с собой самая настоящая старинная подзорная труба. Двоюродный дедушка мой подарил, когда я был ещё в школе. 30-кратная, но с узким сектором обзора. Зато всё настоящее.

Оказалось, стою в осоке на противоположном берегу, а якоря со свёрнутыми канатами лежат на ахтерпике. Пришлось на вёслах возвращаться на стоянку. Все смеялись. Я устал за прошлый день и храпел так, что они решили меня отправить подальше. Шутка удалась, но могла и плохо кончиться, о чём друзья мои ночью не подумали.

Дело в том, что по Нёмде ходят не только моторные лодки, но и в реку заходят «Метеоры» – суда на подводных крыльях. В Волге мы уже встречали топляк – бревна, плавающие как надолбы, один конец у поверхности, а другой глубоко в воде. Плоты мы встречали в пути, но топляк встретили только здесь. И тому были причины – местные леспромхозы. Вечером на такое бревно налетел «Метеор», пробил днище, но успел выброситься на берег. Никто не пострадал, но всё могло быть. То ещё приключение! Так что шутка могла бы… Но повезло. Ничего не случилось.

Всё когда-то кончается. У нас закончился хлеб. Надо было идти в село километрах в 12 севернее. В ясный солнечный день пошли вверх по реке «Куздра» и «Бегущая». Правда бежать не пришлось – ветра не было. Зато были оводы злющие в изобилии и заросли осоки с протоками. Мы довольно быстро потеряли друг друга из виду и шли как в джунглях.

Для спасения от оводов приготовили колотушки с резиновыми лепестками и ими на ходу орудовали непрестанно на обеих лодках. Идём, доходим до разветвления проток в зарослях осоки, а куда идти непонятно. Идём наугад. Вдруг видим на воде битого овода. Ага! Значит, наши прошли. Так и ориентировались. Вот там, в деревне, где хлеб покупали, нам и рассказали про «Метеор».

Назад шли как-то веселее – ахтерпик был полон продуктов на дальнейшее плавание. Наконец, совершили плавание по водохранилищу и пристали в устье речки на восточном берегу. Речка была узкая и набитая топляком. Это было проблемой. Кроме того, вода была кроваво-красная. Сучьев не меряно, почти как на Рыбинке. Так и прозвали эту речку Красной рекой.

Где-то рядом явно было лесозаготовочное производство. Стояли там мы несколько дней, ходили в леспромхоз, в лес, купались. Назагорались так, что почти все пообгорали. Мой Гусаров облез ушами, которые стали пунцовыми. В деревню дальнюю ходили за сметаной, чтобы обгорелости мазать. А Юрика прозвали «Вождь Красные уши». Юра Семёнов обзавёлся седой щетиной и намёком на белую бороду.

К Пучежу мы не пошли – по берегу были сплошные лесозаготовки. Мы всё камерально на месте стоянки отметили. Приличный отчёт заготовили в черновом виде.

Когда время подошло, мы собрались и пошли в один галс с хорошим ветром к Юрьевцу, белая колокольня которого издали виднелась как маяк. Дошли до города и нырнули в залив, где был причал для теплоходов. Там и разбирались.

Гуляя в ночи по набережной, увидели катамаран наших одноклубников. Когда они подошли, то пообщались.

Приятно встретить знакомых далеко от дома. А там уже и наш теплоход пассажирский подошёл, наступило время идти водой в Горький (теперь снова Нижний Новгород). Прошли Городец, посмотрев на него издалека, потом шлюз ГЭС, и просто по Волге спустились до Горького. Там местным транспортом добрались до вокзала и стали ждать своего поезда.

Когда в Горьком мы таскали на вокзале наши большущие рюкзаки, то у Юры торчала из под капюшона штормовки выросшая за поход белая борода. Больше ничего не было видно. Согнувшись, как и мы все, он тащил упаковку от своей Мевы. Подошедшая женщина покритиковала нас:

-- Что же вы дедушку тяжести заставляете таскать на себе!

Как же Юра обиделся! Ему до статуса настоящего дедушки оставалось еще приличное количество лет.

Подготовка к НТС и защита экспедиционной темы

Пришла пора отчитываться за двухгодичные плавания на научно- техническом совете (НТС) института. Недоброжелательных слухов хватало. Начался мощный камеральный, то есть комнатный, этап экспедиции. Выделенная аудитория напоминала стапельный цех. На огромных подрамниках склеивались рабочие карты, привезенные из плаваний, на них укладывались рулоны кальки, которые в свою очередь тоже склеивались. На полотнища кальки переносилась аккуратно рабочая информация в условных знаках и экспликациях. Эта работа длилась достаточно долго, несмотря на обилие помощников. Ответственность ощущалась всеми.

Наконец карты покрыли стены аудитории. Их было четыре, по числу водохранилищ. Всё ненужное убрали, пол вычистили и расставили стулья для проведения научного совета. В назначенный для защиты проекта день набилось неимоверное количество народа. И сидели, и стояли. Откуда-то из комнат натащили дополнительных стульев. Ничего подобного институт ещё не видел. Помещение превратилось в настоящий зал для проведения совета.

Докладывали мы с Юрой поочерёдно. Обратили, что карты сделаны в масштабе для генплана, а не карт, что обеспечивало исключительную подробность по обследованным территориям и участкам. Длился наш доклад почти час, но слушали нас с исключительным вниманием. Вопросов было не очень много, но мы же всюду были и всё видели и знали. Отвечали без шпаргалок.

В прениях Николай Павлович Шеломов, выступавший как заказчик, сказал, что за два года проведена работа, на которую географическому НИИ потребовалось бы пять лет, не менее. Отозвался как о работе высокого качества. И затраченные деньги оказались использованы эффективно и с полной отдачей.

После отчёта пошли вопросы, какими силами проведена столь серьёзная работа. Ну, мы подготовили заранее планшет с фотографиями нашего флота и с техническими данными наших яхточек. И рассказали что от двух до четырёх яхточек в сумме прошли более 770 миль под парусами, из них около четверти в штормовых условиях. Были возгласы:

– Такие маленькие!

На что мы гордо отвечали:

– Мал золотник, да дорог.

Здесь заканчивается не только история нашей экспедиции по Волге и её водохранилищам. По сути, здесь завершаются серьёзные плавания на «Бегущей по волнам». Далее она остаётся как исторический факт и повод для шуток, а плавания выполняла яхта на основе спасательного плота «Жук».

Испытания «Жука»

Итак, наступила следующая эпоха. На основе спасательного 6-местного плота была построена новая каркасно-надувная двухмачтовая парусная яхта «Жук», названная в честь родного авиационного города.

Название начиналось эмблемой с курящим трубку жуком в морской фуражке.

Испытания «Жука» проходили в два этапа. Первый был клубным, на Белом озере в Косино, второй – походным на Азовском море.

Клубное испытание

Первым испытанием было довезти упаковки от подвала клуба в Жуковском на двойной телеге до электрички и погрузить всю транспортную конструкцию в последний тамбур, чтобы особо никому не мешать на остановках при входе и выходе. Мне помогали Лёша и Марина Кужелевы.

Мы успешно добрались до платформы Косино, достаточно оперативно выгрузились, и пешком по обочине длинной дороги добрались до берега, где в будущем образовался морской клубный порт. Лёша уехал домой за своим многокорпусным парусником и оставил нас собирать новое судно до утра.

Собирали долго, до ночи. Светили уличные фонари и собственные фонарики на батарейках. Когда собрали, было близко к полуночи. Ну, как было не спустить его на воду? Принесли небольшую жертву Нептуну и духам озера, плеснув водкой на нос и стаксель. Геную в темноте ставить не рискнули, мало ли что. И сдвинули на воды озера. Марина Кужелева была и ученым, и вполне бравым матросом. У неё был опыт хождения с Лешей в самые серьёзные парусные походы.

Поставив паруса, зажгли ходовые огни в корпусах с цветными зелеными и красными стёклами, слегка гребнули вёслами и пошли… Погода благоприятствовала, ветерок был умеренный, практически спокойный, но двигаться позволял. Приятно походили и заночевали в палатке на берегу. Первый рейс был успешным и в чём-то даже романтическим – ветерок, послушное судно, паруса и огни. В общем, красота.

А утром отчитались Лёше в том, как вёл себя «Жук» после принесения жертвы, и какие особенности его проявились.

У меня над столом висит картина об этом ночном рейсе.

Снимать же было невозможно, да и некому.

Морское испытание на Азовском море

Азовский этап испытательного похода изобиловал разными приключениями. К этому походу «Жук» был несколько усовершенствован и получил новые полосатые из тентовой ткани паруса с эффективными дугообразными гафелями.

Убирать такие паруса из-за кривизны гафелей было сложновато, но эффективность работы на ветру была восхитительной. Особенно когда ими управлял автор парусов сам Леша Кужелев. Это оправдало себя и на гонках, когда «Жук» смог соперничать и с более ходовитыми ПСН-10.

Началось с того, что при выходе из Дона через весьма узкий и судоходный проток вышел из строя руль. Надо было на ходу ставить новый крепёж на рулевую доску. Пришлось ткнуться носом в высокую осоку левого берега, основать якоря и достать мой чемодан с ремонтным набором. Стоя по колено в воде среди осоки, прямо на нашем надувном корпусе сверлили отверстия под новый крепёж. А за спиной в упор к нам проходит самоходная баржа «Волго-Дон». Рулевой машет нам рукой с улыбкой. Такого ремонта почти на ходу он не встречал.

Всё сделали в лучшем виде и вслед за баржей вышли в море.

Уходим левее фарватера и можем, наконец, расслабиться. Но повторяется картина как во Владимире. Нам кажется, что мы одни и нас никто не видит. Но зоркий глаз власти зорко следит за нами и здесь. Подваливает катер ГИМС с инспекторами, приходится сбросить паруса и лечь в дрейф. Нас допрашивают, не рыбачим ли мы. Говорим, что руки со шкотами не позволили бы, даже если бы хотели. Ни удочек, ни сетей или иных снастей для рыбалки у нас нет. Предъявляем документы, в том числе моё удостоверение общественного инспектора ГИМС. Инспекторы обалдевают и желают нам счастливого плавания.

Ветер лёгкий и тёплый. Задаём шкоты на стопора и движемся, не теряя из виду берега по левому борту. Фарватер остаётся где-то далеко на горизонте. Так безопаснее. Вечером температура воздуха падает и приходится одеваться в теплую одежду. Разница температур ощущается как смена времён года.

Встаём на песчаном берегу, задаём якоря и швартовы, ставим палатку, разжигаем костёр и сталкиваемся с плотной стеной летающих насекомых. Зеленых каких-то. И жуки летают, здоровенные как египетские скарабеи. Поужинали и легли спать.

Настроение какое-то невесёлое. Беляево.

Выхожу из метро, поднимаюсь в подземный переход и иду к нашему НИИ, где я работаю заведующим сектором в отделе общественных зданий. Вхожу в здание и еду на лифте до своего этажа.

Вхожу в комнату, сажусь за свой стол и вижу перед собой лицо с сухим взглядом своей начальницы, умеющей проесть тебе все, что у тебя есть. Нервы она мотала профессионально (да простит она меня за такую память!). Увидел её и расстроился. У неё в командировку не отпросишься по её же поручению. А в окно солнышко светит так ласково…

Вот сейчас лежал бы я в палатке на надувном матрасе где-нибудь на море. Волна почти не плещется. «Жук» стоял бы, уткнувшись кормой в песочек пляжа, его швартов был бы задан за колышек палатки.

У костра котелок бы стоял… чудесное отпускное утро было бы… Я поднимаю веки, открываю глаза и вижу, что…

…лежу я в палатке на матрасе, «Жук» ошвартован за колышек палатки, на песочке костёр разложен, рядом котелок стоит. Это не сон, а явь самая настоящая. А дорога в институт и начальница мне приснились – так это всё глубоко сидело у меня в печёнках.

Погода нас баловала и даже припекала как на сковородке. Но ветер был слабый и доставлял беспокойство разве что малой скоростью нашего хода.

Бывало, что шли не только днём, но и ночью, стараясь выдержать график маршрута. Сам путь наш пролегал по южному берегу Азовского моря с выходом из хутора Донского и далее на юго-запад до Ейска.

Так вот? мы в один из дней не смогли дойти до косы с пионерлагерем и продолжили путь ночью. Лавировали, но как-то слабо и неуверенно. Вахты несли, как положено на флоте. В 4 утра я встал на «собачью вахту», которую обязан нести капитан. Лёша лег спать после своей ночной вахты, а я, сделав оверштаг, приготовился обойти косу с пионерлагерем и подойти к пляжу для остановки.

Рассветает. Ветра практически нет. Туман появился. Глаза слипаются. Умываюсь, чтобы не заснуть. Вода теплая в море и не освежает совсем. Стараюсь держать курс по компасу на косу. В тумане берега почти не видно. Дремлю, умываюсь и опять задрёмываю, проверив курс на компасе.

В 8 утра я сдаю вахту. Туман рассеивается, и мы видим какой-то уж очень знакомый берег с коровниками. Что-то похожее мы проходили дня два назад. Пионерлагеря нет и в помине. Вода как зеркало, хоть брейся. Леша начинает меня упрекать в том, что я заснул на вахте и прозевал смену курса. Но на компасе-то курс тот, что был в начале моей вахты. Нас попросту снесло невидимым морским течением. И не мало, на 40 км. Мы и за день под парусами столько не проходили.

Потом, дома я прочёл в «Катерах и яхтах» про морские течения и печальные случаи с их участием на Азове. Только у Таганрога, на другом берегу. Дон гнал свои воды по середине, по стрежню в сторону Керчи. Две длинных косы по берегам часть потока останавливали и разворачивали в обратную сторону. Получалось два прибрежных водоворота, растянутых по длине на полморя. В штили прибрежное обратное течение и снесло нас со скоростью аж в 10 км/ч. Как в песне Х.Б. Врунгеля:

Порой не верится, друзья,

И все-таки бывает.

Потом, когда мы наверстали упущенное, к нам подошли две моторки с рыбаками. Они попросили, пока мы утром не ушли, посторожить их две лодки на якорях. Нам не жалко, мы утро долгое в сборах и завтраке проводим.

Через пару часов приходят на третьей лодке. Внутри – контрабанда на зависть парижским ресторанам. Осетры метровые и ещё какая-то дивная рыба. За службу нам предлагают взять рыбешки, а у нас хранить негде. Льда тоже не возим. Предложили осетра маленького, а он не в один наш котел не лезет. Лёша пробовал в канн засунуть, но и туда не вошёл.

Перед выходом Лёша почистил осетрёнка и засунул в кан, согнув. А в обед была у нас осетринная уха.

Дальше была жара под 40? и сидеть на баллонах было невозможно. Приходилось подкладывать ткань. И вот идём мы одним галсом в галфинд и радуемся жизни. А над берегом проходят подлёты вертолёты Ростовского завода. Кружат и летят вдоль берега. Вдруг один увидел нас, оранжевых на зеленоватой воде, и пошёл курсом на нас. Понятное дело, мы же из рода спасательных плотов. Может надо помощь оказать и людей принять.

Но вот тут нам стало страшно, особенно мне. Подлетит и потоком от винта вмиг положит нас на воду или опрокинет. Я достал наш белый отмашечный флаг и давай махать, чтобы не подлетал к нам близко. С силой махал и кричал. Как ни странно, отогнал его в сторону, он разглядел и флаг, и паруса, которые маскировали нас под воду. Это я учёл и потом, через много лет запрещал студентам проектировать при яхт-клубах вертолётные площадки. Весь флот вертолёты могут погубить.

На этом приключения наших испытаний не завершились.

Было наложение двух приключений. Одно с поглощением свежей кукурузы, второе с уходом от скал ночью. Если поглощение черешни и арбуза проходило без драматических последствий, то за день до финала плавания в походе на берег по своим нуждам мы набрели на кукурузное поле. Кукуруза молочной спелости там добирала свою дальнейшую спелость. Леша предложил угоститься. Угощение было вкусным и свежим. Я съел не так уж и много. Но Лёша съел этого блюда сколько смог.

Но это ему ничем не грозило. А вот меня к ночи растравило настолько, что, лавируя в море, я просто мечтал о медицинской помощи. Просто корчился от болей в животе. А ветерок уже крепчал. В облаках проглядывала луна. Я успел её зарисовать в судовом журнале.

В конце концов, боги смилостивились и послали мне облегчение, в ходе которого наступил долгожданный катарсис. Я смог полностью погрузиться в управление судном. Облегчение наступило с одной стороны, а вот потом последовательно наступила другая сторона, и тоже страшная.

Я, кажется, ссылался на роман «Тайфун», где капитан увидел чёрную тучу на чёрном же небе. У нас в первом же рейсе на «Жуке» было нечто подобное.

Отпуск подходил к концу и надо было поторапливаться в Ейск. В том походе мы шли вдоль южного берега Азовского моря. Решили идти ночью, чтобы утром отоспаться, разобрать судно и возвратиться рейсовой «Кометой» в Ростов. Сначала ночь была лунная. Выходить мористо на судовой ход мы не рискнули и пошли в лавировку на село Шабельское, на мыс Сазальник, где виднелся маяк.

Не помню почему, но мы решили, что можно пройти между берегом и маяком. Может, что-то напутали с картой. Шли курсом на мыс. Тучи полностью закрыли луну, и наступила южная ночь. Плотная мгла вокруг, только огонь маяка светит. Идём на маяк, даже мористее приняли. Думали, что до берега ещё идти и идти.

Вдруг мне померещилось что-то чёрное на чёрном. Лёша был на руле. Я говорю, что вижу ещё что-то чернее чёрного впереди по курсу. Давай, говорю от греха подальше, поворот делать и контргалс закладывать.

– К повороту! – кричу, – По-во-рооот!

«Жук» лихо развернулся, забрал ветер с другой стороны, а Леша, повернувшись говорит мне: – Еще бы чуть вперёд и нас размазало бы о скалы. Так что не только в романах такое бывает.

А дело было в том, что маяк светил во все стороны одинаково, а не только в сторону Донского фарватера. Двигаясь на его свет, мы рисковали впороться в берег. Потом мы об этом сказали капитану Ейского порта – ведь те, кто не шёл по фарватеру, в том числе и местные моторные лодки, могли при таком маяке нажить себе кучу неприятностей. В старину такой приём использовали пираты, что бы сбить с курса торговые суда, которые они собирались разграбить.

Дальше мы вышли в открытое море, взяли курс по компасу… И тут такое началось! По корме ревели валы огромной высоты. Для «Жука» метра три высотой – это уже ураган и непомерная высота волны. Пришлось убрать все паруса кроме маленького стакселя.

На каждом гребне нас раскручивало как в водовороте, руль держал на пределе. Требовалось удерживаться на курсе каждую минуту. Держали курс 240?.

Страшно, аж жуть! Если не удержать – положит и тогда… Даже не стоит говорить. Фонариком-жучком подсвечиваем компас и пытаемся держать курс. И так всю ночь. Рев как от самолёта. В воздухе брызги как от поливочной машины.

Когда стало светать, мы увидели валы от края до края. Огромные.

Ревущие, с жуткими гребнями. Розовые, как и весь небосклон (рис. 341).

И тащит нас в море, в сторону от Ейска. А руль не справляется.

– Давай бизань ставить! – кричу Лёше.

– Ты что?! В шторм парусов добавлять?

– Руль не держит. Унесёт в море. Нужно подруливающий парус поставить. Как книги учат. Рифы возьмём.

Уговорил-таки. Поставили бизань с рифами. «Жук» стал отыгрывать курс на волне и пошёл к Ейской косе.

К косе подошли, когда было уже светло. «Жук» с бизанью и стакселем слушал руля как на гонках. Косу обошли, едва не чиркнув шверцом по берегу. Резко свернули в лагуну… и по ушам ударила… тишина. Почти полная, какая- то вязкая.

Шторм рокотал где-то там, за косой. Мы подтянулись к берегу, упали на песок и крепко уснули. Это приключение закончилось.

Однако, придя в Ейск и набравшись черешни по самое не могу, мы завернули к капитану порта, чтобы подтвердить то, что мы пережили в море. Нам нужна была запись и печать для отчета в клубе. Капитан нас принял вежливо, выслушал, но не поверил. Мол, не может на Азовском море быть такого.

Мы с Лёшей стояли на своём. Тогда капитан подвёл к стене, где была выклеена карта из атласа с глубинами в масштабе 1:500. Попросил показать курс, описать ветер и обстановку и как мы мерили высоту волны. Мы показали как шли, пожаловались на круговой свет Сазальницкого маяка, объяснили как по концу и транспортиру измеряли дрейф и как по методике книги К.А. Колса «Под парусом в шторм» [21] определяли высоту волн по мачте со сбросом 1/3 высоты. В общем, сдали навигационный экзамен.

Оказалось, что мы шли по морю там, где глубина была метра 2,5-3. При нагонном ветре по закону Бернулли там и должны были образоваться валы такого вида, как мы описали. Уровень нашей грамотности капитана потряс, после чего он сделал удостоверяющую запись в моём судовом журнале и поставил печать.

– Чтобы вот мои офицеры так изучали морское дело! – произнес восхищением на прощание капитан Ейского порта.

Далее мы погрузились на корму Метеора и отбыли в Ростов-на Дону. А уж оттуда «Тихим Доном» застучали по рельсам домой.

Походы «Жука» на Онежское озеро и Обскую регату

«Жук» на Онежском озере

«Жук дважды ходил по Онежскому озеру. Это были красивые и познавательные походы. В них приобретался опыт хождения на такого рода парусниках с различными экипажами и в различных условиях.

В первом онежском походе группой шли два плота ПСН, ПСН-10 «Утюг», ПСН-6 «Жук», одна Мева и одна лодка ЛАС-3.

У меня матросом шла дочь Марина. Марина – опытный и классный матрос на нашей надувной яхте «Жук». С ней было хорошо и спокойно, хотя было ей тогда 11 лет. Мы хорошо подготовились, оснастили судно для безопасного откренивания, матроса приодели должным образом, но без мамы её отпустили со мной впервые. И она меня не подвела.

Продолжим цитаты из наших старых публикаций. Это точно мой когда-то уже опубликованный рассказ.

Итак, мы в плавании. Медвежьегорск – прекрасное место для старта: за городом лес с удобной и хорошо защищенной бухтой. Погода теплая, но серая и мокрая. Первые дни июля...

Готовимся к выходу. Мы – не новички, знаем: вещи найдут свои места только на третий день. Общественный груз, включая продовольствие, грузим на плоты. Мева и ЛАС загружаются личными вещами экипажей. Возимся долго и выходим поздно.

Но никого это не смущает – над Онегой белые ночи. Ветер слабый, загрузка полная, идем в лавировку. В сумеречной дымке обмениваемся друг с другом световыми сигналами. Их у нас два: три длинных – «Иду, все в порядке», частые короткие – «Подойти ко мне (нужна помощь)», «Стоп». Этих сигналов нам хватало для всех ситуаций. В светлое время пользовались флагом-отмашкой; чтобы подать сигнал «Стоп», иногда спускали грот.

Первую часть путешествия погода не баловала. Было холодно, периодически прокатывались грозы. Вплоть до Повенецкого залива шли в лавировку при слабых ветрах. Плоты идут легко под углом 50–55° к ветру, ЛАС и Мева – покруче. При слабых ветрах легкие лодки, естественно, подвижнее тяжело груженых плотов.

При усилении ветра до 2 баллов и выше преимущество в скорости легких судов оказывается незначительным, а когда на Меве приходится брать рифы и на озере поднимается крутая волна более 0,5 м, плоты по скорости уже ничем не уступают легким судам, превосходя их по мореходности.

Пересекаем Повенецкий залив при ветре 2–3 балла. В серой мгле слева подмигивает нам одетый в черно-белую тельняшку маяк острова Бычок. На ходу с комфортом устраиваем обед: «стол» на ПСН накрывается как в салоне каютной яхты.

Длительных штормов нам испытать не пришлось, но грозовые шквалы налетали неоднократно. Наиболее мощный встретил нас в районе полуострова Оровский. Анемометр зашкаливало. Сила ветра при порывах доходила до 8 баллов. Запалубленные носовые части плотов надежно прикрывали каюту от брызг (рис. 348).

Остальные лодки были мокрыми. На «Жуке» взяли рифы, но удержаться на курсе не удалось. Для подхода к берегу пришлось делать поворот фордевинд. К удивлению экипажа, «Жук» повернул легко. Остальные лодки шли в убежище к Оровгоре.

На «Утюге» не успели зарифиться, спустили грот и под одним стакселем пошли к месту сбора на берегу. В дальнейшем все шквалы мы встречали уже подготовившись и на курсе, ведущем к убежищу.

На волне, доходящей до 1,5 м, плоты чувствовали себя превосходно. Они шли совершенно сухие, легко управлялись, удары о волны не ощущались и ход не терялся. На длительных переходах часть экипажа на плотах могла спать на ходу.

Символическим местом окончания пути нами считались Кижи, хотя реально это была Сенная Губа. Там предстояло разобраться и перегрузиться на Комету до Петрозаводска.

Плавание выявило и слабые места плотов. На «Утюге» это оказалось крепление шверцов. Особенно беспокоили места приклейки надувного днища к баллонам: однослойная прорезиненная хлопчатобумажная ткань очень быстро начинала подгнивать. Видимо, имеет смысл этот пояс дублировать целиком. Площадь приклейки крепежных петель стоит увеличивать в 2–3 раза по сравнению со штатной, особенно в местах установки вант-путенсов.

В качестве временного пластыря при повреждении днища мы использовали двусторонние шины с резиновыми прокладками, соединяя их болтами с гайками-барашками. Удавалось достичь полной изоляции. Но, даже набрав в отсек воды, плот идет уверенно, хотя этот дополнительный вес все же чувствуется. (Ниже об этом будет сказано особо – прим. авт.)

Одним словом, мы пришли к выводу, что надувные яхты на основе плотов ПСН вполне пригодны для серьезных путешествий под парусом.

Закончив путешествие в Кижах, мы договорились с дирекцией музея о проведении в будущем экспедиций по заданию музея, к которым могут присоединиться туристы-парусники из любой точки страны. Рядом с островом Кижи планируется создать стоянку для парусных судов с необходимым оборудованием. Музей приглашает туристов принять активное участие и в создании нового парусного порта [22].

Надо признаться, что однажды мы встали у одной из деревень в заливе на якорь. Берег состоял из достаточно крупных камней. Короче говоря, к утру днище плота мы протёрли на камнях. Пришлось вытаскиваться на берег и клеиться в сырую и мрачную погоду. Чтобы просушить места склейки, пришлось набрать плоских камней и нагревать их в костре. Брать камни приходилось в рукавицах, которые по счастью у нас были с собой. Когда резина плота просыхала, мы клеились. Плот приходилось ставить на борт, опираясь мачтами на грунт. На отремонтированном таким образом «Жуке» мы дошли до Кижей и почти дотянули до Сенной губы, где предстояло разобраться и погрузиться на «Комету» до Петрозаводска.

Моя дочь Марина с 9 лет ходила в парусные походы, то с обоими родителями по Московскому морю и Селигеру, то с папой по Онежскому озеру. Она была классным и грамотным матросом, трудягой, хорошо владела правилами хорошей морской практики. Участвовала в регатах и гонках, даже больших, по Оби и Обскому морю.

Мы с ней неплохо управлялись и даже улавливали скручивание ветра вдоль берегов, чтобы идти, не меняя галса. Помню, что придя на Челмужскую косу и встав на ней лагерем, мы с Мариной пошли через лес за 5 км в Челмужи позвонить домой. В лесу я дымил на Марину своей трубкой, потому что комары не реагировали на репеллент. Дошли, увидели самую старую на Онеге деревянную церковь. Нашли почту и привели поздно вечером почтальона, дозвонились домой и радостные опять в дыму вернулись. 10 км ребенок прошагал и ничего, не ныл и не жаловался.

Когда же в Онежском походе на полдороге от Кижей до Сенной губы оторвалась подгнившая часть днища, то по папиной рекомендации Марина откренивала и одновременно писала своим ученическим почерком записи в судовой журнал, как мы терпим бедствие, и внутрь прибывает вода, как ставим деревянные шины на пробоину. Дома потом был шок у мамы и бабушки. Но это был героический рассказ об опасном приключении уже дома, в безопасной обстановке.

А ещё в том походе, когда мы шли полным ветром к острову Сосновец, Марина на дорожку с мощной леской и блесной поймала метровую щуку. Это прямо как акулу в море…

Плот аж встал, что делать было непонятно. Веслом нашим лёгким её не оглушишь. Так может и ребёнка в воду стянуть! Марина рассказала, что надеялась вытащить щуку и сохранить её в гермоупаковке от моей гитары. В конце концов, щука в борьбе с нами перекусила леску с поводком и ушла, отпустив нас для продолжения похода.

После прорыва днища стало понятно, что «Жука» надо усовершенствовать серьёзно. Что и было сделано, как описано в главе 2.

Опять Онежское озеро

Другой поход по Онежскому озеру был в составе Жуковского клуба. Матросами были два Валентина, Ковалёв 16 и Чайкин 13 лет. Там тоже нам досталось разных приключений, приятных и не очень, даже вполне волнительных. Поход этот был организован Жуковским яхт-клубом. Отряд судов состоял из тримарана Лёши Кужелева, бывшего руководителем похода, нескольких катамаранов Альбатрос и нашего «Жука-2». Плот был существенно доработан и имел надувной кильсон внутри наружной обшивки, что позволяло ходить в креном и уменьшать смачиваемую поверхность. А это увеличивало скорость. Сначала мы не придали этому особого значения, но в походе этот эффект себя проявил. На нашу самооценку он тоже повлиял.

В этом походе приключения начались с самого начала и не прекращались до самого конца.

Началось с того, что нас на вокзал поехала провожать Лёшина тёща Женя Фролова. С ней была дочка Лёши и Марины Настя. При загрузке они остались с нами в вагоне и поехали в Медвежьегорск. Мы приехали на следующий день. Когда катамараны собрали, то взяли провожающих с собой до первой стоянки южнее города. «Жук» собирался значительно дольше, но когда мы пришли на стоянку, там уже был готов ужин. Женя с Настей погрузились в нашу походную обстановку.

Это было неожиданное событие. Им тоже требовались паруса над головой. На следующий день их отвезли в Медвежьегорск и посадили на поезд в Москву. И все остались очень довольны.

Принеся жертву Нептуну шампанским, наш плот двинулся первым на юг, чтобы потом не догонять быстроходные катамараны. Погода была ветреная и мрачная. Ушли мы недалеко. Дошли до Повенецкой губы и… наш руль отказал, и нас понесло в густую осоку, за которой виднелся сосновый лес. Всё повторилось как при выходе в море из Дона. Починка руля в осоке продолжалась до темноты. Пришлось вытащить палатку и котлы и начать автономную жизнь. Искать нас никто не стал.

Днём мы собрали свои вещи, погрузили в плот и отправились догонять наших товарищей.

По нашим представлениям, нас обогнали на день два. Ветер стал попутным и мы достаточно активно продвигались к Оров-горе. Там было можно хорошо встать. Прошлый раз мы заходили в тихий залив за горой. Можно было предположить, что наши многокорпусные друзья там и встанут.

И днём и вечером мы вглядывались в горизонт, надеясь увидеть паруса или оговорённые перед походом сигналы. В вечерней дымке далеко на горизонте наблюдались какие-то вспышки света, но были это сигналы или свет буёв разобрать было невозможно.

Мы дошли уже поздно вечером до Оров-горы. В 11 вечера нам должны были дать сигнал. Но его не было. Решив, что наши ушли далеко, решили встать на южном берегу полуострова с горой, а уже потом, подготовившись, идти их догонять. Там был песчаный пляж со стороны Повенецкого залива, где мы и поставили наше судно. Поскольку очень устали, то разгружаться не стали, а улеглись в каютах «Жука». Корму вытащили на песок, а с носа задали якоря.

Выспались хорошо. Встали солнечным утром и увидели, что ветер повернул на встречный. Пытаться лавировать да ещё голодными явно не было эффективным решением. А тут ещё вылез вконец расстроенный Валя Чайкин. Он вытащил из-под борта и держал в руках мокрую новенькую кроссовку. Но она была одна. А перед походом мама купила две.

Стали выяснять, как могла пропасть ещё одна кроссовка. Оказалось, что залезая вечером в каюту, Валя поставил кроссовки рядом с «Жуком» на песок, как на коврик в спальне дома. За ночь волной плот подмыло и кроссовки смыло в озеро. Одна была рядом и нашлась, а от второй и следов не осталось.

Кроссовка утонула под Оров-горой. Расстройство было неимоверным. Мы прошли вдоль берега, но ничего не увидели. Тогда ничего не оставалось как применить биолокационный поиск, которому я был обучен. Согнули рамки из проволоки, которая была в ремнаборе, и пошли вдоль берега подальше, чтобы заложить более надежные пеленги (рис. 354).

В ходе наших трудов был установлен предполагаемый район затопления кроссовки с учетом треугольника невязок, как и положено в навигации. Место было не очень далеко от нашей якорной стоянки, но там была приличная глубина в несколько метров. Нырять вызвался Валёк Ковалёв. Он нырял дважды. В прозрачной воде на второй раз он вынырнул с кроссовкой в руках. Вот это была радость и победа! Лженаучный метод себя оправдал.

Но, чтобы догонять наших, нужно было подготовиться как следует. Кто знает, как далеко они от нас ушли. Поэтому мы поставили палатку наверху в лесу среди густых мхов. Там подготовили костёр и решили помимо дневного питания ночью встать часа в три, приготовить узбекский плов, после которого два дня можно вообще не есть, и уже сытыми отбыть в путь. А ещё была надежда на попутный ветер. Мы заметили, что на Онежском озере ветер меняет направление через день.

С плота были сняты шверцы и из них был создан камбузный стол. Всё было приготовлено так, чтобы не тратить лишнего времени. Продукты разложены, овощи настроганы. Ночью мы встали, как и хотели, и стали готовить чудесное блюдо. Запахи восточной кухни смешивались с северными лесными ароматами мха и сосен. Зирвак готовился из тушенки, пошли в дело сухофрукты и нарезанные яблоки. Даже головки чеснока, захваченные из дома, были уложены в морковно-рисовую постель в котле. Параллельно готовился чай, а кипяток использовался в плове как это и требовалось.

Когда блюдо было готово, его разложили по мискам, но есть руками не стали, ели ложками. Рис не полностью отпустили, чтобы потом дошёл до кондиции. Стоны удовольствия огласили лес. Мама дома такого не готовила. Вкус был то, что надо. И чеснок выдавливали пальцами. В предутренней мгле шло насыщение на два дня вперёд.

После плова и чая утренний выход был под всеми парусами (рис. 348). Ветер был четверть балла максимум. И здесь пригодились все нововведения, даже стеньга на бизань-мачте. Вместе со спинакером и апселем мы несли более 12 м2 парусов.

Мои матросы лежали плашмя и переваривали ночную трапезу. Обсуждался вопрос – сухофрукты сразу съесть или на потом оставить. Решили на потом оставить, больше не помещалось в животы.

Двигались спокойно в утренней туманной дымке, задав шкоты на стопора и бросив руль. «Жук» сам отстраивал курс нашего продвижения.

И только мы прошли траверс ближайшего мыса, как увидели знакомые суда. Мы не дошли до них всего метров 700. К нам подошли два катамарана со взрослыми участниками и позвавли встать с ними. Мол, пятница 13-е число. Плохая примета. Но это кому как.

Оказалось, что зайдя за гору и встав там, они выпили и забыли дать нам сигнал. Мы стояли два дня, разделённые ближайшим мысом.

Естетсвенно мы предложили им теперь уже догонять нас. Наши друзья нас сначала не узнали – многократное отражение делало нас похожими на «Крузенштерн» в тумане. Так они и подумали.

Потом, дойдя до острова Хед с лесным гребнем, мы опять встали с днёвкой, чтобы не лавировать. Мы всех обогнали, причём существенно. И не ошиблись С юга на север полным курсом шли ребята на катамаранах из московского клуба. А значит можно было нарваться на невыгодную лавировку.

Не помню, на какой остров мы перешли для хорошей стоянки потом, но помню остатки окопов и колючую проволоку в песке.

Наутро мы вышли так, чтобы схватить попутный ветер. Поставили паруса и пошли огибать остров, на котором провели ночь. Но, как только мы выскочили за оконечность острова, ударил такой фордачище, что я закричал:

«Паруса долой!» Мгновенно моя команда сбросила паруса вниз, и нас потащил по курсу шторм дикой силы. Чтобы валы метра 1,5 высотой не раскручивали нас и не поставили лагом (бортом к волне), поставили стаксель и зарифленные триселя. Так и полетели вперёд. Валы из края в край ревели неимоверно. Мы их и прозвали тогда «Ревущие Онежские».

Моих парней укачало.

– Нас тошнит, – предупредили они. – У нас морская болезнь началась. Что нам делать?

– Тошните, – разрешил я, – но на разные борта, а то опрокинет.

Так и поступили. Потом настала очередь туалетной потребности. А курс не поменяешь и до берега не дотерпят. Ну, покажите своё пренебрежение шторму, только на разные борта опять.

И мои парни уже браво сделали своё дело на оба борта. Наступило успокоение, и обсуждение, как мамам будем рассказывать о наших приключениях. Вслед за нами показались оранжевые паруса наших катамаранов, но разрыв был столь значительным, что они нас не достали.

«Жук-2» оказался достаточно ходовитым и мореходным.

На одном из Альбатросов шёл старший брат Вали Чайкина Сергей. Он старался нас подстраховывать, когда получалось. Так было, и когда мы достигли острова Сосновец. Мы и несколько катамаранов спрятались в ветровой тени этого гостеприимного острова. Ещё прошлый раз мы встали на нём с лесной стороны, но обнаружили с противоположной стороны неплохой пляж с диким горохом на склоне. В этот раз мы встали прямо на пляже. Нас было три катамарана и плот. Обосновались, дров принесли и насытились горохом.

Вот только не пришёл Леша Кужелев и катамараны с детскими экипажами. Это было волнительно. К вечеру они не пришли. Наблюдение в зрительные приборы с лесной стороны ничего не дали. Я провёл биолокационный поиск. Результаты были неопределенными. Ночь прошла в беспокойстве.

Утром я встал часов шесть и с удивлением увидел, как остров огибают пропавшие наши товарищи. Но до сих пор так и неизвестно, куда они пропали на сутки и куда ушли с прямого курса.

Следующий переход был к Кижам. За день мы спокойно дошли туда и повернули влево на остров Клименецкий. На Кижах вставать туристам не разрешалось. Остров был заповедным.

Мы шли в вечерней дымке завершающими нашу группу, когда от Кижей отошел большой серый служебный катер «Маяк» и направился к нам.

Встреча со служебным катером в заповедных водах ничего хорошего не сулила. Оставалось готовиться к абордажу и защищаться от возможных посягательств на нашу свободу. Мои матросы вытащили походные топорики и приготовились давать отпор серой махине, как вдруг из носового иллюминатора ходовой рубки высунулся мегафон. Ну, понятно что мы ждали окрика и команды лечь в дрейф.

Но над водой разнеслось сопатым металлическим голосом:

– Дорогой Михал Юрич! Позволь поприветствовать тебя на Кижской акватории. Андрей Рассушин.

Вот радости-то было! Андрей уезжал часто работать на Кижи в пожарной службе и увидел знакомые паруса прямо у себя около дома. Мы сцепились бортами в пакет, можно сказать в дружественный абордаж, и мы потащили катер к нашей стоянке своими парусами. И получилось.

Потом мы устроили праздничный ужин. А днём сходили в Андрею в гости, встав на его причале. Вот тогда мы и увидели впервые шхуну «Гангут», о чём будет рассказано в главе 5.

А потом мы пошли мимо Волкострова и его деревянной церкви на север в Великую губу, прошлись по магазинам, купили молока и хлеба и опустились ниже километров на семь. Там встали на чудесном лесном берегу. Лес располагался на крутом склоне, покрытом на удивление крупной черникой.

Я даже сидя на надувном пуфике практически не сходя с места собрал 3- литровую банку и бидон, чем удивил потом своих домашних.

А дальше надо было идти в посёлок, разбираться и на «Комете» двигать в Петрозаводск. Великая Губа предложила нам возвращение в жестокий шторм. Катамараны сумели дойти до Великой Губы, а мы не смогли. Попытка лавировать на север в шторм не дала желаемых результатов. Пришлось возвращаться назад и ночевать на земле у костра на необитаемом островке. Результат я ощущаю – ноги и спину застудил. Наутро мы посчитали свои шансы дойти до Великой губы или до Кижей и там уже грузиться. Семь километров в лавировку с учетом непрямолинейности пути будет примерно 21 км. Да еще при встречном шторме. На юг до Кижей было 18 км при попутном шторме. Итог был ясен. И мы, зарифившись, пошли в Кижи, оседлав шторм и его волны. Нас сопровождал Сергей Чайкин в одиночку на своём Альбатросе.

Что оказалось совсем удивительным, так это то, что наше тяжеловесное судно вышло рывком на режим глиссирования. Мы неслись как заправская моторка. Острова только и мелькали, проносясь назад мимо нас. Нас несло так, что раскос одного из шверцов лопнул от циклических нагрузок. Нос висел в воздухе. До Кижей долетели за три часа.

Сергей нас опередил и маневрировал вблизи пристани. Мы уже подлетали туда, когда снизу показалась идущая на полном ходу «Комета». Затормозить мы не могли.

Сергей начал метаться. Мы показали ему отмашкой, чтоб персекал путь «Комете» и уходил швартоваться.

Дело в том, что сулно на подводных крыльях должно было сбросить ход и лечь на брюхо, да ещё при встречном шторме. Нам было этого достаточно.

Мы, не снижая хода, заложили поворот в гавань и влетели туда до прихода скоростного судна. Подскочили к рыбацком причалу, и мои парни лихо ошвартовали «Жука», убрали паруса и доложили о благополучном завершении похода.

Рыбаки на берегу дивились нашей выучке и лихости. Так и у нас такое произошло впервые.

Мы устроились на дебаркадере, отдохнули, поели, а утром разобрали наши суда, упаковали их и стали поджидать подходящий теплоход. Остальное ни по расписанию, ни по возможности загрузки нас не устраивало.

Заранее было договорено, что мы встретимся здесь с Колей Андриановым, который должен был прийти на крейсерской яхте из Петрозаводска. Но какие рандеву в такую погоду.

На Кижи пришёл круизный теплоход, который шёл потом в Петрозаводск. Вот на него мы и напросились. Нам разрешили погрузиться, и мы пошли к ожидавшим нас нашим одноклубникам. Пока шли заливом, было терпимо. Мы даже в салоне распевали свои морские песни, забавляя пассажирок.

Но, выйдя в Большое Онего, мы зарывались в такие громадные волны, что их брызги долетали до рулевой рубки и верней палубы. Народ страдал от морской болезни. Наши держались молодцом.

И вдруг мы увидели встречный теплоход и двухмачтовую яхту в его ветровой тени. Она шла чуть дальше от миделя в корму под стакселем и зарифленной бизанью. Скорость хода точно равнялась скорости теплохода.

Трудно было не догадаться, кто это так нетривиально режется в шторм. Это был наш Коля Андрианов в штормовом Большом Онего.

Вот так и состоялось наше рандеву.

В Петрозаводске нас встретили наши товарищи с грузовиком и отвезли на вокзал. Всё успели для доставки домой.

Обская регата

Было время активных контактов с Толей Куликом из Новосибирска и его клубом. Тогда он ещё не готовился в кругосветку, которую впоследствии совершил. Но регаты у себя на Оби проводил. И пригласил наш клуб к себе на Обскую регату.

Отказаться было бы невежливым, а собрать в отпускной период сильную команду для ралли не удалось. Вот и собралась наша сборная из экипажей Вити Белоозерова с Юлей, Саши, с которым ходили на Онежское озеро, и нашего «Жука» с Мариной, подругой старшей дочери Наташей Скворцовой и меня. Весьма пёстрая команда.

Два дня мы ехали в поезде с частыми задержками. Наблюдали болотистые пейзажи Сибири с берёзами. В Новосибирск приехали к ночи по местному времени, успели на последнюю электричку и доехали до платформы, которую указал Витя Белоозеров. Выгрузились и на телегах поехали по тёмной тропе в лесу.

Подсвечивали налобными фонариками путь, но он высвечивался частями. Тропа стала песчаной и зыбучей. Она свернула в сторону и пошла вниз по крутому откосу. Так мы оказались на пляже со спасательной станцией. Упросили спасателей нас приютить. Они были любезны. Мы на их охраняемой территории поставили палатки и улеглись спать. Тяжелый путь проделали.

С утра стали собирать суда и к обеденному времени собрались. Необычный флот был готов. На обской глади наблюдалось несметное количество яхт, чаще всего крейсерских. Рядом в Бердске было несколько крупных яхтклубов.

У спасателей мы узнали, что находимся около Академгородка Сибирского отделения РАН и там можно доступно пообедать. К этому времени Наталья и Марина надели мини-юбки, накрасились как папуасы (это в жару-то!) и собрались отдельно ото всех уйти в город. Какая-то неуставная попытка. Этого допустить было никак нельзя.

Поэтому вся команда была выстроена для осмотра перед увольнением в город. Это разогрело любопытство спасателей, полосатые тела которых торчали в открытых окнах спасательной станции. Осмотр был произведён по полной программе вплоть до нижнего белья. После этого всем было разрешено увольнение в город, а девчонкам увольнение «на три часа по бабам» как матросам в портах. Тут наши хозяева в тельняшках чуть не вывалились из окон. Служба была вполне флотская.

Академгородок был панельным, но среди соснового леса. Среди общественных зданий выделялся ресторан «Грибок» с куполом-шляпкой, прозванный «поганкой». Там были комплексные обеды за рубль, но по набору ресторанные. Особенно хороша была окрошка и ананасный компот, который в те времена был в диковинку. Да вообще мы насладились обедом от души.

Я попросил у официантки книгу жалоб. Она сразу окрысилась и стала упираться. Вызвала руководство. Те спросили, чем мы не довольны. Ответили, что всем довольны и даже более того.

– А зачем вам книга жалоб?

– Так она же и предложений, отвечаем. – Благодарность от сборной Москвы по парусному туризму хотим написать.

Лица расправились, появились улыбки. И мы написали самые добрые слова в адрес ресторана и его персонала.

После прогулки вернулись на спасательную станцию и узнали, что с того берега приходили за нами устроители регаты. Приглашали в гоночный лагерь. Но в этот день мы уже никуда не пошли. Надо было отдохнуть перед гонками.

А Обь была прекрасна тихим вечером, успокаивающая.

А вот уже утром мы собрались, поблагодарили наших спасателей за приём и, подняв паруса, отправились в базовый гоночный лагерь. Оказалось, что он находится по ту сторону плотины ГЭС в лесном массиве с пляжем на опушке. Там уже было полно палаток и парусов с разных краёв нашей страны.

Встреча была радостной – многие были нам знакомы. Организаторы регаты показали нам предполагаемый маршрут по Оби вверх до Камня-на-Оби и назад.

Хозяева попросили меня войти в судейскую коллегию как опытного судью. Я не стал отказываться и привычным голосом провёл общее построение, новосибирцы поприветствовали всех, рассказали, как и что будет происходить в целом, упомянули про призы в разных номинациях, назвали классы и гандикап. Особых формальностей не было, как требований к дресс-коду.

А вот требования к спассредствам и спасжилетам для всех участников было объявлено обязательным несмотря на жару. На воде может произойти что угодно в любую погоду.

Потом я пригласил капитанов на совещание для объявления регламента регаты и объявления первого этапа гонки.

Судейский пост был прост и бесхитростен – небольшая мачта и разборный столик со стулом. А дальше всё как и обычно. Суда вышли на воду в предстартовую зону. Сигнал подготовительный...

Пять напряжённых минут, разгон и «Старт открыт! Всем чисто!».

И с попутным ветром все устремились по Оби. Хорошо бежим, но жара неимоверная. Баллоны и рама раскалились так, что к ним не прикоснёшься. И тогда из упаковки был вынут теневой тент, ещё ни разу не опробованный. Под ним и пошли на фордаке, почти ничего не видя. Где можно было высовывали головы и ступни ног. Так и прошли весь первый день.

Мы были заявлены вместе с Мевами в классе швертботов с пересчётом результатов по гандикапу. Гандикап подогревал настроение. Да и само это плавание было весьма комфортным.

На «Жуке» главным после меня лицом была Марина, хотя по возрасту была моложе всех. Ей было всё давно знакомо. Даже вещи в гермоупаковках быстро нашли свои места. Практически в первый же день. И на руле она себя чувствовала уверенно, что позволяло мне периодически отдыхать и расслабляться.

В первый гоночный день все прошли маршрут кучно и встали на каком-то острове. Место было тесноватое, но выбирать не приходилось. Мы даже посудить немного успели и заполнить протоколы.

В гонках на этапе вверх по Оби ничего особенного не происходило. Просто Обские просторы были похожи на волжские, широкие и живописные. Жаль, что нельзя было остановиться на этюды и поживописать там.

Путь туда закончился на пляже не доходя до Камня на Оби. Места встать хватило всем (рис. 373). Теперь после днёвки и купаний предстояло повернуть назад.

Солнце было более ласковым. Пейзажи оставались живописными, а вот ветер продолжал постоянно дуть туда же. А нам надо было обратно. Предстояла лавировка.

Как и все, мы собрались, упаковались, принайтовили на «Жуке» всё как положено. Я проверил перед стартом вроде бы всё ничего опасений не вызвало. Опять подготовительный, старт и мы пошли в первый галс. Только вот ощущение было что мы идем по ухабистой дороге. Трясет, судно всё дрожит как-то странно. Закладываем контр-галс. Опять та же история. И высоты почти не набираем в лавировке. Стал осматривать всё.

Отставать начинаем прямо на старте. Что-то не так, это точно. Нахожу, наконец. Были не заданы штерты на якоре и он свалился за борт. Забирать толком не забирал, но дно бороновал. Вот мы и тряслись от этого боронования.

Якорь был не плавучим, иначе мы бы его раньше увидели и убрали. А то на одном месте елозили и тряслись как на бесконечных ухабах.

По этому поводу потом, в Москве, Толя Харитонов изложил свой анекдот для надувников. Полностью звучит так:

– Слышали новость? Якорь изобрели! Надувной!

(Пауза, до присутствующих медленно доходит.)

Толя: – Зато лёгкий!

Дальше ещё был один эпизод с сильными эмоциями. Мы шли длинным галсом к острову, где уже встали лагерем наши соперники и товарищи по команде – Витя Белоозеров с женой Юлей. Погода портилась на глазах. Еловый остров был посередине большущего плёса.

Он уже был рядом, рукой подать. И тут ударила гроза, и боковой шквал понёс нас вправо к дальнему берегу Оби (рис. 376).

Надо отдать девчонкам должное – были немедленно взяты рифы и положена на корпус генуя. Маринка взялась за румпель, Наталья стала откренивать, а мне ничего не оставалось, как лечь отдыхать в носовом кубрике. Нам предстояло ещё идти по ветру часа два как минимум.

Саша на своей надувнухе нас не бросил и пошёл тем же курсом, кинув с кормы длинный конец для большей устойчивости на курсе.

Любопытный эффект – когда видишь волны с борта, то они кажутся огромными и свирепыми, а когда изнутри в иллюминатор, то эффект как в телевизоре. Они большие, но не страшные, просто ритмично катящиеся за бортом.

К экипажу не было претензий. Девчонки грамотно вели судно с попутным штормом сумасшедшей силы. Молнии били в воду вдали от нас, хотя мы приспустили шверцы так, чтобы раскосы были в воде и при ударе в мачту сработал бы громоотвод. Даже намёков на страх или панику не было. «Жука» вели бравые морячки.

На лесистом берегу мы вытащили «Жука» на берег, заякорили, убрали паруса, поставили палатку и пошли за дровами. Бензин для примуса пошёл на розжиг мокрых дров. Отогрелись, просушились как могли и залегли спать. Завтра надо было догонять всех и пытаться дойти до Бердска.

Мы шли ещё сутки. Ночью зажгли ходовые огни – рядом был судовой ход, и по нему было достаточно активное движение. Вдали мелькали огни поселения, и не одного. Которые огни принадлежали Бердску, и карта с компАсом не могли определённо сказать.

Как всегда красивый рассвет ясности почти не прибавил.

Позавтракали на ходу и стали держаться ближе к правому берегу. Так и увидели лагерь с мачтами, где нас встретили дружественно горячим чаем.

Дальше провели закрытие регаты, вручили призы (нам – «За волю к победе и штормовое мужество») и двинулись, кто в Бердск по магазинам, а кто прямо в Академгородок на разборку. Разбирались в лесу в приятной обстановке.

Потом был Новосибирск и его картинная галерея, где я организовал перевешивание подлинников Рериха и Куинджи так, чтоб лунный свет на них находился в контражуре. Чем и был горд.

Наши паруса над головой нас не подвели и показали, что «Жук» способен устоять в крутейший шторм.

Сейчас Марина – взрослая дама, но когда мы вспоминаем те события, то улыбаемся друг другу как члены одного парусного экипажа.

P.S. По ходу написания книги я получил несколько материалов по парусным путешествиям с элементами необычного, в которых я сам не участвовал. По этому они помещены в приложения. Приложение 7 про путешествие на Каспий Коли Андрианова на катамаране «Сталкер». Приложение 8 про Наталью Корневу и плапвание под её командованием. Редакцию авторов не меняю и привожу в том виде, в котором их получил.

Всё, что здесь описано выглядит как фантастический приключенческий роман. Но фантастики в этом не было совсем, хотя приключения были такими как здесь они представлены. Такая вот была самая настоящая жизнь.

Глава 3 (окончание) БОЛЬШИЕ ПАРУСНИКИ

ОТ КАТТИ САРК ДО СЕДОВА

И ОТДЕЛЬНЫЕ НЕОБЫКНОВЕННЫЕ СОБЫТИЯ

Великобритания и мы. Что нас связало тогда

Яхтенная линия от Нади

После школы моя старшая дочь Надя поступила в педагогический институт на факультет английского языка. На преддипломной практике она оказалась в Лондоне, где её приглядела для своего сына будущая свекровь Мэри. После его окончания, её отец, то есть я, занимавшийся историей Русской Америки, отправил дочь в США переводчицей. Туда за ней приехал Робин Колборн и увёз в Великобританию, где она вышла за него замуж.

С этого момента она становится Надей Колборн, а ветвь, идущая от неё, перестаёт быть ветвью Лимонад и становится ветвью Колборн. Она работала в фирме British Gas менеджером достаточно высокого класса, вела крупные международные проекты. В то время она – пышка, но активно участвует в 2003 году даже в парусных гонках в команде своей фирмы.

В 1996 году, когда я побывал впервые у наших английских сватов, мы там делились рассказами о своём происхождении, о родственниках. Оказалось, что наши семьи во много похожи – Джим Колборн, как и мои родители, был авиационным инженером, а моя жена Валя, как и Мэри - учительницы. Мы все любили ходить на яхтах. Я в один приезд Валя – в другой. Такую возможность нам предоставил Джим в Чичестерской бухте, на берегу которой был их с Мэри дом в Эмсмусе. В британских водах ходили под оранжевыми парусами над головой.

Прежде чем выйти на воду, я сравнил английские правила с нашими, убедился в их идентичности и пошёл, взявшись за румпель грамотным человеком.

В бухте была особенность, к которой я никак не мог привыкнуть и приноровиться при управлении швертботом. Это были приливы и отливы, чередовавшиеся каждые 12 часов. На островках обитали лебеди, а лодки ложились на донный грунт, рядом со своими якорями (рис. 3.5.3).

Когда же вода прибывала, то у меня возникали проблемы с лавировкой: никак точно не мог запомнить, где были мели. В самый ненужный момент шверт упирался в донный грунт, и лодка останавливалась. Шверт был кинжального типа и сам не убирался при навале на мель. А так очень приятно было пройтись под парусами в их английских водах. Важно было вовремя вернуться домой с учетом потерь времени на лавировке.

Английские бабушки-яхтсменки

Надо сказать, что меня удивила в Англии вежливость водителей. Они готовы всегда пропустить нуждающегося в переходе дороги, помашут рукой и скажут улыбаясь «чииз». Примерно похожее и на воде: рулевой пропустит нуждающегося в преимуществе на ветре или большая яхта по правилам всегда уступит дорогу маленькой яхте по правилу правого галса.

Это правило гласит, что при сближении курсов или их пересечении яхта, которой ветер задувает в левый борт, должна уступить дорогу яхте, которой ветер дует в правый борт. То есть яхта, идущая левым галсом уступает дорогу яхте, идущей правым галсом. Даже окрик такой есть предупредительный: «Правый галс!»

Так вот, мы идем назад к дому в лавировку против ветра. Зигзаги выполняем на курсе, чтобы эффективнее дойти. Остро к ветру и близко к берегу справа идём правым галсом.

Смотрю – издали на меня несутся левым галсом два краснодерёвых бота. На каждом высоченном, по сравнении с нашими борту каждого из ботов сидит нечто сухопарое женского рода в темных очках. Мечтательно смотрит далеко в точку на горизонте и кайфует. А нас к каменистом урезу воды прижимает.

– Starboard tuck, – кричу, что означает «правый галс». В ответ ноль внимания, фунт презрения.

Спрашиваю Джима:

– А что, у вас правило правого галса не действует здесь?

– Почему, – отвечает он, – действует. – Но лучше поменять галс и пропустить их. А что делать? Так и приходится. Делаем поворот и пытаемся как-то выбраться из неудобной ситуации уже на левом галсе, теряя своё законное право дороги.

В это время боты поравнялись с нами и оказалось, что ими управляют две древних старушенции, но яхтсменки. У нас я такого не видел. Наша Нелли Дорошенко, пересекавшая на Меве Аральское море, по сравнению с ними была ещё ягодка. Возможно, что эти старые грымзы когда-то в молодости и читали правила, но сейчас они ничего не видели и не слышали. Они просто балдели. От охватившей меня злости на них, я не сподвигнулся на приветствие и «чииз».

До отлива мы всё же успели вернуться, но уже в упор.

Эта история совершенно неожиданно пересеклась ещё с одной поучительной историей, но уже нашей отечественной. Она касалась Олега Павловича Ванденко, херсонца, ставшего одним из самых легендарных парусных капитанов ХХ века. Его пути персеклись с путями моего лениградсого товарища по Парусному берегу Лёшей Николаевым, классным парусником, приезжавшим на берег со своей красавицей-женой Ларисой. Они иногда помогали мне в судействе, а попутно баловали меня вкусностями и рассказами.

В ХХ веке у нас самым известным учебным парусным судном был «Товарищ».

Его капитаном был Олег Павлович Ванденко, фанат паруса и человек с духом яхтсмена. Он принял барк еще в 1968 году уже не новым судном, но друг другу они принесли немеркнущую славу.

В 1974 году на старте «Операции Парус» курсанты Олега Павловича первыми поставили паруса, и до старта ещё стали вырываться вперёд. Но самое интересное произошло на старте. Он так рассчитал время движения барка, словно это был лёгкий швертбот. В момент, когда грянул из пушки стартовый выстрел, нок бушприта пересёк без фальстарта стартовый створ, как яхта на регате. Эту гонку он выиграл с отрывом от ближайшего соперника на 16 часов.

Спустя много лет капитан О.П. Ванденко принял новый корабль «Мир» польской постройки (рис. 387), на котором тоже ходил в гонки «Операции Парус».

На одну из таких операций со своим яхтенным экипажем ходил и Леша Николаев. По его рассказу была жара и несильный ветер. Они шли под гротом и широченным генуэзским стакселем правым галсом.

Команда в каюте совсем разморилась и задремала, а Лёша кемарил в тени парусов на корме яхты. Вдруг над головой проревело три длинных басовых гудка крупного судна. Лёша встрепенулся и мигом высунулся к борту. Зрелище его ошеломило: на него левым галсом шёл огромный парусный корабль «Мир».

Дав сигнал, «Мир» повернул под корму яхте, имевшей формально право дороги, пропуская её вперёд. В этом был весь Олег Павлович. Лёша с восторгом рассказывал мне эту историю, отметив, что курсанты высыпали на борт и приветствовали шумно и весело нашу яхту.

Это вам не английские полуслепые бабульки.

Потом была ещё одна яхтенная история в том же английском Эмсмусе. Надин свёкор Джим, нагуляв меня по окрестным маринам и яхт-клубам, по парусным и лодочным мастерским, передал меня в руки своей жены Мэри, с которой мы пошли в выходной погулять по причалам.

Там я увидел ещё одну необычную картину, делающую честь всем английским бабушкам.

Мы были на причале, когда там ошвартовался большущий двухмачтовый опять же краснодерёвый бот. Два молодых паренька лет 16-20, чётко закрепив на кнехтах швартовы, бросили бот беспризорным и куда-то стали удаляться.

– Это не опасно – оставлять судно без присмотра? – спросил я Мэри.

– Да нет, – ответила она, – они сейчас, видимо, вернутся.

Дальнейшее повергло меня в шок. На берег вкатился чёрный лимузин. Мальчики ловко открыли дверь и всунулись в салон. Через полминуты они высунулись, скрестили руки креслом и на этом кресле вынесли древнюю бабушку примерно времён Чарльза Диккенса.

Внешне она очень походила на нашу Шапокляк, возраста она мне показалась не менее 90-летнего. И одета была именно так, как Шапокляк. [23]

Вот это древнее чудо мальчики донесли до бота и аккуратно усадили на банку у бизань-мачты, на место рулевого. У бота был штурвал, чем-то он мне напомнил мою подросшую «Бегушку».

Я рисую именно так, как видел, ничего стараясь не исказить. Посадив бабулю, они резво бросились к кнехтам и сняли долой швартовы. Аккуратно основав носовой и кормовой шватровы в бухты, по моим представлениям они должны были прыгнуть в кокпит к бабушке… Но они просто бросили туда швартовы, помахали бабушке рукой и сказали по обычаю «чииз». С этим оттолкнули бот от причала, и Шапокляк устремилась в одиночное плавание. Она видно была богатой дамой, даже очень.

Такой сюжет был круче того, что придумал Эдуард Успенский.

Английским бабушкам, не всем, конечно, но можно позавидовать.

Джон Девис и мой внук Миша. Связь с «Юноной»

Здесь придётся забежать вперёд и объяснить кое-что, что потом будет представлено в заключительной главе.

Где-то году в 1987-88 я написал живописную серию «Юнона» и «Авось» по поэме Андрея Вознесенского «Авось». И сразу же погрузился в историю Русской Америки. Для работы на праздновании одного из юбилеев в Русской Америке отправил дочь Надю переводчицей в Ситку. Остальное вы уже знаете из начала этого раздела.

В мой второй визит к дочери в Англию она познакомила меня со своим другом из Ситки – крупнейшим аляскинским предпринимателем гостиничного бизнеса Джоном Девисом. Он тогда выполнял функции мэра Ситки.

Джон – личность примечательная. Он – участник французского Сопротивления. На свои средства он помогает развитию исторического музея в Ситке. вложил много сил в его создание. Ему автор обязан интереснейшими материалами по истории Русской Америки

Надя с ним познакомилась во время первого своего пребывания в Америке.

Наше взаимопонимание наступило в саду у Нади, где мы сидели и курили. Я много лет увлекался росписью морской гальки и камней, разбросанных по берегу. Для своих работ я собрал камни на пляже Пролива, именуемого Английским каналом. Один из них, довольно крупный, я расписал акварелью прямо на его глазах минут за пятнадцать. На нём я сделал сюжет с акварели Ю.Ф. Лисянского с панорамой Ситки и «Невой». Джон узнал свой город и корабль. Я ему этот камень подарил. В саду рассказывал Джону, как постигал историю Русской Америки и сколь это интересует моих друзей.

Мы провели вместе несколько приятных дней. Расставаясь, Джон попросил меня сделать копии с моих картин для него. Вернувшись, я сделал четыре картины небольшого формата, чтобы их было проще пересылать. Их, без рам, через Надю скоростной почтой удалось передать в Ситку. И много лет мы по праздникам обменивались посланиями.

Я очень гордился, когда в почтовом ящике к празднику находил конверт с обратным адресом «Ситка, Аляска, США». По моей просьбе Джон прислал мне фото макета Новоархангельской крепости – места, где когда-то был построен «Авось» (см. рис.646). Я получил от Джона книги в подарок, где в частности есть и рисунок (см. илл.1.16) постройки легендарного тендера.

Во время своего визита в Великобританию Джон устраивал моему старшему внуку всякие поездки и развлечения.

В этом веке Джон был уже джентльменом очень преклонного возраста, болезни его одолевали, и я старался не докучать ему особенно своей персоной. Но через Надю мы всё-таки изредка обменивались приветами, а в Рождество – поздравительными письмами и открытками.

Баржи и их шверцы

Эти баржи в Англии называют темзинскими. Их, как ни странно, я видел немало. Есть небольшие, но есть и огромные

Парусная баржа на Темзе - это тип коммерческого парусного судна, когда-то распространенного на реке Темзе в Лондоне. Плоскодонные баржи с небольшой осадкой и подветренными бортами были идеально приспособлены к устью Темзы с ее мелководьем и узкими притоками. Более крупные баржи были мореходными судами и были самым большим парусным судном, которым могли управлять всего два человека. Средний размер составлял около 120 тонн, и они несли 4200 квадратных футов холщовых парусов с шестью рабочими парусами. Грот имел свободную опору, устанавливался с помощью шпринта и при необходимости крепился к мачте. Он крепится к барже, как и фок-мачта; они не требуют никакого внимания при лавировании... [24]

Может, есть и такие, но те, что видел я, имели не свободно опёртые мачты, а мачты с полным стоячим такелажем. Паруса окрашены железным суриком. Белые паруса ставятся редко, чаще это стаксели.

Главная особенность, обращающая на себя внимание, это огромные шверцы. Для мелкосидящих судов это осталось актуальным. Мы тоже ходим со шверцами и имеем достаточно совершенные их конструкции.

Английский консерватизм для нас сослужил хорошую службу – мы вживую можем познакомиться с судами давно ушедших времён.

Мы и Дрейки

Как-то в ходе наших бесед я упомянул, что в детстве увлекался пиратской романтикой, а моим кумиром был не выдуманный Стивенсоном Флинт, а реальный пират и бравый морской офицер Френсис Дрейк. И тут мне открылось такое, от чего я и сейчас замираю, уверовав в перст судьбы.

– У нас страна маленькая, сказала тогда Мэри – мы все в конечном итоге становимся родственниками. Я вот потомок сэра Френсиса Дрейка в 16-м поколении. Поскольку мы стали сватами, то вы, Михаил, стали теперь свояком нашего дальнего предка.

Вот это был сюрприз! Наш парусный турист породнился с известным английским пиратом. Потом в нашем клубе мои друзья долго восхищённо смеялись и ёрничали по этому поводу.

Но, так или иначе, а сэр Френсис становится одним из стволов нашего родового древа и одним из древнейших основателей клана по одной из ветвей. Поэтому справедливо будет здесь о нём упомянуть.

Материал заимствован в Википедии, но это не меняет сути дела.

Сэр Фрэнсис Дрейк родился 13 июля 1540 г. Отец его Эдмунд Дрейк. Состоял в браке дважды с Мэри Ньюман (1569-1581 гг.) и Элизабет Сиденхам (1585-1596 гг.),

Сэр Фрэнсис Дрейк (англ. Francis Drake; около 1540 – 28 января 1596) – английский капитан, капер, военно-морской офицер и исследователь.

Дрейк наиболее известен вторым после Магеллана кругосветным плаванием (1577–1580), совершённым в рамках одной из каперских экспедиций, когда он вторгся в Тихий океан, бывший зоной исключительных интересов Испании, и сделал от имени Англии территориальную заявку на область под названием Новый Альбион (современный штат Калифорния). Его экспедиция положила начало регулярным конфликтам с испанцами на западном побережье Америки, которое дотоле было мало известно европейским мореплавателям.

После плавания в 1581 году королева Англии Елизавета I возвела Дрейка в рыцарское достоинство прямо на борту «Золотой лани» в Детфорде.

В том же году он был назначен мэром Плимута. В качестве вице- адмирала Дрейк был заместителем командующего английским флотом в победоносной битве против Непобедимой армады в 1588 году.

После неудачной атаки Сан-Хуана он умер от дизентерии в январе 1596 года. Умер сэр Фрэнсис Дрейк совсем не старым человеком 27 января 1596 года 55 лет от роду в Портобело, Панама.

Ни Робин и Стивен (первый муж Нади и его брат), ни мои внуки Миша и Филипп не проявили и не проявляют к этому родству никакого интереса, хотя именно они потомки сэра Френсиса в 17-м и 18-м коленах их английского рода.

А я не мог не проявить своё почтение к этому факту абсолютно реальной судьбы и истории. Это я выразил в своих картинах, посвященных этому выдающемуся человеку и его кораблю «Золотая лань».

Моя старшая дочь Надя свозила меня тогда в Вестминстерское аббатство, где в галерее находится памятная доска на могильной нише адмирала Дрейка. Там я поклонился ему, великому моряку и исследователю, впервые обогнувшему коварный южный мыс по проливу, теперь носящему его имя. К этому можно относиться как угодно, но я благодарен Мэри – Надиной свекрови – и судьбе за всё это.

Клипер «Катти Сарк»

Будет несправедливым не сказать о том, что в тот же день Надя отвезла меня с моим старшим внуком Мишей на «Катти Сарк» («обрезанная рубашка», так звали ведьму, украсившую собой нос клипера). Клипер – единственный сохранившийся из всех клиперов. Он был найден в заброшенном состоянии и потом был отреставрирован. Большое счастье, что он вообще сохранился – это ведь всемирная морская история!

Это было в Гринвиче. Клипер (первый крупный парусник, который я смог посетить и увидеть в натуре) меня сразил своим масштабом и устройством.

По размерам он зрительно был близок к линкору «Виктори», как я потом мог понять. Но на линкоре была команда в 800 человек, а на клипере всего 20.

Мы постояли за штурвалом на верхней палубе, спустились вниз, и там, на корме был киоск. В нём продавались медные и бронзовые сувениры – сам маленький клипер, пушки, и что-то ещё корабельное, по-моему, штурвальчики. А ещё были бумажные пакетики с надписью «Катти Сарк» и «Гринвич».

Я накупил всех этих сувениров штук 10. Осенью на регате, проходившей по настоянию Правительства Москвы в Измайлово, на Серебрянных прудах, эти призы были разыграны как «Призы Катти Сарк». Надобно знать, что кубок Катти Сарк - самый почётный приз для крупных парусников, чаще всего учебных. Мои клубные друзья не могли ожидать таких призов. Они принимали их со слезами на глазах. Это было трогательное парусное событие.

К великому огорчению, несколько лет назад клипер сгорел. Потом был восстановлен и обнесён музейным прозрачным павильоном. Я его таким не видел, но я–то застал аутентичное судно. И это сохранил в своей памяти.

В то время, как мы были в Гринвиче, там стояла на кильблоках яхта Френсиса Чичестера «Джипси Мот», на которой он совершил кругосветное одиночное путешествие и вылечил океанскими ветрами рак лёгких. Я не мог не посетить реликвийную яхту. И был на ней один. Внутри в каюте висел желтый непромокаемый плащ Чичестера. Он, не был по моей большой фигуре, но в один его рукав я все-таки влез. Очень хотелось прикоснуться хотя бы так к великому мореплавателю.

Это место стало частью росписи в квартире моей младшей дочери Марины как напоминание о её сестре Наде. Сейчас Джипси Мот нет в Гринвиче, её продало лондонское правительство частному владельцу. А на стене в холле Марининой квартиры всё, как было тогда.

Линейный корабль «Виктори» 400-летнего возраста

Побывал я на «Виктори». Своей грандиозностью корабль напоминал парусный готический собор. Это был второй огромный парусник, на котором мне довелось побывать. Даже глядя на снасти, все предыдущие парусные знания просто меркли. Здесь мало что стоит говорить. Это надо было видеть и благоговеть.

Громадный линейный корабль построен в 1705 году. Ныне стоит в сухом доке в Портсмуте и не списан, а является флагманом британского военно-морского флота. Поддерживается в рабочем состоянии постоянными реставрациями и ремонтами. Я лично застал такой – замену части обшивки. Масшабно. Впечатляет.

Поразила и величина бушприта – его длина примерно равна высоте девятиэтажного дома. А носовая фигура имеет высоту в два человеческих роста, не менее. Соответственно и становой якорь.

Корма лишь немного скруглённая в плане, а пристройках юта к бортам находятся гальюны и другие санузлы высших офицеров (рис. 408).

Главный вход ведёт на второй твиндек – орудийную палубу. Он скромен по размеру, но достаточно пышен по убранству. Дверь маленькая и низкая, поэтому на верхней панели косяка написано «Берегите вашу голову». Этот приём я использовал при создании декора входа дома, где жил на Волге в селе Решма.

Вблизи это нечто громадное и невероятное. Сколько всего предусмотрено. Палубы и орудия демонстрируют свирепую мощь британского флота и его флагмана. Чувствуется, что попал не в музей, а на корабль, на котором несут службу достойнейшим образом и офицеры, и корабельные мастера.

Посмотрите сами. А когда находишься там лично, возникает ощущение какого-то неимоверного корабельного торжества.

Учитывая древность корабля, поражает многое – замковые пушки, способность корпуса противостоять орудийному огню, обеспечение всех мест на корабле, камбузы, посуда, да буквально всё. Кают в нашем понимании у офицеров и даже адмиралов нет, они спят в бортовых нишах-шпациях. Кто на рундуках, а кто в гробах. Таков обычай – легче хоронить убитых и доставлять на берег. Офицеры флота работают и экскурсоводами – штатским быть на боевом корабле не положено.

А вот линьками меня было не удивить – Валёк на «Гангуте» сплёл такие же, как были на «Виктори». Об этом я и рассказал офицеру – гиду. Он был изумлен и выдохнул такую фразу, которой я горжусь и сейчас: «Russian officer is the original officer!» – Русский офицер – настоящий офицер!

Но более всего удивил калибр орудий нижней палубы. Понять его можно было, увидев пирамиду ядер – они были такими же, как у Царь-пушки у нас в Кремле.

Многое хотелось унести в памяти. Поэтому я присматривался к каждой детали, и особенно к конструкциям корпуса и их отделке. Понятно, что меня ждут корабельные стилизации в архитектуре. А это требует досконального знания парусной корабельной архитектуры.

Межпалубные пространства завораживали своей организацией и насыщенностью имуществом, снабжением и дельными вещами. И как оказалось, это предстояло воссоздать не один раз.

Чтобы не забыть основное, я увёз собой проспект с заголовком «Её Величества корабль «Виктори» (Победа). Недавно понял, что это ещё одна линия судьбы и её особый знак.

Возможно, это смешно, но яхту моего коллеги и литературного друга капитана Христофора Бонифатьевича Врунгеля звали тоже «Победа». И лишь когда она вросла в грунт и при рывке оторвались две первые буквы названия, она стала «Бедой». Так что «как вы судно назовёте, так оно и поплывёт!»

Конференция на «Седове»

Я никак не мог ожидать, что судьба позволит мне оказаться на самом крупном паруснике мира барке «Седов». Это произошло в 2002 году, почти сразу после освобождения судна из-под ареста во Франции, где «Седов» собирался участвовать в международном морском празднике «Брест-2000».

Я вернулся с лекций, проводимых в Петербурге в Александро-Невской лавре. Не успел переступить порог квартиры, как звонит моя коллега по академии учёная дама и певица Любовь Сергеевна Гордина, которая в моих сказках фигурировала как тётя Любовь, и требует чтобы я немедленно брал билет опять в Питер и ехал с важным докладом от академии по проблемем энергоинформационного благополучия. Мои уговоры, что я только что приехал оттуда же не действовали. Что заработанные лекционным трудом за неделю деньги улетят в топку тепловоза тоже не возымели сочувствия. Любовь человек решительный.

– Я для тебя «Седов» из Кронштадта пригнала, – заявила тетя Любовь.

Уж как её удалось провернуть такую операцию, не мог и рассказать, толком не знал. Через какие-то ученые и межуниверситетские связи, похоже.

Оказалось – не совсем. По моей просьбе она написала свои воспоминания, за что я ей очень благодарен:

«Седов» был нам дан из-за моего знакомого, которого я с тех пор больше не встречала и даже забыла как его зовут. Фактически это была его плата за

«Крузенштерн», куда он попал, а моя команда нет. Причем, как сказали мне потом, это его «заслуга». Нехорошим человеком оказался.

Мои воспоминания о событии на барке «Седов» не столь обширны, как у моего давнего друга (еще с прошлого века!) Михаила Лимонада. Ведь мне пришлось быть «закоперщиком» – организатором, начиная с доставки в морской порт северной столицы из Кронштадта этого парусника, и заканчивая финальным ужином после конференции. Но все по порядку.

Год 2002 особый в моей биографии, поскольку я готовилась посетить саммит ООН по устойчивому развитию, что был намечен в ЮАР (Йоханнесбург) на конец августа этого года. Обсуждая с коллегами тему моего выступления, вдруг неожиданно возникло предложение «обкатать» доклады на конференциях и, собрав самые важные предложения включить их в доклад. В это же время (как то так сложилось, я же упомянула, что 2002 года для меня был необычным) я поднимала волну по организации кругосветного путешествия, посвященного 60-летию Победы в Великой Отечественной Войне, на одном из парусников, принадлежавших, почему-то министерству сельского хозяйства.

Естественно, я вошла в оргкомитет кругосветки, и начались мои знакомства с морской «братией». И, когда возник вопрос об «обкатке» доклада в ЮАР, неожиданно прозвучало предложение сделать такую конференцию в Питере, на барке «Седов». Видимо руководство кругосветкой вдохновило название конференции: «Перспективы сохранения и развития цивилизации».

На удивление всем, работа по организации мероприятия пошла очень быстро и слаженно, а участники конференции-ученые, политики, общественные деятели принимали предложения без всяких раздумий, хотя никто и не собирался поддерживать материально этот форум. Сожалею, что мои воспоминания остались только в голове, а все материалы конференции покоились в старом компе, который давно уже утилизирован и не было возможности извлечь их оттуда. Видимо о таких событиях стоит делать какие- то хотя бы небольшие заметки, причем от руки, шариковой ручкой. Конференция прошла бурно, со спорами и несогласиями со стороны ортодоксальных ученых. Но при этом, основная когорта ученых-единомышленников, включая А.Акимова, М.Лимонада, Т.Базылеву, а также поддержавших наши идеи заочно, знаменитый на весь мир ученый-ноосферолог В.Казначеев; представитель Ноосферной Духовно-Экологической Ассамблеи Мира (НДЭАМ) в Нью-Йорке София Бланк; представитель НДЭАМ в Канаде Е.Дудина и многие другие выступили за озвучивание ноосферной идеи сохранения и развития цивилизации, альтернативы который как видим, два десятилетия спустя, не имеется.

С гордостью хочу с вами поделиться, что впервые эта идея прозвучало именно на барке «Седов». В мои планы входило также провести радиомост с Нью-Йорком прямо с барка, но, к сожалению, по техническим причинам нам это не удалось. Пришлось связываться с Америкой из гостиницы, что находилась недалеко от порта.

Не буду подробно рассказывать о впечатлении, которое произвел на меня «Седов», но помню, что я поняла тогда: такое событие может произойти один раз в жизни! Меня удивляло все: и мощные мачты парусника и сами паруса и штурвал (мне даже позволили подержаться за него, о чем свидетельствует фото!). И даже спустя много лет после этого события для меня не пустой звук: кубрик, кают-компания, капитан, «салага» и прочие определения, услышав которые в моей памяти сразу всплывает красавец барк «Седов»!!!.

И вот надо опять ехать. Маятником туда-обратно…

Это был единственный мой шанс оказаться на самом крупном парусном судне в мире. Пусть и не в плавании, а просто на его борту. Взял на заработанные деньги новый билет и поехал хоть под реями постоять. Меня ожидал «Седов» (рис. 418).

Приехали мы на Васильевский остров, дошли от метро до морского вокзала (рис. 419), вошли в вокзал, ещё пустой – навигация не начиналась, был самый конец апреля. А вот выйти из него на причал не смогли. Ту часть людей, которую заявляла вдогонку Люба, не успели оформить пограничники. Началась сумасшедшая междугородняя история с оформлением. Те, кого оформили, были на борту и их накормили обедом, а нас, оставшихся, некому было кормить. Сбегали в город за пирожками, кофе в термосах нашёлся. Сидели и ждали.

Наконец, пограничники нас пропустили, и мы оказались у трапа с горбатыми ступенями. Поднялись, даже обычные мои боли в спине и в ногах стали проходить. На вопрос вахтенного, что бы мы хотели в первую очередь, я ответил, что нас надо накормить. И первое подпалубное помещение, которое мы посетили, был камбуз и матросская столовая (рис. 420). И тогда всё стало становиться на свои места.

Затем некоторе время нам показывали рангоут и паруса. Чтобы ощутить их масштаб нужно побывать на палубе лично (рис. 414).

Нижний уровень мачт близок к колоннам Большого театра. Остальное пропорционально.

Затем на некоторе время нам показали рангоут и паруса. Чтобы ощутить их масштаб нужно побывать на палубе лично (рис. 421).

Нижний уровень мачт близок к колоннам Большого театра. Остальное пропорционально.

Во время обеда в помещении кают-компании для гостей мне пришлось сделать замечание своим сухопутным ученым коллегам по поводу порядка приглашения в кают-компанию капитана и дежурного офицера до начала стола. Это обязательный обычай.

Не пригласить – значит объявить нечто вроде импичмента. Как минимум обидеть. Откуда это было знать сухопутным?

Любовь, взяв инициативу в свои руки, естественным образом проявила в этом вопросе бестактность. Мог немедленно возникнуть скандал. Да и неприлично было быть такими невежливыми по отношению к доброжелательным хозяевам.

Это был первый мой флотский этический шаг. Шаг важный и нужный, ибо нужно знать и соблюдать правила флотского этикета, ступив на такой борт .

Но самое сильное воспоминание это человек, ставший символом знаменитого барка – Александр Константинович Михайлов. Мы познакомились с ним на верхней палубе, когда я вышел туда после обеда покурить свою трубку.

Как-то неловко я себя чувствовал в своей сухопутной одежде. ожалел, что не догадался взять собой тельняшку.

Рядом со мной стоял бородатый человек в рабочей морской одежде и приветливо мне улыбался.

В это время на палубе в беспорядке появились маленькие кадеты в матросской форме и бросились врассыпную по огромному судну. Мой второй этический шаг был, наверное, менее тактичным. Ну, я не утерпел и высказался:

– Что же у вас по учебному судну бегают курсанты, не соблюдая устав?! У нас и на шхуне «Гангут» и даже в морском детском клубе порядок движения незыблем, как и положено на корабле.

– Да простить их пока стоит, – сказал стоящий со мной пожилой проветренный всеми ветрами бородатый моряк, – не моряки ещё, «караси».

Честно говоря, о «салагах» я знал, а вот про «карасей» слышал впервые.

Хотя смысл был понятен – и те, и те – мелкие рыбёшки.

Тут мы и познакомились, благодаря проявленным хотя бы и небольшим знаниям меня признали коллегой на таком паруснике. Со мной рядом был человек-легенда парусного флота – Александр Константинович Михайлов.

– Константиныч, – представился он.

– Юрьич, – представился я.

Он позволил мне докурить и повёл в гости в служебную зону, где жил штатный экипаж. В этот день мой доклад отложили на завтра, так что я был свободен.

Но какой вечер мы провели в каюте матросов! Какими сведениями обменялись! История в целом известна.

Построенный в 1921 году на крупповских верфях в Киле (Германия) для компании F.A. Vinnen & Co под именем Magdalena Vinnen четырехмачтовый барк водоизмещением более 3 тыс. т и длиной 100,22 м был продан в 1936 году компании Norddeutscher Lloyd и ходил в Австралию под именем Kommodore Johnsen. В 1945 году в счет германских репараций перешел к СССР и переименован в честь полярного исследователя Георгия Седова. Дооборудован дизельным двигателем. Использовался как тренировочное судно для курсантов ленинградских военно-морских училищ имени Фрунзе, имени Дзержинского и др. С 1976-го по 1981 год стоял в Кронштадте. С 1981 года стал тренировочным судном Минрыбхоза СССР. До сих пор является самым большим парусным судном в мире». [25]

Кроме того, Константиныч рассказал об аресте во французском Бресте.

Я поделился кадетской практикой на «Гангуте», участием в параде 300-летия российского флота и историей пошива моих, а теперь музейных Алых парусов.

Радушным хозяином был, конечно, Константиныч. Кто же он, мой добрый хозяин и в чём-то коллега?

Александр Константинович Михайлов, старший матрос УПС «Седов». Работал в рыбной отрасли с 1963 года, на УПС «Седов» - с 1976 года (35 лет). В 1991 году вместе с парусником переведён в Мурманское высшее инженерное морское училище, ныне – Мурманский государственный технический университет. Он был Моряком с большой буквы, знал корабль от киля до клотика, превосходно разбирался в оснастке парусника, знал несметное количество морских узлов. Но главное - он бесконечно любил свое дело и передавал эту любовь практикантам. [26]

Константиныч… Бессменный, на протяжении почти сорока лет, старший рулевой барка «Седов». Был одно время, как он сам мне рассказывал, боцманом, потом оставил эту тяжелую должность по здоровью, но продолжал жить со своим барком.

Он – символ барка и легенда парусного флота России. Я имел счастье быть на барке «Седов» его гостем...

Александра Константиновича Михайлова не стало в ноябре 2011 года. Я узнал об этом только сейчас. Новость запоздавшая для меня и скорбная. Для меня он живой и поныне.

Поздно вечером были подарки – бутылка в оплётке из прядей канатов и выброска для подачи швартовов на берег.

Кроме подарков был лёгкий ужин, который принесли к полуночи ещё двое матросов. Это был горбушка черного хлеба, помидор и… бутылочка шила (спирта). Я не отказался от угощения, был со всеми на равных, но к часу ночи был никакой.

Сознание было заторможенным, а движения координировались вообще плохо. Я примерно помнил, где должны были спать гости, и помнил путь к каюте. С тем и вышел наверх покурить. Со мной были только мрак и ванты.

Барк был наглухо ошвартован на причале морвокзала, но мне показалось, что мы прилично раскачиваемся на волне. Меня явно болтало.

Закурить я смог, а вот нормально устоять на ногах не получалось. Я схватился за толщенную вантину второй грот-мачты и думал о том, чтобы не упустить за борт трубку. Прямо как у Есенина «обнимал березку».

Выкурив понял, что я знаю только где каюта, в которой мы отдыхали. Снова двинулся к знакомому уже трапу и каким-то образом проник в каюту. Хозяева еще были на месте.

Я никуда не дойду, да и не знаю где моё место, честно признался я. Да и поздно, спросить некого.

– А тебе не зазорно будет здесь в каюте на рундуке матросском спать? – спросил Константиныч.

– Мне это как архиепископу спать в алтаре собора Святого Петра, – отвечал я. – Горд буду и благодарен.

Мне постелили матрас на рундук, помогли аккуратно раздеться и заботливо уложили спать. Я глухо провалился в сон. Это была моя единственная ночь на крупнейшем паруснике мира. ###

Наутро я был как огурчик. Привёл себя в нужный вид, попрощался с моими хозяевами и особо тепло с Константинычем. Далее был мой доклад в зале на корме, где вся мебель, включая рояль, были привинчены. Был доклад, потом дискуссия и далее всё по плану.

Удивительно, со здоровьем повторилось то же, что и на «Гангуте». Ступив даже на трап судна, перестали мучить боли в спине и ногах. Как только снова ступил на берег, боли вернулись.

Необычные события

Парусная литература, наши книги и журналы

Наше парусное движение было именно движением, потому что имело свою литературу и даже кино. узкоплёночное и невысокого изобразительного качества, но было. Даже в этой книге применены как иллюстрации кадры этих фильмов. А про литературу и говорить нечего. Книги, а не только брошюры и статьи, публиковались в бумажных и в электронных версиях.

Одной из первых появилась книга В.И. Байбакова «Парус, море и свежий ветер» [5] и книги Валерия Перегудова по парусному туризму и конструированию парусных судов для него [27], [28]. Вторая книга даже переиздавалась в 2007 году.

Вышла книга Добромыслова А. Н., Успенского В. Н. и Иванова Ю. Г. «Путешествие под парусом». [29]

Готовились и другие книги, например «Путешествие под парусом» [30].

Поскольку Виктор Белоозеров был профессиональным нормативщиком, он составил тезаурус по парусному туризму – уникальное издание, не имеющее, как я понимаю, аналогов. [31] В нем содержится около 2200 терминов с определениями и тезаурусными связями.

Уже в этом веке вышла книга Юрия Кужеля о парусном туризме и оказалась очень востребованной – её тираж составил 5000 экземпляров при объёме 18 печатных листов [32].

Первым журналом, который опубликовал наши статьи и статьи о нас был «Катера и яхты». Все началось с приглашения на регату корреспондента журнала вместе с командой ленинградского клуба, на парусах которого гордо красовалась литера «Л» с клубным номером. Мы его особо любили за широту взглядов на парусные дела, гонки и путешествия от операции «Парус» и до наших клубных регат. А сколько интересных конструкций там было опубликовано! Кое-кто из нас собирал полностью все номера журнала. Я тоже имел такую библиотеку.

К сожалению, в этом веке он стал заурядным коммерческим парусным журналом, дорогостоящим и в целом неинтересным. Он стал инструментом рынка и чистогана.

А в своё время в редакции на его стене на Большой Морской улице висела моя картина о финише Кости Фёдорова и Виталия Святенко как приз журнала. Называлась «Победный Финиш».

Есть целый ряд сайтов и порталов, в которых приведено много материалов по рассматриваемой теме. Один перечень только говорит о том же, о чем говорю я.

Это форумы «Под гиком» gik.fordak.ru, «Катера и Яхты» forum.katera.ru, «Кулик» kulik.ru/forum м другие, ведомый Григорием Шмерлингом сайт «Паруса» parusanarod.ru и множество других, которые ведут клубы и отдельные капитаны.

Песни на плаву

На плаву одними разговорами и командами сыт не будешь. Старики помнят ещё с середины прошлого века, что на яхте в фильме «Первая перчатка» пелось «Сердцу хочется ласковой песни-и-и и хорошей большой любви». В походе «нам песня строить и жить помогает» и на берегу, и на ходу.

Пели и свои песни, и авторские, и те, что звучали с экрана. В зависимости от того под какую работу или режим плавания их пели, выбирался темп и сюжет пения.

Песни разносились на воде далеко. Иногда они способствовали приветствиям с проходящих судов и яхт. Мы, конечно, не были большими теоретиками морской песни, но всё же различали мариманские песни, морские настоящие, и особо шанти.

Мариманские песни это такие любительские морские песни в стиле «Ах, белый парус в небе голубом». Морские песни, это «Севастопольский вальс»,

«Прощай любимый город» или Мы в кильватерном гордом строю» Александра Розенбаума. Их хорошо распевать на спокойном ветру, когда особых забот судно не доставляет. «Мы пара славных парусных галош» тоже из этого типа песен. Они изложены, в отличие от мариманских, на профессиональном языке, даже с применением профессиональных терминов или жаргона.

А вот «шанти» очень полезный тип песен, это рабочие песни для командной синхронной работы. Они ведут начало от галерных барабанов. В их текстах может и не быть смысла, во всяком случае, связанного с работой. Они в европейской культуре появились как английские морские песни в XV-XVI веках. Использовались для синхронизации работ с множественными рывками и ли толчками. Устроены шанти по принципу «строчка – припев – строчка – припев». Рабочий ритм мог быть таким: Строчка – держим, припев – тянем. Строчку поет запевала, припев – вся команда.

Русская песня Дубинушка как раз такая (делаем рывок на «эх, ухнем, эх зеленая сама пойдет»). Мы её часто использовали для вытягивания гружёной яхты на берег, погрузки её на телеги и переволок. При гребле на вёслах шанти были просто необходимы. И мы их распевали на ходах против ветра или по штилям, если паруса оказывались неэффективными. Важен был заложенный в их музыку маршевый ритм с ударными моментами.

Ну, и как же здесь не вспомнить и не затянуть пусть и вымышленную морскую песню, первоначально взятую из романа Роберта Льюиса Стивенсона «Остров сокровищ» (1883):

The fifteen men on the deadman's chest. (15 человек на сундук мертвеца)

Yo-ho-ho and the bottle of rum! (Йо-хо-хо и бутылка рому!)

Детальнее с этой типологией «шанти» можно познакомиться в интернете, например на сайте «Шанти – морские песни». [33]

На наших легких парусниках групповых ритмических работ почти не было, потому и петь чаще приходилось под гитару и вне походной работы. Разве что при дежурстве у костра.

Пироговка. Приключения Саши Бермана

На Пироговском водохранилище проходило закрытие сезона и нашей навигации, которое потом переместилось постоянно на Белое озеро в Косино. Добирались в Пирогово электричкой. От платформы до берега было недалеко. А дальше всё как на канаве с той лишь разницей, что пешей дороги не было. На тот берег надо было переправляться по воде на наших судах.

Я ездил туда судить на выходные с разными помощниками из своего и дружественных экипажей, в том числе с Юрой Семёновым, Львом Лещинским, с Сережей и Алёной. Мы занимали небольшой заливчик для гавани и лагеря, а гонялись на водохранилище напротив пансионата.

На воде была каша из судов, поскольку воду использовали многочисленные ч яхт-клубы для своих соревнований, а свободные яхты – для прогулок. Судить было трудно и неуютно. Зато по вечерам у костра было весело. Сидели с песнями и анекдотами.

Именно там произошла история, которая потом легла в настоящий роман. В ней участвовал мой друг Коля Андрианов и известный турист, мастер всего чего угодно, предшественник Фёдора Конюхова Александр Ефимович Берман.

Началось всё весной, когда в конце апреля мы с Лёвой и Мишей Романовым приехали с «Бегущей» для подготовки к регате. Шел снег, поле Парусного берега было глиняной кашей. Пришлось палатки ставить в лесу и ждать улучшения погоды. Грелись у небольших костров, где вдруг проявился немолодой сухощавый человек, весь из себя знаменитость и лидер, который знает что, кому и где делать. Это был Александр Ефимович Берман.

Нам он был вообще неизвестен.

Потом оказалось, что он – легенда нашего туризма... Турист лыжник и водник. Первопроходец. Горнолыжник, яхтсмен, писатель, изобретатель, канатоходец, инструктор, спасатель, учитель... и много еще чего можно о нем сказать... Он чем-то очень напоминал Фёдора Конюхова и по типажу, и по устремлениям и вообще.

Судите сами:

А.Е. Берман окончил приборостроительный факультет МИИГАИК. Работал в НИИПМ, занимался автоматизированными системами управления ракет. Затем работал на лавинной станции МГУ на Кавказе, а также в различных экспедициях, инструктором на турбазах. До последнего времени – директор Института психомеханики равновесия человека (Гамбург-Берлин- Москва). Теоретически жил в Германии, а практически путешествовал по всему миру. Много лет занимался канатоходством, автор уникальной методики обучения канатоходству, обучил этому искусству более 2000 человек. Туризмом начал заниматься в 1954 году. Мастер спорта СССР с 1962 г. Руководил двумя лыжными походами высшей категории сложности с первопрохождениями на Полярном Урале и Недысейском хребте, участвовал в первопрохождениях рек Катунь и Каа-Хем на плотах. Путешествовал на санях под парусом в Заполярье и на мини-яхте одиночке в Северном море и Атлантике.

В разные годы был членом Московской МКК и ЦМКК, членом Президиума Федерации туризма СССР. Старший инструктор-методист, работал начальником и начальником учебной части Всесоюзных сборов туристской спасательной службы (Ю.Штюрмер).

Автор четырех книг по спортивному туризму, признанных одними из лучших в этом виде литературы, и множества публикаций в журналах и альманахах разных стран. Заслуженный путешественник России. [34]

Он решил, что нас надо учить тому, что он сам освоил и умеет. Для строительства иглу снега было мало, для сборки судов – слишком много, а вот для хождения по канату погода ему казалась подходящей. Вот он и натянул трос между соснами и приступил.

Мне же он запомнился каким-то самоуверенным цинизмом по отношению к женщинам, грубейшими уничижительными высказываниями в их адрес. И я его сразу невзлюбил. В это время в клубе проходила борьба за равенство прав женщин в нашем флоте. Да и вообще их было за что любить. У нас они становились всё более органичной частью экипажей и даже капитанами.

Он заявил тогда, что покинет СССР, несмотря ни на что. И пересечёт границу законно, на яхте. И здесь он научится парусному мореходству. Мне это показалось неоправданной самоуверенностью. Но Коля Андрианов, мой друг, уже ходивший на крейсерской яхте, взялся его обучать. Вот это я и увидел на Пироговском водохранилище во время судейства одной из осенних регат.

Как стало известно позже, А.Е. Берман всё же умудрился получить все нужные документы для плавания по Балтийскому морю, пограничники его выпустили в спортивное плавание и он дошел до Германии, с женой. Там в Киле он благополучно врезался в яхту какого-то денежного мешка с русской женой. Пострадали обе яхты, но инцидент был замят, а магнат взял на себя расходы по ремонту и проживанию в Германии.

Далее я знаю по слухам, что жена осталась в Киле работать органисткой в кирхе (она имела музыкальное образование и была пианисткой), а сам Александр Ефимович дошел до устья Сены, поднялся по реке до Парижа и какое-то время жил на яхте там.

Ещё на Парусном берегу он раздавал свои книжки с автографами (рис. 432), но нам он был незнаком и процесс этот ожидаемого ажиотажа не вызвал.

Однако для нас эта история не закончилась.

Буквально спустя год вышел роман Владимира Кунина, где события приключений А.Е. Бермана легли в основу ряда эпизодов. Роман приятный и смешной.

В Белом море радиотрансляцию романа экипажи Жуковского яхт-клуба транслировали друг другу и от смеха чуть не попадали за борт.

И хотя роман Владимира Кунина – фантазия, но его герои мне намного симпатичнее реального циничного Александра Бермана со всеми его подвигами и свершениями. Хотя сейчас такие люди в фаворе.

Воспоминания от Коли Андрианова

По ходу воспоминаний у нас с Колей Андриановым, теперь уж Николаем Алексеевичем, состоялась переписка литературного направления. Он мне писал:

– Была такая книжка «На байдарке» – Феликс Квадригин, (Квадригин – четыре соавтора). Наверняка читал. В своё время произвела фурор в известных кругах. Хочу напомнить.

– Как ни странно, не вспомнил. Хотя может и читал когда-то.

– Прочти, созвучно с твоей темой. Цитата – «Для солнцеупорных байдарочников нет ничего лучше шорт и рубашки с длинными рукавами. При этом наличие хотя бы одной пуговицы на рубашке обязательно: нельзя выглядеть неряшливым».

– Ну, для парусников это не совсем так. Просто у меня была история со спасением обнажённого экипажа в штиль. Там было несколько иначе. Но тоже глупость полнейшая. Обнажённый экипаж обгорел даже на закатном солнце. Отличилась матроска моего близкого друга – пошла кататься в бикини и носках. Надетые носки не помогли. Целый гардероб пришлось на вёслах доставлять на середину плёса.

Цитата: «Ваши друзья целый вечер лопочут о каких-то стрингерах, галсах, порогах, фарватерах и кильватерах. Позабыв об элементарных приличиях, они сравнивают божественную кулебяку – семейную гордость в третьем поколении! – с каким-то сомнительным варевом, сотворенным Коком под деревней Пятки, и (о, ужас!) сравнение это оказывается не в пользу хозяйки дома! А она, хозяйка, совсем не обижается, и это уже совершенно озадачивает и даже пугает.

– Ну, у меня такого не было. Мы всегда помнили историю броненосца «Князь Потёмкин Таврический» и на походе вспоминали с благодарностью домашнюю кухню мам и жён.

– А у меня было и не раз. На праздники или дни моего рождения собирались родственники, коллеги по работе и друзья парусники. Разбивались на группки по интересам и начиналось.

Коллеги с работы:

– Коль, пошли, выпьем.

– Да погодите, два чебурека, осталось дожарить.

Сестра:

– Коля, они там порнуху смотрят. Что ты им дал?

– Яхтенные журналы. Там нет порнухи.

– Иди сам посмотри.

Иду, слышу:

– Смотри, смотри: якорная лебёдка электрическая, якорь плуг, а бушприт какой, закрутка стакселя – супер, обтекатель штага, метал или пластик? И так далее.

– Ну и где тут порнуха? – спрашиваю я сестру.

– Да вот же – три девки голые на лодке.

– Да не видят они этих девок! Они дельные вещи разглядывают.

(Дельные вещи – вообще-то это общее название всех приспособлений для крепления, проводки и работы со стоячим и бегучим такелажем. Без дельных вещей невозможно вооружить ни одну яхту, так как чтобы поставить мачту, прикрепить гик. Чтобы провести все фалы, шкоты и оттяжки - вам понадобятся дельные вещи – Википедия).

– Знаем, какие они вещи разглядывают!

Брат двоюродный:

– А это что за мужики? Стою, слушаю, ничего не понимаю: стрингера, штаги, шпангоуты, кипы шкотов и тому подобное. Они не в себе? Вроде немного ещё выпили. Девчата в той комнате уже танцуют, пошли, познакомишь.

Коллеги с работы:

– Алексеич, мы тут без тебя, накатили по одной. Пошли ещё накатим! Ну и так далее по списку.

А мы с моим соратником Юрой такое прямо на работе выговаривали. Это никому не мешало. Все знали, что мы – парусники и уважали это. Иначе и наши экспедиции не состоялись бы.

Я вообще люблю Колины рассказы. Как-то спрашиваю его:

А твои и мои отвлечения и грёзы надо давать в книгу?

– Мне трудно ответить. Я ведь не представляю себе твоего замысла. Это надо в разговоре. Описание того, как создавалась книжка, тоже не плохо. Но изменится изначальный проект. И бесконечные правки, правки и правки.

– Напоследок поумничаю я, – пишет мне Коля. – Ты подсадил меня на иголку парусных воспоминаний. Правда, я давно собирался описать свои приключения. Да всё никак. Стимул ты мой!

Ну, я рад, что стал таким стимулом.

Вот ещё два его рассказа о снах и грёзах.

Сны в летнюю ночь

Возвращались мы с Сергеем Развадовским из парусного путешествия, спешили, время наших отпусков заканчивалось. Под конец шли круглые сутки. Накопилась усталость, а были и грозы, и ветродуи, и волна. Засыпали прямо на руле. Отрубались мгновенно, раз и готово, и тебя нет. Приходишь в себя, понимаешь, что ты на лодке, на руле, а куда править не знаешь.

С большим трудом среди россыпи огоньков, по размытому дымкой абрису берега находишь нужный ориентир, правишь на него. И вновь вырубаешься. Это сильно выматывает.

И вот раннее, раннее утро. Ещё темно. Пристали к острову Шумаровский.

Ах, это утро! Ах, это небо!

Ах, эта свежесть!

( Почти по Ю. Киму)

Рассвет!!! Красотища!!! Ради таких моментов и отправляешься в путешествие, а усталость и раздрай в мозгах только усиливают ощущение катарсиса.

Шатаясь, вышли на берег. Я хотел одного – спать. Немного поспавший Серёга хотел есть.

– Давай чайку.

– Нет, только спать!

Но непьющий Серёга соблазнил:

– Давай по 50 грамм.

Приняли. Проснулся я к полудню, как есть, в штормовой снаряге (штормовом снаряжении). Жарко, светит солнце. В руке надкусанный кусок хлеба, во рту не дожёванное что то, вокруг пустые консервные банки из-под «бобиков» (бобы в томате). Помню, как первую банку открывали, потом провал.

Проснулся Сергей, искупались, поехали (в смысле пошли) дальше.

Короче, успели, вернулись в субботу. А недосып видимо сохранился.

В городе жарко, душно, дома никого нет, все на даче. После путешествия я скор на ногу, поехал за город. Поспел к ужину. Почаевничали, легли спать. За изголовьем моей кровати открытое окно. Ночная летняя прохлада.

Сплю.

И снится нам не рокот космодрома,

Не эта ледяная синева

А снится нам трава, трава у дома,

Зелёная, зелёная трава.

Это не про меня, у меня как раз, наоборот. Слышится рокот и шипение волны, дальние раскаты грома, облака подсвечивают зарницы, воет, посвистывает ветер в ликпазе.

Но что это? Что? Что-то нежно обволакивает моё лицо. Хвать рукой, мягкая ткань. Из парусов у нас это может быть только… Блин!!! Спинч! Спинакер!

Какой на фиг спинч, как его занесло на корму? Мы же на фордаке, а я на корме сижу. Он впереди всей лодки должен быть.

В панике ищу румпель. Рука натыкается на что-то волосато-кучерявое.

Серёгина башка, спит собака.

Что есть силы пинаю коленом в мягкое.

Серёга, какой курс!? Курс какой?!!

Серёга огрызается, что-то воет в ответ. Продолжаю пинать Серёгу и орать насчёт курса. Пытаюсь встать, ухватившись за спинакер, и тут же получаю гиком по черепу. Искры летят из глаз. Вспыхивает свет.

Вижу лицо матери:

– Коля, что с тобой? Успокойся, не кричи. Всех разбудишь. Сел, проморгался, осмотрелся.

Я в комнате на даче, руки сжимают занавеску, на подушке лежит сорванный карниз, у кровати сидит любимица семьи собака Тёра и обиженно поскуливает.

Она любила спать на моей кровати. Утром соседи спрашивали:

Что за переполох у вас ночью был?

Николай из похода вернулся. Сон ему приснился.

Ну и поход! Почти всю улицу перебудил.

Второй рассказ продолжает первый.

При встрече с Сергеем я рассказал ему эту историю. Оказалось, я не одинок в подобных приключениях и своём наваждении. Отец Сергея солидный человек, архитектор, интеллигент, вернувшись из путешествия на собственном крейсерском швертботе, почивал в своей спальне.

Поутру захотелось ему сходить по малой нужде. Нормальное желание. Ничтоже сумняшеся, он вышел на балкон как на борт лодки и пустил струю как за борт. Раннее утро птички щебечут, перед глазами спросонья стена леса, вода плещется. Сказочное наслаждение.

В середине процесса начал прозревать; высоковато что-то для борта лодки, да и воды перед деревьями нет, а едет поливальная машина и вода шуршит по листве и травке. Только птицы достоверно вписывались в прежнюю идиллию (рис. 3.7.9).

Второй этаж. Прервать процесс было уже невозможно, и вежливо раскланявшись с водителем поливальной машины, Серёжин отец в панике начал стыдливо озираться по сторонам, не видят ли его соседи по дому и ранние случайные прохожие. К тому же наступало время выгула собак. Не самое удачное время для стряхивания капель с балкона.

Вот они, последствия парусных путешествий и плата за полученные в походе один-два катарсиса! С точки зрения «медицинского» толкования сущность катарсиса состоит в возбуждении аффектов с целью их разряжения.

Два Останкина

В Останкино было проведено две телевизионных съёмки. Если не ошибаюсь, их организовал Володя Канюков. Он как-то познакомился с телережиссёром «Клуба кинопутешествий» Стасом (Станиславом Леонидовичем) Покровским, и тот решился на передачи с нами.

Их было две – осенняя и зимняя. Уже потом, когда мы крепко подружились, Стас снял фильм по моей живописной серии про Русскую Америку. Но это уже был особый телепроект.

Осеннее Останкино

Это явление произошло в сентябре 1982 года. Дело было в признании парусного туризма как явления закономерного. Я готовил свою живописную выставку с тем, чтобы засветить её как явление парусного туризма. Думал, что картины поместят в студии, и потому оделся в костюм с галстуком. Но Стас меня не предупредил о своём плане съёмок. День был солнечный, и он просто не заказывал студию.

Так что мне досталось почётное незаметное особо место на береговой скамейке. Мне повезло: это был садовый диван со спинкой, что позволяло поставить картины почти вертикально. Снимать их было вполне удобно. Времени на это было отведено немного, но даже с интервью. Стас отнёсся уважительно к своему другу. А дальнейшая история это подтвердила.

Пока меня не занимали в съёмках, я делал зарисовки с натуры. Кто знает, может когда-то они станут документами.

А в это время шли беседы, брались интервью. Шла полевая, можно сказать, телевизионная работа.

Там были Ю.А. Сенкевич, С.Л. Покровский, наш патриарх С.Н. Парфёнов, Коля Андрианов, Роберт Ряйккенен. Фотогравии я взял у Гриши Шмерлинга и у Коли Андрианова. Спасибо всем за оказанную помощь!

А на воде пруда уже ходили собранные на берегу суда. Наш флот представлял себя прямо в Москве. Это было здорово!

Так парусный туризм закрепил себя в телевизионном медиа-поле. Но это было только началом. Была ещё и зимняя съёмка в начале 1985 года.

Зимнее Останкино

Зимняя съемка была посвящена парусным путешествиям зимой. Звездой этого мероприятия стали колёсные парусные нарты Зеленоградского клуба. И там же зародилась наша собственная парусная журналистика в форме Альманаха, в которой и я нашёл своё место.

Зеленоградские парусники ходили зимой в тундру, покрывая очень значимые расстояния. Я даже откликнулся в 1985 году на это своей картиной.

Чтобы облегчить ход, вещи грузили на нарту и использовали её как буксировщик, а сами шли на лыжах, держась за буксирный канат. Уменьшенная нагрузка на снежный покров давала хороший эффект. Конечно, при мощных попутных ветрах садились и ехали на «мосту» нарты.

Сама конструкция была незатейливой. Ничего особо нового не изобретали, а использовали свои разборные катамараны как основу. Просто вместо поплавков ставили раму на колёсное шасси. Это шасси делалось из фанерных дисков, связанных снастями по периметру так, чтобы туда помещались камеры в чехлах или покрышках.

Сами камеры брали от крупных многотонных грузовиков. Они были большого диаметра и создавали малые опорные нагрузки с минимальным сопротивлением движению. Оси продевались в достаточно большие отверстия. Рулевой привод был обычно кормовым. Выглядел такой транспорт примерно как на фото и моем рисунке.

Бывали полносборные новые рамы типа буерных. Такие тоже были представлены в Останкино.

Естественно, что нашлось место и лыжным буерам (рис. 447).

Именно лыжные буера в то время привлекли моё внимание. В это время, в 1984 году, у меня совершался переход от бригантины к двухмачтовому ПСН. Освободились зелёно-белые паруса. И я попробовал сделать лыжный буер. О, это была та ещё затея! Жена до сих пор вспоминает эту эпопею с нескрываемым сарказмом и ехидством.

Буер имел традиционную треугольную схему «уткой», парусное вооружение предусматривалось стаксельным. Лыжи были двойными, чтобы снизить давление на снег. Сидение было пластмассовым розовым от трамвая. Шатко было на нём сидеть. Рулевое управление было как на байдарке тросовым и педальным. Рама была широкой во избежание опрокидывания.

Строил я его в подвале нашего дома. Туда приходила мама и давала советы по прочности. На стационарных испытаниях на месте её опыт оказался незаменимым. Подо мной первый вариант хлипкой конструкции рухнул. Но это было исправимо.

А вообще на этой основе я собирался построить тримаран с тем же стаксельным вооружением. Даже успел палатку сшить с иллюминаторами и испытать её дома под люстрой. Вот откуда в песне слова «Как ставил дома в комнате палатку»… И на Парусном берегу в ней пожил. А дальше уже и «Жук» появился. Но вернёмся к буеру.

Ходовые испытания проходили на берегу Быковки, куда через весь город и лесопарк моё творение буксировалось семьёй на лыжах. На глазах всего города. Зрелище было весьма необычное. На буксире буер сносно следовал за нами. А вот на поле выяснилось, что он не сдвигается с места.

Был рыхлый снег, а не скользкий наст. Пришлось накатать лыжню с учетом господствовавшего ветра. По накатанной лыжне он пошел как буксировщик, но даже одного человека протащить не смог. Ему требовалась большая парусность. А соответственно и более мощная конструкция. Буер уверенно стоял под парусом, но не шёл.

Идея была хороша, но требовала переработки. А мне уже было не до того – я собирался в Останкино.

Был январь, стоял жуткий мороз в 30 градусов с лишним. Миленькая затея, чтобы крутить гайки в такую холодину. Хорошо, что кто-то привёз зимние палатки для лыжных походов с печками. Там можно было временно отогреться. Дамы приехали в шубах. Я в дублёнке и двух свитерах. На ногах – оленьи пимы с теплыми шерстяными носками. Из всех ртов и ноздрей валил пар. А сборка казалась адской выдумкой.

Но план съемок такой походник, как Стас Покровский, и не думал отменять. Всё должно быть по плану. Москва даже не тундра, какие могут быть отмены.

И здесь на снежную арену Останкинского пруда выходит наш вечно радостный Андрей Бабушкин. Сквозь пар сияет его всегда широченная улыбка. Он достаёт термос с горячим напитком по своему рецепту.

– Это – говорит он, – напиток Останкинский. Мой личный рецепт. Спасает в любой мороз. 50 % – кофе, 50% – спирт, и выдавить лимонного сока по вкусу. Пить стакан, но медленно. Действовать начнёт в течение часа.

И наливает. Пробую. Вкусно и тепло. Но крепкая вещь. Начинаю медленно согреваться. Голова чуток поплыла, но это мелочь. Через полчаса начинаю слегка распахиваться. А через час кручу барашки и гайки просто голыми руками.

Без рукавиц.

Ощущения всего на несколько градусов мороза. Прямо весна началась. До сих пор благодарю Андрюшу за это его изобретение.

В этом году он нас покинул. Очень жаль! Но его лучезарная улыбка и добрейший характер никуда из памяти не исчезают.

Съёмки прошли успешно, но их я на экране не помню. Да это и неважно. В живой памяти всё сидит прочно. Но и в морозном небе были видны паруса над головой.

На Амуре. Конец нашей страны

В лето 1991 года с 6.08 по самое роковое 19.08 мы с женой Валей и дочерью Мариной были на Амуре. В Благовещенске погрузились на теплоход «Миклухо-Маклай» и отбыли в Николаевск-на-Амуре с группой туристов ЦАГИ.

Амур по размерам близок к Волге, но полон песка и глины в воде.

Поэтому он рыжий. Он норовистый, и течение у него мощное.

Как меня на это уговорили, не могу сейчас вспомнить. Да это и не важно.

Каюта была дешёвая в трюме, по объёму похожая на «Союз» – всё предельно тесно и компактно. В общем, на «Жуке» комфортнее. И я по нему скучал. А сам теплоход был неплох, но слабее того, с которого началась жизнь «Бегущей по волнам».

Познакомился с помощником капитана. Выяснил, что Амур не позволит мне стоять на вахте – много в нём всяких закавык. Да и река до Хабаровска пограничная. Половина наша, половина китайская.

Торг с китайцами шёл буквально от Благовещенска. Особо ценной была водка. У нас её хоть по талонам можно было купить, а вот здесь её просто не было совсем. Но мы берегли запасы до нужного случая.

Речной жемчуг и за деньги продавался там на рынке. Водку на непроверенную икру в поллитровых банках тоже как-то не хотелось менять. Меня вообще китайские товары не привлекали. У меня уже был построен эллинг, куплена яхта М-1 моего учителя, и мне нужно было эллинг оборудовать. Кому шмотки, а мне железяки.

С тем и пошли. Берега кому-то казались скучными, а мне своеобразными, хотя и часто пустынными на немереные расстояния.

Мы вставали в неприметных местечках и заходили в национальные деревни. Видели редкие, хотя и скромные картины жизни. А в Хабаровске я выполнил то, что планировал. Потом добавил в Комсомольске-на-Амуре.

В нашей группе были два подходящих мне по возрасту молодых ученых – Сергей Парышев и Олег Катин. Я их подговорил положить глаз на кормовой ялик, что бы одеть его парусами. С этим я и обратился к командованию теплохода, сославшись на свои парусные достижения в клубе и походах.

Вот что об этом писал в своём дневнике один из участников того рейса:

Миша Лимонад, большой любитель парусного спорта, решил оснастить аварийную (то есть спасательную – прим. авт.) лодку, что на т/х (теплоходе) парусом. Недаром он вчера носился по Комсомольску, покупая верёвки и всякие мелочи. Сейчас на баке две девушки шьют для него парус из четырёх простыней, а Серёжа строгает мачту из деревца.

Всё так, да не совсем.

Работы начались почти сразу, числа с 7-8.08. К 10.08.1991 яхта начала обретать вполне парусные черты. Двухместный спасательный ялик получили, нашли старые простыни, нарубили стволов от прибрежных кустов, добыли веревок в магазинах на стоянках… из этого и стали делать хоть какой-то парусник. Ну, он же получился!

Сейчас трудно вспомнить, как он выглядел, но вроде бы мы сделали род гафельного вооружения.

Паруса шили и вручную там, где была обликовка шнуром, а все основные швы на найденной каким-то образом швейной машинке По крайней мере, были заняты делом и мы, и те, кто пришёл нам на помощь. Ялик превратился в яхточку.

Мы на нём ходили, но Амур это не Шошинский плёс. Вода ржавого цвета, течение, как у горной реки. Забирались на вёслах вверх по течению, а под парусами спускались вниз. Получалось, но галсы выходили короткими. И всё же мы-таки покорили Амур-батюшку под парусами там, где это вообще мало эффективно.

Так и на Амуре над головой были паруса.

Но это были не все примечательные события. Как-то вечером мы встали на песчаной косе в лесных берегах на ужин. Зажгли костерок, разложили коврики и подстилки, принесли ужин и готовились начать вечернюю трапезу.

В этот момент к косе подвалил огромный буксир-толкач, бросил сходню, и с него сошли на берег четыре морских волка. Они вежливо поздоровались и попросили разрешения поужинать с нашей компанией. Как это напоминало встречу с буксиром на Рыбинке!

Когда выяснилось, что мы московские люди и у нас есть столичная водка, то произошёл выгоднейший обмен – меняли таз свежеприготовленной красной икры на бутылку водки.

Речники с буксира попросили принести с камбуза побольше хлеба и удалились. Затем по сходне они стали спускаться, неся на головах как на востоке тазы с икрой. Из неё делали бутерброды, наваливая толстый слой икры на полбатона белого хлеба. Такого пира больше в моей жизни не случилось, хотя икра бывает малыми дозами на Новый год и летом в кафе около университета. Но это скромные эпизоды.

На теплоходе было много праздников, было весело, народ перезнакомился и подружился. Был и День Нептуна, где мы на нашем ялике выступали в ролях пиратов.

Это было заключительное плавание под красным флагом. Оставалось ещё два мутных по политике года, но Россия начала менять ориентацию и символы…

Когда 19 августа мы вернулись в Благовещенск, то утром в аэропорту узнали про ГКЧП и всё дальнейшее, что всем известно. А дома на перекрёстках были танки.

На моих яхтах всегда были клубные флаги. В том числе и с орлом в тельняшке. Он родился сначала как вексиллологическая шутка, и только спустя годы стал флагом Жуковского яхт-клуба. Я не изменял как коммунисты, ставшие антисоветчиками, своей стране, и триколор никогда не поднимал. Да это было бы тогда и незаконно. Хотя участвовал в совершенствовании закона о Государственном флаге в 2008 году и добился права на его применения всеми гражданами страны. Но лично мне это уже не пригодилось.

Итак, мой взгляд назад, как говорят в ретроспективу. В советское время парусный туризм не был ни дорогим, ни элитарным. Он был доступным. Суда строили сами, материалы брали с авиационных свалок. Часть труб покупалось в детском мире, а детскую клеёнку из аптеки применяли для гермоупаковок. Нетрудно было купить байдарку и достроить её до тримарана с поплавками аутригерами. Повсеместно продавался небольшой польский разборный швертбот Мева (Чайка). Потом в магазинах появились катамараны Альбатрос и Простор. Клей тоже можно было купить, но чаще достать на производстве. Короче говоря, флот был. Он ширился, как при Петре I. И мы его сами ширили и крепили, как умели и как получалось.

Глава 4. КОСИНСКИЙ МОРСКОЙ КЛУБ

Как всё начиналось.

Н.И. Боркун, Люберецкий клуб

и переход от него к Косинскому

Это рассказ снова от автора М.Ю. Лимонада, в те времена парусный номер М-177. Именно на Парусном берегу Московского моря спустя некоторое время после его освоения парусными туристами появились байдарочные тримараны Люберецкого турклуба. Это были по тем временам самые доступные и весьма быстроходные парусники.

Руководил Люберецким флотом Николай Иванович Боркун (правда, по отчествам мы друг друга тогда не называли). В состав этого флота входил Игорь Васильевич Баранкин, человек озорной, весёлый и дружелюбный. Он был главой Косинских электросетей и имел дом этих сетей на берегу Белого озера. Боркун и Баранкин и были инициаторами проведения регат закрытия сезона в конце сентября в Косино на Белом озере.

Поскольку разборный флот в базе не очень нуждается, а в сентябре не очень холодно, то первые регаты базировались на пляже. К нему было легко добираться и автобусом, и машиной. И даже от электрички пешком с упаковками на телегах от платформы Косино, хотя путь был не коротким.

Сначала люберецкие парусники сами гонялись между собой. Так продолжалось несколько лет. Но затем, по мере развития программ в нашем стихийном парусном флоте и расширения состава участников, они активно стали приглашать гостевые команды закрывать сезон в Косино.

Коля Боркун был человеком состоявшимся и солидным. Он выполнял постоянно роль то судьи, то коменданта лагеря на Парусном берегу. А это очень хлопотная и беспокойная деятельность. И всё это было бесплатным. На общественных началах делалось. Это у него я учился обеим этим работам, когда, выбыв на 4 года в аспирантуру, вернулся на Парусный берег со своей бригантиной из Мевы, называвшейся «Бегущая по волнам» и прозванной в просторечьи «Бегушкой».

На первых Косинских регатах конца 70-х – начала 80-х годов главным судьёй был Коля Боркун, а бессменным комендантом – Игорь Баранкин.

Игорь выполнял эту функцию не одно десятилетие, лихо и остроумно. Когда Коли не стало, я стал судить регаты в Косино. А душой этого действа всегда был шутник и балагур Баранкин. Его катамаран, построенный в Косино на берегу нашего любимого озера, часто ломался, но до финиша доходил, хотя обычно завершающим гонку. Он назвал его «Погибель», но это не мешало ему успешно стартовать. Регаты были весёлыми, очень украшали конец сезона и с добрыми чувствами завершали нашу навигацию.

Так вот собственно к клубу. Однажды в весьма неблагоприятный погодный прогноз Игорь Васильевич предложил переночевать тем, кто приедет с пятницы, в доме его электрических сетей. Надувные матрасы и пенки со спальными мешками разместились в слесарной мастерской под верстаками с мощными тисками. Это для походников с палатками в холодную ночь было почти как пять звезд в отеле.

Вот тогда-то к Игорю и пришла замечательная мысль перевести сети в другое помещение, а у властей посёлка попросить старый деревянный дом на берегу под парусный клуб.

Ещё долго мы жили на берегу в палатках. Долго гонялись и грелись у костров. Уже в Москве начали проводить парусные балы зимой. Косинский и Люберецкий флот разрослись и стали организовывать даже самостоятельные команды. Косинские регаты стали проводиться с привлечением судейского состава Московского парусно-туристского клуба при главной организующей роли коменданта регат Баранкина. Вот тогда-то вдруг на нашем берегу появился бравый капитан первого ранга Михаил Георгиевич Шадрин.

Появление М.Г. Шадрина и возникновение КМК

Михаил Георгиевич Шадрин в то время стал жителем Косино. Наши самостройные суда не произвели на него должного впечатления. Он ожидал, видимо, увидеть яхты и яхт-клуб. А увидел вольницу, очень смахивающую на пиратские суда.

Но именно взаимодействие Баранкина и Шадрина привело, в конечном итоге, к освоению сначала помещения в большом доме по ту сторону Большой Косинской улицы, а потом и дома электросетей прямо на берегу озера, превратившегося в известный всем Косинский морской клуб. Теперь есть даже автобусная остановка 79-го маршрута с таким названием.

Справедливости ради напомню, что первым стационарным приютом регат на Белом озере стал рыболовный кооператив на Большой Косинской улице. Он и сейчас там существует. Там мы несколько лет подряд собирали суда, ставили палатки и там же был судейский пост. Летом 1986 года я даже стал его членом и оставлял «Жука» ошвартованным у его причала на целое лето. «Бегушка» уже отходила своё время, и её сменил перестроенный спасательный плот ПСН-6.

Он тоже был двухмачтовым, но теперь чистой шхуной. По озеру мы иногда прогуливались ночами с ходовыми огнями. На одной из регат церемонию открытия проводил ветеран парусного туризма, почетный железнодорожник СССР Сергей Николаевич Парфёнов.

Имея бесплатный проезд по железной дороге, на сборной металлической лодчонке «Романтике» под парусом, исходил в одиночку великие сибирские реки.

Мой друг Гриша Шмерлинг был однажды у него по каким-то делам, где-то недалеко от Курского вокзала. В комнате стоял собранный Нептун, даже с парусами (может, не всеми, но потолки в том доме были высокие!) – про маленький оттянутый к борту парусок вроде стакселя Парфенов сказал, что это его изобретение – бортсэйл.

Я тоже у него бывал и помню всё то же с его «Романтикой». Так вот на пирс, где он произносил речь открытия, собралось огромное количество зрителей – Косинская регата приобретала большую популярность. День был солнечный, всё так радостно начиналось... и вдруг дереянный пирс затрещал, пошатнулся и стал сползать набок в воду. Сергей Николаевич выбрался из воды на берег, но открытие регаты не сорвал, продолжил свои слова и только потом пошёл переодеться.

Видимо тогда и стало ясно, что нам нужно более надёжное пристанище.

А заодно и более развитый флот.

Преображение клубного здания и его участка.

Праздники в клубе

Лет 30 назад старый рубленый дом, обшитый доской далеко не свежего свойства, обрёл жизнь морского клуба. Первоначально его облик был мрачен и беден, даже запахи слесарной мастерской в нём долго жили. И тут все мы, подвижники обретённого дома, решили, что нам нужен свой маленький парусный дворец.

Бессменный и поныне командор клуба Шадрин даже не поверил сначала, что такое возможно. Пришлось доказывать и убеждать, что начать надо с росписей. Да, с самых настоящих настенных и потолочных росписей! Это как пуговицы к костюму, – убеждал я его, – от них всё лицо зависит. Покрой может оставаться тем же, а вот облик будет своим.

Убедил-таки. Начались росписи с двух металлических дверей, а роспись делалась нитрокрасками. Кто знает, что такое нитрокраски, верит с трудом. Были сделаны трафареты деталей, а всё остальное писалось от руки. Помощниками были молодые кадеты клуба. Дело было осенью, было весьма прохладно. Но дело уже закипело.

Когда на светло-голубой двери вместе с цепью ордена Андрея Первозванного появилась надпись «Андреевский зал» многие хихикали.

За дверью было две весьма неприглядных комнатухи. Когда их увидела преподаватель бальных танцев Лидия Николаевна Щедельская, то пришла в ужас. Разве в этом можно танцевать? Поверить в зал, пусть и небольшой, было трудно. Но другого ничего у нас не было, а моряков готовить здесь собирались классически. Умеющими и парусами управлять, и галантность с танцевальными умениями на балах проявлять.

Дело происходило в 1997 году, а в 1996 мы были участниками парада 300-летия Российского флота, и это отразилось в наших сюжетах. О параде и шхуне «Гангут» отдельный рассказ в конце главы.

В качестве основной рабочей единицы был приглашён замечательный рукодельный мастер Алексей Гаврилович Иванов. Ему даже не требовались чертежи, было достаточно рисунков на обрывках упаковочного крафта. Это бумага такая прочная коричневого цвета.

Он снял перегородку между комнатами, и появилось пространство со многими окнами по периметру. Зал было решено сделать в духе подпалубного пространства брига, с флорами и бимсами шпангоутов посередине и в торцах.

Такая же конструкция была заложена и в другой половине дома – в кают-компании. Она же называется ещё и Командорская каюта.

А около зала возник вполне оборудованный камбуз.

За зиму были сделаны картины для стен, а весной начались большие росписи. Писал я на оргалите темперой, это давало матовую поверхность и дымчатость облакам и туманам. Было решено – завершив росписи, поставить их сразу на место, а потом к ним пришить весь наружный убор интерьера.

Первым был написан круглый плафон кают-компании. Затем на столах в зале на оргалите писались большие плафоны с парусами и снастями в летнем небе как единый диптих. Самое утомительное было прорисовывать снасти, их было множество, а прорисовывалась каждая прядь канатов.

Как их ставили на место – страшно вспомнить. Большие листы с росписью надо было закрепить по краям и в середине. Пришлось призвать целую группу мужчин крепкого сложения и, дирижируя ими как ансамблем, подпирать полотнище досками с тряпками на концах наподобие швабр. Потом прикручивать шурупами к потолку и закрашивать их головки.

Заключительная стадия обрамления была уже проще.

Особую задачу пришлось решать со стеной зала. Там была дыра, которую не получалось заровнять. И тогда, после споров и упрёков, мы с Гаврилычем поехали на рынок за самым большим листом оргалита для настенной шпалеры. Когда его привезли, вдоль длинной стены из досок был сделан мольберт и на него водружена будущая шпалера. На ней разместилась панорама Гангутского сражения на основе гравюры Шхонбека. Так и ушла дыра в историю.

Ордер здания КМК стал особенностью фасада. Был момент, когда нас попросили сделать проект благоустройства противолежащего клубу пляжа. И, глядя оттуда, стало ясно, что наш берег нуждается в ансамблевом завершении. Комплекс церквей оказался сбоку, а клуб сидел на визуальной оси.

Архитектурным решением стало привести фасад в близкое соответствие с ордерным фасадом главного храма. Фасад покрасили в такой же жёлто-охристый цвет, каким был окрашен храм, а из досок выстругали дорический ордер.

Собственно стругали только эхины пилястр, остальное просто выпиливали и красили белилами (рис. 474).

Тогда ещё не было на чердаке орудийной палубы, она появилась значительно позже. Поэтому на желтом фронтоне обосновался метровый орёл императорского морского штандарта. У клуба уже намечалась эмблема, она была размещена наверху в среднем пролёте. Орла выпилили из 10-миллиметровой фанеры и расписали. Как и на штандарте, он был тех же пропорций (что было удобно для имевшейся формы фронтона), черный с золотыми коронами и белыми полями карт четырёх морей, омывавших при Петре российские берега.

Над ним выставили огромный флагшток для гюйса. Гюйс тоже был не маленьким. Он представлял собой клубный флаг с голубой буквой К, но только поля были не белые, а красные (см. приложение 2).

Издали это выглядело внушительно. Ордерное здание с роскошным резным фронтоном было в стиле храмового комплекса, но было ключевой визуальной точкой берега. Приём этот я заимствовал у А.В. Щусева. Там держал ось Красной площади совсем небольшой мавзолей В.И. Ленина, построенный в 1924 году.

В один солнечный осенний день на берегу появились две сравнительно молодые дамы и представились отделом охраны исторических памятников. Нам предъявили претензию совершенно виртуального свойства – зачем, мол, вы у храмов отняли доминантную визуальную ось. В чём дело, толком понял я один. Но уровень профессионализма оппонентов вызывал глубокое уважение. Надо ж было догадаться, что я вытворил и чью школу применил.

В конечном итоге мир был заключён, а в знак уважения к высокой квалификации дамы были приглашены в кают-компанию и мы их угощали, как могли, самым достойным образом. Заодно и экскурсию провели по клубу.

Завершение интерьеров было позже связано с освоением чердака. Там создали кафе для матросов «Орудийная палуба», где я применил всё, что видел на «Виктори» в Портсмусе в 1996 году после приключений на «Гангуте». Мастерство нашего столяра Алексея Гавриловича Иванова и здесь сыграло свою значимую роль. Без него такая корабельная архитектура просто бы не возникла.

Одним из секретов проекта были росписи гнутой формы. Под ними в стенах «обшивки корпуса» были выполнены щели. Таким образом, если кто-то решил бросить пробку, ручку или ещё какую-либо мелкую вещь, даже окурок, хотя в клубе курение запрещено, за борт в орудийный порт, то этот предмет выпадал в середину помещения через щель. Были сделаны росписи забортной ситуации с идущими кораблями так, чтобы нос виден был через один порт, а корма уже через соседний порт. Пушечки были маленькими, настольными. Но всё было, как и положено на орудийной палубе парусного корабля.

В результате то, что было предназначено для матросов, приглянулось настоящим адмиралам. Они стали приносить свои сокровища на эту палубу, и интерьер стал самым что ни на есть морским. Даже рында там была настоящая с рында-булинем от адмирала.

Там проводятся многие праздники, даже свадьбы.

На День флота «Орудийную палубу» посещает даже государь Пётр Алексеевич с императрицей Екатериной Алексеевной и сподвижником А.Д. Меншиковым. Я этим и горжусь.

С появлением «Орудийной палубы» изменился и фасад. Фронтон превратился в транец корабля с окнами и дверью как на корабле. На фасаде вырос балкон с крутым трапом, ведущим на улицу. На улице появился бастион с пушками в натуральную величину, а на нём павильон для различных мероприятий. При ярком солнце он дает тень, в непогоду служит укрытием.

На участке появились маяк (с функцией вышки для спасателей), павильон ботика, эллинги, и всё в духе любимой командором Голландии. Стало больше театрализации, а не просто стилизации, но от этого клуб не стал менее любимым.

Был и ещё один, проект, но не осуществлённый. Командор планировал сделать скамью Х.Б. Врунгеля. Было сделано много подготовительной работы и забавные эскизные рисунки. Врунгель был сделан с портрета автора книги, ну а я – сам с себя (рис. 676).

Украшение клуба росписями и живописью длилось 27 лет. Потом ещё лет 10 он становился любимой Петром и нашим командором стилизованной Голландией.

Кстати, в День ВМФ проводится спуск Петром «Дедушки русского флота» – ботика Петра. Многие годы роль Петра исполнял наш командор. Мы всегда считали, что ближе и в кино сыграть никому не удавалось.

Все мы помним его знаменитую фразу, что «Для безобразий, а также прочей дури, и других дней в году достаточно!» За это время клуб стал любимым местом встреч для моряков, клубных кадет, преподавателей. Его насыщение памятниками и новыми местами экспозиций продолжается и сегодня.

Маленький клубный порт хорош, откуда ни посмотри и в любое время. У него солидный флот и достаточно развитая инфраструктура, хотя участок и тесноват. Но это компенсируют понтонные конструкции на воде, где проводятся даже фестивали (рис. 482).

Важно сохранить это достояние не в чужих бездушных руках, а в руках тех, кто жил и живёт этим важным и уже столь ценным делом. Здесь важно проявить здравый смысл и уважение к содеянному преданными поклонниками паруса!

Косинские регаты

Косинские регаты были особым моментом нашей парусной жизни. Обычно они закрывали сезон и обозначали конец навигации. В ходе своего последующего развития для особо бесшабашных и рисковых перед появлением на озере льда стали проходить «Гонки отмороженных».

Появлялись в октябре такие вот объявления:

Гонялись на деревянных судах местной постройки. Так по идее М.Г. Шадрина продлевали до предела навигацию.

Но начинались Косинские регаты ещё до создания КМК Люберецким клубом совместно с косинскими парусными туристами. Об этом повествовалось в самом начале главы. Проходили обычно они, как и водилось на Парусном берегу, в субботу и воскресенье, а некоторые гонщики для спокойной сборки судов приезжали и в пятницы. Сначала местом сбора стал пляж на Белом озере.

Потом, как уже упоминалось, Игорь Васильевич Баранкин приютил их на участке электросетей, который он тогда возглавлял, и постоянно брал на себя роль гостеприимного коменданта регат. Он был весёлым человеком, его часто ломавшийся катамаран назывался «Погибель».

Поначалу состав участников был немногочисленным, как и судейская бригада (рис. 484). Он вполне умещался на участке косинских электросетей, а в холодные дни Игорь Васильевич впускал гонщиков в старинный рубленый дом, где находились мастерские. Для ночёвок прямо среди верстаков укладывали надувные матрасы и спальные мешки, и так спали. Это стало знаком судьбы для этого дома, превратившегося впоследствии в нынешний Косинский морской клуб, о чём выше уже рассказывалось.

Но когда появились гости, сначала из Жуковского клуба, а потом и из МПТК, пришлось гоночный лагерь вновь переместить на пляж (рис. 485). Этому благоприятствовало то, что некоторые сотрудники КМК работали на пляже комендантами и даже буфетчиками с привозным киоском.

Передав участок и здание сетей под КМК, И.В. Баранкин не перестал быть комендантом регат. Поэтому они проходили весело, с шутками, а иногда и с приключениями. Особенно, если с утра в воскресенье выпадал туман. Для туристов туманные гонки были предметом особого мастерства.

В качестве судейского судна брали ял. На нём ставили мачту для подъема сигнальных флагов. Якорем были камни или сумка с кирпичами или песком.

Призы были достойными и приятными, обычно дельными вещами для яхт или моделями парусников. Судейские бригады стали стабильными из МГТК с опытными секретарями, что повышало дисциплину с разбором протестов и четкость фиксации результатов.

Бывало нередко так, что базировались гонщики в клубе, а судейскую часть переносили на пляж. Получалось компактно и достаточно комфортно.

Со временем клуб получил вместительные причалы, и даже судейский пост с мачтой и гафелем. Это позволило проводить регаты непосредственно из клуба, обеспечивая комфорт и определённую парадность.

Стало заметно все большее участие в гонках детей, часто в отдельных классах, но рамках общей регаты.

Да и самих регат в календаре клуба стало больше.

Этому способствовала работа командора КМК М.Г. Шадрина.

Стали появляться детские команды из других клубов.

Гостями и наставниками становились настоящие морские офицеры.

Стали проводиться морские собрания и праздники. Некоторые офицеры жили прямо в Косино, после завершения службы в дальних портах и на дальних морях.

Развитие стационарного парусного флота в КМК привело к заметному вытеснения парусного разборного флота из деятельности клуба. Так уж развивается история. Я тоже поучаствовал в этом процессе, подарив клубу сохраненную призовую Эмку своего первого парусного учителя Г.Е. Кузмака и швертбот «Финн» в отличном состоянии (рис. 491). Состоятельным меценатом оказался волею судеб. Подробно об этом было уже в главе 1.

Вообще, в Российской Федерации много изменилось так, что советские страницы нашего движения стали прожитыми, и сохранились лишь как история в нашей памяти. Стали иными возможности и интересы людей, которые хотели бы увидеть паруса над головой, ухватиться за шкоты, румпель, а иногда и штурвал. Это естественно.

Шхуна «Гангут», парусная практика и 300-летие Флота

Знакомство с «Гангутом» шапочное и настоящее

Лихие 90-е прошлись по всем. И по мне тоже. Я только что вышел на пенсию и сидел без работы. Лето проводил в любимом клубе и попутно готовился к его украшению живописью.

Года за два до описываемых событий в плавании на «Жуке» по Онежскому озеру на Кижах встретился нам «Гангут» – шикарная двухмачтовая шхуна.

Прямо у соборов, на музейном причале стояло двухмачтовое чудо. По нему бегали дети в тельняшках. Наши посудинки были игрушками на фоне настоящего парусного судна. И название балтийское – «Гангут».

Грешно, но чувство зависти подспудно где-то кольнуло. Подойти близко и познакомиться ложная гордость не позволила. А тут и местная милиция появилась.

– Это ваше судно, – спрашивают, – почему на запрещенном месте стоите?

– Нет, – отвечаем, – не наше. Мы знаем, где стоять положено! Наши суда на той стороне, на пожарном причале ошвартованы (нас принимал в Кижах Андрей Рассушин, о чем было рассказано выше).

Ну, они и пошли сгонять «Гангут» со своего причала.

Ну, откуда мне было знать, что шхуну перестроил из сейнера мой товарищ по олимпийскому строительству, замечательный строитель и душевнейший человек Василий Викторович Ефимов! Настоящий парусный капитан, как в морских романах.

Он создал частное учебное парусное судно и учил на нём детей из приютов и детских домов. Возглавил учебный центр «Пересвет» и ходит с ребятами из него в дальние походы на «Гангуте». Он и сейчас этим же занимается, честь ему и хвала необыкновенная.

И вот только когда мне М.Г. Шадрин предложил возглавить группу своих кадет (это правильно с точки зрения старинной орфографии, хотя теперь часто пишут кадетов), приглашённых на парусную практику на «Гангут», я радостно согласился, одновременно поняв весь свой позор от недоброго поступка на Кижах.

Знакомое по онежским впечатлениям судно стояло в Александровском затоне в Хлебникове.

Туда и отправились десять курсантов и четыре преподавателя: завхоз и кок в одном лице Людмила, наш педагог по бальным танцам Лидия Николаевна Щедельская (которую всегда звали Лилей), мой старпом (бывший моим боцманом в плавании по Онежскому озеру) Валентин Ковалёв, только что отметивший совершеннолетие, и я в качестве капитана-наставника.

Курсанты клуба были самые разные, из них две девчонки. Старшему было уже 16, самому младшему – 9 лет. Он был со своим старшим братом, достаточно уравновешенным парнем. Сам же младший был малюсенький, ушастый, вечно улыбающийся и озорной. Он был шаловлив, вездесущ, требовал особо повышенного внимания. В его руках мгновенно отвинчивалось всё и отовсюду. Поэтому на него обратил внимание механик шхуны и забрал его в трюм под свой надзор, чтобы шхуна уцелела и могла бы ходить. И прозвище ему дал – Кальмар. Так он с этим прозвищем и попал в анналы нашей морской истории.

С Василием Викторовичем была трогательная встреча и интереснейшее знакомство с нашим новым плавучим домом. Я сразу же повинился в прошлом недоразумении, и всё было нами забыто.

Надо отметить, что капитан являлся человеком очень образованным, интеллигентным и просто очень красивым мужчиной. Он имел свой бизнес, руководил серьёзной строительной компанией, а в свободное время организовывал экспедиции познавательного свойства. На своём «Гангуте» он ходил даже на Бесов Нос на Онежском озере изучать петроглифы под водой.

И вот мы на славном судне! Всё дивно и по-настоящему большое. Большущие мачты со стеньгами, паруса, хоть и дакроновые, но тяжеленные, блоки размером с голову Кальмара и танковый немецкий двигатель, каких в Москве было всего три. Только палубы были маленькие и тесноватые.

Мы стали обживаться на «Гангуте». Офицеры и девчонки расположились в трюмных кубриках (я не стал даже и близко претендовать на капитанскую каюту), а мальчишки устроились в общей каюте на палубе по левому борту.

Спали на специальных двухэтажных корабельных нарах, положив на жёсткие полки спальные мешки. Первые дни мы оставались на причале яхт-клуба, а капитан – на работе в Москве. Телефонная связь была только междугородняя и только через яхт-клуб. Пресная вода была закачана в цистерны шхуны, электричество включалось только при необходимости. На главной палубе был весьма удобный камбуз, туалеты и даже душ.

Началась корабельная жизнь. Утром – подъём флагов, вечером на закате – их спуск. Днём теоретические и практические занятия по расписанию. Экипаж поделили по-старинному на вахты левого и правого борта. Дневальные несли круглосуточную вахту, а мы со старпомом делили ночные вахты. Как оказалось, никаких книг по постановке парусов, кроме старинных, мы не знали, а потому и выучка шла по канонам XVIII века. Это, как ни странно, сослужило в дальнейшем добрую службу. И даже не один раз.

Но служба службой, а обед – по расписанию. Была рассказана байка про обед на «Потёмкине» и начало революции 1905 года в Одессе.

Был назначен камбузный наряд, но вот этот наряд и начал канючить. Мы, мол, и дома не готовим. Нам мама готовит. Особенно никто не хотел утром варить манную кашу. Тогда я рассказал им про свой опыт на Парусном берегу и в походе. Объяснил, какая это «адмиральская» каша с маслом и изюмом, на настоящем молоке, и какими особыми приёмами она готовится. Кастрюля была огромная, аж на 15 человек. Поварешка (разводящий) – соответственного размера. Допущены к процессу были самые достойные. И когда ели в кают-компании, то наслаждались от души.

Как и положено по уставу, лицо начальствующее вызывали к столу до того, как приступить к еде. Всё было по-корабельному расписанию. Первыми получали свои миски дневальные, затем офицеры, и за ними матросы. Я пробовал и давал добро к поглощению пищи. Обрядность сделала своё дело – отбоя не было от желающих в наряд на камбуз. От нарядов не освобождался никто, в этом все были равны, в том числе и я. Да и готовить научились кадеты вполне прилично, благо пища была простой и незатейливой по рецептам.

Мы регулярно устраивали читки книг про старинные парусные традиции, для этого специально их захватили из домашних библиотек и клуба. В том числе и про морские приколы, грубые шутки и наказания.

После рассказов о морских наказаниях мой старпом Валёк сплёл даже линьки из льняных прядей от старых снастей.

Те линьки были не такими жесткими, они были намного мягче, пряди-то были выношенные от старых канатов. А форма была б/у, старая, тёплая и пыльная до жути. Поэтому было решено провести шуточную порку нерадивых. Под фок-мачту поставили скамью, на неё укладывался наказуемый, и на его штанах слегка взбивали клубившуюся из них пыль. Народ забавлялся и смеялся. Все хотели участвовать и на себе почувствовать настоящие линьки. Да и форма становилась чище.

Но один из снимков попал домой в Косино. Появилась разъярённая мама с командором в паре – детей порют как в старину! Это что за воспитание такое?! С большим трудом успокоили маму сами дети.

Мама, как и при отправке на практику все родители, привезла пирожков и конфет. Делили на всех. А вот потом оказалось, что фантики валяются по всей палубе и в кубриках. Приехавший на выходные капитан был возмущён. Протрубили аврал. Была устроена большая приборка. И только после неё мы вышли в канал на рулевую практику. Молодёжь толпилась в рулевой рубке и капитанской каюте, участвовала в швартовке при заправке горючим. А мы с Лидией Николаевной присели на носу около якорных клюзов.

Смотрим – а в клюзе фантик. Вызываем вахтенного. Прибегает Кальмар, докладывает, как и положено, что происшествий нет.

– А это что? – спрашиваем, показывая фантик в глубине клюза.

– Не могу знать – отвечает.

– Как он туда попал?

– Наверное, ветром снизу задуло!

Не добившись толку, мы решили устроить показательное наказание для всего экипажа. Вспомнили рассказы и байки о наказательных мерах. Пришлось применить старинную воспитательную меру. Мальчишки-курсанты в строю и с лопатами, в полной морской форме, на развёрнутом корабельном флаге несли конфетную обёртку, найденную на палубе шхуны. Увидевшие их мастера яхт-клуба, в прошлом лихие служаки, прослезились и в восхищении спрашивали, неужели живы традиции и кто-то помнит такие «похороны».

– А то! – гордо отвечал я, как выяснилось много лет спустя, будущий профессор. – Помним и применяем традиции.

Всё было выполнено как положено, и, как оказалось, доставило мальчишкам массу удовольствия. Такая вот получилась корабельная «дедовщина»!

Об этом детально вспоминает мой помощник и друг, тогда ещё очень молодой Валентин Ковалёв.

С похоронами фантика дело было так...

Будучи летом 1996 года, одним из помощников капитана-наставника, коим выступал Михаил Юрьевич Лимонад, в обязанности мои входила воспитательная работа с кадетами на учебной шхуне «Гангут». Приучение домашних мальчиков к суровому флотскому быту и распорядку. Но, не смотря на все мои старания, дети оставались верны домашним привычкам. В особенности разбрасывать мусор по углам, с невинным видом делая круглые глаза, заявлять «так это не я!» и устраивать бардак в личных вещах в кубриках. С этим надо было что-то делать. Единственное, что пришло в голову - это устроить «похороны», по тому же принципу, что в войсках «хоронят» найденный на плацу или палубе окурок.

Предупреждал я кадетов об этом заранее, дня этак за три, надеясь, что угрозы возымеют действие. Фантики, шелуха семечек и фисташек продолжала регулярно появляться на палубе и в кубриках.

Ясным солнечным днём, когда команда отдыхала во время «адмиральского часа» (а это святое, хоть война, хоть бунт!), команда была вызвана на построение в парадной форме. Флаг был спущен и с трагическим лицом я положил очередную конфетную обёртку в заготовленный ранее «гроб» – спичечный коробок. Флаг растянули по углам, в центр уложен «покойник» и торжественным траурным маршем, без головных уборов, с лопатами в руках господа кадеты проследовали на берег.

Пройдя примерно километр, было выбрано место, где и вырыли могилу – яму примерно в куб. Опустили на дно «гроб». Засыпали, утоптали, почтили минутой молчания после траурной речи и вернулись на «Гангут».

Примерно через час было объявлено повторное построение в парадной форме. Лёгкой рысью экипаж вернулся к месту захоронения. Яма была вырыта, земля просеяна тщательней, чем мука на мельнице, «гроб» найден и снова положен на растянутый по углам флаг. После этого мы вернулись на судно. Произнесена была очередная назидательная речь, и коробок с фантиком торжественно брошен в мусорный бак на корме «Гангута». Наблюдая за этой картиной с берега, преподаватели Академии, отставные каперанги и кавторанги, спросили находившегося там Михаила Юрьевича:

– Не окурок ли хоронят?

– Нет – отвечал он – фантик!

– Господи! – те чуть не плакали, – а мы уж было подумали, что все обычаи забыли!

Прошла почти неделя. Друг за другом кадеты подбирали и убирали так, что всё сверкало. Вышли на воду, совершить одно-двухдневный учебный переход по каналу им. Москвы и водохранилищам. Проходя по палубе, я остановился возле клюзов правого борта и в клюзе, в звене цепи, увидел проклятущий фантик от конфеты! На мой окрик явился вахтенный кадет, выслушав отповедь, осмотрел местонахождение фантика, и на вопрос, как он туда попал, заявил:

– Не могу знать товарищ помкапнаст! Наверное, ветром по воде с берега задуло!

Железная логика и сметливость кадета разом утишили моё раздражение.

С низким поклоном, и всегда к Вашим услугам, Ваш боцман ст. мичман

Валентин Е. Ковалёв.

Как видим, наши воспоминания практически совпадают, так что истории эти достоверны.

На этом наши приключения не закончились. Нас ждала парусная практика. И, как оказалось, не только она одна!

Среди очевидных парусных наук бальные танцы стояли особняком. Вести их было трудно и негде. Приходилось разучивать первые шаги и танцевальные ритмы на пятачке у фок-мачты. Бедная Лиля! Сколько всего она там наслушалась! Сплошные протесты.

Пришлось объяснить команде, зачем нужны слаженные действия в ритмичном единстве морякам. Но и участие в парусных балах нашего клуба и в кадетских бальных конкурсах светило команде в самом ближайшем будущем (рис. 499).

Разумность бальной учёбы проявилась почти сразу же на шлюпочной практике. Она проходила на двух ялах, 6-весельном и 4-весельном. Вёсла были дорогими и тяжёлыми. Потеряв ритм, ничего не стоило лишиться и ценного снабжения ялов.

Вот и стало понятно, зачем была учёба. Ох, как непросто осваивался общий ритм! Но и это, в конце концов, усвоили.

Рассказ Л.Н. Щедельской.

«Гангут» и танцы

Знакомство с наставником юных моряков, воспитанников Косинского морского клуба Михаилом Георгиевичем Шадриным, открыло новую страницу в моей педагогической практике. Имея большой опыт в проведении танцевальной программы по бальным танцам в группах школьного возраста, море видела два раза в жизни и с трудом могла представить сотрудничество с морским делом. Однако байки и увлекательные рассказы бывалого и любящего море и парусное дело наставника Михаила Юрьевича Лимонада ребятам захватили меня, и я согласилась с ними пойти в учебный поход на «Гангуте». Несмотря на возраст и стаж работы, я в этой обстановке чувствовала себя не только новичком, но и бестолковым матросом.

Вспоминаю сейчас с благодарностью и уважением юный состав коллектива. Во время похода он показал себя не только грамотным и увлекающимся своей мечтой юнгами, но и подростками, которые умели построить удивительно правильные отношения между собой и взрослыми. Несомненно, большая заслуга в том, что сложилась благостная атмосфера в коллективе, принадлежит взрослому служащему составу, но это естественно, так как собраны были люди бывалые и подготовленные.

А вот ребят не надо было ломать, уговаривать, увещевать – они уже были готовы для больших дел, а, может быть, и на подвиги. Уважение и терпение, с которым они относились ко мне, оставили у меня благодарную память и уверенность в том, что эти юнги – достойные офицеры Флота России. Гордость и уважение к ним сохраняю до сих пор.

Как потом выяснилось, я нужна была им не только для поддержания физической подготовки и воспитания характера, но и для того, чтобы пройти небольшой танцевальный курс, который развивает ритм, взаимодействие и понимание друг друга в танце. Эта подготовка помогла им выиграть соревнование в гонках на лодках с клубом, где ребята были постарше и сильнее наших ребят.

Каждый день, находясь на судне на открытой воде, понимаешь, какая разная неожиданная погода сопровождает участников похода, но не понимаешь, какие неожиданности тебя подстерегают. Я, конечно же, не слышала предупреждения об изменении погоды и, с любопытством случайного человека, наблюдала за верхушкой мачты, которая гнулась и раскачивалась надо мной. Ребята же быстро сориентировались в непредсказуемой обстановке, приняли правильное решение и предотвратили несчастный случай.

Пока я думала, упадет или не упадет кусок мачты на меня, они командой изменили постановку паруса – учли направление ветра, следовательно, и маршрут падения верхней части мачты. Я была спасена.

До сих пор с благодарностью и любовью вспоминаю этот период моей жизни. Я уверена в том, что знание предметное, умение общаться и созревание характера, которое происходило в реальных настоящих условиях жизни, явится залогом мужества и естественного взросления молодых людей. Все это невозможно без правильного компетентного управления клубом, которым руководит Михаил Шадрин.

Парад 300-летия Российского флота

Нам в тот год сильно не везло. «Гангут» не был сертифицирован для зарубежного плавания и не мог даже взять пассажиров из-за отсутствия спасательных плотов на борту. Часть такелажа, в том числе фордуны обеих стеньг, кто-то похитил. Головка блока на двигателе текла, а выхлопная труба еле держалась. Вот шхуна и не пошла на проходившую в тот год «Операцию Парус – 1996». Дальше канала имени Москвы нас не пускали, да и то могли остановить и наказать.

Вот в таком унылом настроении мы и пребывали в Александровском затоне в тёплый июльский вечер. Находился на левом борту, когда нам подвалил лихой и развесёлый катер с крепко подвыпившей компанией.

– Ребята, вы такие красивые, мы вас приглашаем! – прохрипел глава компании.

– Не могу, – отвечаю, – у меня дети на борту. Так что нам с вами не вместе.

– Да ты знаешь ли кто я? – вопросил тот же тот же хриплый голос. – Я Потапов, чемпион яхтенный. Я руковожу парадом 300-летия флота от ЦСК ВМФ. И я вас приглашаю как самую красивую яхту флагманом парада на Химкинское водохранилище в воскресенье!

– Что всерьёз?

– Да-да! – подтвердил весь их экипаж.

Я взял их телефон и адрес и побежал в яхт-клуб позвонить и доложить командору клуба и капитану шхуны о приглашении.

По своим каналам М.Г. Шадрин выяснил, что всё верно. Более того, он сам должен был быть на трибуне в составе офицеров Штаба ВМФ. А Вася объявил аврал всем, связанным с «Гангутом» членам своего экипажа для приведения шхуны в возможный порядок.

Весь следующий день мы вылизывали «Гангут». Красили борта, делали трафареты надписей и выводили их на бортах. Драили палубы и внутренние помещения. А Кальмар вместе с механиком ремонтировал злосчастную головку блока. Нужно было поменять прокладку, а таких двигателей наперечёт. Соответственно и запчастей. Но нашли-таки и поставили.

После этого вечером в четверг заправились топливом и пошли в Аксаковский залив. Там и остановились на ночь.

На пятницу была назначена парусная тренировка экипажа. Под мотором мы прошли по каналу в Пестовское водохранилище и там вытаскивали из рундуков трюма и ставили большие и тяжелые паруса. Выхаживать каждую снасть приходилось всем экипажем. Ставили паруса в старинном порядке – это улучшало управляемость во время аврала.

Василий решил поставить все паруса, так как день был безоблачный и тихий. Ветерок был несильный, но ход мы имели вполне пристойный. Ох, как не советовал я ему это делать, ссылаясь на некомплект снастей такелажа. Но капитану виднее.

Мы готовились к повороту, когда сначала один боцман мачты, а потом и другой, доложили, что стеньги сильно гнутся. Поэтому решили сделать поворот оверштаг, чтоб уменьшить парусную нагрузку и потом убрать топселя – самые верхние паруса.

Мы готовились к повороту, когда сначала один боцман мачты, а потом и другой, доложили, что стеньги сильно гнутся. Поэтому решили сделать поворот оверштаг, чтоб уменьшить парусную нагрузку и потом убрать топселя – самые верхние паруса.

Прокричали все команды, «Гангут» пошёл в поворот, и… в этот момент сверху раздался треск, как гром небесный. Мы схватили «белый шквал» при ясном небе! Кто знает, это ужасная вещь. Это невидимый глазом штормовой порыв ветра. На головы ребятам и Лиле посыпались щепки приличной величины, а вслед за ними вниз рухнула верхняя часть фор-стеньги. На наше счастье, она до палубы не долетела, а повисла на снастях и топовом оголовке. Кливера упали за борт и, уходя под корпус, наполнились водой.

Не успел боцман прокричать команду тащить кливера на борт, как треск повторился, и вниз тем же образом полетела грота-стеньга. Как-то быстро боцмана среагировали (ведь ими были наши дети!) и подали команды вахтам левого и правого бортов разобраться по мачтам и спасать паруса, а заодно и осколки стеньг, пригодные для последующего ремонта.

Капитан Василий был зелёного цвета. Он никогда ещё не попадал в подобные ситуации. Потом он рассказывал нам с Шадриным, что ожидал услышать «Спасайся, кто может!», но никак не

– Вахта левого борта – на фок-мачту, вахта правого борта – на грот-мачту! Паруса майнать, по бортам уложить!

И юные моряки бросились спасать своё судно. Всё выполнили в лучшем виде и доложили об этом капитану. Вася не мог не оценить выучку и дух своего юного экипажа. Об этом он и доложил нашему командору.

Это была пятница, а в воскресенье нам предстояло быть на параде, что стало проблематичным. Практически невероятным! К вечеру в яхт-клуб прибыл командор, и было решено оставить на борту лишь взрослых и одного 16-летнего кадета, заболевшего животом, и которого мы усиленно лечили. Остальных списать на берег – практика подошла к концу – и отправить в Косино по домам. Но, как известно, надежда должна умереть последней!

Поступил приказ кадетам дома готовить к воскресенью парадную форму. Если к воскресенью рано утром «Гангут» будет способен достичь акватории ЦСК ВМФ в Москве у метро «Водный стадион», то экипаж будет принят на борт и станет участником морской части парада, проводившегося впервые за 300 лет. А если нет, то со всеми клубами юных моряков будут наблюдать происходящее с берега. Про настроение и говорить не стоит! Собрались, построились, поблагодарили капитана, и отбыли с командором клуба в Косино.

А капитан бросился заказывать мебельные доски на музыкальной фабрике для ремонта израненных стеньг. Кроме того, были отысканы старые запасы эпоксидной смолы и краски. К ночи на берег были проложены временные кабели, к ним подключили пилы и фуганки, прожектора «Гангута» повёрнуты на берег, к набережной, куда привезли доски, и работа закипела. Началась суббота перед парадом.

За ночь выстругали, как рисуют в учебниках, накладки на стеньги, подогнали их с учётом формы обломов и стали оборачивать стеклотканью с эпоксидной смолой. Грота-стеньгу оклеили и положили на киль-блоки просыхать. А вот на фор-стеньгу отвердителя явно не хватило, и она в назначенный час не просохла достаточно. Сушили её весь день, пытались добыть смолу и отвердитель в нужном количестве. Но была суббота, почти никто не работал. Так и остались мы с непросохшей стеньгой.

Но покрасить покрасили обе стеньги. Обедом нас кормила Лиля (Лидия Николаевна). Она с детства не любила ничего военного (отец-офицер тому был причиной), но здесь надела тельняшку и отправилась на камбуз. Свой вклад в наше общее дело она внесла достойно, о чем красноречиво свидетельствует сертификат на стене у неё дома.

К ночи всё уложили на борт, убрали за собой берег и получили команду спать до трёх часов ночи. Женщин пощадили и добавили им сна ещё на три часа. Это было сделано из-за наших недостатков в спасательном снабжении, днём нас перед парадом точно бы остановили органы инспекции или водная милиция.

В назначенное время подали команду свистать нас наверх, и мы тихонько в предрассветной мгле и тумане тронулись по каналу к Москве. Шли без стеньг – надо было пройти под мостами. На водохранилище парадного строя ещё не было, и мы спокойно проскользнули в акваторию центрального военно-морского клуба. Там посреди зеркала воды отдали якорь и стали готовиться к параду. Вынули парадную одежду, но надевать пока не стали – надо было ещё выполнить постановку на якорь в парадном строю.

Народу на берегу было множество. Мы всех видели только издалека, как мелкие точечки. И только, когда появились бело-чёрные точки и послышалось «Ура!» ребячьими голосами, мы поняли какое счастье все испытываем.

Сколько народу прибыло на «Гангут», трудно даже сказать. Все нарядные, кадеты в выглаженных парадных формах. Просто бравые матросы! Но на этом фоне всё равно приход Кальмара был незабываем. Он подбежал и, лихо отдав честь, доложил, что кадет Кальмар прибыл и готов приступить к службе. В руках был пакет с провизией из дома. Попросил разрешения приступить к завтраку. Ну как было не позволить? Разрешил.

А тем временем «Гангут» с гостями пошёл к Речному вокзалу. Команда бросилась ставить стеньги, но поставить смогли только грота-стеньгу, поскольку фор-стеньга так и не просохла – сказался дефицит отвердителя. Так и стали похожими на американские клипер-шхуны. Мы действительно были флагманами парада, несли все надлежащие флаги: на бушприте стоял флаг Косинского морского клуба, на кормовом флагштоке – Государственный флаг, а на грота-стеньге – флаг Жуковского яхт-клуба, президентом которого в ту пору я был. На грот-мачту подняли флаги расцвечивания.

Я, пока работал с якорем при постановке на него, не надевал свежую одежду, а был в старой засаленной тельняшке и не очень нарядных джинсах. Мы встали на якорь, и я спустился в кубрик переодеться в парадную форму. Кто же знал, что телевизионщики в этот момент нас снимали с берега?

Только дома я узнал: лишь этот момент и попал в репортажи. И более флагман им был не интересен. Но только им.

Наш командор был уже на трибуне и мог наблюдать за нами лишь от Речного вокзала.

После постановки на якорь я подал по Васиному указанию команду ставить паруса. Наши кадеты в своих чистеньких парадных формах бросились по-вахтенно к обеим мачтам и поставили паруса по старинному обычаю. Ну как привыкли за 10-дневную практику. Но флотские офицеры всё увидели и всё оценили. Потом Михаил Георгиевич рассказывал, что они спросили его: кто так лихо паруса поставил. Ответ – «Мои мальчишки из клуба» – всех потряс.

– Сколько же они учились?

– Да вот сегодня десятый день!

Командор был горд – Косинский клуб себя не опозорил, как, впрочем, и наставники лихих кадет.

А кадеты уже стояли на палубе в парадном строю. Ждали подхода адмиральского катера. Мы уже видели его, направляющегося для приветствия флагманского судна. Тихо прорепетировали приветствие… С адмиральского катера послышалось «Здравствуйте, товарищи!» и…

…В этот момент какая-то наглая крейсерская яхта прошла между катером и нашим флагманом, закрыв от нас адмирала. Приветствие кадеты прокричали, не видя адмирала из-за парусов яхты, и «Ура! Ура! Ура!» тоже. Оттуда нас снимали, но ярости нашей было не унять. Я в мегафон прокричал им такое, что не решаюсь повторить. И они ушли.

Парад успешно завершился. Мы с благодарностью простились с нашим гостеприимным капитаном и отправились по домам. Дома я и увидел сюжет с постановкой на якорь. Больше наш «Гангут» по телевизору не показали.

А через весьма длительное время там, где я работал, появилась некая бизнес-леди. Она увидела мои картины с парусными сюжетами на стенах и похвасталась, что была на памятном параде 300-летия флота на собственной яхте. Рассказала, что с флагмана их крепко обложили в мегафон, когда они шли наперерез адмиральскому катеру. Я, естественно признался, что это мне пришлось их обругать. Совершенно справедливо, заметьте! Она не поверила. Не похож я был на того человека, что стоял на мостике с мегафоном.

Договорились, что она назавтра приносит видеозапись с парада, а я – свою фуражку. Так и поступили. Каково же было удивление всех присутствующих на просмотре, когда оказалось, что сошлись живые участники того инцидента! Копию записи мне подарили, но оцифровать её так мне и не удалось.

События парада мне снимать было некогда, поэтому для клуба я написал картину как мы участвуем в параде с одной стеньгой. Эта картина висит в клубной кают-компании.

Мы побывали позже на «Гангуте» в гостях ещё раз. Увы, стеньга, сломанная тогда ещё на Пестовском водохранилище, так и не была восстановлена должным образом. На фото, которые мне потом довелось видеть, «Гангут» ни разу не был запечатлён с полным рангоутом и под всеми парусами. И мне до сих пор кажется, что я был виноват в том, что не настоял в своё время на том, чтобы не нагружать стеньги парусами.

Вася, дорогой Василий Викторович, если ты читаешь эти строки, то прости меня ещё раз за все мои недочёты! И пусть никогда не меркнет слава замечательного учебного парусника «Гангут»!

Тот парад и проект Триумфального парка

Казалось бы, что эта история канула в вечность, но такое мнение оказалось не вполне верным. Можно считать это за пределами парусных интересов, но мне, да и М.Г. Шадрину, кажется, что это вовсе не так. Если «паруса над головой», то разве так уж важно, из чего они?

Через несколько лет моя студентка магистратуры Даша Горбачёва выполняла своё магистерское исследование и диссертацию, посвященную проектированию Триумфального морского парка 300-летия российского флота в Тушино, на берегу Химкинского водохранилища.

Приведу здесь только фрагменты нескольких панорам, разработанных Дашей.

В композиции не были забыты даже легендарные «похороны» фантика.

Триумфальный морской парк 300-летия российского флота мог бы стать не только местом отдыха, но и получить исторический характер. Посетители парка и наслаждались бы природой, и знакомились с историей Флота России. По этой теме Д.И. Горбачёвой была выполнена магистерская диссертация и совместно с руководителем темы и консультантом написана статья [35] и учебное пособие [36].

Студенты-архитекторы в КМК

Предпроектная практика

В главе 3 рассказывалось о том, что ряд студентов-архитекторов в вузе, где я преподаю, выбирали на диплом или курсовые работы темы яхт-клубов. Но были они людьми сухопутными и яхту видели разве что на конфетном фантике или в кино. Не более того. Представление о жизни яхтсмена не имели никакого. Ну и как при этом проектировать яхт-клуб?

Я старался набор проводить в свою группу весной. А летом отправлял таких студентов на преддипломную яхтенную практику.

Косинский клуб любезно предоставлял такую возможность, зачислял их в школу рулевых и готовил более или менее грамотных яхтенных рулевых первой ступени подготовки и одновременно проектировщиков. А иначе я их к проектированию по этой теме не допускал.

Курс молодого матроса был и теоретический, и практический. Даже практику оверкиля изучали и ставили опрокинувшуюся яхту на ровный киль. Так-то вот! Это был своеобразный летний семестр.

Учили их клубные педагоги и инструктора, а я следил в целом за дисциплиной и правильным становлением парусного мировоззрения. Учились с утра до вечера, но успевали и выкупаться, и пообедать, и на закаты посмотреть. Даже порисовать успевали иногда.

В результате в сентябре приходили подготовленные для проектирования люди, прошедшие на себе лично функциональное моделирование здания яхт-клуба, его участка, гавани и гоночной акватории.

Приходилось и под корпусом лежать, подготавливая к отделке внешнюю поверхность, и с румпелем и шкотами управляться. А заодно пословицы и поговорки из корабельного и яхтенного лексикона изучить.

Соответственно, дипломные проекты были толковыми и креативными.

Декор «Аякса»

Но одной архитектурой дело не обходилось. Как-то в поле наших интересов попал крейсерский швертбот «Аякс». Его новый капитан Марат Гебелев проводил обстоятельный ремонт, а имя так и манило архитекторов приложить своё искусство там, где явно звучали античные мотивы. Было решено применить упрощенную технологию для росписи корпуса – перевести сложный декор на самоклеющуюся основу и потом выклеить этим декором корпус. Это позволяло при необходимости повторить печать с рабочих файлов и отремонтировать росписи.

Мотивы на бортах были разными – Аяксов–то было двое, старший и младший брат. И деяния их в мифах были отражены тоже разные. Так что оригинальности было хоть отбавляй.

Сохранился рассказ командора клуба М.Г. Шадрина об этой работе и празднике спуска «Аякса» на воду. Дадим ему слово, а себе оставим иллюстрирование рассказа, благо сохранился фотоархив:

«Аякс» спущен на воду Белого озера

Михаил Шадрин, командор клуба,

капитан первого ранга в отставке

Несмотря на плохую погоду, осенний ветер и моросящий дождь, в воскресенье 23 сентября 2012 года в Косинском детском морском клубе царило необычное возбуждение – после длительного капитального ремонта на воду спускали крейсерскую яхту «Аякс». Событие, хоть и нечастое, но не столь знаменательное, чтобы о нем отдельно рассказывать, если бы не одно обстоятельство…

А все дело в том, что яхта была названа в честь древнегреческого героя Аякса. Поскольку эти герои, а их было двое, старший и младший или большой и малый, вели вполне человеческую жизнь, они принимали участие во многих вполне реальных исторических событиях, как, например, осада и взятие Трои.

Вот это обстоятельство и натолкнуло яхтсменов Косинского морского клуба, занимающихся ремонтом яхты, на создание необычайного ее декора. А так как большинство яхтсменов являются студентами или уже даже выпускниками кафедры архитектуры московского Государственного Университета по землеустройству (ГУЗ), то опыта, способностей и техники реализации этой идеи им было не занимать. Тем более, что их идейным вдохновителем и руководителем стал не кто иной, как сам Михаил Юрьевич Лимонад – профессор, доктор архитектуры, к тому же легендарный яхтсмен и путешественник. Таким образом, образовалась творческая группа, в которую вливались все новые и новые специалисты и энтузиасты. Особо много сил отдали выпускницы кафедры архитектуры Даша Алонзова и Марьяна Звягина, студентка Оксана Красовская.

Работами непосредственно на яхте руководил ее капитан Гебелев Марат Маркович, бывший авиаконструктор и летчик-испытатель.

Когда идея начала приобретать вполне реальные контуры, работа пошла с повышенным энтузиазмом. В зной и в непогоду, в выходные дни и вечерами после работы, группами и поодиночке скребли, чистили, замазывали, шлифовали свою яхту.

Одновременно другая творческая группа, ломая голову, копалась в древнегреческой мифологии, копировала многочисленные сюжеты, оставленные нашими предками на глиняных сосудах и барельефах зданий, складывала из них живописное повествование.

И вот, наконец, настал назначенный день спуска судна на воду. Яхта, закрепленная на катках, застыла на слипе морского клуба, демонстрируя зрителям, пришедшим на торжество спуска, свой необычный декор. Казалось, с бортов судна на нас повеяло ветром далекой античной эпохи, а древние герои в трактовке Оксаны и Марьяны оживали в необыкновенной графической пластике греческих художников.

Под торжественные звуки гимна на ахтерштаге взвился флаг Косинского морского клуба, что означает, что судно принято в кампанию навигации этого года. После произнесения торжественных слов напутствия и просьб Посейдону Дашей Алонзовой, которая больше всех вложила труда в ремонт Аякса, грохнул выстрел вылетаемой пробки, и под брызги шампанского, которым окропили нос обновлённой яхты, и раскатистое «Ура!» яхта «Аякс», плавно заскользив по слипу, гордо закачалась на волнах (рис. 522).

С видом старого морского волка Михаил Юрьевич Лимонад, попыхивая трубкой, задумчиво смотрел на это маленькое чудо. А в голове у него уже рождались идеи создания декора строящейся на стапеле морского клуба бригантины «Княжна» (рис. 523).

Но здесь должны преобладать русские национальные темы. А если связать этот опыт с историческими традициями кораблестроения – вырисовывается новый курс лекций или даже предмет: «Оригинальный декор в судостроении».

Косинский детский морской клуб – семейный клуб, где плечом к плечу со взрослыми осваивают новые навыки дети и подростки.

Вот и я со своим внуком Димой осваивал морские премудрости в этом же клубе. Мы перепробовали всё – педальный пароход «Емеля», крейсерскую яхту «Аякс», гребную лодку.

Но больше всего ему требовалось то, что давало выход его активности. Поэтому наибольшее удовольствие он получил от гребли на вёслах. Но ведь получил!

Командор продолжает:

Каждому находится дело по плечу и интересу. А во время парусных гонок дети и взрослые соревнуются совсем на равных, и все с нетерпением ждут выходных, чтобы под парусами яхты, сделанной собственными руками и носящей имя древнего греческого героя, почувствовать себя тоже немного героем.

P.S. Обычно постскриптумы пишут в письмах, а не в главах книг. Но здесь хочется сделать такое отступление от правил. Два творца клуба, и оба Михаилы (рис. 4.6.11), постоянно общаются и переписываются с самых ранних этапов сотворения Косинского клуба.

Только что была закончена в первой редакции глава о КМК. И вот наступает крещенская ночь, а вместе с ней и день рождения моего внука Димы, о котором только что говорилось. И тут приходят два замечательных снимка, которые невозможно не привести здесь:

– И мы зажигаем, – написал командор. Ну, как тут было не дополнить припев моей песни, взятой для заглавия! Я же автор!

Поэтому взял и добавил новый припев, который как нельзя более подходит к этой ситуации:

Пусть снегом засыпает хоть с этой, хоть с той,

Но лишь бы был маяк над головой. 2 раза.

Глава 5 (начало) СТРОГИНО И СПК «НОРД-ВЕСТ»

Строгинская пойма и Олимпиада

Это место первоначально для нашего клуба было неизвестным. К концу 70-х годов прошлого века, мы освоили Парусный берег на Шошинском плёсе Московского моря, Пироговское водохранилище для осенних регат и для закрытия сезона Белое озеро в Косино, которое было вотчиной Люберецкого турклуба. Московский клуб ощущал некоторый дефицит достаточно большой и одновременно близкой воды для проведения клубных регат.

В это время шла подготовка к Олимпиаде-80, и мы с Юрой Семёновым-Прозоровским работали над её проектами как первые, кто начал её проектировать ещё в 1974 году. Работали над картами Москвы размером 2 на 2 метра, где расставляли новые объекты. Масштаб карт был внушительным. И вдруг мы обнаружили большое водное пятно на северо-западе между станциями метро Щукинская и Строгино, с полуостровом прямо около Строгинского шоссе. Зеркало воды было не менее чем вчетверо больше, чем на Белом озере. Это давало надежды на освоение новой и близкой воды.

Надо было ехать и смотреть в натуре что там и как. Мы и поехали. Налегке – никаких проблем. До Щукинской на метро, а дальше оказалось трамвай идёт. Только вот у воды непосредственно остановок не было. А идти было прилично, если учесть, что мы собирались туда свои суда доставлять.

Приехали, осмотрелись. Акватория большая и никем не занятая пока всерьёз. Берега имеют жилую многоэтажную застройку, но достаточно далеко от берегов. Есть куда приставать, если потребуется. Место несудоходное, так что мешать проводить регату некому. Это сейчас там яблоку негде упасть.

С северной стороны дикий полуостровок с дебаркадером и двумя строительными вагончиками. Из людей один лишь шкипер на дебаркадере. От него и узнали, что место такое яхтенно-перспективное образовалось относительно недавно. Для строительства нового района Строгино требовалось много речного песка. Вот и превратили пустырь у Москва-реки в карьер. А полуостров остался как место стоянки земснаряда и хранения используемого оборудования.

Вот там мы и предложили нашим клубным друзьям попробовать провести регату.

Строгино и строгинские регаты

Летом в Строгинской пойме с базой на полуострове относительно регулярно проводились местные регаты. Даже было где оставить под охраной суда на будни. Регаты в соответствии с направленностью организаторов Строгинского клуба чаще становились детскими или композитными, смешанными. Было интересно, а акватория и наличие спасателей делало регаты привлекательными и безопасными.

Поначалу судил строгинские регаты коллектив судей из нашего МПТК. Мне приходилось быть то судьёй «старта – финиша», то даже главным судьёй. Были случаи, когда судейскую коллегию формировал Жуковский яхт-клуб.

Главные секретари были опытные – Витя Белоозеров, Юра Семенов-Прозоровский, Леша Кужелев. По большому счёту, успех регаты зависел от их четкой и грамотной работы. Как испытанного в регатах судью меня на роль судьи приглашали Коля Пушкин и Саша Поляков (Папа Карло). Это были первые энтузиасты детского парусного движения в Строгино, да и вообще в парусном туризме.

Строгино было Москвой, и организацию регат вместе с судейством брал на себя наш Московский парусный туристский клуб. Поэтому сразу всё пошло по–взрослому. Это устраивало всех. Особенно родителей, которые болели за своих детей и беспокоились об их здоровье. Поэтому и бригады врачей клуб тоже организовывал для таких гонок.

Призы были всегда полезными и достойными, а солидный возраст и вид судей внушал уважение юным мореплавателям.

Таких регат проводилось немало. В качестве судейского судна обычно выступала единственная тогда яхта Вадима Борисовича Прибылова. Она была польской постройки, типа «воробышек» в переводе с польского. В обычные дни хозяин разрешал походить на ней по пойме, и эта яхта сначала была единственной. Она выполняла функции не только прогулочной и учебной, но и судейской.

Давали походить и на катамаране «Простор», которых в Строгинском клубе было несколько. Они имели вооружение кэт с одним косым гротом, что позволяло быстро их вооружать для выхода на воду. Но ставился там и стаксель на штаге в дополнение к гроту, хотя в Строгино такого мы не наблюдали.

Это позволяло представить, какие условия могут возникнуть в ходе гонок, оценить, что и как будут видеть рулевые на гонках. А то ведь иначе судья может и вовсе воды не увидеть и не почувствовать. На регате он занят плотно и совсем другими делами.

В регатах принимали участие не только разборные парусники, но и швертботы класса «Оптимист», на которых тренировались члены детской парусной секции. Секцией этой руководила жена Вадима Борисовича Светлана Николаевна Кротова – Заслуженый тренер РСФСР.

Со временем разборный флот был вытеснен обычным спортивный. Соответственно и наш интерес к строгинской воде пропал. Тем более, что стали популярными морские походы и готовиться к ним надо было на иной воде с иной волной.

Папа Карло и проект детского яхт-клуба

В нашем московском клубе был колоритный парусник Саша Поляков. Он имел густую длинную шевелюру и бороду. Прямо как Карл Маркс в молодости. Сейчас, когда он сообразно возрасту поседел, то стал совсем похож на известные портреты Маркса. За ним издавна закрепилось прозвище Папа Карло или просто Карлуша.

За ним также было закреплено 10 парусных номеров для развития строгинского крыла нашего парусно-туристского движения, но его собственный был и есть М-103.

Он взял на себя помощь нашему клубному товарищу Коле Пушкину в организации парусной детской секции. Коля жил где-то в Строгино и был одержим идеей привлечения детей в парусный туризм. Он привозил детскую команду в Косино на регаты. Там же мы нередко обсуждали перспективы такого направления нашей деятельности.

Михаил Шадрин, Папа Карло и Алексей Кужелев принимали участие в таких беседах, вырабатывая стратегию и тактику будущей парусно-воспитательной работы. Это были лидеры детского парусного направления в 80-е и последующие годы.

Движение было поддержано Департаментом внешкольного воспитания Москвы. Была организация, которая, как вспоминает Саша Поляков, называлась «Московский городской комплекс школьной работы и технического творчества молодёжи» (МГК ШРиТТМ). Этот МГК находился на метро Пролетарская в советской школе. здание было, а вот территорию нам выделили для парусной деятельности в Строгино. Там была детская парусная секция, были швертботы класса «Оптимист». Руководителем её была Светлана Николаевна Кротова, но кроме всего Светлана Николаевна Кротова была все-таки заслуженным тренером Советского Союза».

Вот там, на полуострове, было решено запроектировать здание детского яхт-клуба. По мере разработки его концепции проект разросся до профильной школы 11-летки с парусным уклоном для подготовки будущих судоводителей. Это уже происходило в начале 90-х годов.

Проект делался всерьёз, по договору с департаментом. В качестве предпроектных изысканий были проведены биолокационные исследования погребённых объектов на участке и патогенных зон. Проводились работы под руководством известного исследователя Александра Ивановича Плужникова.

Он с 90-х годов считался чуть ли ни патриархом биолокации – неразрушающего метода исследования скрытых аномалий.

В результате исследований мы получили важные сведения и по скрытым объектам, и по аномальным зонам на участке, и даже по геологии места проектирования. Изыскания проводились открыто в несколько приёмов.

Сам проект предусматривал комплекс в форме креста с развитой центральной частью, в котором северные корпуса были обычными школьными, а южные – эллингами, мастерскими и классами специальной подготовки. Хотя полуостров был небольшим, даже мои друзья вспоминают, что были проложены все положенные дороги и устроены места для парковки транспортных средств.

О яхтах и говорить не надо, для них было предусмотрено комфортное бытие. Особая забота была о выпуске энергии у школьников в перемены. Была предусмотрена специально для такой возможности «хулиганская рекреация», где можно было швыряться мокрыми тряпками, играть в футбол консервными банками и толкаться на некоторой высоте. Поверхности должны были выполняться из мягких матов и ковров, защищающих от травм. По тем временам был весьма передовой проект. Я даже ездил консультироваться к спецам по школьному проектированию.

Около главного здания, по берегам заливчика, к востоку от проезда на участок был запроектирован палаточный лагерь для гостей клуба, лодочная станция и эстрада для вечерних выступлений. Увы, проект так и остался на бумаге, хотя много раз рассматривался московскими властями. А пока была забота образовать местный парусно-туристический клуб с детской секцией. Он медленно, но возникал из небытия. Получил даже официальное имя «Норд-Вест» от районного департамента образования. Зданиями ему служили два строительных вагончика и деревянный домик с палубой на крыше и мачтой.

Для создания базы плавсредств были закуплены в Архангельске на Соломбальской верфи два баркаса, вооружаемых шхунами, с двумя мачтами. Доводить их планировалось прямо в Строгино на полуострове.

Потом клуб рос и развивался, проводил регаты и праздники. Менял названия. В конце концов, его вытеснила обычная спортшкола. Акватория для развития парусного туризма оказалась потерянной. А жаль!

Праздник флота с Петром I

Ещё в начальной фазе развития парусной жизни на полуострове под эгидой Правительства Москвы был организован праздник в честь дня рождения флота. В нем принимали участия многие детские морские клубы и наши парусно-туристские. Распределили задачи, и кто что выполняет для праздника и на празднике. Надо было и как-то украсить пока ещё почти голый полуостров.

Предстояло, как я теперь понимаю, выполнить ландшафтный проект, а потом и благоустроить территорию для праздника. Эту задачу взял на себя Жуковский яхт-клуб, где я тогда был Президентом клуба. У нас уже был свой клубный флаг, красочный, но он был один. Делался он по трафаретам методом набивки тампоном.

Ни времени достаточного, ни средств у нас не было. Как архитектор я решил применить метод воздушной перспективы, где простыми объектами пространственно обозначается место действия, и одновременно вносятся символы, связанные с темой проекта. Объектами решили сделать высокие уличные флаги. Не имея возможности заказать печатную продукцию, на флаги решили нанести символику в цвете по трафаретам с набивкой колеров тампонами. Подобным образом тогда архитекторы набивали шрифты на подрамники. Темой символов стали вензель Петра I и медальоны цепи ордена Андрея Первозванного (рис. 5.4.2).

Стильность придавала вытянутость изображений по высоте. Для всего этого были приготовлены трафареты из ватмана под каждый цвет. Полотнища сшили из купленной в магазине самой дешёвой ткани, помнится из бязи. И потом на длинном раскроечном столе в подвале Жуковского яхт-клуба их печатали послойно тампонами, подбирая режим по месту. Дело оказалось долгим, но результативным. Древки готовил Строгинский клуб. Главную мачту – московский клуб, благо ее возили постоянно на Парусный берег. Остальное разделили Строгино, Косинский морской клуб и другие морские клубы. Даже взрывпакеты заготовили и пушки привезли шлюпочные, маленькие такие.

Эффект от флагов мы ощутили, когда расставили их на полуострове.

Возникло праздничное пространство эпохи Петра.

На импровизированном плацу поставили главную мачту, где происходил подъем флага страны и флагов клубов, участвовавших в празднике. Привезли суда, собирали их там, где кто нашел свободное местечко. Толпы народа мешали управлять ходом подготовки. Праздник и регата – два трудно совмещаемых мероприятия, тем более городского уровня.

Мне пришлось не только руководить нашей регатной частью, но всем построением к началу праздника. Форму я надел свою привычную, считая её вполне парадной для данного случая.

Наконец выстроились парадные расчеты, зрители тоже образовали каре в пределах парадной зоны. Отрепетировали приветствие Петру. И был дан сигнал к началу. Со стороны Строгино показался конный разъезд и гулко прокатилось: «Едут!»

Вот тут и начался парад по полной форме. Мой мегафон разнес по плацу:

«Парад, смирно! К встрече государя, равнение на середину! Виват государю Петру Алексеевичу!» Сразу раскатилось волнами «Виват!» и «Ура-а-а-а!»

Как ни странно, команда прозвучала вовремя, хотя я ничего увидеть не смог. На плац въехала тройка всадников в мундирах петровского времени, и Пётр поздоровался.

В ответ достаточно стройно и громогласно прозвучало: «Здра… жлаааа… Ваше Вели…во!» И праздник пошел по заданной программе. Мне оставалось теперь только привычное судейство, если регата всё же состоится.

Сам не знаю, откуда в глубине акватории появилась двухмачтовая шхуна под большим шведским флагом.

Она изображала фрегат «Элефант» в Гангутском сражении. На самом деле бой был примерно таким, как у меня на шпалере клубного зала. Роли галер играли шлюпки с мачтами и галерными русскими флагами с косицами. Мы их тоже заранее приготовили.

И вот под комментарий ведущего наши «галеры» бросились на шведов.

Погода начала сереть и портиться. Задул весьма внушительный ветер. Но это уже не могло остановить галерный флот под красными флагами Петровского времени. Послышался гром выстрелов с обеих сторон, акваторию заволокло клубами дыма. В разрывах этих клубов было видно, что «галеры» окружили шведского флагмана и пошли на абордаж. Указания ведущего их уже не останавливали. Кипел Гангутский бой.

Уставшие шлюпки возвращались к берегу, но им еще предстояли гонки. Их сразу поставили в стартовую зону в ордер, а потом послали в гонку вдоль берега, но достаточно мористее прибрежной полосы. Было две или три гонки. А вот парусники смогли провести лишь одну, и то не все. Уж больно погода была опасной, дул порывистый ветер, а спасатели были слабо подготовлены для обслуживания парусных соревнований.

В целом праздник удался, а парусный туризм получил одобрение от представителей органов московской власти, что, собственно, нам и требовалось.

Как начинался один из Онежских походов

Папа Карло был не только тренером и наставником молодёжи, но и активным участником парусных походов. Команды нередко формировались то в Строгино, то во Внуково, где тогда жили некоторые участники.

Два эпизода доставки судов и экипажей на Онежское озеро в Медвежьегорск и Кедрозеро описал друг Папы Карло и участник похода Константин Тагильцев. Вот его воспоминания, которые здесь приводятся как рассказы разных годов:

Стоянка поезда - одна минута

В одном из походов на Онежское озеро мы с друзьями собрались большой командой. Нас было двенадцать человек, пять экипажей, пять катамаранов. Огромная гора вещей. Надо сказать, что туристы-парусники люди особенные.

В водные туристы попадают, по моим наблюдениям, люди ленивые – те, кому лень на себе вещи таскать. Чтоб было на чём, везти по маршруту вещи, они тащат с собой не только всю еду спальники и палатку, но и свои байдарки. Но им придётся весь маршрут грести, чтоб байдарка или плот везли их и вещи.

А туристы-парусники – это консистенция природной лени высшей пробы. Этим лень не то, что нести, но и грести. И поэтому их багаж самый большой из всех. Ведь считается, что всё потащит ветер. Берутся с собой раскладные стульчики, общественный тент, чугунные сковороды, коптильня для рыбы, огромный морской бинокль. Полный список всех необходимых вещей, перечислить не представляется возможным.

Да и сам парусный катамаран, упакованный в три тюка, весит килограмм сто. В общем и среднем, получается по сто килограмм на человека. Чтоб не смущать проводников, мы взяли билеты в два разных вагона. В одном ехала почти вся команда, а в другом двое крепких ребят Сергей, Саша и их катамаран.

Как только поезд покинул пределы города, мы по традиции поднимаем первый тост. «За ветер в ж… !». Второй тост – обычно песня: «По рюмочке…чем поют лошадей!»…

Через два часа поезд проезжает платформу Московское Море. Это тоже наш традиционный тост. Все мы москвичи и все мы начинали наши парусные приключения здесь. Ехать в поход скучно не бывает.

На следующий день, поезд доезжает к Онежскому озеру в обед, когда все выспались и поели. В Карелии платформы только в крупных городах. На маленьких станциях, где стоянка одна минута, может не быть вывески с названием.

В том походе мы решили начать маршрут на станции, стоящей прямо на берегу озера, обозначенной не на каждой карте.

Учитывая всё это, мы серьёзно подготовились, хотя и были в лёгком испуге. Чтоб быстро выгрузить гору вещей мы попросили проводника открыть оба тамбура. Вещи из вагона поднесли прямо к дверям. Девчонкам показали, где находится стоп-кран, и дали строжайший наказ не отпускать поезд со станции пока мы не скажем что всё в порядке. Проверили как дела у ребят в другом вагоне. В общем, всё было неплохо, но проводник вагона не знал, когда будет нужная нам станция. Мы, конечно, считали станции сами от ближайшего крупного города. Наша должна быть пятой. Но было бы спокойней услышать от проводника, что мы всё правильно рассчитали.

В общем, сижу я на боковушке плацкартного вагона и пытаюсь успокоить переволновавшихся девчонок. А сам думаю, что нам делать, если сойдём на чужой станции. Двое дежурят в тамбуре, читают названия станций. Мы подъезжаем к очередному полустанку. По расчетам на следующем выгружаться. Поезд замедлил ход и вдруг через вагон пробегает кто-то из наших дежурных. Я даже не успел увидеть кто. Следом бежит Андрей. Я спрашиваю его:

– Пора?

– Нет, сидите, – ответил Андрей, пробегая мимо. Девчонки уже схватили рюкзаки и двинулись к проходу. Я с трудом уговариваю их вернуться и положить вещи. После короткой стоянки поезд трогается и набирает ход. Из тамбура идут Андрей и Олег. Они просто умирают со смеху. Саша и Сергей, из следующего вагона, перепутали станцию и выгрузили все вещи и катамаран. Хорошо Олег вовремя это заметил и закричал. Ребята услышали и погрузили всё обратно в вагон. И всё это произошло за одну минуту стоянки!

С тех пор, если проводник поезда спрашивает нас, сколько времени нам выгружать вещи, мы отвечаем – за минуту выгрузим, а если нужно и погрузим обратно».

Костя Тагильцев, 1988 г.

Второй эпизод относится к 1983 году, он напрямую связан с детьми.

Червяки и пассатижи

Поезд привёз нас из Москвы в город Медвежьегорск утром. Мы выгрузили свои вещи на перрон и стали выяснять далеко ли Онежское озеро от вокзала, и есть ли к нему асфальтовая дорога. Наши вещи можно перемещать только тележкой или грузовиком. Когда мы доберёмся до воды, мы соберём наши парусные катамараны, и ветер повезёт нас и наши вещи. А сейчас нам нужна дорога. Пока мы вертели головами, разглядывая красивый деревянный вокзал, к нам подошёл парень лет тридцати в джинсах.

– Здравствуйте. Я из КэСэС. (контрольно-спасательная служба города Медвежьегорска).

– Кто руководитель группы? Где карта вашего маршрута, маршрутная книжка?

У нас ничего этого не было. Мысли о том, как нас отправят обратно в Москву, привели меня в мгновенный ужас. Что делать? Убежать, но куда, места незнакомые, мы тут первый раз. И куда побежишь, имея столько вещей? Наверное, эта мысль пришла нам всем. Видя наше замешательство, кэсэсник решил отложить разбирательство.

– Вон там зелёный домик, там наша контора. Когда закончите с вещами, подходите к нам.

В качестве карты у нас была вырванная из журнала «Катера и Яхты» страничка. Понятно не было у нас ни руководителя, не маршрутных книжек, поход мы не собирались регистрировать. Страничку из журнала мы достали и стали выбирать руководителя. Все отнекивались, как могли, большинством был выбран Петрович (24 года), самый старший из нас. Но в избушку ему идти не пришлось. Кээсэсник подошёл к нам вновь.

– Ребята, а в упаковках у вас байдарки?

– Нет, парусные катамараны».

– Сколько?

– Два.

– А куда вы идёте?

– В Петрозаводск.

– В Медвежьегорск возвращаться не будете?

– Нееет!

– А если один ваш катамаран утонет, сможете вы на второй посадить всех?

– Да. И обломки первого тоже возьмем!…

– Ребята, может мы не будем вас регистрировать?

Я чуть не подпрыгнул от счастья!!!

Узнав, как пройти к озеру, мы покатили наши тележки навстречу неизвестности…

Озеро оказалось довольно близко. Мы стали собирать лодки, разложив манатки по всей ширине городского пляжа. Загорающих почти не было. По песку бродили дети. К нам подошёл дед. Он спросил, откуда мы, какую рыбу хотим ловить и привезли ли из Москвы червей. Петрович удивился, зачем везти из Москвы червей?

– Как зачем? У вас там червя полно, а тут не найдёте, мало его тут. Рыба есть, а червя не найти.

Мне было не до червей. Дети, заинтересовались нашими лодками, то и дело брались нам помогать. Толку от этого не было, но если у нас сейчас пропадут пассатижи, то на этом наш поход закончен. Так устроен наш катамаран, что без них он не собирается, не разбирается, не чинится. И тут меня осенило!

– Ребята, того кто принесёт нам червей, я прокачу на катамаране. Мгновенно с пляжа исчезли все дети. Мы облегчённо вздохнули! Пассатижам больше ничто не угрожает. Вместе с детьми исчезли вопросы:

– А это что? А зачем эта штука? А зачем это?…

Через час появилась первая пара – мальчик лет пяти и совсем маленькая девочка. Вскоре появились и остальные. Все несли червей. Кто в консервной банке, кто в руках, а один мальчишка принёс дырявый чайник с помойки. Я ссыпал всех червей в чайник. Мне пришлось извиняться, катать всех мы не могли. Так нам не уехать из города дотемна. Посадив на лодку тех, кто пришёл первыми и самых маленьких, мы прошлись вдоль пляжа с полкилометра. Остальные с завистью смотрели с берега.

В вечерних сумерках мы погрузили вещи и отправились в свой первый парусный поход по Онежскому озеру…

Червей нам хватило на две недели».

Костя Тагильцев, 1983 г.

Таким я запомнил Строгино, доброжелательное и гостеприимное. И неплохие идеи там прорабатывались и частично осуществлялись.

А над головой были паруса!

Глава 5 (продолжение)

ЖУКОВСКИЙ ЯХТ-КЛУБ КАК ТУРИСТСКИЙ

Детский парусный турклуб в подвале

Жуковский яхт-клуб как парусная туристская организация (а не как коммерческое предприятие на берегу Быковки) начинался с Жуковской детской парусной секции. Чтобы не брать на себя ответственность за сведения об этом этапе жизни клуба, я попросил рассказать о начале создания нашего парусного сообщества в Жуковском Алексея Кужелева, которому я обязан парусами «Жука» и «Жучка», а также участием в гонках на Жуке. Он – мой давний друг и руководитель Жуковской детской парусной секции. Вот его рассказ.

Жуковский яхт-клуб

Первое занятие Жуковской детской парусной секции состоялось 8 февраля 1988 года. На занятии присутствовали 16 человек, это были ученики 5-го класса школы № 1 г. Жуковского. Организаторами детской парусной секции выступили энтузиасты Жуковского яхт-клуба.

Немного об истории возникновения Жуковского яхт-клуба. Яхтсменов в нашем городе всегда было очень много, но Жуковский яхт-клуб был организован туристами-парусниками, он объединил людей по интересам, тех, кто построил свои суда собственными руками. Главным застрельщиком выступил Горшенёв Виктор Григорьевич, который к этому времени имел разборный парусный катамаран. Лимонад Михаил Юрьевич, владелец Мевы (польского разборного швербота), превращённого им в бригантину. Владимир Пихтарёв и Игорь Королёв, конструкторы разборного катамарана, и Кужелев Алексей, владелец парусного байдарочного тримарана.

Бурная деятельность клуба началась с появления в продаже разборного парусного катамарана Альбатрос, выпускавшегося на ташкентском авиационном заводе. Так как город Жуковский – город авиации, то о планах выпуска Альбатроса стало известно задолго до его появления в продаже. Команда энтузиастов отправила в командировку на ташкентский завод представительную делегацию. Были оформлены все документы торговых организаций, и в город Жуковский поступила самая первая партия катамаранов. В дальнейшем это действие повторялось несколько раз. Первое время на ташкентском заводе удивлялись тому, что маленький город закупает катамаранов больше, чем Ленинград.

Для клуба нужно было помещение, и легче всего его было получить под детскую парусную секцию. Также в это время создавался клуб самодеятельного технического творчества, где за государственные деньги энтузиасты могли строить летательные аппараты и плавательные средства и владеть ими. Но все технические решения, которые применялись конструкторами клуба самодеятельного технического творчества, юридически принадлежали государству. Профком ЦАГИ выделил средства на покупку четырех Альбатросов для детской парусной секции, а также выделял средства на участие в походах и соревнованиях. Руководителем детской парусной секции стал Кужелев Алексей.

В первый год удалось провести два похода – весенний поход Тверь – Конаково и летний поход на Онежское озеро. А также принять участие в пяти регатах: трёх регатах Московского клуба туристов-парусников, в регате Жуковского и регате Люберецкого клубов туристов-парусников.

В летнем походе по маршруту Медвежьегорск, Бесов нос, Великая Губа был показательный эпизод, хоть напрямую и не относящийся к хорошей морской практике, но заставляющий внимательно относиться к приметам и традициям. У яхтсменов есть суеверие: проходя мимо Бесова носа, нужно «покормить беса», кинув в воду что-нибудь из дорогих и ценных для экипажа продуктов. Как раз перед походом все читали в журнале «Катера и яхты» (КиЯ), как команда 12-метровой яхты забыла покормить беса, и в следующую ночь яхта была выброшена штормом на берег.

Из четырех детских экипажей три покормили беса, а один экипаж пожалел три конфеты и через час на шквале потерял мачту. На следующий год всё повторилось: также был весенний поход на Волгу, летний поход на Ладожское озеро и шесть регат – к пяти вышеперечисленным прибавилась регата Строгинского детского парусного клуба (см. главу 4).

На второй год обучения мастерство детей в управлении парусными катамаранами сильно выросло. При активном участии М.Ю. Лимонада (бессменного судьи на старте и финише регат МПТК) и главного судьи всех остальных регат, в правилах проведения парусных соревнований, включая неофициальный чемпионат СССР (осеннюю регату МПТК на приз журнала «Катера и Яхты»), был снижен возрастной ценз рулевых и матросов до 12 лет. С этого года и еще три года подряд матч команд городов и переходящий кубок журнала «Катера и Яхты» выигрывался с участием детской парусной секции.

Мне, как тренеру, запомнился эпизод из похода по Ладожскому озеру на второй год обучения. Четыре катамарана, управляемые детьми, подходили к городу Сортавала в кильватерной колонне, причём перед рулевыми была поставлена задача держать дистанцию в три корпуса и не вываливаться из строя. Экипаж, который вывалится из строя или нарушит дистанцию, лишался сгущёнки, любимого походного лакомства. Надо отдать должное мастерству рулевых и их экипажей: сгущенку получили все.

На третий год все повторилось, только в летний поход мы пошли на Белое море. В дальнейшем походы так и продолжались – Онега, Ладога, Белое Море. Стены помещения детской парусной секции (трехкомнатная квартира в цокольном этаже жилого дома) украсились десятками грамот за призовые места.

В классе «Альбатрос» в те годы принимали участие в соревнованиях от 20 до 30 катамаранов. Причем только из Жуковского было, как правило, с десяток экипажей, управляемых учеными и инженерами из Центрального аэрогидродинамического института. Сразу были перешиты передние шкаторины стакселей. Прижаты к баллонам в опущенном состоянии шверцы – чтобы не создавать лишнего сопротивления. Выкинуты стальные троса из задних и нижних шкаторин гротов. Таким образом, парусное вооружение из «Стрижа» со стальными тросами у грота превратилось просто в бермудское.

НПО «Аэродинамика» и его генеральный директор Александр Петров (тоже владелец и рулевой катамарана Альбатрос) профинансировало продувку катамарана в аэродинамической трубе Т-101 в ЦАГИ (рис. 550).

Это позволило в свою очередь на одном из соревнований пройти дистанцию приблизительно в 100 метров со скоростью 31 км в час, что для Альбатроса до сих пор является рекордом скорости».

Насколько я помню рассказы об этом испытании, в трубе было холодно, и термос с кофе в дополнение к тёплой одежде оказался как нельзя более кстати. Продували в обратном канале, где поток ветра слабее, но всё равно это были серьезные нагрузки для испытываемого парусника. Такое событие было единственным и неповторимым.

О Саше Петрове следует сказать особо. Его инициативы дорогого стоили. Клуб многим обязан его поддержке и участию в клубных мероприятиях. При нём возник флаг парусной секции турклуба ЦАГИ (приложение 2). Он первый из наших парусных туристов купил в Днепропетровске крейсерскую яхту, мы вместе ездили её испытывать и покупать.

Он заказал мне триптих по истории линейного корабля петровского времени «Андрей Первозванный», и на эти средства в Ленинграде были заказаны паруса для планировавшейся бригантины на базе яхты Г.Е. Кузмака. Теперь они ставятся на «Княжне» в КМК.

Возникновение Жуковского яхт-клуба

С наступлением эпохи частной собственности турклуб ЦАГИ стал отказываться от своих обычных функций и имущества. Возникла необходимость создать самостоятельное юридическое лицо с похожими функциями, уставными целями и задачами, которое могло бы как-либо сохранить помещения и имущество в виде уже выхоженных, но ещё вполне годных парусников.

При содействии Розы Ивановны Черевань, матроса Игоря Марра, работавшей одно время во властных структурах города, были составлены уставные документы и проведена их регистрация. А главное, за клубом сохранились подвальные помещения в старых жилых домах. Были организованы кладовые для судов и мастерские разного профиля с верстаками. Чего там только не строили!

А в одном из подвалов даже роспись большую сделали для коридора в квартире Леши Кужелева. Темой стали походы на остров Кижи в Онежском озере с портретами наших судов. Помогала вся их семья, особенно дети. Получалось, что для них это стало мастер-классом.

В мастерских строились все диковинные суда Жуковского яхт-клуба – катамаран «Фиорд» В.Н. Пихтарёва, тримаран «Тримарина» А.Н. Кужелева (на триптихе слева), мои «Жуки» и «Жучок».

Поэтому здесь я считаю нужным и возможным привести описание уникальных конструкций Володи Пихтарёва.

Владимир Николаевич Пихтарёв работал на ЭМЗ кинооператором и проводил съёмки испытаний в полётах. Поэтому являлся человеком, готовым к экстриму и неожиданным проектам. Он сразу стал готовиться к морским путешествиям, а потому и катамаран строил особой конструкции, с поплавками, имевшими изгиб снизу, что давало увеличение ватерлинии и прирост скорости на большой морской волне. Его конструкции и идеи применяли и другие строители походных парусников.

У меня на «Жучке» стоят шверцы с простейшим креплением, придуманные Пихтарёвым, но реализованные только у меня. Они крепятся всего одним болтом на вращающейся свободно втулке и при повороте всплывают без нагрузки на крепление. В обычном положении вода прижимает их к борту с большим плечом. Удобно и надёжно!

Им и Игорем Королёвым применялась программное обеспечение для проектирования самолётов, что делало поплавки катамаранов необычными, но совершенными по форме и эффектам на ходу. Его реданные поплавки, использовавшие эффект кавитации, способствовали достижению больших скоростей на наших самостройных катамаранах.

Он организовал и совершил горно-парусный поход по плато Путорана на Таймыре. Сначала по горам катамаран путешествовал на экипаже, а на озёрах наоборот. Это была выдающаяся экспедиция!

Пихтарёв запустил свой катамаран в небольшую серию, что способствовало более массовому освоению разборными парусными судами морских просторов. Я уже упоминал ранее, что как-то, идя по Белому морю, он услышал по Маяку трансляцию романа Владимира Кунина «Иванов и Рабинович. Ай гоу ту Хайфа». Часть событий были из нашей жизни, причём события прошлого и позапрошлого годов. Почти свежие. Мобильников тогда не было, а рации были почти диковинкой. Но в их команде они были на всех четырёх идущих поодаль катамаранах.

Пихтарёв вызвал всех на связь, прикрутил изолентой транзисторный приёмник к рации, и подал трансляцию на все борта. Народ обхохотался, чуть за борт не попадал. Почитайте сами или посмотрите фильм! Сами обхохочетесь и поймёте наших друзей.

По моей просьбе один из членов нашего Жуковского клуба Александр Якуненко прислал материал о «Фиорде», который здесь приводится.

06 Января, 2012

По просьбе Владимира Николаевича выкладываю информацию по Фиорду.

Далее от его лица:

Слово знакомое увидел – Фиорд. Сердце – ек... ек... Но..., все как-то смешалось: кони, люди, гоблины, даки... Думаю, надо попробовать пояснить. Объективно субъективно, так сказать.

О катамаране Фиорд

Катамаран Фиорд – проект 1982-1993 года.

Как автор проекта должен отметить, что в нем принимали участие конструкторы и прочнисты, которые в свободное от работы время занимались созданием многоразового космического корабля Буран.

Первый этап проектирования: создание тринадцатиметрового парусно-сплавного катамарана с максимальными габаритами упаковок 1 метр (требование Аэрофлота, перенос в специальном рюкзаке в условиях горного похода), весом до 50 кг, способного достаточно эффективно перемещать экипаж из 4 человек в комбинированном маршруте сложного автономного похода в условиях вечной мерзлоты заполярных широт. Задача: пройти насквозь плато Путорана на Таймыре, используя только собственные силы и средства.

Проект успешно реализован. Лодка построена и испытана.

Маршрут успешно пройден летом 1984 года.

Нитка маршрута: Норильск (пос. Валек) – оз. Лама – р. Большой Хоннамакит – оз. Аян – р. Нерал – р. Ягтали – р. Курейка – оз. Дюпкун – р. Курейка – пос. Светлогорск. Общая протяженность 766 км. Из них под парусом – 547 км. Сплав – 116 км. Пешая часть – 103 км. 26 ходовых дней.

Второй этап проектирования: создание чисто парусной версии катамарана для использования в море с минимально возможной зависимостью от погодных условий. Проект реализован в 1992 году. Особенности конструкции описаны в патентах.

Опытные образцы изготовлены в условиях авиационного производства. Там же проектировалась и изготавливалась технологическая оснастка для серийного производства.

Запущенная серия изготавливалась на базе ЭМЗ им. Мясищева с участием «Штурмовики Сухого» – дочернего предприятия ОКБ Сухого.

Дополнительные материалы о «Фиорде» будут приведены в приложении 4.

Далее любопытные иллюстрации к этому рассказу, а затем будет приведён рассказ о пересечении на Фиорде Азовского моря с моим участием. При этом возникли расхождения в определении года, когда это произошло, с капитаном, Игорем Королёвым. Могла возникнуть путаница, ибо память у нас у всех стала хромать. Возраст сказывается. Но в конечном итоге это представляется не таким уж и важным. Главное не исказить события. Здесь все приведено потому, что мы оба представляли Жуковский клуб с его фирменным катамараном.

Начнем с нашего спорного диалога с Игорем.

Михаил, я встретил Алексея Кужелева и он рассказал, что ты озадачился написанием книги про парусный клуб города Жуковского и собираешь воспоминания про некоторые интересные события нашей истории. Это Богоугодное дело. Держи мои 5 копеек про наше совместное пересечение Азовского моря совместно с Московским Парусным клубом. К сожалению, время уже сделало свое дело и основательно почистило мою память. Но кое-что еще помню.

С уважением, Игорь Королев

Привет, Михаил!

Я попытаюсь еще раз переубедить тебя относительно даты пересечения Азовского моря. Согласен, что Чернобыльская авария произошла в 1986 году. Так же возможно, что в это же время ты путешествовал на своей лодке по Азовскому морю и эти события как-то перемешались с воспоминаниями о нашем совместном пересечении упомянутого моря.

Давай рассмотрим факты.

Факт 1. Мы пересекали море на нашем с Пихтаревым катамаране с «бананообразными» баллонами. Ниже размещено соответствующее фото:

Факт 2. На следующем снимке 1988 год, наше первое путешествие (Владимир Пихтарев, Алексей Амелюшкин, Игорь Королев) на Белое море.

Как видно на фотографии, наш катамаран пока еще имеет цилиндрические баллоны. На основании опыта этого путешествия мы решили, что необходимо увеличить клиренс и начали обдумывать следующую версию катамарана.

Факт 3. 1989 год. Ковдозеро. Карелия:

В этом походе присутствует все тот же катамаран с «цилиндрическими» баллонами из 1988 года.

Факт 4. Во втором путешествии на Белое море в 1991 году (Пихтарев, Рахматулин, Королев) мы уже ходим на том же катамаране, что использовали для пересечения Азовского моря.

Полуфакт 5. У меня на компьютере папка с фотографиями о пересечении Азовского моря обозначена как «Азовское море май 1990». Я понимаю, что это не сильный аргумент и я мог ошибиться. Но все же.

На основании этого можно предположить, что катамаран с «бананообразными» баллонами был построен между 1989 и 1991 годами и пересечение Азовского моря в 1990 году выглядит правдоподобным. И это было его тестовое испытание и первое боевое крещение.

Мы не могли пересекать Азовское море в 1986 году, так как у нас еще не было этого катамарана. У меня на папке с фотографиями стоит дата – май 1990. Не уверен, что это точная дата, но по срокам это совпадает с тем, что я тебе написал в моем отчете (только в 1991 году мы ходили на этих «бананах» в первый раз по Белому морю). Я присоединил архив с фотографиями. Не густо, но что есть.

Игорь Королев

Я отвечал, что авария на Чернобыльской АЭС (26 апреля 1986 года) – это было, когда мы уже были в Бердянске. Назад ехали с задержками по нескольку часов. В Запорожье ходили даже на плотину ДнепроГЭС. Однако, я не уверен за свою память, поэтому соглашусь, что мог в 1986 году ходить с Костей Федоровым на его М 99 из Мариуполя в Бердянск. Тогда всё совпадает.

Пересечение Азовского моря в год и момент Чернобыля

В Азовское море я ходил 3 раза, из них два похода, 1986 года и 1990 года показаны на карте ниже (рис. 567).

Один раз – при испытании «Жука» сразу после его постройки. Это плавание описано в главе 3.

Другой раз ходил матросом и сменным рулевым у Кости Фёдорова на его катамаране из Мариуполя в Бердянск. Возможно, что я ошибаюсь в датах и некоторых событиях, и именно этот поход был связан с Чернобыльским взрывом. Возможно, что Наталья Корнева тоже тогда участвовала в том плавании.

В этом случае замечания Игоря Королёва по времени моего третьего Азовского похода верны.

Третий поход был пересечением Азовского моря из Бердянска на Казантип на катамаране типа «Фиорд» Володи Пихтарёва. А значит, мы представляли наш Жуковский клуб. Я шел матросом в экипаже у Игоря Королёва. Его рассказ и сделанные им фотографии похода я здесь привожу со своими комментариями.

Пересечение Азовского моря

Предупреждение: все мои воспоминания субъективны и могут быть искажены и деформированы прошедшим временем, а посему не должны восприниматься как истина. Многие детали этого интересного, неординарного и в чем-то даже на грани фола похода безнадежно утеряны.

Массовое пересечение Азовского моря было организовано Московским Парусным Клубом, и Михаил Юрьевич Лимонад был одним из организаторов этого мероприятия.

Не помню даты пересечения. Могу предположить, что оно случилось между 1988 и 1991 годами. В 1988 году мы первый раз ходили по Белому морю и у нашего катамарана были «прямые» цилиндрические баллоны. После похода мы однозначно поняли, что клиренс слишком маленький для Белого моря и для следующего похода был подготовлен катамаран с «бананообразными» баллонами. Такая компоновка обеспечивала уже приемлемый клиренс, что мы и подтвердили в 1991 году во время следующего похода по акватории Белого моря. Могу предположить, что пересечение Азовского моря так же являлось и проверкой новой конструкции катамарана.

(Я же запомнил, что это была первая версия катамарана «Фиорд», которую любовно Игорь называл «дедушкой» – прим. авт.).

А теперь наиболее яркие моменты, которые мне запомнились:

Приключения начались на пути к вокзалу и во время погрузки в поезд.

Основную тушу катамарана мы перевозили на четырехколесной тележке, любезно предоставленной Михаилом Юрьевичем. Упаковка катамарана на тележке представляла собой довольно внушительное сооружение по габаритам и массе. И это не считая дополнительных рюкзаков и сумок. Одну сумку я точно помню и не забуду ее никогда ?. А про рюкзаки я домыслил логически, так как они должны были быть по определению.

Первое серьезное препятствие случилось на станции Чухлинка, где мы пересаживались с нашего Казанского направления на электричку до Курского вокзала.

Когда подошла электричка и открылись двери, то люди буквально выпали из переполненного тамбура. А у нас тележка и другой габаритный груз! Как мы туда забуравились я не помню, но мы это сделали.

На вокзале толпа народа, с грудами снаряжения, равномерно растеклась вдоль нужной платформы в ожидании поезда. Время подходит к отправлению, а поезда все нет. Вдруг по громкой связи объявляют, что поезд скоро отправляется с другой платформы.

(На самом деле номера вагонов были не с головы, а с хвоста. И подали за несколько минут до отправления! – прим. авт.)

Ну, тут и началось. Каждый может себе представить в красках, как толпа народа пытается бегом перетащить груды рюкзаков и объемных упаковок по подземному переходу на другую платформу.

(Не по подземному переходу, а по узким полоскам движения на платформе с павильончиками, скамейками и местами спуска в подземные переходы. Но тоже было делом сумасшедшим и панического свойства – прим. авт.).

Наконец беготня закончилась, все расселись по вагонам, утерли пот и расслабились. Поезд тронулся, и вскоре в нашем вагоне появился Лимонад. Он обходил вагоны и проверял, как закончилась эта сумасшедшая погрузка. Мы тоже осмотрели нашу поклажу и обнаружили, что не хватает одной очень важной сумки. Михаил побежал искать по вагонам свидетелей сумки и, в конце концов, нашел кого-то, кто видел, что сумка осталась сиротливо стоять на платформе. Во время передислокации, все хватали без разбора любой груз и тащили на новое место. А потом каждый забирал свои баулы и затаскивал в свой вагон.

Я и Миша не доглядели. Достаточно объемная парашютная сумка была сделана из прочного капрона и содержала в себе примус и все продукты на время похода.

Я помню, как Михаил хвалился ее содержанием и с какой любовью и ответственностью он подошел к вопросу пропитания. Всякие там паштетики и другие вкусняшки, но я их так в результате и не увидел.

(Там был большой запас тушёнки, бывшей дефицитом и достававшейся «через заднее крыльцо». От себя дополню, что из Тулы и других станций на вокзал посылались запросы о возможной находке нашей серой парашютной сумки с парусным номером, но приятных сообщений так и не пришло – прим. авт.).

Как доехали до Бердянска и как попали на середину Бердянской косы, я не помню.

(Зато помню я. Прибыли на вокзал. Позвонили домой и местную метеослужбу. Выяснили, что на майские праздники ожидается ураган и объявлено штормовое предупреждение. Наняли на вокзале грузовик и небольшой автобус, которые нас отвезли до места, где кончался асфальт и владения пансионатов с обустроенными пляжами. Там мы и собирались, а уже потом, через день, перебрались к маяку на конце косы. Надо было торопиться перейти море до урагана – прим. авт.).

Разгрузились на месте, и пока я собирал катамаран, Михаил съездил на рынок и привез примус и что-то из продуктов.

Тонкостей я не помню, но весь поход у нас была напряженка в смысле пожрать.

(Вот чего-чего, а напряжёнки с этим не было. Игорь приукрасил свою голодающую ситуацию. Ну, тушенки было не так много, как везли из дома. Немного, но зато армейской, в промасленных банках – прим. авт.).

Пока собирали катамаран, нам назначили третьего члена экипажа. Это был паренек Саша из Киева. Яхтсмен. Из московских выделялся один перец, которому сразу навесили погоняло Почтальон Печкин.

И он вправду был очень похож на персонажа из мультфильма и, ко всему прочему, носил шапку - ушанку. Он взял с собой очень красивого кота, так как его не с кем было оставить. И я представляю, что с ним творилось, когда кот куда-то ушел во время сборов и не вернулся к моменту отплытия. Его искали и не нашли.

И, в конце концов, ушли в море без кота. Очень печальная история.

Позже я узнал, что Почтальон Печкин сгорел в домике у Парусного берега вместе с Натальей...

Стояли в центре косы лагерем, собирали катамараны. А вечером, когда стемнело, в Бердянске был серьезный салют (День Военно-Морского флота?). Я пошел погулять по окрестностям и в меня чуть не попал элемент петарды салюта. Я услышал высоко в небе шум падающего предмета и остановился. Так как куда бежать было непонятно, то я просто остановился и стал ждать. Как оказалось, это был внушительный кусок стальной трубы с дырками, который шмякнулся в 20 метрах от меня. (Нет, мы же шли на майские праздники, и тот салют был репетицией к праздничному первомайскому – прим. авт).

На следующее утро лагерь снялся, и весь табор плавсредств двинулся вдоль косы на ее оконечность. Идея была отсортировать лодки по скоростным характеристикам на этом небольшом участке маршрута. В итоге все плавсредства разбили на три группы: самые медленные, медленные и побыстрее. Наш катамаран поместили в группу побыстрее, но для этого нам пришлось немного зарифить грот.

Как следствие, наша группа должна была стартовать на пересечение моря последней (какая была задержка по времени и сколько катамаранов было в нашей группе я не могу сказать точно. В голове вертится цифра 4 катамарана, включая наш).

Во сколько ушли на пересечение не помню, но вскоре наступила ночь и наша группа шла по компАсу и перемигивалась фонариками, чтобы держаться вместе.

Пока было темно, эта схема работала хорошо, но в предрассветный период что-то пошло не так. И мы даже не заметили, как катамараны нашей группы начали разбегаться. Когда окончательно рассвело, то на горизонте не было видно ни одного паруса.

Посовещавшись, мы решили, что излишне зарифились и поэтому отстали от своей группы. Сказано – сделано. Поставили все паруса и довольно бодро полетели вперед. Погода способствовала этому – классический галфвинд, свежий ветер и почти спокойное море.

Но после одного часа (точно не помню) достаточно быстрой езды, мы так и не увидели ни одного паруса на горизонте. Обсудили ситуацию и поменяли мнение на обратное – мы обогнали всех в нашей группе.

И Лимонад, как ответственный руководитель, решил лечь в дрейф и дожидаться группы. Мы так и сделали. Ждали довольно долго, пока не показался один парус. Как выяснилось, это была лодка из предыдущей группы. Мы пожелали им доброго пути и остались дожидаться кого-нибудь из нашей группы. И дождались.

К нам присоединился катамаран с палубой – аэродромом 3 на 3 метра и с экипажем из двух человек. Михаил объяснил ситуацию и мы стали дрейфовать вместе.

Возможно, был уже полдень, и погода стала быстро портиться. Ветер усиливался на глазах, а за ним и волнение на море. Посовещавшись еще раз, мы решили никого больше не ждать и двигаться к Казантипскому заливу. Тем более, что оценить наше текущее положение было затруднительно и погода не предвещала ничего хорошего. Как выяснилось позже, из-за этих трех часов дрейфа мы попали в жестокий шторм.

Море раскачалось довольно быстро. Таких волн я не видел ни до, ни после этого похода. Оценить высоту волн очень сложно, но катамаран из нашей группы, который шел параллельно нам, скрывался из вида полностью. Вместе с мачтой. Со страха мне показалось, что было около 3 метров между впадиной и гребнем. И нам еще повезло, что мы двигались вдоль волн.

(Ну, всё было не совсем так – мы шли то по направлению волны, то сходили с неё почти лагом. Лавировали так. И ушли, как оказалось несколько наветреннее ожидаемого, в сторону Арабатской стрелки – прим. авт.).

Ну и ветер был соответствующий. Мы полностью убрали грот и оставили кусочек стакселя для управляемости. На большую часть стакселя лег Михаил с наветренной стороны. Все троса катамарана пели на своих частотах, но даже почти на одном такелаже мы летели с приличной скоростью (из-под катамарана вылетала пена).

Потом, на берегу, мы услышали прогноз погоды, что ветер был 20-25 м/сек.

Так мы двигались довольно долго, понимая, что любая проблема с катамараном может обойтись очень дорого. Михаил потихонечку помолился Морскому Богу и принес дары. И возможно это помогло нам в этой тяжелой ситуации.

Но, в конце концов, мы увидели на горизонте Казантипский мыс и направились к нему (по сей день у меня вызывает удивление, как точно мы вышли на залив после пересечения). Согласно легенде похода, все должны были собраться в глубине и в центре Казантипского залива на песчаном пляже. Но когда мы вошли в залив, то поняли, что при такой навальной волне можно разбить катамаран при высадке на пляж и отказались от этой затеи. Да и как ставить палатку при таком ветре на пляже?

Зачалились за высоким Казантипским мысом, с подветренной стороны, в небольшой бухточке.

Здесь был штиль, тихо, тепло и уютно. Я не помню, в этой же бухточке стояли два перца из Москвы или в соседней. Они по какой-то причине не пересекали море, а непосредственно приехали в Казантип с приключениями. В общем, мы стояли до следующего дня вместе с ними. Они были неплохими рассказчиками, один хорошо пел и играл на гитаре и оба были знатными алкашами. Позже, когда мы пошли на вершину мыса осмотреть окрестности, один из них перерыл наши вещи, нашел флягу со спиртом и почти выпил ее.

С вершины высокого мыса нельзя было определить, что на море в данный момент происходит сильный шторм. Дистанция и вид сверху скрывали весь тот ужас, что сейчас творился на море. Оглядев весь залив, мы не увидели ни одной лодки.

Ситуация становилась тревожной. Где все люди и что с ними случилось? И только катамаран, который шел вместе с нами, полностью выполнил предварительные договоренности пересечения и выкинулся на пляж в центре залива. Мое почтение ребятам!

На следующее утро, оглядев в бинокль еще раз весь залив, заметили на противоположном мысу два (?) паруса. Заскочили на пляж за ребятами, и пошли к другому мысу оконечности залива с ориентиром на паруса. Шторм закончился, и все было хорошо.

Что здесь происходило, я не помню. Но кажется, здесь нам рассказали, что когда море сильно раскачало, то основная масса лодок зарифилась и свалила по ветру. В этом случае их могло раскидать от Казантипского залива до восточной оконечности Крыма. А так же нам рассказали, что ночью катамаран Почтальона Печкина совершил наезд на другой катамаран, но, слава Богу, без последствий.

Решили идти дальше, вдоль берега, и попытаться найти основную группу народа и лодок. Шли ли мы одни или с кем-то еще, я не помню.

Наконец увидели большую группу парусов на берегу. Вокруг не было ни одного человека, что показалось странным. От песчаного берега поднимался пригорок и на плоской площадке наверху (не могу вспомнить: это была вершина или площадка на склоне) стояло несколько длинных, одноэтажных и деревянных бараков (а может один барак).

Возможно, это был заброшенный детский лагерь или что-то типа этого. Пока поднимались к баракам, так и не увидели ни одной живой души. Ситуация становилась загадочной и пугающей. Но все разрешилось, когда вошли в первый барак.

На полу, на ковриках, лежали полупьяные мореходы и спали.

Кого-то удалось растолкать и расспросить что происходит. И все стало ясно и понятно. Загадочный сюжет скатился в обыденную пьянку.

Они как-то узнали, что в деревне (в совхозе?) неподалеку можно купить дешевое вино и послали туда гонцов с канистрами. Естественно, все выпили и послали еще за добавкой. Сказали, что гонцы должны скоро вернуться с новой порцией. Типа, ждите.

Мы это подтвердили визуально, когда вышли из барака. Вдалеке, виляя по дороге, возвращались два ходока с канистрой (двумя?).

Местность я помню плохо и сейчас, когда попытался найти эту стоянку по размытым воспоминаниям, не смог сделать это с надлежащей достоверностью. Ходоки с канистрой возвращались к баракам по дороге с восточной стороны. Это могло быть как на западной оконечности бухты Морской Пехоты (но я не помню озеро Чокрак), так на западной оконечности бухты Рифов. Столько времени прошло. Все могло сильно измениться и могли исчезнуть эти бараки (барак).

Вроде здесь мы удостоверились, что все живы и здоровы. А ведь это пересечение могло закончиться трагически! Нам просто повезло в этот раз.

Как мне помнится, мы не стали ждать, когда народ проснется, и пошли на нашу оговоренную последнюю стоянку на восточной оконечности бухты Булганак (или дальше?). Красивое место. Стояли между скал.

Вроде к нам кто-то присоединился. Но это не точно.

В этом месте стояли вместе с несколькими лодками, но точно не всем первоначальным составом (рис. 573). Здесь у нас была первая, но по-настоящему голодная стоянка из-за нехватки продуктов. И я не помню, чтобы нам кто-то по-настоящему помог.

С крайней стоянки был последний бросок на Керчь. Огибали мыс достаточно близко от берега, а те два алкаша с Казантипа упилили далеко в море. Ничего особенно, с точки зрения плавания, не произошло, если не считать, что Михаилу стало плохо из-за высокого давления. Мы временно пристали вместе с какой-то лодкой в маленькой бухточке, и Мишу вырвало. Он принял необходимые таблетки, а то, что было дальше, у меня стерлось из памяти.

Мне кажется, что мы все-таки перебрались поближе к Керчи и разбирались где-то в промышленной зоне. Но это не точно. Где были другие команды пересечения не помню. Как и на чем добирались до станции, как ехали в поезде и как вернулись в Жуковский не помню вообще.

Это почти все, что у меня осталось в памяти от неординарного события пересечения Азовского моря

P.S.

Может я чего-то не знаю, но хочу отметить очевидные косяки организации похода:

• Никто не следил за прогнозом погоды на время пересечения.

• Не было связи между экипажами лодок или хотя бы между лидерами в каждой группе (хотя три комплекта раций могли бы решить эту проблему).

• Не был обозначен набор мероприятий, позволяющих держать группу лодок вместе на случай аварийных ситуаций или принятия совместного решения. Перемигивание фонариками ночью оказалось недостаточным для удержания лодок вместе. Возможно, с лидера нужно было дополнительно подавать звуковые сигналы.

• Не помню, чтобы как-то обсуждалась организация спасательных мероприятий. В итоге все свелось к фразе: «Спасение утопающих дело самих утопающих».

Это версия Игоря с его субъективными оценками и мнением, во многом отражающая ход того плавания. Но объективности ради я считаю необходимым дать свои уточнения, а кое-где и критические соображения по поводу им рассказанного. Не стоит обижаться моим друзьям и спутникам на меня за раскрытие ряда не совсем лицеприятных подробностей, но моя память пока ещё позволяет мне это сделать. Пусть это может показаться фантазией, но в этой книге недостоверным фантазиям нет места. Я беру на себя ответственность за всё, что рассказываю сам. Так было, и пусть это будет неискажённой историей того необычного похода.

Тот же поход в моём изложении.

Начну с постскриптума. Само мероприятие начиналось с того, что экипажи официально в заявке принимали на себя ответственность за способность пересечь море и проводить спасательные работы в случае необходимости, как это делается в океанских гонках. Кроме того, экипажи группировались именно для обеспечения помощи друг другу, подбираясь примерно с равными ходовыми качествами. На сопровождающие суда у клуба средств не было и не могло быть. Да и не помогли бы они в шторм. Прогноз погоды отслеживали по радио транзисторами практически всеми экипажами. А перед выходом в самом Бердянске звонили в метеобюро. На 2 мая объявили штормовое предупреждение. Потому и пытались уйти хотя бы 1 мая и проскочить море до шторма.

Набор мероприятий, позволяющих держать группу лодок вместе на случай аварийных ситуаций или принятия совместного решения обеспечивался зрительными флажными и световыми сигналами в каждой группе и между группами их лидерами. Других предусмотреть было невозможно. Да и условия морского перехода большим составом судов, а их было 11, другого и не позволяли бы. Звуковые сигналы при ветре в море вообще нельзя услышать. На палубе друг друга не слышали и часто кричали друг другу.

Насчёт раций хорошо было говорить человеку со спецпредприятия. И то добыть их было нужно со спецразрешением. Это было нереально, и мощность их могла не дать связаться при большом разбросе на разрешённых частотах.

А остальное зависело от самих экипажей, что было естественно и нормально для осуществляемой программы. С позиций сегодняшнего дня судить можно, но это не продуктивно. Если не можешь ходить в море, и не уверен в себе, так никто и не заставлял этого делать. Перед поездкой всем экипажам было розданы карты района плавания из Атласа внутренних водных путей в масштабе 1:500 и с указанием глубин.

Теперь к самим событиям похода. До момента прибытия к маяку на Бердянской косе добавить нечего, всё изложено практически верно. Добавлю только, что поплавок на топе мачты был прикручен несколькими шлагами проволоки, а не болтами с гайками.

Руководство переходом взяла на себя Наталья Корнева (рис.5.8.8), человек неукротимый и отчаянный, о которой уже говорилось ранее. Комендантом выступал как обычно Толя Харитонов. Старт-финиш был моим.

Заключительной группой на старте была назначена группа из трёх заводских разборных тримаранов «Янтарь» из зеленоградского парусного клуба. Руководил ей Валерий Ксёндзов.

Валерий был опытным капитаном, имевшим опыт хождения в море. У него матросом шла Света Рассушина, маленькая и лёгкая. Она была, как мы уже знаем, опытным матросом. А вот тримараны были новыми и проходили морскую обкатку.

Выход в море получился на 1 мая. В 13.00 провели совещание рулевых. Праздник на флоте не может быть пропущен. Поэтому под маяком был устроен парад, который принимали мы с Натальей.

Старт был дан в 15.00 с тем, чтобы пройти без лавировки и до шторма. Пошли резво. Даже песни распевали под гитару, поскольку я не был занят управлением катамараном. Когда стемнело, перемигивание огнями шло, как и планировали.

В нашей группе катамараны разделились попарно. Толя Харитонов и Наталья Корнева образовали как бы отдельную группу. Позади нас шли «Янтари». В темноте мы их потеряли из виду. Шли резво в бакштаг.

Вдруг я по корме увидел мигающие красные огни, что могло означать призыв о помощи. Так было договорено заранее. Я заволновался и хотел даже просить Игоря повернуть назад, хотя толковой лавировки, да ещё в темноте при неверном лунном свете сквозь облака не получилось бы. Огни были далеко позади. Было около 22 часов.

Позже к ним присоединились зелёные и белые. Саша взял бинокль и стал присматриваться. Потом расхохотался. В Бердянске был первомайский салют, огни которого и мерцали в ночи. От сердца отлегло, хотя огней от «Янтарей» мы не увидели. Но огни от Харитонова были неплохо видны.

Ветер усиливался, волны росли. Стало не до песен. Огни стали пропадать. Флот рассеялся по морю. Кто был где, стало совсем непонятно. Игорь достаточно точно описал этот момент. Но ночь прошла нормально, на хороших ходах.

По сообщению нашего Папы Карло, первая группа лодок пришла на Казантип утром через 19 часов хода, через час к ней присоединились Отец родной с матросом Поповым.

А мы оставались пока в море, пытаясь найти Харитонова с Корневой. Вынуждены были лечь в дрейф и ждали их аж 4 часа. В ходе нашего ожидания с кормы появился катамаран Папы Карло с Сашей Беловым из Внукова. Спросили их, не видели кого сзади и по пути. Нет, никто им на глаза не попался. Попросили их сказать, что мы ждём отставших, и разошлись.

Поскольку Саша Поляков прошёл точно через нас, то это означало, что мы лежим на правильном курсе. В конце концов, дуть стало ещё сильнее, нас догнал катамаран из нашей группы («Дедушка» бегал резво) и мы решили, что ждать без толку. Надо идти дальше, и так потеряли несколько часов. Всё это я записал в судовой журнал, который всегда вёл.

Решили оставить почтовое сообщение. Написали записку, засунули в пустую бутылку, оказавшуюся у нас, плотно закупорили и приделали флажок из фольги, чтобы можно было заметить бутылку. Её и оставили в волнах на верном курсе.

Было уже 2 мая и наступило обещанное прогнозом. Начался сущий ураган. Пришлось сбросить паруса, оставив на гроте верх по первую лату (жёсткую вставку в парус) – меньше носового платка. Стаксель нечем было рифить, пришлось рифить мной, как самым тяжёлым. Я улёгся на него, оставив тоже одну полоску ткани. Соседи сделали примерно тоже самое.

Волны стали ужасающей высоты, но по длине катамараны вписывались в их длину, имея некоторую возможность маневрировать.

Мрак сотрясал наши души, а рёв напоминал двигатели реактивного истребителя. Мы с трудом видели соседей. И тут нервы моих попутчиков стали сдавать. Я никогда такого не слышал. Это был сначала стон, а потом волчий вой: «Ну, когда же, наконец, берег? Ну, кончится ли это когда ни-и-бу-у-удь?» Начиналась истерика. «Уууу-у-у!» Ещё немного и мы потеряем управление, станем лагом и… Лучше об этом не думать. Я тоже был испуган, но по-другому. Надо было выйти из паники доступным образом. И вообще, кто маме даст телеграмму, если что-нибудь произойдёт ужасное?

Надо было прекратить как-то нарастание ужаса. Каким-то неуловимым чувством я вспомнил нашу пробоину на Онеге и Маринины записи в журнал. Других толковых мер выведения из паники я не нашёл и тогда я сказал:

– Никто не поверит, что так страшно и что такие стоны и вой у нас были. Нужно это документально подтвердить. Заверните меня в пластикат, чтобы не заливало, я достану судовой журнал и буду всё записывать!

Сначала меня собрались послать подальше, но я настаивал. И таки сделали, как я просил. Даже был снимок сделан, но я его не могу найти. Я стал записывать, но совсем скоро пришлось записывать не страхи, а возникшие споры ,как лучше пропускать поплавками волну. Это уже была другая фаза работы их сознания.

Игорь предлагал не раскручивать судно на гребне и на склоне волны совсем, Саша говорил, что в их яхт-клубе учили сходить вниз, поворачиваясь чуть ли не лагом и тем тормозить дрейф. Попробовали оба варианта. Сашин показался более интересным. Так и эквилибрировали на каждой волнище.

Старались держать генеральный курс по карте и компАсу. Облака были темно-серые и мрачные. Они быстро бежали по небосклону. И вдруг в разрыве бегущих облаков слева по борту показалось облачко как бы стоящее на месте.

Если это берег, то он не там где мы должны были его увидеть. Мы ожидали его по носу или чуть правее, но не слева.

Но это была скала Казантип, просто в упражнениях на волне мы ушли наветренее ожидаемого курса. Мы смогли лавировать на штормовой волне. Браво катамарану и его создателям!

Пришлось лечь на более полный курс и двигаться на стоящее в облаках пятно. Ветер задувал справа, и нам ничего другого не оставалось, как подойти к скале. Попытка пойти левее в залив не сулила безопасной высадки на берег. Поэтому мы обошли скалу с подветра и попробовали укрыться в её ветровой тени. Повернув вдоль берега к скале, мы увидели два катамарана с московскими номерами. Это были ребята из команды Коли Спаниэля под предводительством Володи Дроздова, довольно известного пьянками и дебошами на Парусном берегу. Но в тот момент встреча была благом.

Нас приняли в их гавань, помогли вытащить на грунт лодки, накормили горячим супом и уложили спать в палатке. Мы же не спали полутора суток и пришли в шторм. Нам сообщили, что по радио скорость ветра оценивалась в среднем 25 м/сек, а на порывах все 28.

Провалились в глубокий сон. А когда отоспались, то обнаружили, что канистра, в которой мы везли общественный запас спирта, пуста. Сколько литров спирта они смогли выпить, остаётся загадкой.

На следующее утро к нам подошёл катамаран, вставший-таки посередине залива и сообщил, что с того конца залива приходили гонцы и звали перейти в их лагерь, который был там, где первоначально он и планировался. Мы были рады, что они целы и пришли, а они узнали, что и у нас всё в порядке. Правда на волнах лопнула одна мелкая заклёпка в стрингере правого поплавка. Но это немедленно было отремонтировано.

Попрощавшись с нашими пьющими хозяевами, уложили вещи, положили сверху гитару в чехле и пошли вдоль залива на восток. Проходя залив, увидели небывалое зрелище: Крымскую солнечную электростанцию (рис. 578).

С моря это сооружение выглядело как гигантский зонтик, положенный стержнем вверх. В этом было что-то нереальное. И одновременно неживое. Оказалось, что это заброшенный долгострой.

Когда пришли и расположились на другом мысу залива, то увидели половину состава участников. Там были и Отец родной, и Папа Карло, и зеленоградцы со своими Янтарями. Стали расспрашивать про остальных. Оказалось, все целы и живы. А узнали об этом все самым необычным путём.

Поняв, что нас раскидало всех неизвестно куда и волнуясь, как и мы, за целостность и здоровье экипажей, решили послать гонцов в разные стороны. Те, что в нашу сторону отправлялись, шли на катамаране, дошли до тех, кто стоял посередине залива. Разузнали про нас и вернулись в лагерь, потратив на всё часа три с половиной. В восточную сторону был отправлен гонец пешком. Кроме провианта ему выдали бутылку водки, если придется кого-то поминать. И он ушел через береговую часть Татарских бухт, лежащих между множеством разграничивающих их хребтов (рис. 579). Татарские бухты проще увидеть, чем описать.

Гонец мучительно переходил то один хребет, то другой. Через четыре часа пути он устал окончательно и собрался устроить привал. В это время он увидел на соседнем хребте человека. Дождался его, тоже одинокого путника и… гонца из лагеря на мысе Зюк. И тоже с бутылкой водки.

Оказывается, что там после прихода Толи Харитонова и Натальи начали нас оплакивать и поминать. Поверить, что мы в шторм выбрались на ветер и пришли западнее указанного пункта высадки, даже представить никто не мог.

Более того, оказалось, что мы не случайно потеряли на маршруте наших двоих организаторов. Ночью им стало лень идти по маршруту. Решили, что утром они быстро наверстают упущенное. Они сцепили катамараны в пакет бортами, сбросили паруса и стали выпивать. Когда головы хорошенько помутились, легли прямо в море спать.

А мы-то их ждали! В шторм из-за них влетели. Нервов сколько измотали.

Когда рассвело шторм был уже в силе. Тогда они, выпустив с кормы концы, решили пусть несёт куда принесёт. Совесть же спала в них не просыпаясь, видно тоже перепила лишнего. Призрак зелёного змия витал в воздухе.

Короче говоря, гонцы расстелили условные самобранки и хорошо отметили успешное выполнение своих обязанностей. Выпили за успех предприятия и здоровье всех путешествующих. За тех, кто в море, то есть за нас.

И вернулись в свои лагеря.

Когда мы собрались идти на восток и дойти до наших веселых друзей, задул ветерок, пошла волна, довольно прилично раскачивающая наши суда. Шли на фордевинд, поставив паруса бабочкой и оттянув шкотовый угол стакселя веслом (рис. 580). Я лежал на вещах рядом с гитарой, спокойно попыхивая трубкой.

Мы шли вдоль красочных скал Татарских бухт, когда поплавок на мачте стал как-то неестественно скрипеть и раскачиваться. Сошлись две опасности – скалы и поплавок, прикрученный, как помнится, проволокой.

Ну, скалы при попутном ветре и не очень крутой волне мы успешно обходили мористее. А поплавок за время шторма и протекающего плавания перетёр своё крепление и стал болтаться из стороны в сторону с предельной амплитудой. Поплавок повис на проволочной пряди и раскачивался как маятник на башенных часах. Моя голова оказалась в смертельной опасности.

И только я дёрнулся в корму, как поплавок из пенопласта и стеклоткани на эпоксидной смоле как боевой диск древности сорвался, устремился вниз и на качке вонзился не в меня, а в гитару. Корпус гитары даже в упаковке разлетелся на куски. Можно представить, что могло бы произойти с моей головой.

В отличие от гитары, я остался жив и невредим. А вот на музыке пришлось поставить крест. Обидно конечно, но всё-таки голова осталась целой и на плечах.

Суда, лежащие на берегу без парусов, мы увидели на мысе Зюк. На этом мысе был охотничий домик командующего Черноморским флотом и бараки казарм для охраны. Суда были, а людей не было. Встав рядом и вытащившись на берег, пошли искать людей. Ситуация приобретала характер Летучего голландца с вымершими душами.

В одном из домиков мы нашли неподвижное тело. Дыхания слышно не было, зато вонь перегара стояла столбом. Дальнейшее Игорь описал достаточно точно. Дополню только, что походов с канистрами по ближайшим деревням за дешёвым вином было несколько. К моменту нашего прихода гонцы несли последнее, что нашлось во всём районе. Все в этом лагере были пьяны вдрызг. И в этот день даже поговорить было не с кем. Мы и не стали.

А наутро, позавтракав и собрав всё, что смогли, тронулись в сторону Керченского пролива. Мы пришли под Фонарный мыс с маяком на небольшой пляжик у скал с нишей, где встали лагерем вместе с зеленоградцами.

Там у меня поднялось давление. Возможно, был криз. И за моё лечение взялась Света Рассушина. Она нашла мои лекарства, достала свои, даже сделала мне экстренно укол. Посадила в нишу скальной стенки и меня к работам не привлекали. Спасла меня Света. Спасибо ей огромное за мою спасенную жизнь! На следующий день наш отряд пошел южнее и высадился около грунтовой дороги, по которой можно было добраться до Керчи. Как разбирались и искали грузовик, почти не помню. Но всё состоялось и мы, купив билеты, выделили день для отдыха.

Ещё раз спасибо Игорю Королёву за то плавание и материалы по нему. Отдельно за фотографии, по которым удалось кое-что уточнить и всё проиллюстрировать.

Далее у меня был особый эпизод, который я называю...

Канаты музея А.С. Грина

Когда все прибыли в Керчь, то интересы разделились: кто мечтал пива напиться, кто – по городу походить. А я решил, что свободный день посвящу любимому музею А.С. Грина. Он находится в Феодосии, туда ещё добраться надо междугородним автобусом, а потом и вернуться успеть. Не поленился, встал с зарёй, надел свой голубой костюм и первым автобусом выехал в Феодосию. Рванулся навестить любимый музей. Часа через полтора приехал на Айвазовскую, где был местный автовокзал, а оттуда на электричке до самой Феодосии одну остановку. Дошел до музея, он рядом там совсем, дверь открыл сторож.

Поговорили, я вызвал доверие, рассказав о проходившей ранее выставке и моих картинах в музее, и он позвонил моей старинной подруге, теперь, наверное, старейшему научному сотруднику Ларисе Дмитриевне Ковтун. Узнав, что приехал Лимонад, она мигом собралась и примчалась в музей. Какая это была радостная встреча. Я, правда, был небрит и страшноват в своём обличьи, но я же прибыл с борта парусного судна, пересёкшего в крепчайший шторм Азовское море.

Я узнал, что Алые паруса и рангоут, сделанные и привезённые до того школьниками из Жуковского, лежат пока без дела в подвале, но готовятся к передаче в музей в Старом Крыму. Что картины целы и находятся в доме напротив, в запасниках. Попили чайку и вышли на улицу ко входу в музейное здание (рис. 585).

Вижу – непорядок на фасаде. Висят лохмотья, а не канаты. Пришла тут же мысль их починить. Смотрю, а канаты на фасаде музея какие-то размочаленные. Спрашиваю, почему так. Лариса объясняет, что у них всего один мужчина сотрудник, и тот сухопутный. Некому ремонт провести.

– Как это – некому? – возмутился я. – А я то на что? Прямо с моря ведь прибыл. Старые канаты есть? – Найдём, – отвечает Лариса и идёт в подвал. Приносит куски с вполне подходящими прядями. Попросил нож и ножницы, и они тоже нашлись. С этим я отпустил Ларису по её делам и сел на становой якорь работать.

Утро было ещё весьма раннее, и народ собирался на работу. По Галерейной улице шагали люди и замирали у музея, увидев необычную картину. На якоре, повесив на рог голубую куртку с шевроном о двух адмиральских звёздах, хорошо уже известную читателю, в тельняшке и голубом комбинезоне сидел моряк, заросший до невозможности и дымящий трубкой на всю улицу. В руках он держал толстый канат, заплетая его конец и обматывая тонкой прядью, делая на конце марку. Затянув марку, он деловито обрезал ненужные хвосты и, дымя трубкой, брался за следующий. Прямо кадры из фильма. Но никто не снимал – курортники ещё спали. Приятно чувствовать себя нужным и при деле!

В конце концов, все канаты были отремонтированы, и мне было пора возвращаться в Керчь, откуда у нас были билеты в Москву.

Лариса проводила меня на электричку, а там уж я обратным путём к вечеру прибыл в Керчь. Далее ничего вспомнить не могу. Значит, дорога домой состоялась в нужном виде.

Этот эпизод позволяет мне логически перейти к следующей главе про морские художества, где будет продолжение о музее и Алых парусах с некоторым возвратом по времени назад.

Глава 6 (начало)

ПАРУСНЫЕ ВЫСТАВКИ ЖИВОПИСИ И РИСУНКА

Как переплелись мои выставки с историей нашего клуба

Как помнится, я рисую и пишу море и свои походы, паруса над головой всего-то года на три меньше, чем хожу под парусами (честно говоря – ходил, сейчас уже не хожу). Без этого прерывается ощущение нахождения во флоте. В своём, маленьком, туристском, но парусном флоте. А вот когда доходит дело до натурной архитектурной живописи и архитектурных стилизаций фасадов и интерьеров, тогда масштаб перерастает в почти натуральный. И душа радуется. Когда это находит соответствующий отклик у знатоков флота и моих товарищей по парусному туризму – это радует особо. Потому и художничаю.

Я стараюсь, не откладывая надолго, сохранить изобразительно то, что недавно пережито. Хотя и давней историей не пренебрегаю. Был опыт и морского сюрреализма, главным образом, в серии «Бегущая по волнам» для музея А.С. Грина в Феодосии. Одна картина этого направления была сделана для серии «Юнона» и «Авось», но она не была особо замечена как сюрреалистичная. Там сюжет поэмы и рок-оперы сами крепко сюром отдают.

В искусстве, которое хоть как-то отражает реальность, присутствуют две стороны – информационная, позволяющая увидеть событие и его предметную среду, и вторая – чувственная, позволяющая сохранить эффект собственного присутствия в событии или участия в нём. Если говорить о парусах над головой, то картины –это окно в видимый мир того, что помнишь или того, где хотел или мог бы оказаться. Архитектура формирует среду, сам тот мир, который не только видишь, но в котором и живёшь, пока находишься в такой архитектуре.

Часть моей живописи, которая составляет органическую часть архитектурного произведения – постоянная выставка, а остальные персональные и не персональные выставки живописи и рисунка служили укреплению в сознании общества роли парусного туризма и статуса наших клубов. Эти выставки не всегда проходили гладко именно по их социальной направленности, но тем крепче в жизнь входил парусный туризм и представление о нём как о важном и весьма развитом явлении нашей жизни. О них я расскажу дальше.

Сначала я не думал ни о каких выставках, а просто изображал на картинах свои походы. Первой, как мне кажется, серьёзной парусной картиной стала акварель «У Покрова на Нерли» (рис. 587), которую я сделал папе ко дню рождения, после нашего похода по Клязьме и Нерли.

Конечно, я писал и рисовал между 1976 и 1982 годами, всё это пошло потом на первую персональную выставку, но сейчас у меня от тех работ ничего не сохранилось, я их раздарил.

Потом появились древние парусно-гребные суда на акварельных планшетах-малютках (рис. 588).

Их продолжили рисунки с натуры и по памяти, сделанные на регатах. Их удалось сохранить, и теперь они есть в моём электронном каталоге [37], материалы которого здесь и представлены.

Показываемые рисунки относятся к 1981-1982 году, хотя были и рисунки, сделанные ранее. Все это рисунки с натуры, сделанные в ходе регат, чаще шариковая ручка, но есть и карандаш.

Рисунки, которые наполняют текст этой книги, продолжают показанную серию. И хотя они поздние, проще говоря, современные, благодаря раскрывшейся памяти они так же достоверны, как и сделанные с натуры.

Это то, с чего начиналась парусная изобразительная деятельность, которая привела к нескольким выставкам.

Выставка «Светила над снастями»

как защита парусного туризма

Мне до сих пор непонятен конфликт, возникший в совете по туризму и экскурсиям по поводу признания парусного туризма как существующего вида туризма. Так или иначе, но свой вид туризма было решено защитить с привлечением средств массовой информации. Нужно было создать мероприятие, на которое можно было бы пригласить телевидение и там высветить наш вид как реально существующий и весьма развитый. После обстоятельного разговора с директором МГТК было решено провести в маленьком домике клуба на Садово-Кудринской улице, в самом центре Москвы, мою персональную выставку живописи и рисунка, куда на вернисаж и пригласить деятелей телевидения (чем мы хуже какой-то фрекен Бок?). И дело было не в самом качестве произведений, а в афише, которую решено было заказать по типу тех, что делали для театров и концертных залов. С жирным красным и синим шрифтом, как тогда печатали.

В подготовке участвовали не только мои клубные друзья, но и сотрудники по работе. Про Юру Семёнова и не говорю, он был одним из самых активных участников. Наконец, картины были оформлены в деревянные рамы, рисунки – под стекло. Был изготовлен черно-белый, но напечатанный в типографии каталог с фото картин и рисунков. [38]

Для вернисажа было приготовлено множество пирогов домашнего приготовления. Готовился наш парусный праздник.

И тут пришел запрет на выставку от верховных туристических властей. Это было не просто огорчение. Это была катастрофа. Даже телевизионщики не знали, как на это реагировать при уже раскрученном анонсе.

Прошла неделя или дней десять, какие силы были включены сейчас и не вспомнить, но разрешение всё-таки было получено. Снова была подготовка праздника в полном объёме. И на афишах, и в новостной телепередаче прозвучали слова «ПАРУСНЫЙ ТУРИЗМ в живописи и рисунках».

На вернисаже было много людей из клуба и самых разных организаций.

Они толпились у всех стен, где висели мои произведения. А их было немало.

Были большие, были средние, были маленькие. Было открытие и обсуждение. Дама из Союза художников не нашла ничего лучше, чем спросить:

– А где вы видели зелёный закат? Таких не бывает!

– Бывают, – отвечал ей я, – даже у себя на кухне вечерами вижу.

А я и правда, жил тогда в хрущёвке с окнами на юго-запад. Закаты наблюдал постоянно и самые разные. Бывали очень необычные, в том числе и зелёные. Вот их я и показывал в своих работах. В какой-то мере зелень видна и на картине про Витю Закладного, где он идёт по огромной волне на своей Меве М 29.

На выставке было представлено и кое-что, уже известное читателю.

Неким продолжением выставки «Светила над снастями» стали две экспозиции: одна на скамейке в Останкино, другая в Феодосии в музее А.С. Грина.

Про Останкино я уже писал. Там никто не готовился меня представлять в студии. Там вообще никто ничего толком не готовил, как мне казалось. И просто для картин как бы не было места. Тогда я взял и выставил привезённые картины на обычном садовом диване на берегу Останкинского пруда.

Там же я представил и ночь на Карадаге, которую писал с натуры при свете лампы у входа в корпус, где мы отдыхали с семьёй. Её я писал с натуры. Это была моя первая лунная ночь.

Тогда это мне показалось нелепым, но в телевизионный сюжет я попал. А вот как знак судьбы я этот случай не мог и представить. Но через ряд лет после падения СССР, когда начался свободный рынок и организовались первые стихийные вернисажи, я ездил в Измайлово продавать свои картины, стоя прямо в снегу. Кое-что уходило за скромные деньги, кое-что дарил детям, которые очень хотели иметь мою картину. Но материального смысла в этом не было никакого. Там я узнал и перекупщиков, и ремесленников, и другие прелести свободного рынка.

Выставка о нас в Феодосии и школьный музей А.С. Грина

Расписанные камни и музей А.С Грина

Следующая выставка с теми же работами и некоторыми добавленными к ним прошла, как ни странно, в музее А.С. Грина в Феодосии. Понятно, что гриновские темы были мне близки, а сам музей, выполненный по проекту Саввы Григорьевича Бродского, привлекал своей стилизованностью в корабельном духе. Но только на первый взгляд. Там были допущены моменты, которые впоследствии мы с Саввой Григорьевичем собирались исправить, но не успели из-за его кончины. Очень горько и обидно было потерять знаменитого художника, с которым едва успел познакомиться, и очень милого и доброжелательного человека, которые в художественном мире встречаются нечасто.

Началась эта история с моих расписных парусных камней. Отдыхая иногда в Коктебеле, я стал собирать гальку с узорами и её расписывать. Сделал несколько коллекций. Возил эти расписанные тяжести домой вместо фруктов.

Суть заключалась в том, что я искал в природных узорах пейзажи, а уже в них вписывал корабли. У меня и сейчас кое-что цело от тех работ. Камни иногда выставлялись на разных выставках. И в институте, где работал, и вы клубе, и в храмовых зданиях на Варварке, когда там были выставочные залы.

Этот жанр я называл камнеписью. Она началась там же, под Карадагом. Это роспись по морской гальке, где камень, как я уже сказал, даёт фон для сюжета. Остаётся только вписать то, что просит камень.

Приведу здесь примеры расписанных камней.

Уезжая из Феодосии, я решил зайти в Музей А.С. Грина и поговорить с руководством. Меня доброжелательно приняли, я предложил им свою коллекцию камней. С этого момента началась наша не прерывающаяся дружба. А следующим шагом нашего сотворчества стала выставка о парусном туристском флоте и кораблях Грина.

Выставка о нас в Феодосии

Как мы договорились о новой выставке, трудно вспомнить, но уже в августе следующего года она была проведена. Это было прямое продолжение выставки «Светила над снастями» с включением произведений по мотивам романов великого писателя. Она занимала не очень много пространства и без того небольших залов музея, но само место проведения наполняло сердце гордостью. За всё. За наш парусный туризм, добравшийся и до берегов Чёрного моря, за прикосновение к романтике А.С. Грина, за то, что находится экспозиция в доме, спроектированным знаменитым художником современности, за то, что через улочку находится музей-галерея И.К. Айвазовского, почитаемого мной невероятно.

То, что касалось парусного туризма, было примерно так, как я показал выше. Как мне сообщила Лариса Дмитриевна Ковтун, по Алым парусам у них в музее сохранилась только одна акварель:

Я не помню, что за работы были тогда в музее по кораблям Грина. Возможно, что некоторые из них позже попали в А.С. Грина в Кирове. Но то, что я позже написал по Алым парусам, приведено в приложении 10. В Феодосии состоялся яркий и незабываемый вернисаж. Там была даже подруга жены Грина Юлия Александровна Первова, с которой у меня случился творческий спор. Об этом говорится в приложении 9, в диалоге 4.

Зал был наполнен людьми двух основных категорий – сухопутные, включая музейных работников, и флотские, моряки и работники порта. На столике лежала толстенная книга отзывов, которая хранится у меня дома. Там есть запись, которой я дорожу. В ней было сказано, что приятно видеть, что «рука автора знает не только кисть, но и румпель». Именно моряки тогда поддержали меня, дискутируя с Юлией Александровной в том, что грамотные намёки и подробности не опошляют произведения Грина, а делают его романтику достоверной. Ведь когда-то он работал в одесском порту.

Завершился мой вернисаж, как ни странно, на Парусном берегу. Началась осенняя регата, народ подтянулся из отпусков и летних путешествий. Вечером у костра пошли рассказы. И один из рассказов прозвучал так:

Дней 10 назад идем мы по Феодосии. Жарища, духотища. Ищем где бы холодненького попить. Дошли до кафе на Галерейной улице, зашли, попили, но легче не стало. Вышли, идём, дошли до музея Грина. Пустынно и жарко, рядом только мощение и здания.

У входа сидит пожилая хранительница и зазывает на выставку в музей.

Какая выставка, говорим, здесь поджариться можно разве что!

– Зайдите, у нас прохладнее, чем здесь. И выставка про парусники, интересная.

Ну, подумали и решили, что в тени там хоть передохнём. И парусники всё-таки, предмет знакомый и где-то любимый. Взяли билеты и вошли в музей.

А там… Кто бы подумал! – Наш Парусный берег! И Витя Закладной на большой волне и вообще наши. Нам через неделю уже на регату ехать, а здесь судья Лимонад уже напоминает, что пора собираться домой и готовиться к тому, что здесь им изображено. Приятно было очень и неожиданно!

Мне тоже было приятно. И клуб был проинформирован о выставке в музее всё с той же целью укрепления идей парусного туризма.

Но на этом наше творческое общение с музеем не остановилось. Нас ждали новые художественные события.

Школьный музей А.С. Грина

В 1977 году ко мне обратилась школьная подруга, учительница Ольга Викторовна Шурыгина, соседка по дому, с просьбой помочь ребятам сделать школьный музей А.С. Грина. В это время полным ходом шла подготовка к Олимпийским играм, и я отвечал за важнейший участок подготовки, за проектирование всех пресс-центров Олимпиады-80. Я так и сказал Ольге, что мне не до того – Олимпиадой занят постоянно и безотрывно. Но прийти в школу посмотреть, что у них уже есть, уговорили.

То, что я увидел в пионерской комнате, говорило о серьезных намерениях и умениях ребят. Больше всего удивила мачта в простенке между широких окон и рея с парусом-шторой длиной около 6 м. Блоки были сухими, но снасти через них ходили. Приглашение сразу приобрело лестный характер. Но я поставил условие, помня о проколах Саввы Григорьевича в Феодосии с корабельной стилизацией, сделать музей качеством выше Феодосийского. Того самого, настоящего. И решение состоялось. Что за этим последовало, нельзя было даже представить.

Директором школы оказалась бывший директор Дома пионеров Александра Борисовна Островская, которая меня знала с третьего класса по кружку скульптуры.

– Тебе я доверяю, делай, что считаешь нужным, – напутствовала она меня.

И дело загорелось так же, как и Олимпиада. Они творились одновременно и обе вдохновенно.

Не доверяя сейчас своей памяти в воспроизведении деталей, я процитирую приложение 9, в тех фрагментах, которые касаются поднятого вопроса. Из приложения я их не буду исключать, для сохранения целостности, а здесь позволю себе небольшие комментарии и дополнения.

За десять лет до Азовского перехода, в разгар подготовки к Олимпиаде, где мне довелось проектировать пресс-центры, в родном Жуковском в пионерской комнате школы № 10 был создан музей героев А.С. Грина. С моим самым непосредственным участием. Он стал четвёртым музеем Грина. Право на его существование, да ещё в пионерской комнате, пришлось отстаивать, пригласив делегатов съезда комсомола. И на время отстояли.

Была реализована достоверная стилистическая концепция, воссоздающая мир Грина, который был осязаем. Там было воссоздано то, чего не было ни в одном из музеев. Ведь за стеной пионерской комнаты находились школьные мастерские, которые были доступны всем, кто созидал музей. Когда директор Феодосийского музея Корякина Людмила Владимировна приехала в гости, то увидела там верстак Лонгрена с замотанными бечевой очками и заготовками моделей, такими же, как и яхта в корзинке (о ней уже говорилось), натуральную золотую якорную цепь (школьники протащили её на практику и провели анодирование), сломанную трубку и кожаный кисет капитана Дюка, раскрой парусов из алого шёлка…

Как она просила отпилить и подарить феодосийскому музею звено от золотой цепи! Но решили сделать другой подарок, и не один. На это ушло время, но идея состоялась.

Там была 6-метровая рея с парусом-шторой и со всеми положенными снастями и дельными вещами парусного вооружения (рис. 622). В Косинском морском клубе воспроизведена похожая, но вдвое меньшая.

В рабочей комнате автора много лет тоже прямой парус прикрывал окно (рис. 620) Сейчас этот парус перенесён в стилизованный эллинг – пароходофрегат «Сарма». И всё это – наследие Грина.

Были карты Тобогана и нож, которым Дэзи чистила картошку на камбузе «Нырка». На все экспонаты были оформлены музейные документы, в которых описывалась и легенда. Участвовали в этом все возрасты школьников от 5 до 11 класса. Музей стал для них реализацией собственных инициатив и освоением того, чему в школе не учили. Я их только консультировал и учил, чему было необходимо. Это было их собственной жизнью, которую надо было не только создавать, но и защищать.

Может, и надо было тогда увезти это в Феодосию, но отвезли только мачту с парусами.

Перед пионерской с музеем были такие же становые якоря, как и в Феодосии. Дети с Москвы-реки притащили. Вот бы обрадовался Александр Степанович, видя, как воплощается его мир! В марте состоялась поездка школьников как официальная командировка (они были погружены в настоящую музейную жизнь). Они поставили мачту с парусами во дворе музея. Сразу погрузились в деятельность музея и удивились, увидев документы, напечатанные на бумаге с конфетными фантиками.

Дефицит был во всём.

Когда вожатые, возглавлявшие поездку, зашли в ту самую Ростральную комнату, они увидели на стене модель «Секрета» с алыми парусами.

Л.Д. Ковтун вспоминала потом:

– То, что мы услышали, нас потрясло. Юные девушки упёрлись взглядом в модель и тихо произнесли: – А храп-тали на грот-мачте не так заведены!

Ваша школа!

Вспомним ещё раз школьный музей героев Грина в Жуковском и его главного художника тогда и настоящего профессионала сегодня Сергея Воробьёва, подарившего феодосийскому музею корзинку с яхтой, которую в ручье пускала Ассоль.

Это был тендер, сделанный точно из таких же деталей, что лежали на верстаке Лонгрена. Одна рука делала! По той же легенде я написал позже картину про тендер в ручье.

Сейчас музея в школе нет, но мачта и Алые паруса из него продолжают свою активную жизнь в Гринландии – мире, который порождён Грином и его поклонниками, включая музейных служительниц.

Рангоут цел, а такелаж не сохранился тот, какой должен быть и был изначально. Паруса у моря в Крыму ставят какие-то странные сухопутные люди с отсутствием хорошей морской практики. Это хорошо бы отработать по-флотски! Но, тем, не менее, они живут уже почти полвека. Они всё ещё над головой.

Всё это что, совпадения? Судьба? Или не вполне познанные закономерности? В этом Тайна гриновского духа. Вот в чём заключается Секрет Александра Степановича! [39]

Музейные коллекции в Феодосии и в Кирове

Парусная тема не всегда состоит из картин о мачтах, парусах и кораблях. Она может включать и сопутствующие сюжеты. Это особенно характерно для живописных серий. Так произошло при написании серий «Бегущая по волнам» для музея в Феодосии и при написании серии «Алые паруса» для музея А.С. Грина в Кирове.

Поскольку в «Бегущей по волнам» активно присутствует энергоинформационное начало, то и в произведениях живописных проявляется нечто сюрреалистичное. Не везде, конечно, но именно этот дух там так или иначе проявлен. Это иллюстративная серия, она даёт увидеть то, что описано вербально.

Надо ещё понять, что, как судоводитель, я плохо отношусь к главному герою, так как он якобы из добрых побуждений грубо нарушает правила хорошей морской практики и позволяет себе делать то, что пассажир делать не должен. Возможно, это отношение проявилось в колорите картин серии.

Серия была написана в один год (1989). В ней 14 картин, но все их показать нет возможности. И даже то, что здесь представлено, даёт почувствовать то, что чувствовал тогда я. Да и сейчас мало что для меня изменилось.

Этим и хочу поделиться.

Далее я покажу отдельные картины серии, хранящейся в Феодосии. Внимательно присмотревшись, можно обнаружить в них черты лирического сюра, а не страшилок с искорёженными чертами. Это позволяет погрузить зрителя в мир гриновской романтической энергоинформатики.

В давнее время для музея А.С. Грина в Кирове, с которым я тоже дружил, я сделал серию, в которой преобладала тема «Алых парусов». Там была попытка увидеть всё с ракурсов, с которых мог видеть сюжет моряк «Секрета».

Там был взгляд с кормы в светящуюся каюту Грея, шитьё шёлковых парусов на верхней палубе. Что ещё, помнится с трудом.

Когда мы с моим коллегой А.И. Цыгановым приехали в Киров (Вятку) через лет 15 читать лекции по энергоинформатике, то я повёл его в первый день в музей. Нам позволили самим побродить там, вошли в первый зал, увидели мои картины, и Андрей воскликнул:

– Ну, куда ни придёшь в России – всюду Лимонад висит!

Тогда ещё картины были в основной экспозиции. Потом два часа учили музейных дам, как шить правильно паруса их шёлка для отделки интерьеров музея.

Получить снимки сейчас не удалось. Картин в музее нет, из передали в какое-то хранилище. В качестве компенсации скажу, что первой картиной такого рода был «Салют Секрету» (рис. 635, написанной в подарок моему старпому на день рождения. Там крейсер салютует галиоту, а вид дан с верхнего салинга грот-мачты.

Отсюда и были взяты идеи показа парусов на высоте. В качестве этюдов я использовал подарочные издания про крупные парусники, в том числе брал оттуда тоновые решения пейзажного фона. Так и учился сам собой.

Сейчас могу показать только крупные настенную и дверную картины интерьера своего рабочего кабинета в Жуковском, написанные относительно недавно. Пусть они передадут то, что мне хотелось увидеть и показать.

Выставка «Юнона и Авось» в здании

инспекции по маломерному флоту

Для меня важным моментом биографии оказалась живописная серия «Юнона» и «Авось». Она была написана по многим причинам, и одна из них живописное моделирование восприятия архитектурного ансамбля. А ещё было проведено энергоинформационное исследование серии с той же целью.

Вся история этой серии была выпущена как электронное издание с включением всех каталогов и сопутствующих картин, образовавших трёхслойную серию в 40 живописных произведений со сложными композиционными построениями. Но поводом стала история, перешедшая в парусную.

А мимо парусов русской истории я пройти не мог. Да и тему эту первоначально раскрутил мой коллега по образованию Андрей Вознесенский.

Чтобы не дублировать ранее написанное, я просто процитирую свою электронную книгу [40] в допустимом объёме.

В сопровождающем каталоге картин (приложение 11) они даны в блоках от диптихов (2 картины) до квадриптиха (4 картины). Наибольшее количество блоков составляют триптихи ( 3 картины). Из них в залах собирались сложные ансамбли.

Надо признаться, что сначала я шёл в струе поэмы «Авось» и просто её иллюстрировал, допингуясь музыкой Алексея Рыбникова. Это было ещё до нашего знакомства. Паруса над головой были, но совсем не те.

Те паруса и исторический облик судов появились во втором слое, обнимающем первый слой. Когда их увидел композитор, написавший знаменитую рок-оперу, он очень удивился: какие они маленькие.

Ну да, не линкоры и не фрегаты. Шхуна и тендер, вот и весь флот Русской Америки.

Серия была начата в 1987 г. как энергоинформационная модель сложного композиционного объекта для проведения на нём энергоинформационных исследований, связанных с теорией художественной композиции. Завершена в 1991 г.

В основу положены сюжеты поэмы А. Вознесенского «Авось» и его же рок–оперы «Юнона и Авось», написанной совместно с композитором А. Рыбниковым. Изображены сцены освоения Русской Америки в начале XIX века.

В приложении 10 приведён каталог живописной серии в её наиболее полной версии и в предусмотренном проектом порядке.

Тайна искусства обычно бередит душу любого художника или архитектора. Часть из них предпринимает исследования и пишет научные труды на эту тему. Я – не исключение. Искушение узнать, зачем мы творим и почему делаем это именно так, заставило меня и думать, и делать модели для исследований.

Писать картины сериями – весьма обычное явление для живописцев.

«Юнона» и «Авось» – не первая моя живописная серия. До неё была серия «Бегущая по волнам», хранящаяся в музее А.С. Грина в Феодосии. В ней уже предпринималась попытка построить сложное по композиционной структуре произведение, но никаких серьёзных исследований с испытаниями или измерениями на ней не проводилось. Почему-то сложилось так, что сюжетную основу серий дали другие художественные произведения. А значит, эта живопись, так или иначе, стала иллюстративной. Для тех целей, которые мной преследовались, это ничего не меняло, но давало зрителю возможность быстрее погрузиться в произведение, которое было знакомым.

Я не являюсь профессиональным живописцем, я архитектор, рисующий, пишущий и проектирующий. Пишу темперой на оргалите. Оказалось, что это позволяет применять акварельные приёмы, а также сохраняет картину как фреску: волокна оргалита впитывают краску и хорошо сохраняют её многие годы и даже десятилетия. Это показал опыт.

Я благодарен всем моим друзьям, кто многократно давал приют этому большому по объёму произведению, и тем его сохранил. Спасибо моим друзьям-инспекторам и самому Московскому отделению Государственной комиссии по маломерному флоту, которая провела первый вернисаж «Юноны» и «Авось» в своём помещении на улице Горького в Москве.

Спасибо я говорю моим коллегам, и особенно Андрею Ивановичу Цыганову, которые провели ряд энергоинформационных исследований на этой модели, тем самым сделав мою мечту реальностью.

А теперь сама история серии.

Поэма Андрея Вознесенского «Авось» и сейчас известна немногим (я провёл такой опрос в своем достаточно широком кругу общения). Зато рок-оперу «Юнона и Авось» Вознесенского и композитора Алексея Рыбникова теперь знают и любят многие.

Морозная зима. Уже лет пять народ штурмует театр Ленком, чтобы попасть на новомодную рок-оперу «Юнона и Авось». А куда ломятся все – мне идти неинтересно. Мы живём отдельно, не пересекаясь. И ничего не знаем друг о друге.

Однажды в январе 1987 года я узнаю очень неожиданную новость: мне предстоит тотчас же прибыть на Старую площадь в ЦК КПСС. Туда меня и направили от нашего института, где я тогда работал, как специалиста по сельским клубам. Направили в Челябинскую область, где мои действия вызвали одобрение местных коллег. Детали описаны в книге. За это мне предложили пойти во Дворец спорта на «Юнону и Авось», тогда уже очень популярную рок-оперу.

Я, было, стал отказываться (мол, не хожу, куда все ломятся, а в Москве это был в то время предмет дефицита и откровенной взятки), но мне возразили, что это произведение парусное и мне будет интересно. Я же ничего не знал об этой теме, но как истинный парусник не устоял. И не зря!

Это был первый гастрольный спектакль ленинградских «Поющих гитар». Сейчас это рок-театр и спектакль идёт там, сохраняя традицию того, что увидел я в челябинском спортивном дворце. И сейчас вспоминается чувство потрясения, которое тогда меня охватило. И было от чего! Это было эпическое зрелище высокого стиля. Интеллигентное, в отличие от того, что потом я видел в московском Ленкоме.

Мы сидели в десятом ряду, портал сцены размером в торец всего дворца на 11000 зрителей раскрывался чуть круче оптимального угла наблюдения. Всё было чёрным – и портал, и занавес.

Погас свет, и в полной темноте на разных высотах проступили огромные оклады ростовых икон в рамах. Святые были в золочёных ризах.

Музыка грандиозно заполнила весь объём, дворец превратился в храм, каких ещё не было у нас. Святые оказались… живыми! Они вышли из окладов (как в поэме) и стали спускаться с небес. Когда же из оклада вышла Богоматерь в драгоценном облачении (а не как нищенка в постановке у Марка Анатольевича Захарова) дыхание перехватило, а наша минкультовская партийная дама восхищённо произнесла:

– Вот как надо славить Бога! В партии у нас такого нет.

Это стало первым потрясением, но не последним.

Постановка имела очень необычную сценографию и всего одну декорацию, скрытую за чёрным занавесом с иконами. Второе потрясение для меня наступило, когда занавес этот исчез, и в голубом небе возникла во всю высоту дворца мачта, одетая парусами. Со снастями и рындой на длинном фале. Я почувствовал толчок локтем в бок, и в ухо влетел вопрос: «Ну как? Ты этого хотел, парусник?». Мне оставалось только изумлённо качнуть головой.

Помню, как под семь громовых ударов паруса снизу окрасились оранжевыми всполохами, и повалил снизу густой театральный дым. Мои спутники не поняли, что это такое, ну, театральный эффект… «Нет, - объяснял я им. – Это не эффект, это – салют наций!» И пообещал: «Приеду домой – напишу такую картину!»

Я так и сделал, вернувшись из этой командировки. На картине в розовых тонах мимо форта Сан-Франциско уходили в залпах и дымах салюта легендарные «Юнона» и «Авось», не реальные, а версии А. Вознесенского (рис. 643).

Но флаги были подняты по уставу.

Старейший мой друг детства, музыкально одарённый человек Володя Комаров, о котором я писал в главе 1, посмотрев картину, сказал мне: «Нет, ты на этом писать не закончишь! Ты будешь эту тему разворачивать!»

Откуда он это знал, он сам мне сказать не может и сейчас. Я его спрашивал. Но он стал провидцем – так ведь и произошло. Второй картиной стал «Плач Кончиты» (рис. 644). Этого сюжета нет ни в поэме, ни в либретто. Это – впечатление от того спектакля.

А вот как я пришёл к целой серии – сейчас уже не помню. До этого были более простые по построению ещё две.

Я всегда любил произведения А.С. Грина и был ему живописно верен. Серию «Алые паруса» я передал дому – музею А.С. Грина в Кирове, а серию «Бегущая по волнам» – музею писателя в Феодосии в Крыму. Ни каталогов по ним, ни научного анализа я так и не сделал.

Серию я решил посвятить не столько людям (не моё это – людей писать, моё – писать корабли и море), сколько именно самим судам, породившим тронувшую мою душу историю. Это отражено и в названии – «Юнона» и «Авось», с уважительным выделением кавычками названий.

Именно после того первого моего просмотра оперы я оказался полностью под впечатлением от поэмы, которую тщательно изучил. И все исторические несоответствия, что там «насочинял» Андрей Андреевич Вознесенский, полностью отразились в сюжетах картин.

К своему стыду, я ничего толком не знал даже об экспедиции И.Ф. Крузенштерна и Ю.Ф. Лисянского, не то, что о плавании Н.П. Резанова в Русскую Америку. Я о нём никогда раньше и не слышал. Соответственно, исторической правды внести не мог.

Так и остался первый зрительный ряд серии «Андреево-Вознесенским». Таков и этот ряд в каталоге.

А дальше уже были суда исторически достоверные (рис. 645 – 646).

Вот такие суда и появились в картинах второго ряда. Лишь позже, познакомившись с исследователями этой истории и с историческими трудами на эту тему, я понял, как ошибся, и стал эти ошибки постепенно исправлять.

Так появился второй слой серии. Оба слоя образовали второй зрительный ряд. А потом знакомство с американскими историками и подвижниками, с такими же историками и подвижниками из нашей страны, да и со скульптурными работами моего друга-парусника Ильи Вьюева, много лет прожившего на Командорских островах, привело к появлению картин следующего слоя.

После выставок я писал авторские копии, которые охотно раскупались тогда. Средства вкладывал в развитие серии и в рамы, которые, нередко на льготных условиях, делали и продавали в багетной мастерской на Остоженке 8, во дворе через арку. Руководители этой мастерской были добрыми товарищами многих московских художников и моими тоже. Особенно трогательно помогала мне в этой работе замдиректора Наталья Максимовна Иванцова, принимавшая мои заказы даже по телефону, что было знаком большого доверия.

Но мало произведение сделать, – его надо экспонировать, а это уже отдельная задача. Не знаю почему, но мне не везло с фотографированием серии для каталога. Пришлось каталог сделать наспех в авторских рисунках.

Я писал свои картины по выходным и вечерами после работы. Эскизы готовил в дороге, в электричке и в метро. На колени клал портфель или кейс, вынимал блокнот и рисовал. Как ни странно, я нашёл блокнот со своими эскизами. Эти эскизы сделаны шариковой ручкой. Можно проследить путь замысла.

А далее были не только выставки, но и исследования – ведь серия писалась как будущая модель и часть измерительного комплекса.

Итак, серия закончена. Дома их держать негде – в маленькой двухкомнатной квартире в моём родном Жуковском серия не помещается. Одна за другой картины переезжают из моего родного Жуковского в Москву, в квартиру моих друзей по парусному клубу. Она была с высокими потолками, что позволяло размещать картины большого размера даже на шкафах, не вешая их на стены. Часть всё-таки не поместилась, их пришлось хранить упакованными под диваном.

Видимо, я обладал своеобразным представлением об авторских правах, нарушить которые не мог себе позволить. Я обратился к директору театра Ленинского комсомола и предложил первый показ серии сделать в фойе театра в знак признания первичных прав на тему. Директор принял меня весьма любезно, подарил буклет с либретто и фото постановки, предложил привезти всю выставку в театр.

Что стоило всё упаковать, не побив дорогущие для моего скромного бюджета рамы, и организовать доставку, я долго рассказывать не буду. Если бы не мой папа Юрий Георгиевич, которому было уже за семьдесят, лично мне помогавший с перевозкой экспозиции, вряд ли я сумел бы всё это оперативно сделать.

Папа и доставил плотно упакованную серию в театр на легковой машине, с багажником на крыше, не побив мои хрупкие багетные рамы

Был конец мая 1988 года. Поначалу в театре всё складывалось благополучно, дело шло к сравнительно быстрому развёртыванию выставки. И директор театра Марк Борисович Варшавер, и актёры, посмотрев некоторые распакованные для этого картины, одобрили идею выставки в театре. Одним из первых одобрил идею выставки Николай Петрович Караченцев. Для него я в те же дни сделал авторскую копию «Вишнёвого взгляда» и подарил ему в кабинете директора.

Я готовился к выставочной эпопее, не представляя, что судьба уже уготовила мне вместо этого выставочные мытарства моей «Юноны» и «Авось». Их первым зачинателем стал главный художник театра, сценограф оперы Олег Шейнцис.

Посмотрев картины, он сказал директору театра: «Мне конкуренты не нужны!» И вопрос был сразу и окончательно закрыт.

Тогда я очень обиделся на Шейнциса. Сейчас я горжусь его оценкой. Он был знаменит, я был многим неизвестен. Конкуренция с его видением постановки моего явного следа «Поющих гитар» видно показалась ему слишком заметной. Это не вписывалось в рекламную политику театра. Я в то время этого не понимал.

Так или иначе, из театра пришлось уехать со всем художественным грузом.

Следует упомянуть, что моё участие в парусном туризме к тому маю исчислялось 32 годами, а в послужном списке значилась роль общественного инспектора Государственной инспекции по маломерным судам (ГИМС). Вот в эту инспекцию, находившуюся тогда на улице Горького во дворе Миннауки, и пришёл инспектор-художник со своим огорчением.

«Не горюй, – сказал руководитель инспекции. – Проведём выставку, не дадим моряка в обиду». Зала в здании ГИМС не было, а был класс для занятий с судоводителями-любителями. Его и было решено превратить в выставочный зал, благо все занятия в сезоне уже завершились. Подключились друзья из нашего парусного туристского клуба, нашли рулон крафта – упаковочной бумаги коричневатого картонного цвета, им укрыли стены класса и провели развеску картин.

Дружно, весело. Между картин на планшетах, покрытых тем же крафтом, разместились цитаты из Вознесенского и исторических свидетелей для лучшего понимания сюжетов (рис. 649).

Картины разместились «покоем» на трёх стенах класса, где «Пролог» и «Эпилог» заняли места друг против друга на противоположных стенах. А на входной торцовой стене – символический комплекс «Хранящая в пути», открывающий экспозицию. В неё входил тогда только первый зрительный ряд.

Был сшит большой Андреевский флаг (негде его было взять в Советском Союзе), на его фоне в торце нашего зала занял место диптих «Хранящая в пути». С этим были связаны некоторые волнения.

Штатные инспекторы были офицерами запаса, членами КПСС, а тут хоть и морской, но царский, флаг, да ещё и икона на нём! Как отнесётся к экспозиции партийная общественность?

Всё разъяснилось уже на вернисаже.

Как он был торжественен и прекрасен, этот вернисаж! Это был для нашего парусного клуба второй вернисаж, первый был за семь лет до этого в турклубе, на выставке «Светила над снастями».

Съехалось множество гостей: мои друзья по парусному туристскому клубу, родители, дети, мои школьные учителя, коллеги по работе из обоих институтов, где я работал, инспектора ГИМС. Цветы, вино, фрукты, торты – всё как подобает вернисажу. Правда, несмотря на приглашение, никто из театра не приехал, не было поэта и композитора. Но это никого уже огорчить не могло.

Но особо хочу сказать о моих учителях. Наша дружба никогда не прерывалась. Они учили и консультировали меня всегда, в том числе и по ходу написания картин «Юноны» и «Авось».

Елена Николаевна Володина – потрясающий скульптор, живописец и, особенно, учитель – была со мной на всех стадиях работы. Критиковала, помогала советами. И, конечно, приехала на мой вернисаж. Я же был первым в её жизни учеником! Я был в третьем классе, когда меня взяла под своё крыло и стала обучать скульптуре и композиции Елена Николаевна.

Её подруга и моя учительница по географии в школе, а по искусству вне школы, Вера Алексеевна Торжкова, создатель и бессменный руководитель Вольной духовной академии в Жуковском, тоже принимала активное участие в моей работе. Я обязан ей многими светлыми моментами общения. Она подарила мне книгу о физике штормовых волн. Я стал писать море осознанно, зная и чувствуя внутреннюю работу волны.

Присутствие моих любимых учителей на вернисаже в ГИМСе было знаком поддержки, внимания и заботы о своём ученике.

Инспектора, будучи морскими офицерами и речными чинами, пришли в парадных мундирах, с наградами на груди. Гордые и красивые. Когда я поинтересовался, не смущают ли их, членов партии, Андреевский флаг и иконы, услышал в ответ: «Нисколько! Наконец-то в нашем доме настоящим морским ветром запахло!».

Речи были просты и шутливы, мне сказали много добрых слов, чуть ли не впервые в жизни надарили цветов в букетах. А уж банкет был как в портовой таверне! Разгорячённые напитками наши рулевые, капитаны и матросы дружно пели песни из рок-оперы, и мне и сейчас кажется, что ни на одной сцене никогда так искренне не звучало шанти «Авось».

Выставка продолжалась целый месяц, и я часто приводил в ГИМС гостей. Особое значение имело то, что в наше парусное сообщество входил скульптор и художник Илья Вьюев, знаток алеутского искусства. Он-то и познакомил меня с Владимиром Георгиевичем Колычевым, основателем историко-просветительского общества «Русская Америка», и Геннадием Ивановичем Шевелёвым – работником МИДа, атташе по культуре (рис. 652). Оба имели корни в Тотьме, откуда происходил строитель и комендант форта Росс Иван Александрович Кусков. Знакомство это, продолжающееся и сейчас, имело очень важные для меня последствия. Но о них рассказывается в историческом разделе моего повествования.

Пока шла эта выставка, выяснилось, что в соседнем дворе находится Центральный дом композитора. Удалось пригласить к нам даму, отвечавшую за культурную деятельность этого дома, и договориться, что сразу же по окончании выставке в ГИМСе она переедет в Дом композитора.

Она и переехала, но место ей было отведено…в буфете. Он был высоким квадратным залом, не оборудованным для выставок. Пришлось развешиваться так, что зрители вынуждены были задирать головы. Высокое искусство перемешалось с бутербродами, напитками и сигаретным дымом. Возможно, так больше зрителей её увидели, но привкус остался нехороший.

Тем не менее, откликнулся на приглашение и пришёл туда композитор Алексей Львович Рыбников.

Вопросы, которые он мне задал, немало меня удивили.

– Почему так много насыщенных цветов в колорите серии? – спросил он. – Опера ведь такая мрачная.

– Она так поставлена в Ленкоме. А то, что видел я, это феерия чувств и цвета. Такова история на самом деле, – отвечал я.

– А разве они были такие маленькие? – увидев «Портрет Юноны и Авось на Охотском рейде», уже написанный по достоверным источникам и экспонированный на этой выставке, спросил знаменитый композитор.

– А вы с Вознесенским внимательно изучали материал, по которому писали оперу? – парировал я вопросом вопрос. – Они именно такими и были. Всего-то 17 пушек на двоих. И те маленькие.

Я благодарен ему за ту встречу. Потом была ещё одна при съёмке телепередачи на ту же тему на Остоженке.

Очередная выставка была долгой, почти год. Картины приютил новый тогда ещё ДК Зеленограда. В конце её выяснилось, что прямо со стен были украдены несколько картин, в том числе нижний ряд квадриптиха «Исход». Я был вне себя – разрушена важная часть серии, уже имевшая целью проведение исследований.

– Ничего, заново напишешь, – утешал меня по-своему мой друг и коллега по олимпийскому строительству, заслуженный архитектор СССР Анатолий Сергеевич Дубовский, – плохое не крадут!

Ну что оставалось делать? Пришлось создавать утраченные картины заново. Но лозунг «Плохое не крадут!» я запомнил на всю оставшуюся жизнь.

Весной 1990 года Владимиром Георгиевичем Колычевым, председателем исторического общества «Русская Америка», совместно с его другом Геннадием Ивановичем Шевелёвым, работавшим в нашем отделении ЮНЕСКО, были организованы две выставки по тематике Русской Америки, куда пригласили меня и моих друзей.

Первая проходила в Представительстве Ассоциации клубов ЮНЕСКО в мае. Русская Америка входила в эту ассоциацию. Кроме живописной серии были представлены скульптура и рисунки Ильи Вьюева, проект фантастического моста дружбы, новоделы мундиров той эпохи, выполненные по лекалам подлинных исторических мундиров из Государственного исторического музея моими парусными друзьями Алёной Травкиной и Сергеем Дубинкиным.

На этой выставке участники познакомились с двумя очень пожилыми американцами, говорившими по-русски свободно, но с акцентом. Это были два замечательных историка, восстанавливавших в своё время форт Росс в Калифорнии - Николай Иванович Рокитянский и писатель Виктор Порфирьевич Петров.

Именно с Петровым я тут же нашёл общий язык: мы оба считали, что Крузенштерн в истории с Резановым нарушил офицерскую честь моряка и правила хорошей морской практики. Удивительно было, что такие тонкости понимал вроде бы сухопутный человек. Но на то Виктор Порфирьевич и был писателем-историком, чтобы подробно знать документы и грамотно их применять в своих произведениях, даруя нам возможность знать подлинную историю. Как мы знаем, это дано далеко не всем.

Вторая выставка проводилась в Доме Дружбы с народами зарубежных стран, где живописи выделили специальное помещение. Всё было торжественно и уважительно. Не хватало показа по телевидению. Столько выставок – и ничего в средствах массовой информации! Этот пробел удалось ликвидировать опять же необычным путём и опять через парусные интересы.

У меня был замечательный друг – выдающийся путешественник, тогда телережиссёр популярной программы «Клуб кинопутешествий» и телевизионного клуба «Пилигрим» Станислав Леонидович Покровский. Он преподавал телеискусство в ВУЗе, а в 1990 году работал в Останкино.

С ним мы и сделали телефильм о выставке к юбилею форта Росс. Его я и уговорил сделать первый фильм в год юбилея Русской Америки – в самом начале 1991 года. Это означало, что надо отснять выставку в конце 1990 года. Зала не было, денег для этого – тоже.

А на Остоженке, 8, в бывшем доходном доме 1901 года, архитектора О.О. Шишковского, недалеко от мастерской, где делали для моей серии рамы, был маленький кооперативный художественный салон, которым заведовала молодая семья. Их удалось уговорить на три дня снять коммерческую экспозицию в обмен на скрытую рекламу. Аж по первому каналу телевидения!

И вот в тесный пенал салона, почти в коридор, втиснулась выставка, которой и на Арбате, в ЮНЕСКО, не было слишком свободно. Для операторов и кабелей места не оставалось. Половину Остоженки заняли транспортные средства телевидения. Запись делали тогда в передвижных телестанциях.

Но и в миниатюрном пространстве Стас Покровский сумел сотворить обстоятельный телефильм. Было тесно, жарко, но красочно и всюду струился аромат истории. В юбилей очень хотелось быть первыми. Алёна Травкина привезла тогда на съёмки своего маленького сына Сашу в мундире младшего офицера. Меня снимали идущим по улице в салон и совсем немного – у картин. Далее картины снимались под мои комментарии сами. Без автора. Отсняли всё, что было выставлено, всех авторов и Сашу в мундире. Выступил Володя Колычев, произнёс слово Геннадий Шевелёв. Приехал ещё раз композитор Алексей Рыбников и выступил в фильме. Всё это тогда зафиксировали камеры.

Далее надо было из отснятого материала сделать фильм. И успеть к самому началу нового года. Прошёл Новый год, потом неделя, другая, а об эфире не было слышно. Наконец позвонил Стас и позвал меня озвучивать фильм. Просил подготовиться – контроль качества на телевидении был чрезвычайно строгим.

Я знал, что телевидение может делать чудеса, но встретила меня скромная студия в здании телецентра совсем прозаического вида. Стол с монитором и микрофон перед ним. Меня посадили перед микрофоном, который почему-то отнимал всё моё внимание.

Показали фильм, где речи в салоне были, а голоса Стаса за кадром и моего рассказа об истории выставки и празднуемого события ещё не было. Потом дали команду говорить, снова пошел фильм с секундомером в углу и…

Я понял, что в ритм съёмки не попадаю. Запинаюсь, вздыхаю. Подготовленная шпаргалка не помогает. Раза три писали. Потом мне показали аппаратную звуковиков с огромными стационарными магнитофонами. Еще раз сказали про ОТК, про строгий контроль качества, и что ещё надо добиться эфира. И я отправился домой не без огорчения. Столько усилий – и ничего ещё не известно!

Наступил уже февраль. И вот долгожданный звонок Стаса: «Смотри фильм в субботу, 11-го». Что и говорить, вся семья и предупреждённые друзья вперили свои взгляды в экраны телевизоров. Пошёл «Пилигрим», выступил Стас, а далее был фильм. Свою «озвучку» я просто не узнал: мой рассказ артистично вписывался в кадры, точно попадал в нужные сюжеты, даже паузы были расставлены так, как надо. Вот вам и чудеса телевидения. Меня отредактировали профессионалы. Спасибо им за это!

Года два назад, встретившись со Стасом Покровским случайно, я спросил его насчёт фильма, сохранился ли он. Стас выразил сомнение, его могли и размагнитить в Останкино. И вот, когда я ещё писал этот текст, позвонив своему давнему другу, узнал радостную весть: жив наш фильм. Но его надо ещё оцифровать, что и планируется сделать. Тогда он будет доступен всем, кто имеет в руках компьютер.

И вот теперь Стас сообщил: фильм оцифрован! Просто подарок к 200-летнему юбилею легендарного форта Росс!

И не просто подарок. Мы успели к первой встрече нашего коллектива «Русской Америки» в Американском культурном центре Библиотеки иностранной литературы 6 июня 2012 года по поводу этого замечательного юбилея. Жаль только, что не все герои фильма дожили до этого торжественного дня.

А другая история начиналась так: в конце 1990 года я написал триптих «Андрей Первозванный», посвященный истории петровского линкора, ставшего первым учебным кораблём Российской империи.

На деньги, вырученные за этот триптих, я в Ленинграде заказал паруса для своей новой яхты. И в мае поехал в командировку, заодно планируя забрать и паруса. Командировку мне предложили тогда в Госстрое, нужно было поработать на конференции.

Закончив служебные дела и получив кису с парусами, я решил проверить, так ли садится солнце за Петропавловский собор на самом деле, как я написал на картине «Спуск на воду». Пошёл на Дворцовую площадь вечером. В период белых ночей солнце садилось поздно. Обошёл Зимний дворец и удовлетворённо отметил, что не ошибся, когда по памяти и приблизительному расчёту естественной освещённости на широте Ленинграда писал закатное солнце. Далее мой путь лежал на Большую Морскую улицу через Адмиралтейский сквер. Я повернулся налево, к Адмиралтейству и… Далее был шок! Я встал столбом, не смея сдвинуться с места.

Впервые в жизни ущипнул себя, чтобы проверить, не бред ли то, что мне привиделось. Нет, это не было бредом…

Напротив Адмиралтейства с его знаменитой иглой, на главном пирсе, стояла ошвартованная грёза. Мечта. Воплощённая история. Стояла та самая «Юнона».

Я же не мог её не узнать! На корме американский флаг, по штагам – флаги расцвечивания, всё как положено на флоте.

Оказалось, что такой шок пережил тогда не я один. В Интернете есть рассказ строителя шхуны «Святой Пётр» из Петрозаводска. [41]

Байка про Baltic Tour 2005

Вы видели ЭТО? ЭТО называется Pride of Baltimore. Спасибо капитану – он всунул меня в качестве обмена командами. Честно говоря, я уже забыл, что когда-то мечтал об этом.

Было это примерно так: еще Ленинград и Советский Союз, так как год шел 1991-й. Нас везет Володя Осетинский – один из нас, дерзнувших построить для города парусную шхуну – на машине нашего гоночного товарища Банаяна, по Дворцовому мосту. Вдруг – что ЭТО? Этого не может быть – у набережной ошвартовано нечто безумной красоты, с сильно закошенными назад мачтами, с этим бушпритом и непомерным грота-гиком. Тогда это было видение из сказки... Понятное дело, что мы просто не могли проехать мимо – ведь мы строили в Петрозаводске Святого Петра – тоже шхуну, а наши знания об шхунском вооружении основывались на книжках. Не помню, как мы тогда общались с командой Pride’а, но очень скоро нас принимали на борту как старых знакомых, а четверо членов команды даже пустились с нами в поездку в Петрозаводск и Кижи.

Да-да! Это была стотонная брамсельная клипер-шхуна «Pride of Baltimore», совершающая кругосветное путешествие под командованием капитана Дэниела С. Перротта (Captain Daniel S. Parrott). Будто сошедшая со старинных акварелей.

Безусловно, это был систер-шип «Юноны». Я и сейчас в этом уверен. А кто не верит – ущипните себя.

На следующее утро я был около шхуны.

Фотографировал, осматривал, запоминал. Красное полированное дерево, те же 10 пушек на верхней палубе.

Настоящие канаты снастей. Правда, меня смутили низкие борта – в океане волна будет заливать постоянно.

На трап попасть нечего было и мечтать. Но, на моё счастье, на набережную по трапу сошёл капитан Дэн Перротт.

Я обратился к нему на моём скромном английском. Выразил восторг его дивным судном и спросил, действительно ли эта шхуна построена по бостонским чертежам 1803 года, как «Юнона». Вопрос удивил капитана. Он тоже знал историю «Юноны», хотя и не был её фанатом. Откуда здесь, в России, знают такие подробности?

– Да, подтвердил он, это именно бостонский проект 1803 года. Правда, усовершенствованный для нужд современного плавания. В экипаже молодые люди и девушки.

И рассказал мне, что это вторая шхуна. Первая погибла у Бермудского треугольника. Он собрал единомышленников из Мериленда и построил её заново. Это обошлось тогда более чем в 5 миллионов долларов.

Увы, снимки мои не получились, плёнка была некачественно обработанной. Но я был счастлив: я её видел своими глазами!

А ещё было празднование юбилея форта Росс. Но об этом расскажем в самом конце главы 6.

Клубная и внутриквартирная живопись

Клубная архитектурная живопись

Если не считать фризов в подвале на Преображенке, то, собственно, обстоятельно интерьерной живописью я постарался наделить Косинский морской клуб. Частично это показано в главе 4. Здесь же будут даны дополнения к тому, что читателю уже известно о живописи в КМК.

Плафон и настенные фризы учебного класса – это особый вид живописи, который не только придаёт особое лицо помещению, но и является учебным пособием по навигации (рис. 663, 662), поскольку звёзды взяты точно с карты звёздного неба из учебника по навигации. В ансамбле к плафону идут два типа фризов: один ночной и несколько дневных, демонстрирующих навигационную обстановку и задачи, которые предстоит решать судоводителю парусного судна.

Фриз ночной «Кижи. Заячий пролив» предназначен для продольной стены и поддержания стилистики плафона.

Дневные фризы предназначены для поперечных стен, где они и находятся, хотя и не все. Однако, так они задумывались.

Сюжеты есть гоночные, а есть исторические. Так уж сложилось. Сейчас в этом помещении рабочий офис клуба, но при необходимости, там можно проводить и учебные занятия для малых групп.

Настенный фриз имеется и на террасе, которая первоначально предназначалась для музейных целей. Фриз посвящен регате на Белом озере. Сверху помещена бандероль с высказыванием Петра I о флоте (рис. 668).

К сожалению, при маленькой ширине террасы не получается ухватить всю панораму, а фрагменты трудно качественно состыковать.

Настенные и плафонные росписи частично читателю уже известны. Здесь показывается их встроенность в запроектированный стилизованный интерьер, как целостной панорамы, соединённой с реальной панорамой Белого озера.

Эти живописные фрагменты невозможно выделить из всей архитектуры интерьера в корабельной стилистике. Они – продолжение архитектуры, причём учитывающие перемещение людей и возможность заглядывать с боков организованных проёмов портов внутрь, как будто это реальные корабельные порты в обшивке. То же касается и зенитного люка в потолке.

Ниже представлена станковая картина интерьера, украшенного к празднику, но здесь она приводится как проектный документ для реального исполнения. Это и было, как мы уже знаем из главы 4, выполнено практически так, как было задумано и написано на этой картине (рис. 671).

Станковая живопись для клуба тоже будет показана, но в соответствующем подразделе. Здесь же отметим, что настенная шпалера «Гангутский бой» является элементом продольной стены Андреевского зала (рис. 672) и одновременно прикрывает неисправимый дефект стены.

Вместе с плафонами и станковыми картинах на стенах удалось добиться ансамблевого состояния всего интерьера зала.

Внутриквартирная интерьерная архитектурная живопись

Квартир я расписал немало. Это помимо того, что дарил из станковых работ не одиночные, а целые серии. Но здесь речь пойдёт об интерьерных росписях. Много здесь не расскажешь. Главное было связать архитектуру интерьера и живопись на стенах. Обычно ставилась задача расширить зрительно небольшие пространства с углублением в написанное на стенах пространство. Это чем-то схоже по смыслу с виртуальным декорированием.

Я делал такие росписи для своей семьи в моих квартирах, в квартирах дочери Марины, в рекреационной квартире друзей на Волге. Там ещё и предбанник межквартирный расписал тоже. Всё это бесполезно объяснять. Это просто следует увидеть. Вот и посмотрим, что получилось – на фото с поясняющими подписями.

Моя старая квартира в панельном доме

В этой квартире расписывался коридор и проход к кухне прямо по тем поверхностям, которые были, без особой их подготовки.

Панорамы Волги были сделаны по впечатлениям отдыха в Решме под Кинешмой. Здесь не было парусов, но паруса были как фризы в дверных филёнках.

Квартиры дочери

Эта роспись была подарком дочери от отца и мужа. Мы сделали её за 8 дней, пока дочь была в отпуске в гостях у старшей сестры. Они приехали вместе, и роспись стала для них сюрпризом. Был расписан Г-образный коридор (прихожая).

Эта квартира потом сменилась на другую, где были расписаны холл и спальная комната. Темой стала в холле циркорама Темзы, как жест приветствия сестре и моим внукам, живущим в Англии, а в спальне – меловые фигуры на горах средней Англии в период палеолита.

Тема Темзы, хотя и была решена как циркорама, но фактически была сборником пейзажей как в Лондоне, так и за городом. Центром росписи стал центральный столб в холле, решенный как Биг Бен с работающими часами.

В спальне пришлось сочетать сиреневое небо со всем остальным в зеленых тонах, поскольку ложе было именно в таких. Тем не менее, это не разрушило ансамбль, а собрало его, сделав цельным в тоновом решении.

Квартира в Решме

Абсолютно безликую квартиру своих друзей в селе Решма на Волге я расписывал столько лет, сколько там отдыхал. Частями, иногда заменяя сделанное ранее по необходимости. Если не ошибаюсь, на это ушло 7 лет.

Росписи подверглась кухня, превращённая в корму шхуны; две шпалеры заняли место в коридоре и в гостиной. Кроме этого, в комнату над стеллажом был сделан небольшой фриз «Парусный берег». Вместе с обилием станковой живописи в комнатах и во всех других помещениях флотский дух пронизал все пространства. Попробуем представить себе, как это выглядит.

Так случилось, что во время ремонта выправили кривоватую стену гипсокартоном и пришлось делать роспись заново. Заодно появился и предметный план транца шхуны с гакабортом и флагштоком, на котором оказалась прикреплённой маленькая бронзовая рында из Великобритании с замечательным голосом звона.

Гака-борт выполнен как натуральный предметный план. На флагштоке – флаг Жуковского яхт-клуба.

На противоположной стене – носовой иллюминатор камбуза, выполненный как маленькая живописная стенная шпалера.

Шпалеры и фризы являются органической частью архитектурно-живописного убранства маленькой квартирки, превращая её масштаб в монументальный и почти дворцовый.

Но парусный дух здесь повсюду. Здесь живут парусные люди.

Входной межквартирный тамбур продолжил работы по росписям в Решме. Вхождение в расписанные пространства маленькой квартирки явилось необходимым композиционным звеном и ещё одной органической частью архитектурно-живописного убранства.

Тамбур сделан циркорамой пейзажа Волги и иллюстрацией к песне про «пароход белый-беленький, чёрный дым над трубой...».

Чтобы сделать чаек достоверными, пришлось сначала их почти вслепую фотографировать в небе, потом снимки увеличивать и обрезать, затем рисовать эскизы в блокноте по фотоэтюдам. Только после этого можно было браться за их живописные изображения. Эти эскизы в блокноте пригодились и для росписи стены на Москва-реке в Жуковском. Ничего даром не пропадает.

Моя квартира, где живу и тружусь сейчас

Вернувшись лет 10 назад в квартиру родителей, я решил и её расписать в тематике мест, дорогих моей памяти, где я хотел бы продолжать жить.

Но ничто не длится вечно, и реальность пришлось заменить живописью.

Мне нравится моя квартира такой, какая она стала с расписанными стенами. Главным местом для меня является студия-спальня, где я провожу основное время работы и отдыха. В ней, помимо и раньше висевших картин, появился студийный свет из чертёжных ламп и стена с ночной панорамой Парусного берега, с кострами, котлами с ужином и с идущей любимой бригантиной. И сплю я теперь на любимом берегу. Эта стена стала и обложкой книги.

Эскиз стены делался на сдвоенных столах в новой студии по имеющимся фотографиям. А сама роспись была сделана за четыре дня, ну и день ушел на покрытие лаком для сохранности.

Далее настала очередь коридора с сюжетами шторма при испытаниях «Жука» в Азовском море.

В кухне на стенах появилось любимое место отдыха жены на Москва-реке около нашего эллинга. Это нечто вроде диорамы с цветами в натуральную величину.

Ветви ивы свисают так, как мы привыкли видеть, а репейники жена называла «портретами репьёв». С таким окружением и живём сейчас.

Станковая живопись

Станковая живопись, как ей и положено, занимает место на стенах. Часть её была применена в качестве иллюстраций, но кое-что будет показано в этом подразделе.

Это уже наша история.

Наш первый артиллерийский корабль, спускаемый в Дединово, где мы музей проектировали.

Завершая раздел главы об изобразительном творчестве, не могу не привести работу по металлу уже известного читателю Николая Андрианова, которая висит у него дома, но меня касается впрямую.

Это чеканка давняя, но такая приятная по отношению даже не столько ко мне, сколько к моей «любимой».

Вот теперь вроде всё о том, что висит на стенах или на чём-нибудь ещё.

«Ода прямым парусам» и об ошибке Рериха

Я был всегда поборником хождения под прямыми парусами. У них своя особая специфика управления, регулировки, взятия рифов. Другая специфика судовождения. По этому поводу у меня часто возникали споры с ортодоксами парусного конструирования, такими как Валерий Перегудов, создателем паруса «Стриж» По типу виндсерферского с уишбоном – двугорбым гиком, где косой парус со своим пузом умещался внутри него. Для того чтобы сохранить свой взгляд на предмет, я написал большую статью, которая тянула бы и на отдельную брошюру. Назвал я её «Ода прямым парусам».

Она ходила в машинописном виде, но опубликовать её почему-то не получилось. Там были не только тексты, но и иллюстрации ко всем основным положениям и специальным приёмам хождения под прямыми парусами. Особенно внимание уделялось скручиванию парусов для выпускания верхом излишней силы ветра. Делалось это обычно брасами – снастями, поворачивающими реи по горизонтали.

В прошлом веке как-то стал особенно популярен живописец и ученый Николай Константинович Рерих, удивительный колорист и мастер темперной живописи (хотя и маслом он не пренебрегал). Основателем яркой русской колористической живописной школы был И.К. Айвазовский. У него учился А.И. Куинджи, тоже выдающийся живописец, а уже у него учился и Рерих. Выставки организовывал сын Н.К. Рериха и сам мастер живописи, Станислав Николаевич Рерих, живший, как и его отец, в Индии. Внешне они были весьма похожи.

И вот на одной такой выставке я увидел картину Рериха «Варяжские гости», где полным ветром шли драккары, вооружённые странными как бы треугольными парусами с вершиной вниз. Шкотовый угол был один и не принимал участия в управлении парусом.

По этому поводу я написал в своё время статью «Ошибка Рериха», опубликованную в журнале «Катера и яхты» [42]. Вот она:

Ошибка Рериха

Всем хорошо известны картины Н.К.Рериха «Варяжские гости» и «Славяне на Днепре». Большой знаток истории нашей страны, художник достаточно верно воссоздал облик варяжских и славянских судов Х– XI веков. Не вызывают никаких возражений формы корпусов, штевней, размещение палатки на корпусе. Но вот паруса... Треугольные с вершиной вниз, к шпору мачты, они не могут не вызывать сомнений. Такие паруса, согласитесь, малоэффектины и чрезвычайно неудобны в управлении. И хотя такие изображения – не редкость, а все же поверить в такой парус вряд ли кто сможет.

Такие паруса были изображены на гобеленах викингов, в том числе на известном гобелене XI в. из Байе. Обратим внимание на то, что полосы цветной ткани на парусах тут тоже треугольные и сужаются книзу. Судя по всему, именно этими изображениями, как исходными и исторически достоверными, и пользовался Н.К.Рерих.

В то же время изображения судов викингов того времени на камнях демонстрируют исключительно прямые паруса. Да и позднейшие раскопки свидетельствуют о применении на драккарах именно прямоугольных, достаточно высоких парусов с удлинением, близким к единице.

Ответ нашелся неожиданно. Мне много приходилось ходить под прямыми парусами. На одном из фотоснимков грот моего судна предстал вдруг точно таким, каким изобразил парус великий художник. Разгадка проста. На ходе в бакштаг рея была выбрана ближе к диаметральной плоскости, а шкоты оставались в поперечной. Скрученный высокий прямой парус спроектировался в треугольник

Именно скручиванием и объясняются формы паруса на гобелене и полос на нем. Высокое мастерство художественного обобщения творений древних мастеров гобелена и привело Н.К.Рериха к ошибке.

Сразу нашлись критики моей позиции, собравшие мощную доказательную базу. Справедливости ради приведем опубликованную дискуссию. [43]

В № 134, в подборке материалов, подготовленных московскими туристами-парусниками, была напечатана заметка Михаила Лимонада «Ошибка Рериха». Автор ее объясняет треугольную форму парусов на известной картине «Заморские гости» тем, что Николай Константинович не учел «скручивания» обычного прямоугольного прямого паруса. Эту точку зрения тут же стали оспаривать москвичи М. Булычев и В. Егоров, киевлянин Ю. Желудков и ряд других читателей «КиЯ».

Принимаем предложение одного из них – «как дань плюрализму выделить место для дискуссий» и предоставляем слово двум знатокам, наиболее аргументированно выступающим «в защиту» Н. К. Рериха.

Ошибался ли Рерих?

Да, человеку свойственно ошибаться. Можно предположить, что и Рерих где-то ошибался, но только не в той области, где был профессионалом. Наивно думать, что прямоугольная форма паруса викингов была для него тайной или же он не понимал, что прямой парус со стороны может выглядеть треугольным. Скорее всего, он и не рисовал их треугольными.

Н.К. Рерих был высокообразованной и многогранной личностью. Еще будучи студентом, а кончал он одновременно юридический и историко- филологический факультеты, он увлекается археологией и языческими славяно- скандинавскими связями. Увлечение – неслучайное, ибо Скандинавия – родина Рерихов (дословно «богатых славой»). Занимается раскопками. В 1899 г. совершает путешествие по пути «из варяг в греки» и пишет об этом очерк. Затем уезжает в Париж, где совершенствуется как художник в частной студии мэтра Фернана Кормона (кстати, автора росписей в Сен-Жерменском историко- археологическом музее). Первые паруса древней Руси написаны Рерихом именно здесь, во Франции.

Вернувшись, Рерих начинает выставлять свои картины, в том числе и картину «Заморские гости».

Действительно, паруса на ней напоминают необычные треугольные паруса с гобелена из Байё, в определенной степени представляющие собой загадку. Они явно стилизованы по форме и в то же время наверняка отражают какие-то реалии. А может быть, не такие уж они и странные – эти треугольные паруса?

Все ли ясно с парусами норманнов? Оказывается, совсем нет. Ведь, как пишет И. фон Фиркс1, способ, каким пользовались викинги для взятия рифов, неизвестен. В то же время, например, изображения на рунических камнях показывают, что нижняя шкаторина прямоугольного паруса имела вид сетки с бахромой из множества концов. На некоторых даже видно, как мореходы держат их в руках. Можно предположить, что эта система концов предназначалась для скручивания нижней части паруса в жгут силами «пассажиров» – дружины: таким путем можно было легко и быстро уменьшить площадь паруса.

Кстати, на картинах Рериха отражены ситуации, в которых уменьшение парусности явно целесообразно. Скажем, в картине «Славяне на Днепре» суда стоят у пристани. В этом положении неработающие паруса – норма, что и изображено. На некоторых зарифленных парусах даже видны складки, как если бы шкотовые углы были сведены вместе, а парус собран внизу.

Другими словами, манера стилизации художника такова, что паруса на его картинах не воспринимаются однозначно. Благодаря плоскостной манере письма и нарочитому пренебрежению деталями их можно принять и за треугольные, и за зарифленные прямые. Они так же загадочны, как и гобелен из Байё.

Но говорить об ошибке?..

М. Булычев

Ошибка отменяется!

До чего же мы любим при случае снисходительно похлопать классика по плечу и отечески пожурить его. Вот ведь и заголовок без знака вопроса: ошибка – и баста.

Речь идет о «необычной» форме паруса – треугольного, вершиной вниз. Автор заметки объясняет такую форму оптической иллюзией: «Скрученный высокий прямой парус спроецировался в треугольник». Но ведь шкот-то только один!

Треугольные паруса «малоэффективны и чрезвычайно неудобны в управлении», – поясняет свою позицию М. Лимонад, но продолжает уже вовсе ошарашивающе: «И хотя такие изображения не редкость, поверить в такой парус вряд ли кто сможет». Вот так: «не редкость, но... не было»! Мистика какая-то.

Да и почему же на протяжении столетий, будто повинуясь кем-то когда- то изданному непреложному закону, художники будут выискивать этот единственный и не слишком-то удобный ракурс и упрямо изображать квадрат треугольником? И это при прямо-таки болезненном стремлении средневековых и античных художников к точности деталей – достаточно вспомнить хотя бы иконопись, где предметы при всей их стилистической условности изображаются всесторонне и точно. Таков был незыблемый канон. За пренебрежение им могли и на костер, не моргнув, отправить. Однако костры по этому поводу возжигали чрезвычайно редко, ибо с достоверностью изображений был полный порядок.

Разумеется, нижняя свободная часть прямого паруса могла изменять плоскость по отношению к верхней – и изменяла, но в этом случае парус изображали в виде ленты Мёбиуса, как, например, на рисунке римского судна актуария в Ватиканском кодексе Вергилия, датируемом 1741 г Это прекрасно знал и Рерих. На его картине 1914 г. «Прокопий Праведный за неведомых плавающих молится» нижняя шкаторина паруса одного из судов «привязана» к мачте, и парус выглядит треугольным. Но – только выглядит. Места сомнениям нет, парус здесь прямоугольный!

Чтобы понять, с какой такой стати древние мореходы настойчиво конструировали «малоэффективные» и «чрезвычайно неудобные» треугольные паруса, перенесемся на много столетий назад – в середину XXVI века до н. э. Именно этим временем датируется рельеф гробницы египетского вельможи Ти, являющий зрелище необыкновенное: воспроизведено судно не с обычным для Египта широким – горизонтальным – или квадратным прямым парусом, а с сильно вытянутым вертикальным, причем подветренная его сторона косо срезана по всей высоте.

Для чего? Дело в том, что с таким парусом, похожим на перевернутую трапецию, легче маневрировать при ходе вниз по течению единственной в Египте реки, т. е. чаще всего против ветра, ибо здесь преобладают ветры северных четвертей.

Изображение это не имеет аналогов, и можно почти с уверенностью утверждать, что, если даже судно на рельефе – египетское, то парус – финикийский: жители Леванта вписали немало выдающихся страниц в историю древнеегипетского мореплавания. Однако традиционный консерватизм египтян, обусловленный требованиями религии, отторг это новшество. (На кострах египтяне своих еретиков не сжигали, но в пруд с крокодилами могли бросить запросто.)

Зато эта идея пережила века на своей родине. И получила второе рождение, когда Левант стал римской провинцией. Впрочем, необычный «косой» прямой парус прекрасно был известен и грекам. Первым его упомянул в своей «Греческой истории» полководец и писатель Ксенофонт, ученик Сократа: он называл его акатий. Это слово хорошо знали историки Геродот и Фукидид – они называли так судно, имея, очевидно, в виду именно его необычный парус. (Древние были большими любителями метонимии: сплошь и рядом можно встретить «мачта» вместо «судно» или «соль» вместо «море», таких примеров – легион.) Акатии упоминают трагик Эврипид, поэт Пиндар, историк Полибий, писатели Лукиан и Плутарх. Разное время, разные берега...

Акатий, по-видимому, явился следующим шагом от упомянутого паруса на судне Ти: от первоначального четырехугольника осталась нетронутой только верхняя шкаторина, крепившаяся к рею, а боковые грани (обе!) срезаны гораздо круче – так, что нижняя шкаторина исчезла совсем.

Его разновидностью можно считать изображенный на помпейской фреске парус, называвшийся римлянами (например, Сенекой) «суппарум». Формой он напоминает вымпел, свисающий с рея косипами вниз. Суппарум управлялся лишь одним шкотом, прикрепленным к левой косице, тогда как правая была привязана к борту.

Суда акатии были одним из излюбленных типов пиратских пенителей моря. Прежде всего – благодаря быстроходности и маневренности. То и другое давал треугольный парус акатий.

Похожий на акатий парус несли и либурны. Его называли еще эпидромом – «сверхскоростным». Наконец, к этому же семейству можно причислить арабский парус дау – широкий, треугольный и со срезанным нижним углом, что превращает его, по существу, в сильно деформированную трапецию (сильнее, чем парус с рельефа Ти). Не исключено, хотя утверждать это ни в коем случае нельзя, что эту форму паруса арабы окончательно «оформили» после покорения ими Египта и Леванта.

Достоинства акатия не могли остаться незамеченными и на атлантическом побережье Европы, особенно после завоевания арабами Пиренейского полуострова.

Вернемся теперь на север. В скандинавских сагах есть множество упоминаний парусов, но нет ни малейшего намека на их форму. «Паруса в красную, синюю и зеленую полосу», «парус полосатый» – вот и все, что можно извлечь из норманнской литературы.

Подлинные паруса викингов до нас тоже не дошли. Поэтому основное, чем приходится руководствоваться, – немногочисленные и грубо исполненные изображения на камнях (главным образом надгробных), к тому же – изрядно поврежденных. Единственное (да еще цветное!) изображение кораблей викингов, дошедшее до нас, можно сказать, в девственном виде, – это знаменитый ковер XI века, хранящийся в соборе французского города Байё. Очень часто его называют гобеленом, хотя здесь совершенно другая техника, а вдобавок – безусловный анахронизм. Гобелен – это ковер или обои, вытканные из шерсти или шелка особым способом, изобретенным гораздо позже – в XVI веке – придворным красильщиком и ткачом по фамилии Гобелен. М. Лимонад делает ту же ошибку, говоря о «гобеленах викингов».

Именно это чудо средневекового искусства свидетельствует о том, что косые паруса были в Нормандии восприняты и употреблялись наряду с традиционными прямыми. Ковер последовательно рассказывает в своих 72 сценах, подобных кадрам кинохроники, о завоевании нормандским герцогом Вильяльмом Незаконнорожденным английской короны в 1066 г. Вышитый собственноручно «по горячим следам» женой Вильяльма (впрочем, теперь уже

Вильгельма Завоевателя) Матильдой и ее фрейлинами, он дает неплохое представление и о постройке норманнских судов, и об их оснастке, и о составе флота, и о самом ходе форсирования пролива. И уж можно не сомневаться, что зрители из числа придворных узнавали на нем самих себя и не допустили бы даже малейшего искажения каких бы то ни было реалий! Так что ковер из Байё один из самых надежных документов эпохи.

Первое, что бросается в глаза, необыкновенное сходство акатия и норманнского паруса. Причем, не только сходство формы: ими и управляли одинаково. На ковре отчетливо видно, как нижний, «острый» конец паруса переходит в толстый шкот, который держат в руках. Быть может, таков был живописный прием, указывающий на краткость рейса и благоприятную погоду: в противном случае шкот был бы «привязан» к мачте. Точно так же поступали на реках, где приходится то и дело приспосабливаться к извивам берегов и капризам ветра.

Нет сомнений в том, что суда с такими парусами хаживали и на Русь. Может, потому-то они и привлекали особое внимание, что треугольного паруса здесь не знали. Он принадлежал иным народам, иному миру.

У Рериха была возможность выбора. И право выбора. Ни одни другой парус, пожалуй, не в состоянии с такой силой передать динамику, движение, как этот треугольный. И вот в 1901 г. Рерих пишет «Заморских гостей» именно с таким парусом. И еще, по крайней мере, 14–15 картин на ту же «морскую» тематику. И почти на всех – треугольные паруса! Что же: всю жизнь «ошибался» Николай Константинович? Да нет же. Вот ведь на картине «Александр Невский поражает ярла Биргера» да на упоминавшемся «Прокопии» полотнища прямоугольные...

Только зная историю паруса, можно в полной мере оценить верность глаза живописца. К тому же еще и незаурядного историка.

А.Снисаренко

Очень убедительно, казалось бы, но походили бы под таким парусом, может и изменили своё мнение. Отмечу только, что я не пытался похлопать по плечу своего предшественника в науках и учителя в живописи, пусть и заочного. Я всегда глубоко уважал Николая Константиновича и чтил. Но любой мастер не застрахован от ошибок. Кстати, его ошибка в 1904 году при выборе материалов под роспись «Матери мира» в церкви в Талашкино под Смоленском привела к гибели росписи из-за конфликтной реакции извести и цемента. Мне удалось, когда я там был, собрать часть штукатурки с росписью для возможного последующего исследования при реставрации. Какое уж тут панибратство!

Кроме того, я тщательно изучал историю его экспедиций, и знаю такое, что вероятно не знали ни его друзья, ни родные. Об этом я писал в своей статье о эзотерическом секрете А.С. Грина, которая будет приведена в приложении 9.

Я тоже не идеален и не безошибочен. А за учителя мне просто было обидно. Ведь я–то как раз ходил часто под прямыми парусами и прочувствовал их не всегда мягкий нрав на разных курсах.

Отсюда я сохранил всё же уверенность в своей правоте при всём моём глубочайшем уважении и к Н.К. Рериху, и к его защитникам и сих восхитительными по проникновенности обоснованиями защиты великого мастера.

И всё же вернёмся еще раз к источникам и доказательствам. Вот картины Н.К. Рериха, а далее и сам исторический гобелен (рис. 709).

А ниже тот самый гобелен, который и породил некое недоразумение на картинах. Из интернета узнаем, что

Гобеле?н из Байё, также ковёр из Байё (фр. tapisserie de Bayeux) – памятник средневекового искусства романского периода, выполнен в редкой технике лоскутной аппликации по льняному полотну 70,3*0,5 м с подчёркиванием силуэта ярким цветным контуром, стебельчатым швом, получившим особое название «шов Байё». Создан в конце XI века. В настоящее время гобелен выставлен в специальном музее в городе Байё в Нормандии и относится к национальному достоянию Французской Республики». [44]

Кстати, обратим внимание на то, что здесь шкотовые углы хоть и близки, но имеют крутую проекцию нижней шкаторины паруса. Парус пересекает траекторию мачты, то есть шкоты находятся у команды.

Чтобы убедиться в правоте такой трактовки ситуации, посмотрим на драккар, идущий под скрученным парусом, где видно, что рея повернута вдоль направления ветра брасами.

Отсутствие брасов на реях или пренебрежение возможностями скручивания могли дорого обойтись мореходам, что мы можем увидеть на изображениях ниже (рис. 712, 713).

Скручивание парусов хорошо видно на изображениях моей разборной бригантины (рис. 711). Брасы нередко помогали преодолеть неприятные удары ветра и изменения его направления. Так что следует считать этот фактор важным и доказанным.

Исторические реконструкции древних судов убеждают, что прямые паруса могли работать и без скручивания, при разносе шкотов в диаметральной плоскости. Но эта ситуация к нашему случаю впрямую не применима.

Так что Николай Константинович, при всем безусловном уважении к нему и почитании его гения и заслуг в истории проявил себя как сугубо сухопутный художник, допустив такую ошибку.

Глава 6 (продолжение)

АРХИТЕКТУРНЫЕ МОРСКИЕ ХУДОЖЕСТВА

Не одному мне требуются паруса над головой. В том числе и в архитектурных произведениях. Все маринисты проходят через эту любовь. И студенты, выбирающие соответствующие темы, тоже.

Мой друг Николай Алексеевич Андрианов и в этой области парусной жизни отметился своими потрясающими работами, о чем считаю нужным рассказать. Это малые формы, но от этого их роль в интерьерах не стала менее значительной. Он сам об этом нам и поведает.

Модели работы Коли Андрианова. Корабли в бутылках

Пришло время разобраться в шкафчиках, достать с полок поломанные модельки и вспомнить лихие девяностые, когда я, увлекающийся парусами и парусниками, пробовал заработать своим увлечением на хлеб насущный. На хлеб, правда, без масла зарабатывать удавалось.

Но интереснее было придумывать технологию изготовления модели, подбирать материалы, изготавливать приспособления, инструмент и прочее, прочее, прочее. Объединившись с моим другом Виктором Трегубовым, мы стали выпекать более ста бутылок в месяц.

Однако самым сложным оказалось не сделать, а продать. Торговля, за исключением нескольких случаев, шла плохо. Не торговцами мы оказались.

Параллельно занимались не менее интересными делами. Виктор плавал под водой, я ходил под парусами. И года через три – четыре бутылочное дело вяло сошло на нет.

Прорезались другие дремавшие в нас увлечения.

До перестройки я участвовал нескольких походах на катамаране «Сталкер» постройки 1971 года (проект «Гауя» Алдиса Эглайса). Прежний судовладелец не смог платить за стоянку в яхт-клубе, и старую лодку списали.

Мы выкупили брошенный во льдах «Сталкер» и занялись его восстановлением. Ох, и трудная эта была работа, из болота тащить бегемота!

Но ведь сделали же! И он стал прекрасным парусником.

Музейные работы Коли Андрианова

Коля Андрианов, как уже известно, мой давний друг по клубу и экспедиции на Угличское водохранилище. Но для меня было открытие, что он занимается и художественным творчеством. Ему тоже постоянно требуются паруса над головой. Мы не одиноки. Стоит только заглянуть в раздел «Галерея» на сайте parusanarod.ru, и вы увидите творения наших коллег по искусству о парусах. Вот что Николай сам мне поведал.

Это было так давно, что уже и не верится, что было.

Началось так.

Мой знакомый по яхт-клубу Володя Ваганов спросил:

– Можешь сделать в музей полочку для солдатиков?

– У них что, плотника нет? – удивился я.

– Да хотелось бы, что-то оригинальное в морском стиле, – и т.д. и т.п.

– Ладно, подумаю, – ответил я.

Миниатюры в бутылках, которые я делал на пару с Виктором Трегубовым, уже порядочно прискучили. Интерес к ним стал пропадать. Тема почти себя исчерпала.

В это время в Москве оказалась директор Музея Мирового океана Светлана Сивкова (рис. ).

Я встретился с ней у Ваганова в мастерской. Полочку делать отказался. Предложил сделать поперечный разрез парусного корабля. Показал эскизы. Она посмотрела и дала добро. Потом был продольный разрез.

Следующим решили сделать кабинет старинных навигационных приборов. Астролябия, градшток, квадрант, карты, компас, штурманская доска, лаг, песочные часы - вахты и склянки и т. д. Для кабинета я сделал только часы (рис. 718).

Светлана уникальная женщина – создала музей практически на голом месте. К 1997 году у музея было два небольших домика на набережной и главный экспонат – списанное научно-исследовательское судно «Витязь».

Сейчас только судов 5 - 6 штук, большая территория и огромная экспозиция плюс три мои работы. Что приятно.

При случае посмотри в интернете – Музей Мирового океана.

С уважением,

Николай Андрианов.

Далее привожу здесь его творения, которые когда-то он любезно мне прислал.

Такой вот Николай Алекссевич яхтсмен, корабел и художник. Я им горжусь и рад, что мы дружим столько лет.

А теперь перейдём к более крупным архитектурным формам.

Проектирование яхт-клубов

и соображения по архитектурной тематике

В учебных проектах с морской тематикой или стилистикой главными оказались две темы – дома-комплексы с жилой и общественной частями и яхт-клубы, доходящие в дипломных проектах до уровня яхтенных портов. Таки проекты я вёл до недавнего времени у студентов 5 курса и у дипломников. Есть показать что-либо из ранних лет моего преподавания в вузе и из относительно недавних. Выбор всегда оставался за студентами, а я давал советы, всё равно вовлекаясь в проект как проектировщик. Иначе никак не получается. И тогда проекты начинали оживать и обретать не мариманский, а настоящий морской характер и функционально, и внешне.

Была написана книга-пособие «Морская стилистика в архитектуре и дизайне среды» [45]. В ней давались наставления стилистического и вкусового характера для проектирования различных объектов теми, кому требовалось ощутить паруса над головой в архитектурных произведениях.

Попутно моей студенткой, а потом аспиранткой, не завершившей (к сожалению) образование, было написано методическое пособие по проектированию яхт-клубов [46], замены которому я не вижу до сих пор. Оно не было опубликовано в широкой печати и потому доступно только моим студентам. Такова логика учебного рынка.

Копаясь в механизмах поиска морского образного решения, пришлось залезть в глубины понимания стиля и стилизации, разобраться во вкусовых особенностях такого творчества и опробовать различные методы, приёмы и способы, как в проектах, так и в натурных объектах, в которых периодически и сам обретаюсь. Здесь важно почувствовать меру погружения в корабельность так, чтобы и архитектура состоялась, и паруса над головой не порочили бы хорошую морскую практику.

В своём интервью самому себе к 75-летию, говоря о нетривиальных местах для занятий со студентами, писал то, о чём уже упоминал в главе 4:

Приходится для индивидуальных консультаций или для бригадных выискивать место, не похожее на вокзал в час пик. Иногда приходится делать это даже на улице – в парке или на причале морского клуба. В клубе с местом и компьютером всё получается, особенно если тема морская. Мои студенты даже яхту «Аякс» покрыли росписью в духе греческой вазописи. Вот так-то!

В том же интервью были вопросы, имеющие отношение к нашей теме. За прошедшие годы ничего принципиально не изменилось, поэтому приведу здесь цитаты из него.

Корреспондент: Всем, кто Вас знает, известно, что Вы яхтсмен. А чего в Вас больше архитектора или яхтсмена? Помимо двух основных составляющих Лимонада М.Ю. архитектурной и морской, присутствует еще писание картин и сочинение замечательных стихов, даже поэм. Каждый ли архитектор должен быть таким всесторонним?

М.Ю. Лимонад: Во мне всё неразрывно, паруса и архитектура. Это моё нормальное состояние. Когда-то, когда я был моложе и крепче здоровьем, а собственные архитектурные замыслы воплощались отчасти, я был больше парусником и судьёй парусных регат. Но в это же время был сделан генплан нашего лагеря на Московском море, и он был воплощён даже с названиями улиц и проездов. Теперь я не очень гожусь для серьёзных плаваний, но зато теперь я занимаюсь архитектурой так, как это мечталось. И преподаю с удовольствием. Парусное дело перетекло в проекты яхт-клубов и парусных портов, которые у нас делаются уже давно. Сбылось пожелание моего друга и коллеги, которое он отразил в поздравительной песне к моей защите:

Продолжайте-ка к архитектуре

Приспосабливать как прежде паруса!

А насчет всесторонности, так большинство архитекторов занимаются живописью, поэзией и другими видами художественного творчества. Всё это представляется часто на выставках в Центральном Доме архитектора.

Корреспондент: Многие студенты и хотели бы защитить дипломный проект с отличием, но не решаются выбрать Вас своим руководителем, опасаясь «крутого» нрава профессора. Что нужно дипломнику, чтобы Лимонад М.Ю., во-первых: стал его руководителем, а во-вторых, чтобы оба они дожили до момента защиты обоюдно друг другом довольные?

М.Ю. Лимонад: Такую формулу вывел яхтсмен и чемпион мира Эрик Твайнейм из Великобритании. Говоря про матроса яхты, он считает что тот, должен любить, когда его ругают за то, что он не совершал. Мой студент тоже должен любить критику и быть готовым немедленно устранять замечания. Спокойно воспринимать головомойку, не считая это стрессом. И тогда его ждёт приятнейшая из побед!

Студентов к объектам флота не допускаю без преддипломной практики в яхт-клубе – надо самому проектировщику прочувствовать то, что собираешься обслужить своим проектом.

Корреспондент: Ваши парусные друзья спрашивают: В 70-80- е годы ушедшего века у любителей самодеятельного парусного туризма Москвы области особой популярностью пользовалась стоянка парусных маломерных судов «Парусный берег» на берегу Иваньковского водохранилища на железнодорожной станции Московское море. Как Вы относитесь к идее возрождения подобной традиции?

М.Ю. Лимонад: Во-первых, «Парусный берег» на берегу Иваньковского водохранилища всё же существует в районе Конакова. Но уже не в том масштабе. Оно и понятно, сейчас не проблема снять яхту на Эгейском или Средиземном море и пойти по античным островам. Но идею я не бросаю и со своими студентами прорабатываю такую архитектурную идею в составе яхтенных портов. Один такой вариант сделан для острова напротив Конакова. На старое место проектов ещё не было, но за идею благодарю. Попробуем в будущем, надеюсь, в самом скором.

Мы своих ребят продвигали, не только создавая среду, но и включая их в реальную жизнь. Я так же сейчас поступаю со своими студентами. Если кто-то решил проектировать яхт-клуб, я отправляю их к нам. И после обучения здесь я допускаю их проектировать.

У нас был случай, когда кто-то на здании яхт-клуба умудрился сделать вертолётную площадку.

Я спрашиваю: – Вы когда-нибудь попадали с парусами под вихрь вертолёта? А я чуть вот не попал, и я знаю, что это за страшная вещь. Грамотность – она проявляется в таких вещах…

Теперь все знают, что если, не дай Бог, попался флотский объект или яхт-клуб, то лучше мимо нас не проходить.

В Москве проходил и проходит проект «Моя река». Делаются парки и набережные. И был сделан грандиозный проект, с морским триумфальным парком, который был посвящён истории флота. Это новый тип парков. И в клубе есть книга, где весь этот проект изложен. Мы не теряем надежду на реализацию этого проекта. Это является знаком почтения родному флоту.

Мои реализованные проекты.

Пароходофрегат «Сарма» Вити Сармина.

Парусная живопись продолжается

Этот проект оказался даже для меня несколько неожиданным. Это – эллинг, переставший быть эллингом в ходе строительства и оформления своего облика. Создаваемый облик повлиял на изменение назначения здания.

Повлияли архитектурные росписи – род монументальной живописи. Их размер может быть небольшим или значительным, но это не меняет их роли в архитектуре: они – часть архитектурного пространства и составная часть архитектурного произведения. Закон называет такие произведения составными. В данном случае автор архитектурного проекта, здания и живописи оказался представленным в одном лице.

Сначала объект задумывался как эллинг для моторной лодки с жилищем наверху. Место строительства было в торцевой части правого ряда сдвоенной секции боксов гаражного типа и занимало две ячейки. Площадь, занимаемая новым боксом, была 7*7 м.

Затея стилизации под фрегат родилась как-то сразу. На это был настроен хозяин – соученик моей старшей дочери Надежды и бывший матрос в Севастополе Виктор Сармин.

Так и начали делать проект.

Для получения заряда вдохновения поехали в КМК и детально всё изучили.

Проект предусматривал три этажа. Нижний, подземный – сауна и инженерные узлы, первый наземный – лодка и верстаки, то есть собственно эллинг, а на втором надземном – дачное жилище. Лестницы капитальные расположились со стороны существующих соседских эллингов. Закрытую клетку для них Виктор делать не стал, ориентируясь на малую вместимость своего строения.

Но по ходу выполнения пристроенного здания эллинга его концепция стала меняться и эллинг уступил место клубу-даче. У Виктора и его братьев для технических целей оставались ячейки в том же кооперативе и парадные простраства занимать техникой не стали. Таким образом, «Сарма» превратился в место встреч и торжеств.

В обычное время вместе со старыми ячейками это место превратилось в пространственно развитый комплекс.

Вместе с проработкой функций и архитектуры полным ходом шло строительство. А затем наступило время декора и росписей.

Фрегат оделся в дерево и обрёл вид кормовой части старинного парцсника. Рядом, на стене соседнего эллинга, появилась роспись Севастопольской бухты. Чтобы обозначить год создания, на задний план помещены дипломные проекты моих студентов в Казачьей бухте – Моской собор Ф.Ф. Ушакова и военный университет.

Параллельно расписывались интерьеры, постепенно поднимаясь от этажа к этажу. Нижний уровень посвящался катерному походу братьев Сарминых в Санкт-Пеетербург. Певый этаж – истории Севастополя времён Крымской войны, а третий – Жуковскому, как он сегодня выглядит.

Так это и представлено на рисунках интерьеров «Сармы» и их монументальных архитекетурных росписей.

Особое место в интерьерах занимают двери с расписными иллюминаторами, имитирующими натурные виды. Это специфическая деталь и особенность «Сармы» .

Автор глубоко признателен другу и соратнику в этой затее Виктору Эрнестовичу Сармину за предоставленную возможность реализовать этот проект в натуре, создание самых благоприятных условий для выполнения всех этапов художественных работ и помощь в их осуществлении.

Глава 6 (окончание)

ПАРУСНЫЕ ПЕСНИ И ТОРЖЕСТВА

Парусные торжества

Мой эллинг и празднования в нём

Мой эллинг стал на время местом проведения празднований, но это произошло не сразу. Когда у меня появилась «Бегущая», то крышу над её головой на несколько лет устроил мне главный архитектор города Леонид Фёдорович Петрикович. Он имел небольшой бокс в водно-моторном клубе «Прибой», которому выхлопотал отвод земли на берегу, а лодки не имел. Да и приобретать её не собирался, скорее всего. Там я достраивал свою бригантину и там её хранил.

Когда же он продал свой бокс (типа небольшого гаража), то я остался без крыши на Москва-реке. Я огорчился, но не всегда тогда понимал, что мог, а чего не мог Леонид Фёдорович. Тем более, что мы не были друзьями, скорее хорошо знакомыми коллегами. Взамен утраченного пространства он предложил вступить в новый кооператив и там взять на себя проектирование комплекса боксов. Так мы и поступили, тем более что Леонид Фёдорович должен был согласовывать проект, а потом, став главой города, и выделять земельный участок.

Через пару лет я стал обладателем собственного и немаленького эллинга.

Эллинг я оборудовал и как мастерскую с верстаками и полками для инструментов, и как небольшое место отдыха вроде дачного, но на реке. Там была печка и электроплитка, кухонный столик, диван. Потом появились сборный стол и пластиковые кресла для выноса на улицу. Мы там отдыхали и комфортно проводили время. Я даже этюды писал на берегу.

Вот именно там я и решил отметить своё 50-летний юбилей. До этого там проводились небольшие встречи, но большой праздник организовывался впервые.

Яхту Г.Е. Кузмака поставили в центре, на неё уложили листы толстой фанеры, из которых предполагалось выпилить шпангоуты обновляемой яхты, и получился длинный и достаточно широкий стол. Его накрыли пластиковыми скатертями. Из длинных досок смастерили скамьи вдоль стола. В глубинной части эллинга висели мои картины. На открытых воротах висел флаг Жуковского яхт-клуба.

Интерьер приобрёл праздничный характер после того, как на стенах развесили паруса и подаренные флаги с вымпелами, в том числе и из Англии.

Гостей собралось много, и клубных, и школьных, даже внезапно прилетела дочь Надя из Англии с моим тогда маленьким внуком Мишей. Праздник был шумным, весёлым и ярким. Обстановка была необычной и по-своему флотской. Уставший Мишенька лёг спать прямо на улице, на высокой приступочке соседнего эллинга. Юрик Гусаров постелил что нашлось под него, а сверху укрыл спальным мешком.

Это не было стилизацией пространства, это было универсальное, но яхтенное пространство, организованное для торжества из подручных средств. Получилось здорово, и праздник запомнился все участникам надолго.

В дальнейшем этот приём был развит в проектах КМК и нового эллинга Вити Сармина в виде пароходофрегата «Сарма». И там и там проходят запоминающиеся праздники в пространствах, стилизованных под фасадную и интерьерную архитектуру парусных кораблей.

Наши юбилеи Жуковского клуба

Жуковский клуб помнит и чтит свою историю, а потому проводит различные праздники. Среди них я вспоминаю два юбилея.

Первый юбилей случился через 10 лет от основания клуба, и он проходил ни где-нибудь, а непосредственно в амфитеатральном зале городской администрации. Подготовительная работа проводилась долгая и внушительная. Глава администрации, бывший главный архитектор города Л.Ф. Петрикович дал добро на подготовку интерьеров и на своё участие в празднике.

В холле на втором этаже была организована детская художественная выставка и продажа книг по парусному туризму. На стенах висели грамоты за призовые места в регатах и парусных гонках, а ещё фотостенды с репортажами о проведённых походах и детские рисунки о своих походах.

В зал заранее были загружены шатёр, палатка и несколько катамаранов, включая «Фиорд». Они были собраны по традиции как задник сцены и на них были поставлены паруса с литерой «Ж». На председательском столе стояла настоящая рында из нашего клуба.

Были приглашены члены МПТК и КМК, Строгинского клуба; представительные делегации этих клубов находились в зале. Зал был полон зрителей – такое торжество в городе было устроено впервые.

Началось всё с сигнала рынды, был внесён флаг клуба и исполнен хором не вполне стройных голосов гимн клуба «…Мы свой Жуковский в плаваньях прославим…». Были выступления и главы города Л.Ф. Петриковича, и представителей клубов гостей, и наших клубных представителей – хозяев торжества.

Звонили в рынду. Много смеялись. В этот день я торжественно через мэра города передал после двухкратного срока пребывания на посту президента клуба руководство клубом молодому члену нашего парусного сообщества Сергею Малютину.

Обычай делать задник сцены из настоящих судов с парусами пришёл с Парусного берега, о чём будет рассказано далее. Но в актовом зале нового тогда здания администрации города это выглядело непривычно и потому особенно торжественно. И глава города видел, что мы недаром занимаем свои подвалы. Там ведется настоящая работа с молодёжью.

Застольная часть проведена была вечером в нашем подвале. Он тоже был украшен живописью и фотографиями походов. Мы не стали смущать город застольем, хотя, как и положено в кают-компании, пригласили главу города к нам в подвал. Он заскочил ненадолго, открыл наше торжество, и оно потекло положенным порядком с традиционными тостами.

У нас периодически бывают праздники юбилея клуба в небольших кафе. Совсем недавно мы отметили 30-летний клубный юбилей. Танцев не было, а было многолюдное застолье. В качестве художественной части программы повзрослевшие члены клуба выпустили брошюру о юбилее.

Были слайды и видеофильмы о прошедших плаваниях и походах на большом экране в зале. И именно это позволяет включиться в тему праздника, как это всегда и бывало на наших парусных праздниках, начиная с субботних ночей при костре на Парусном берегу.

Здесь много не расскажешь, это надо видеть. Вот и попробуем показать.

А какие были рассказы, тосты и воспоминания!

Сколько смеха и веселья!

И опять рядом были старейшины клуба и их ученики, а теперь бравые парусные капитаны.

Песни и переход к парусным балам

Песенные фестивали на Парусном берегу

На Парусном берегу в часы отдыха от гонок, особенно по вечерам с пятницы на субботу и с субботы на воскресенье, всегда звучало много песен.

Сначала это были песни у экипажных и групповых командных костров. Бывало, что исполнителей приглашали к своему костру, но чаще группы парусников вокруг костра складывались стихийно. Песни чаще всего исполнялись свои собственные или хорошо известные, но обычно на парусную тематику.

Появились и такие мастера песенного творчества, которые могли давать целые программные концерты. Я помню Васю Мочуговского с его песнями конкретно по парусному туризму. Чаще всего с шуточками и приколами. Весёлые песни с достаточно чётким профессиональным подтекстом.

Это время всегда было желанным и ожидаемым. Оно придавало Парусному берегу особый колорит и очарование.

Многие организационные вопросы в 70-е годы, как и судейство, часто брал на себя Володя Канюков. Он был весёлым и интеллигентным руководителем. Когда стало понятно, что у ряда исполнителей собираются толпы слушателей, не помещающиеся у костров между палаток, возникла потребность организовать полевую песенную эстраду.

Первую такую зону организовал именно Володя Канюков.

Её вынесли к лесу, заняв на вечер скотопрогон. Задник представлял собой ряд судов с поставленными парусами. Для освещения применяли фары машин, на которых приезжали некоторые наши товарищи. Самые проходимые грузовики пригонял Толя Харитонов, работавший водителем. Между ними устраивались места для зрителей, где можно было присесть или прилечь на то, что у кого нашлось. У судов оставлялось место для исполнителей (рис. 752).

Народ вёл себя вполне дисциплинированно и не шумел. Не мешал петь. Но при большом импровизированном театре, работавшем иногда до утра, потребовались уже и микрофон и батарейки, а там и электростанция, хотя бы и небольшой мощности. Аккумуляторы автомобилей приходилось беречь для обратной дороги.

Вот тогда на берег стали привозить генератор, прожектора и микрофоны с динамиками. Даже колонки стали появляться. Так зародились песенные фестивали Парусного берега. Они некоторым образом перекликались с существовавшими тогда клубами самодеятельной песни, да и кое-что бардовское просачивалось на нашу парусную эстраду.

Поскольку народ собирался из разных мест, то и обмен песнями и организационными вопросами проходил там же, на месте. Тот, кто наблюдал за развитием Грушинских фестивалей на Жигулях, мог обратить внимание, что инфраструктура их первоначально очень напоминала то, что делалось на Парусном берегу. Да и потом многие характерные черты сохранились.

Песенный репертуар был хотя и разнообразным, но с явным парусным уклоном.

Свои и не только свои песни исполняли Володя Канюков и Вася Мочуговский, Наташа Корнева, ну и автор тоже присоединился в конце концов. Специально была написана песня про Парусный берег, ставшая весьма популярной в клубных кругах (см. в приложении 7).

Пользовались популярностью Юлий Ким и Александр Городницкий с пиратскими песнями.

Свои песни исполнял иногда мой друг Юрий Владимирович Семёнов-Прозоровский, бывший хорошим поэтом. Бывало, сочинял он их и про меня с моими кораблями.

Я же в своих песнях защищал престиж наших судов с особенностями их конструкций и возможностей и пытался отразить настроение по типичным событиям нашей парусной жизни. Кое-что из них тоже есть в приложении 7.

Паруса выступали экранами, на которые проецировались слайды и узкоплёночные фильмы. Это очень украшало и добавляло нашим фестивалям зрелищности. Представьте, кино и в лесу! Напряжения от нашей маленькой электростанции хватало и на это.

Но со временем нам стало просто физически не хватать времени на культурный досуг между гоночными днями. Не удавалось выспаться, как следует, опаздывали на утренний старт, а то и просто пропускали гонки. Да и одного вечера с частью ночи стало не хватать для песен.

И тогда я высказал Толе Харитонову, бывшему много лет бессменным комендантом мысль, о том, что для парусной культуры требуется специальное отдельно выделенное мероприятие. Так зародилась идея проведения вне сезона плаваний парусных балов.

Парусные балы

Поскольку мы уже были признанной секцией городского турклуба Москвы и проявились живописными выставками, и о нас к тому времени уже писали газеты и журналы, то руководство секции обратилось к директору клуба с просьбой организовать достаточное помещение для парусного бала. Помещения клуба были маленькими и для этой цели не подходили. Тем не менее, решение нашлось, и к новому 1982 году первый парусный бал был организован.

Первый парусный бал состоялся в Краснопресненском районном туристическом клубе на Шмидтовском проезде. В достаточно просторном полуподвальном зале были накрыты столы и еще оставалось пространство для танцев (сейчас бы сказали танцпол); на стене был большой экран, был звуковой центр и проекторы.

Но самым удивительным зрелищем были наши люди. Мы же на берегу ходим в штормовках и непромоканцах, ну ещё в тельняшках. А здесь торжественные костюмы и шикарные платья, да ещё и стильные морские украшения и аксессуары. Дело было под новый год, была украшенная ёлка с флотскими игрушками и гирляндами, зал должным образом украшенный. Многих просто было трудно узнать, настолько праздничный облик всех преобразил.

Банкет был с традиционными флотскими тостами и возгласами. Были песни хором и соло. Я тоже принимал в этом участие, как и все. А когда погас свет и начались танцы, на экране были показаны самые острые сюжеты из фильмов о парусных путешествиях. Были и аварии, оверкили, постановки на ровный киль, переломы мачт… Было непонятно куда смотреть – на свою даму или на экран.

Праздничное впечатление осталось и сейчас. Это был праздник, каких до этого у нас не было. И было ощущение парусов над головой.

Потом было много таких и не таких балов. Они проходили и в клубе, в его подвальных зальчиках, проходили в кафе…

Запомнились балы в подвале на Преображенке. Толя Харитонов – великий устроитель парусных балов и конкурсов, придавал им всегда оригинальный и традиционно парусный колорит.

Даже был дресс-код тельняшечный в составе праздничных туалетов. А уж, каких шутейных конкурсов, викторин и лотерей там ни проводилось! Там всегда были танцы, и было весело. Редко, но балы проводили и два раза в год. И не только на Новый год, а и по другим торжественным поводам.. И всегда присутствовал наш праздничный парусный дух.

До недавнего времени можно было встретить примерно такие объявления на сайте и в сетях:

Иногда и от опытных старых капитанов приходится слышать, что влубном деле нужны одни конструкции судов. Остальное мол чушь, на которую не стоит тратить времени. Остаётся спросить – а что они тогда делают на парусном балу? Сидели бы у своих верстаков и пилили трубы.

К счастью, основной массив наших клубных друзей понимает, что морская культура требует широкого мировоззрения. Помимо чистого судовождения, многие аспекты нашей деятельности формируют уважаемую парусную личность, обеспечивают безопасность и экологию парусных плаваний. Этому служили и служат и наши парусные балы.

Я обещал ещё рассказать о бале в честь юбилея форта Росс.

В 2002 году отмечалось 190-летие основания форта Росс. Эта крепость была мирной, она делала только салютные выстрелы за всю свою историю, и потому, безусловно, является символом дружбы. По поводу этой даты был дан международный бал в Екатерининском зале Культурного центра Российской армии. Он был организован совместно Парадно-протокольным взводом Военного университета Министерства обороны и Московским историко-просветительским обществом «Русская Америка». Я помогал этот бал организовывать и сам принимал в нём участие.

Его сердцем и энергией являлась Лидия Николаевна Щедельская – теоретик и практик протокольных балов, автор электронного учебника по протокольным балам и главный церемониймейстер. В своё время меня познакомили с ней наши мастера по мундирам, участвовавшие под её руководством в реконструкциях исторических балов.

Мы вместе с ней преподавали в ИНЭКБИ, там она и познакомилась с моей живописной серией. Там был проведён последний в этой истории вернисаж с нашим участием, малюсенький бал, и там родилась идея этого, большого, бала.

На балу в роли хозяина выступал В.Г. Колычев, а хозяйки – Л.Н. Щедельская.

Саму выставку в Екатерининский зал привозить не стали, обошлись показом небольшого числа фотографий и рассказом о том, что она существует. На этот юбилейный бал были приглашены официальные представители стран-участниц исследуемой нами истории – Испании и США. От них были два атташе с жёнами: от Королевства Испании – военный, от США – по культуре. В торжественной церемонии открытия бала должен был принимать участие сам государь Пётр I, учредивший первую камчатскую экспедицию Беринга (рис. 761).

Ко дню рождения крепости испекли на противнях большущий пирог со 190 свечами. Они покрывали всю его поверхность.

Перед балом гости заняли места в приветственном ордере. Бал начался полонезом, в котором церемониймейстеры выводили почётных гостей в зал. Там были почти все описываемые здесь участники моей истории. Затем торжественно в зал внесли флаг РАК, Королевства Испании. США и России.

Принял бальный парад Пётр I, роль которого всегда блестяще исполнял командор Косинского морского клуба, капитан 1 ранга Шадрин, мой давний друг . Была произнесена речь характерным петровским слогом.

А потом под «Марш Преображенского полка» девушки в бальных платьях внесли именинный пирог с горящими свечами. Пламя пылало так, что они чуть не занялись от него. Спели всем залом «Happy Birthday, dear fort Ross», задули свечи наши официальные гости.

А потом был настоящий большой бал в нескольких отделениях с дивертисментами. Наиболее эмоционально проявлял свои впечатления испанский полковник: он был в восторге от наших бравых военных церемониймейстеров-курсантов и их подруг. Сказал, что в Испании подобного не видел.

Был ещё морской бал Морского офицерского собрания. Особенность его проявилась в приветствии на церемонии открытия. В Доме Российской армии был выстроен в зале приветственный ордер кавалеров и дам. В холле перед залом начала ожидал адмирал А.Л. Балыбердин.

Прозвучало фанфарное вступление, зазвучал «Марш Преображенского полка», церемониймейстер с жезлом открыл двери зала и пригласил адмирала пройти и открыть бал. Тот вошел, и дамы по команде «Равнение на средину» сделали глубокий реверанс, а кавалеры выполнили команду как на корабле. При прохождении адмирала дамы выходили из книксена, а кавалеры меняли направление равнения.

Похоже, адмирал уже давно работал в аппарате правительства и не бывал на кораблях в праздники. У него подкосились ноги. Он дошел до сцены в состоянии помрачения – такого он никак не ожидал.

Затем по тем же командам появился государь Пётр Алексеевич, которого снова блестяще исполнял М.Г. Шадрин, член Морского собрания и командор КМК.

Бал открыл «царь», поскольку адмирал так разволновался, что все мысли у него спутались.

А далее был полонез и всё как нужно. Торжественно и весело. Запоминающийся бал, пусть и не совсем парусный, но всё равно морской.

После этого был десятилетний перерыв, когда к этой истории я практически не возвращался и вспомнил про «Юнону» и «Авось» только в связи с написанием учебника по теории архитектурной композиции.

Но это, как говорится, уже совсем другая история и для другой книги. Здесь же паруса и парусный дух в моей жизни, в жизни моих друзей и современников.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Мы – страница отечественной истории. Во всяком случае, истории туризма и яхтинга. Достижения наших конструкторов и товарищей по клубу очевидны и продолжают множиться, несмотря ни на что.

Новая эпоха и новые парусные походы, новые поколения парусных туристов существуют.

И есть Люба Самошкина из Косинского морского клуба, которая стала первым помощником капитана на большом судне и ходит по всему свету. Но иногда возвращается в свой родной клуб .

Наступают регулярно юбилейные даты. Прошёл полувековой юбилей московского парусного турклуба, 35-летний юбилей Жуковского яхт-клуба парусных туристов. Наступает полувековой юбилей Парусного берега, который как историческое место снова стала посещать морская молодёжь. Мы их помним и торжественно отмечаем.

С нашими клубными юбилеями!!!

Ура, ура, ура-а-а-а-а!!!

Пробегая глазами написанный материал, невольно ловишь себя на мысли, что неподготовленные читатели и коллеги-архитекторы, приступив к освоению материалов книги, обязательно споткнутся о целый ряд специальных терминов, без грамотного толкования которых не наступит адекватное понимание. Вот что написала мне на эту тему Наталья Анатольевна Трубицына, помогавшая в редакционном этапе работы нал книгой.

Сомнения в морской словесности от сухопутного человека

Меня, человека далекого от флота, все флотские термины в книге (особенно их обилие) иногда вводят в ступор. Вычитывая рукопись, обнаружила подпись под фото - Гр. Шмерлинг, и сознание зависло. Потом сообразила, что это фамилия, а не очередное приспособление с непонятным названием.... Хотя почему бы и не быть устройству или снасти с названием «шмерлинг».

Или, например, оверкиль... он тоже может быть фамилией... звучит красиво и зычно... например, Борис Оверкиль :-)))

Или «крепящийся двумя эзельгофтами»… Видимо, это супруги, раз двое с фамилией Эзельгофт :-)))

Мартин-гик и Мартин-штаг. Почему у этих Мартинов разные фамилии? Двоюродные братья, наверное.

Подпись под иллюстрацией: I – штатная покупная часть яхты; II – добавленная кормовая часть яхты; III - кокпит; IV – форпик; V – ахтерпик; 1- шверт в швертовом колодце, 2 – штурвал; 3 – перо руля, 4 – баллер (рулевая коробка), 5 – бизань-мачта, 6 – грот-мачта, 7 – блинд, 8 – кливер закручивающийся, 9 – бом-кливер закручивающийся, 10 – прямой грот, 11 – грота-марсель, 12 – косой грот (грота-трисель), 13 – грота топсель, 14 – крюйс- марсель, 15 – косая бизань (контр-бизань или крюйс-трисель), 16 – крюйс- топсель, 17 - контр-штаг.

Вау! Сколько фамилий интересных!»

И тут опять на память пришёл Андрей Сергеевич Некрасов с его замечательным героем капитаном и профессором навигации Христофором Бонифатьевичем Врунгелем. Завершая книгу о нём, писателем были приведены мысли этого почтенного мореплавателя о терминологии и сам морской словарь в характерной для Х.Б. Врунгеля юмористической манере изложения. Отказаться от соблазна процитировать Христофора Бонифатьевича и привести его словарь не было сил. Поэтому они здесь и приводятся. Всё-таки мы с Христофором Бонифатьевичем коллеги.

...А посему сегодня при чтении всякой серьезной работы по морскому делу, такой, например, как описание моих приключений во время плавания на парусной яхте «Беда», для человека, не овладевшего вполне морским языком, обязательно (!) пользование хотя бы небольшим пояснительным словариком, который и предлагается мною читателю. [47]

Этот словарь и приводится в приложении 1 в несколько расширенном и дополненном применительно к содержанию нашей книги виде.

И вот, подойдя к завершению, остается финальный рывок.

Шкоты обтянуть и, наконец, пересечь финишный створ моего повествования.

Вот и всё пока.

М-177 и Ж-177, вам - финиш!

А всем вам – попутных и добрых ветров,

а также счастливых плаваний!

ПРИЛОЖЕНИЯ

Приложение 1.

Толковый морской словарь

для бестолковых сухопутных читателей

Составлен Х.Б. Врунгелем с дополнениями из Словаря морских терминов и уточнениями М.Ю. Лимонада.

Абордаж (фр. abordage, от bord – борт судна; англ. boarding)

Способ ведения морского боя во времена гребного и парусного флотов, атака корабля противника при непосредственном сближении с ним борт к борту для рукопашного боя, а также способ сцепления кораблей борт к борту для передачи (приёма) грузов или людей.

Акватория

Любой рассматриваемый участок водной поверхности, обычно как-либо ограниченный, хотя бы и символически.

Анкерок

Не случайно многие морские словари начинаются у нас этим словом, с которым некоторым образом связано самое начало русского флота. Как известно, в строительстве первых русских кораблей принимали участие голландские специалисты, мастера корабельного дела и мастера выпить. Нельзя сказать, однако, что пили они без меры. Мерой для вина как раз и служил анкер – крепкий деревянный бочонок ведра на два, на три. Такой бочонок – анкерок – и сейчас держат на каждой спасательной шлюпке, только хранят в нем не вино, а пресную воду. У нас роль анкерков обычно играют канистры или покупные бутыли с водой. Пресную воду приходится брать в рейс в море, а также если забортная вода грязная и не может быть использована как питьевая.

Ахтерпик

Самый задний кормовой отсек корпуса судна. Палуба над ним называется ютом, а надстройка – полуютом.

Ахтерштаг

Штаг, идущий от топа мачты к корме судна.

Бабочка

Способ несения парусов на яхтах с косым парусным вооружением, когда, идя с попутным ветром на полных курсах, носовые паруса выносят на противоположный по отношению к основному парусу (гроту) борт, для повышения скорости и устойчивости яхты на курсе.

Байдара

Промысловая лодка алеутов и индейцев Аляски, сшитая из шкур морского зверя с лёгким набором и острыми носом и кормой.

Байдарка

Здесь – походная разборная лодка с острыми штевнями на носу и корме, с которой часто начинают новички (чайники), из которой потом делают парусные лодки и многокорпусники. Бегает достаточно быстро, но требует внимательности и умения.

Бак (голл. bak)

Надстройка в носовой части палубы, доходящая до форштевня. Баком раньше называли носовую часть верхней палубы (спереди фок - мачты).

Бакен

Плавучий знак на якоре для обозначения навигационных опасностей, ограждения фарватера реки (судового хода), указания точек поворота.

Бакштаг

Курс судна относительно ветра, когда ветер дует сбоку со стороны кормы. Между галфвиндом и фордевиндом.

Бакштаги

Снасти стоячего такелажа, поддерживающие мачту сбоку в сторону кормы.

Балл

Не следует путать с балом! Бал – это вечер с танцами, а балл – отметка, которую моряки ставят погоде, мера силы ветра и волнения. 0 баллов – штиль, полное безветрие... 3 балла – слабый ветер... 6 баллов – сильный ветер... 9 баллов – шторм, очень сильный ветер. Когда дует шторм, и судну и экипажу тоже порой приходится потанцевать! 12 баллов – ураган. Когда небольшое судно попадает в зону урагана, случается, что моряки говорят: «Кончен бал!», – и бодро идут ко дну. К танцам это отношение не имеет.

Балласт

На суше лишний, ненужный груз. А на море когда как: если много балласта – нехорошо. А совсем без балласта еще хуже: можно перевернуться. Вот и приходится возить камни, чугунные чушки, песок и прочие бесполезные тяжести, которые кладут на самое дно, чтобы придать судну устойчивость.

Баллон

Мягкая непроницаемая для воздуха оболочка, образующая корпус надувного судна.

Банка

Обычно сосуд для жидкостей, но на флоте это сидение, часто для гребцов. А ещё может быть подводная коса или же участок морского дна, глубина над которым значительно меньше окружающей глубины моря. При глубине менее 20 м это место считается опасным для плавания крупных судов и обычно ограждается знаками.

Баркентина

Шхуна-барк, трехмачтовое судно, несущее на фок-мачте прямые паруса, а на двух других – косые паруса.

Бегучий такелаж

Снасти, служащие для постановки подвижного рангоута и парусов, а также для управления ими. Это – подвижный такелаж: шкоты и фалы, контролирующие натяжение, поднятие и спуск парусов.

Бейдевинд

Курс парусника, при котором ветер набегает спереди и сбоку под острым углом к ветру. В зависимости от угла может быть острым или полным, ближе к галфвинду.

Бизань-мачта

Последняя, обычно третья, мачта, считая с носа. По высоте она обычно ниже остальных мачт. На кэчах и иолах, двухмачтовых судах, передняя высокая мачта называется грот-мачтой, а задняя низкая – бизань мачтой.

Бот – от голландского слова, означающего лодку или судно.

На флоте это всякое небольшое одномачтовое судно водоизмещением до 60 т, в старину – вооруженное 6-8 пушками малого калибра и служащее для перевозки значительных грузов. Боты бывают палубные для морских плаваний, беспалубные -- для прибрежного плавания.

Боут

1) лодка по-английски (Boat),

2) нашивки на полотнищах парусов для их укрепления и повышения прочности; деталь паруса, усиливающая накладка из парусной ткани, пришиваемая в наиболее нагруженном месте, подверженном растяжению или истиранию (углы парусов, места крепления снастей для взятия рифов и т.п.). Боут распределяет усилие на значительную площадь паруса.

Боцман

Слово это состоит из двух голландских слов: бот – судно и ман – человек. То есть судовой человек, лодочник. А у нас боцман – старший над матросами, хозяин палубы.

Брам-...

Слово, прибавляемое к названию всех парусов, такелажа и снастей, принадлежащих к брам-стеньге.

Брамсель

Прямой парус, подымаемый на брам-стеньге над марселем. В зависимости от принадлежности к той или иной мачте он соответственно получает название: на фок-мачте – фор-бом-брамсель, на грот-мачте – грот-бом-брамсель и на бизань-мачте - крюйс-бом-брамсель.

Брам-стеньга

Рангоутное дерево, служащее продолжением стеньги.

Брамсельная шхуна

Шхуна, не имеющая нижних прямых парусов, но вооруженная марселями и брамселями.

Брамсельный ветер

Ветер, позволяющий нести не только марсели, но и брамсели.

Брашпиль

Тоже составное слово из голландских: браден – жарить и спит – вертел. Только на брашпиле никто ничего не жарит. На него наматывают якорный канат, чтобы выходить – поднять якорь. Выхаживать якорь – работа не легкая. Если брашпиль ручной – изжариться не изжаришься, а запариться очень просто.

Бриг

Бриг имеет прямые паруса на обеих мачтах и дополнительный косой парус на кормовой мачте. В XVIII-XIX веках парусный боевыой двухмачтовый корабль, используемый для крейсерской, дозорной и посыльной служб, или торговое судно.

Бригантина

Шхуна-бриг, двухмачтовое судно, несущее на фок-мачте прямые паруса, а грот-мачте – косые паруса.

Буек

Поплавок, установленный на якоре. Обозначает границу какой- либо акватории, положение затопленного предмета, знак гоночной дистанции и т. п. Может иметь различные форму и окраску, но не должен напоминать бочку или буй.

Буй

Плавучий навигационный знак для обозначения фарватеров, опасных для судоходства участков, мест затонувших судов и др. Представляет собой большой поплавок конической или шаровидной формы, окрашенный в яркие цвета и устанавливаемый на якоре. Может иметь световые, звуковые и радиосигнальные устройства.

Бушприт

Рангоутное дерево, укрепленное на носу судка в диаметральной плоскости горизонтально или под некоторым углом к горизонтальной плоскости. К бушприту крепится стоячий такелаж стеньг мачты, а также такелаж косых парусов – кливеров.

Ванты

Тросы, поддерживающие мачту, растяжки, которые удерживают мачту, чтобы не упала, чего доброго. Они крепятся к бортам и поддерживают мачту с боков.

Ватерлиния

Линия, образованная пересечением плоскости водной поверхности и корпуса судна. Конструктивная ватерлиния – линия, образованная пересечением корпуса судна и плоскостью, которая перпендикулярна ДП и плоскости миделя. Конструктивная ватерлиния соответствует ватерлинии при полной загрузке судна и обычно обозначается на корпусе границей двух цветов.

Вексиллологический (от лат. вексилл – знамя)

Относящийся к знамённой или флажной символике и ее атрибутам (флагам, вымпелам, лентам и т.п.) и ее изучению.

Вельбот (голл. walboot, англ. whaleboat – китовая лодка)

Узкая длинная шлюпка с острыми носом и кормой. Название произошло от первоначального типа шлюпки, употреблявшейся китобоями.

Веретено

Якоря – ствол или массивный стержень, к нижней части которого прикреплены рora или лапы якоря.

Верп

Вспомогательный судовой якорь меньшей массы, чем становой, служащий для снятия судна с мели путем его завоза на шлюпке.

Визуальный

Видимый, наблюдаемый зрительно невооруженным глазом или с применением оптических приборов, но исключая фотографирование и фотоэлектрические наблюдения.

Вира

С этим словом всегда неприятности. Все моряки твердо знают: вира – поднять, майна – опустить. А на берегу многие путают.

Водоизмещение

Вес корабля в тоннах, т.е. количество воды, вытесненной плавающим судном; характеристика размеров судна, вес или объем воды, вытесняемой плывущим судном.

Восьмёрка

Разновидность стопорного узла в виде цифры 8. Узел в виде восьмерки или восьмеричника также называют (в книгах) фламандским узлом.

Вперед

В сторону носа судна.

Выбирать (слабину)

Обтягивать снасть настолько, чтобы она не провисала.

Выбленка

Смолёный линь толщиной в мизинец, которым переплетены поперёк ванты вместо ступеней на парусниках. Вяжутся популярным на флоте несползающим узлом, называемым выбленочным.

Вымпел

Флаг с косицами на задней шкаторине или флажок с косицами на нижней шкаторине.

Вымпельный ветер

Ветер на борту движущегося судна, образующийся в результате сложения истинного ветра над морем и так называемого курсового ветра, возникающего при движении судна.

Выпростать (прост.)

Освободить предмет или его часть от того, что его закрывает, стесняет; высвободить. В нашем случае освободить снасть из кипы, шпигата, оттуда, где направляется движение снасти.

Гавань (голл. - hafen)

Защищенное место в порту для стоянки, погрузки и выгрузки судов.

Гака-борт

Борт кормовой оконечности корпуса, как правило, над транцем.

Галс

Курс движущегося судна относительно ветра между поворотами; если ветер дует в правый борт, то говорят, что судно идет правым галсом, если в левый борт - то левым галсом. Это важно не путать, потому что правый галс имеет преимущество перед левым галсом (право дороги) при пересечении курсов.

Галсовый угол (паруса)

Нижний передний угол паруса.

Галфвинд (от голл. halve wind)

Курс, когда ветер дует прямо в борт, с траверза, под прямым углом. Кратко говорят идти в галф, вполветра.

Гафель (голл. gaffel)

Рангоутное дерево, подвешенное наклонно к мачте и упирающееся в нее сзади, к которому привязывались некоторые паруса. На ходу парусное судно несёт кормовой флаг не на флагштоке, а на гафеле задней мачты.

Гарпун

Копье с острым, зазубренным наконечником, привязанное к длинной веревке. Гарпунами в старину били крупного морского зверя. Случалось, что и друг друга били, когда ссорились. Современный гарпун совсем не похож на старинный. Им стреляют из пушки. Бить китов им очень удобно, а вот для рукопашной драки он не годится – тяжел.

Генеральный план

Чертёж планировки участка или территории с нанесением на него дорог, построек, инженерных сетей.

Гермоупаковка

Специальный чехол, мешок или сумка (баул, рюкзак, кейс и т.д.), который не дают промокнуть вещам в походе. Гермомешки и баулы используются для укладки вещей на палубе или на борту, они не имеют лямок или ручек, но могут иметь сезни для найтовки (привязывания). Гермоупаковки должныбыть крепко принайтовленными. С ними удобно путешествовать на воде. Станут хорошим выбором для рафтинга, рыбалки или преодоления реки вброд. Из-за своих больших объемов также могут использоваться для переноски спальников, сменной одежды и палатки разом. Вместимость мешков и баулов большая – до 120 литров. Горло такой упаковки завязывается с переломом ткани или снабжено таким зажимом, чтобы пропускать воздух и воду. Могут использоваться и как дополнительная емкость плавучести.

Гик

1) Подвижный, закреплённый к мачте одним своим концом элемент рангоута. К гику обычно крепится нижняя шкаторина нижнего косого паруса (грота, триселя). При повороте фордевинд на судне мотается на другой борт, сметая и истребляя все живое. 2) Теперь гиками зовут и персонажей, сильно чем-то замороченных – заумными технологиями, фантастикой... а почему бы и не парусами над головой?

Гика-шкот

Трос для управления гиком, обычно пропущен через несколько блоков для уменьшения усилия на руке.

Грот

Пещера, обычно искусственная. А в морском деле грот – главный парус на главной мачте. Говоря точнее, грот –

1) Общее название средней (самой высокой) мачты у парусных кораблей.

2) Прямой парус, самый нижний на второй мачте от носа (грот-мачте), привязывается к грота-рею.

3) Грота-... – слово, прибавляемое к наименованиям реев, парусов и такелажа, находящихся выше марса грот-мачты.

4) Грот – главный парус на яхте, при продольной оснастке лодки всегда направлен в сторону кормы от грот-мачты.

Грот-мачта

Вторая мачта, считая от носа корабля.

Гюйс

В России – красный флаг с синим Андреевским крестом, окаймленный белыми полосами, и с белым прямым поперечным крестом. Поднимается на флагштоке на бушприте с 8 часов утра до вечерней зари вместе с кормовым флагом, но только во время якорной стоянки. У нас на туристских судах гюйс может устанавливаться клубом как вариант клубного флага.

Гюйсшток

Стойка, на которой поднимается гюйс.

Диаметральная плоскость

Воображаемая вертикальная плоскость, проходящая через ахтерштевень и форштевень судна.

Диптих

Произведение живописи, состоящее из двух самостоятельных частей на общую тему.

Дифферент

Наклон корпуса вперёд или назад, разница осадки судна носом и кормой. Угол дифферента – угол отклонения плоскости мидель-шпангоута (самого широкого в середине корпуса) от вертикали.

Док

Сооружение в виде коробки, искусственного залива с воротами. Корабль вводят туда, плотно запирают ворота, а воду выкачивают. В доке корабли осматривают, ремонтируют, красят, а когда заканчивают работу, напускают в док воды, корабль всплывает и выходит.

Доминанта

Главный элемент какой-либо системы. Доминирующий – господствующий, главный.

Драить

1) Чистить, оттирать. Надраить – начистить до блеска.

2) Накручивать. Задраить – плотно, герметично закрыть, закрутить.

Дрейф

Пять букв этого слова заключают шесть значений:

1) Лечь в дрейф – так поставить паруса, чтобы судно «топталось на месте».

2) Дрейф – уклонение от курса под влиянием ветра и течения.

3) Плавание по воле стихии, как говорится, без руля и без ветрил.

4) Плавание вместе со льдами.

5) Движение судна, стоящего на якоре, когда в сильный шторм якорь не держит. В этом случае капитан порой тоже начинает 6) дрейфить, (бояться) как бы не бросило на мель.

Задняя шкаторина

Задняя кромка косого паруса или флага.

Заштилеть

Попасть в штиль (см. балл), потерять ход в безветрие.

Попутный штиль – безветрие с лёгким дрейфом по якобы ветру.

Встречный штиль (разг.) – 1 балл навстречу, когда дым-то отклоняется, а вот лавировать лодка не может.

Зенит

Точка в небе прямо над головой наблюдателя. Эту точку каждый может увидеть. (Противоположная точка небесной сферы – надир. Ее даже самый внимательный наблюдатель увидеть не может: земной шар мешает).

Зенитной может быть центральная перспектива на плафоне – потолочной картине, где изображено небо, возможно с мачтами и парусами. На плафоне в зените находится точка схода перспективных сокращений.

Зона

Вообще-то может быть местом пребывания проштрафившихся моряков и архитекторов, но у последних – параметры и конфигурация функционально организованного пространства, не полностью выделенного ограждающими конструкциями.

Зыбь

Волнение на море. Когда зыбь без ветра, капитану волноваться не приходится (вот те раз, она штормягу может предвещать!), а вот когда с ветерком – бывает, и поволнуешься.

Зюйдвестка

Штормовая шляпа из промасленной ткани. Некрасивая, зато вода с полей такой шляпы стекает на плечи и на спину, а за шиворот не попадает. Вот уж, как говорится: «Не красиво, да спасибо!».

Истинный ветер

Скорость и направление ветра над морем без вклада ветра от собственного движения судна.

Камбуз

Судовая кухня и судовая кухонная плита. Это все уже знают.

Кан

Плоский котелок для приготовления пищи.

Каюта (голл. - kajuit)

Отдельное помещение на судне для жилья, как правило, индивидуального или семейного; каюта капитана, механика и т. д. или пассажирская каюта.

Кают-компания

Столовая и место отдыха командного состава корабля.

Киль

Хребет корабля, к которому крепятся корабельные ребра. Килем называют еще тяхелый плавник, приделанный к корабельному брюху, служащий для улучшения мореходных качеств судна.

Если говорить серьёзно, то киль (англ. - keel) – основная продольная связь корабля, располагаемая по всей его длине в нижней части по диаметральной плоскости. На деревянных судах киль состоит из выступающего наружу бруса, к которому прикрепляются шпангоуты; на металлических киль делается из вертикально поставленных листов, скрепляемых полосами углового железа с листами, положенными горизонтально. Яхтенный плавниковый киль (fin keel) – тот самый плавник на брюхе, причем очень тяжелый и поэтому противодействующий крену.

Кильсон

Продольная связь на судах с одинарным дном, соединяющая днищевые части шпангоутов. В зависимости от своего расположения по ширине судна различают средние, боковые и скуловые кильсоны. На деревянных судах кильсоном называют продольный брус, накладываемый поверх шпангоутов и обеспечивающий не только увеличение продольной крепости, но и связь между шпангоутами.

Киль-блоки

Подставки из дерева, вырезанные по форме днища. На них устанавливаются шлюпки.

Кис?

Специальный мешок для укладки сложенных парусов.

Клетне?вка

1) Брезент или бечёвка, которыми обматываются рангоут или снасти с целью предотвращения истирания снастей о рангоут;

2) действие по значению гл. клетневать; обёртывание рангоута или снастей клетневкой.

Клёвант

1) Деревянный конус, вставляемый в узел, чтобы он не затягивался.

2) Небольшой деревянный цилиндрик с круглой выточкой (кипом) посередине, служит для соединения флагов с фалами, на которых они поднимаются.

Кливер

1) Косой, треугольный парус, который ставится перед стакселем. Стоящий перед ним парус называется бом-кливер. Если кливер ставится без крепления к штагу (со свободной передней шкаториной), то его называют летучим.

2) Передний парус на шлюпке, оснащенной разрезным фоком. Стаксели ставятся в границах корпуса, а кливера на бушприте и его утлегаре.

Клотик

«Крыша» мачты. Казалось бы, зачем мачте крыша? А вот нужна. Иначе дождевая вода просочится по порам дерева, и мачта изнутри загниет. Вот и делают круглую деревянную нашлепку наверху мачты – клотик. Имеет несколько шкивов или кипов для фалов.

Кипа

Отводное устройство на палубе для проводки шкота переднего паруса (стакселя) на лебедку, утку.

Киповая планка

Приспособление для изменения направления снастей и предохранения их изломов.

Клипер (англ. clipper, голл. klipper)

Самый быстроходный тип морских парусных судов 1-й половины XIX века, предназначавшийся главным образом для перевозки ценных грузов и пассажиров.

Клипер-шхуна

Тип американской быстроходной шхуны с остроносыми обводами корпуса и высокими заломленными назад мачтами. Обычно грота-стеньга намного выше фор-стеньги.

Клюз

Отверстие в борту для якорной цепи или слива воды за борт.

Кокпит

Место для людей, обычно углубленное, в кормовой или средней части яхты, где рулевой управляет судном, а команда работает с парусами.

Колдунчики

Колдунчики (сплетники) – индикаторы ветра, используются для точной настройки парусов. Цветные нити или легкие ленточки длиной 10-25 сантиметров, прикрепляются к парусу там, где необходимо видеть, как ведет себя поток воздуха.

Колорит

Взаимоотношение всех цветов в картине, подчиненное общему тону, ее цветовой строй.

Композиция

Построение художественного произведения, взаимосвязь его отдельных элементов, образующая целостную картину.

Корабль (гр. - karabos)

1) Военно-морское судно.

2) Многомачтовое парусное судно с прямыми парусами на всех мачтах.

военных целей.

3) В широком смысле любое крупное морское судно, большой самолет, обитаемый космический аппарат.

Корма

Задняя оконечность судна. По-испанки popa, и звучит как попа.

Кормовой релинг

Жёсткие перила в кормовой части лодки, наглухо закреплённые на её корпусе.

Корпус

Основная часть лодки, то есть днище и борта.

Кошка

Тип якоря о четырех (иногда трех, пяти) лапах, без штока, широко распространённый тип якорей для малых судов и лодок.

Кофель-нагель (голл. konfijnagel)

Деревянный или металлический стержень с рукоятью и заплечиками на верхнем конце, вставляемый в гнездо кофель-планки для крепления и укладки на него снастей бегучего такелажа парусного судна.

Кранец

Предмет, смягчающий удары корпуса судна о причал или другое судно, вывешенный для этого на внешнюю поверхности борта.

Красота

Создающая отчетливо благоприятное впечатление системная упорядоченность и соразмерность, соответствие друг другу элементов и частей в облике объекта.

Говорят, что три самых красивых объекта – идущий под всеми парусами корабль, танцующая женщина и скачущая лошадь. В архитектуре и градостроительном искусстве без общественно признанной красоты – никуда.

Краспицы

Распорки по сторонам мачты, служащие для увеличения угла между мачтой и вантами и, таким образом, для улучшения крепления мачты.

Крен

Наклон на бок. Крениться – наклонятьсяна один из бортов (о судне). Угол крена можно измерить креномером – отвесом с транспортиром.

Крейсерская скорость

Наиболее экономичная или эффективная для перехода скорость судна.

Крутяк (резаться в крутяк) разг.

Идти круто к ветру с хорошей скоростью.

Крутой (острый, гоночный) бейдевинд

Курс судна относительно ветра, когда оно движется так круто к ветру, как только возможно для быстрейшего выхода на ветер.

Кубрик

Общая матросская каюта, а также распространенная собачья кличка.

Курс

1) Направление движения судна.

2) Направление ветра по отношению к идущему под парусами судну. Если ветер дует прямо в корму, говорят, что курс фордевинд. Когда не прямо в корму, но сзади – бакштаг. Когда в бок - галфинд. В скулу – бейдевинд. Ветер, дующий прямо в нос, прежде названия не имел, но этот пробел в морской терминологии заполнен Х.Б. Врунгелем, предложившим название вмордувинд, которое прочно вошло в морской словарь. А мы его зовём мордотык.

Лавировка

Движение под парусом против ветра, выполняется неоднократной сменой галса.

Лавировать на суше дело хитрое: и нашим и вашим угодить, и направо и налево поклониться, и по грязи пройти, ног не замочив. А у нас на море – проще простого: идти против, ветра зигзагами да обходить опасности.

Лаг

Прибор для измерения скорости судна и пройденного расстояния. В старину говаривали: «Без лота – как без ног, без лага – без рук, без компаса – без головы».

Лагом

Параллельно гребню волны, боком к волне.

Лагуна

Мелководная акватория, отделённая узкой полосой суши (баром, косой, коралловым рифом). Соединяется с океаном или морем одним или несколькими проливами.

Лайнер

Судно, обычно пассажирское и комфортабельное, совершающее регулярные рейсы по заданному маршруту и заранее объявленному расписанию.

Лебедка

Увеличивающий силу тяги механизм для выбирания снастей или якорной цепи.

Левентик

Положение, когда ветер дует практически точно в нос. Парусное судно идти против ветра не может, поэтому левентик – не курс, правильно говорить положение левентик. Паруса при левентике не работают (полощут) и яхта, находящаяся в таком положении, постепенно получает задний ход.

Леер

Натянутый трос, используемый в качестве поручня.

Леерная стойка

Опора для леера.

Лечь в дрейф

Фактически остановить судно, на яхте обычно закрепляя передний парус с наветренной стороны.

Ликовка (обликовка) паруса

Прикрепление к шкаторине линя, облицовка паруса канатом с мягко спущенными прядями. Делается обычно методом пришивания специальным полого спущенным швом.

Лисели

Дополнительные паруса в форме трапеций, которые ставили с внешних сторон прямых парусов на лисель-спиртах.

Лот

Размеченная веревка (по-морскому лотлинь) с грузом для определения глубины.

Лоция

Пособие по навигации, книга с описанием морей и побережий, фрагментами карт, рисунками характерных очертаний берега, маяков и сооружений, которые могут служить ориентирами.

Лоцман

Хорошо знающий местные условия моряк, который проводит корабли в опасных и трудных местах.

Люк

Отверстие в палубе.

Мариман (разг.)

Любитель, фанат морской тематики и флота, но не профессионал, в чём-то дилетант.

Марса-рей

Рей, к которому привязывается марсель. Второй снизу рей на мачте.

Марсель

Второй снизу на мачте парус, ставящийся между марса-реем и нижним реем.

Матрос

1) Лицо из состава верхней команды на судне, морской рабочий.

2) Нижний чин, военно-морское звание, как рядовой в сухопутных войсках.

Мачта

Вертикальное рангоутное дерево. Мачты используются для установки парусов, грузовых стрел, приборов сигнализации и связи, подъема сигналов и т. д.

Местоположение

Местонахождение судна, определенное с помощью навигационных приборов, пеленгов и пр., либо оцененное расчетным путем (счислимое).

Мидель

Наибольшее по площади поперечное сечение судна, обычно его самое широкое место.

Мегафон

Устройство для громкой связи, рупор с микрофоном, усилителем и динамиком.

К известному сотовому оператору отношения не имеет.

Миля

Морская мера длины, равная 1852 метрам. Нас, моряков, упрекают за то, что мы никак не перейдем на километры, а мы и не собираемся, и вот почему: каждая угловая минута проходящей через полюса Земли меридиональной окружности как раз и составляет одну морскую милю. Очень удобно для работы с морскими картами. Cтаринная русская миля равнялась 7468 м, а вообще разных миль в разных странах множество.

Монотип

Лодка, построенная с соблюдением строгих правил для получения флота одинаковых яхт, имеющих идентичные ходовые качества.

Монументальная живопись

Живопись, выполняемая на какой-либо части здания или другого строения.

Мористее

Дальше от берега. Выражение, указывающее, что судно или плавающий предмет находится дальше от берега чем кто-либо другой. Фраза пойдем мористее означает – пойдем подальше от берега.

Набить

Смотря по тому, что набить. Если снасть набить, да еще втугую – это значит, натянуть её так, что дальше некуда.

Навалить (на что-либо)

Столкнуться с причалом, бакеном, не имеющим хода другим судном, его якорной цепью или оснасткой.

Наветренная сторона

Сторона, в которую дует ветер.

Нактоуз (буквально: ночной домик).

В старину так называли ящик с фонарем для освещения и защиты компаса. В наше время нактоуз – высокий шкафчик вроде тумбочки. На нем наверху ставят компас, а внутри прячут хитрые приспособления, которые следят за тем, чтобы компас врал, да не завирался.

Непромоканец (другими словами - штормовая одежда)

Куртка, плащ или комбинезон, защищающий яхтсмена от морских брызг, дождя, снега, тумана – всего того, что делает человека мокрым и беззащитным перед угрозой переохлаждения. Современные технологии позволили создать материал, одежда из которого не пропускает воду, но дышит, пропуская воздух и пары воды. Конечно, тот не моряк, который не мокрый, но всё же… Насморк и простуда не для нас, нам негде устраивать в походе лазареты.

Нижняя шкаторина

Нижняя кромка паруса или флага.

Нирал

Снсть, тянущая парус вниз и помогающая его убирать.

Нос

Передняя часть судна.

Носовой релинг

Жёсткие перила, прочно закреплённые на носу лодки.

Набор судна

Каркас, скелет корпуса судна, состоящий из продольных и поперечных связей.

Набросок

Рисунок, живописное или скульптурное произведение небольших размеров, бегло и быстро исполненное художником.

Нок

Конец рангоутного дерева, расположенного горизонтально или под некоторым углом к плоскости горизонта (гика, гафеля, рея и т. д.).

Облик

Внешний вид, непосредственно воспринимаемые черты.

Образ

Отражение облика сознанием, идеальное представление о чём-либо.

Оверкиль

Слово, которое часто произносят, но почти никогда не пишут, вероятно, из скромности. Сделать оверкиль - значит перевернуть судно кверху килем, опрокинуться.

Оверштаг

Такой поворот парусного судна, при котором оно проходит через вмордувинд (правильно говорить положение левентик), то есть меняет галс, пересекая носом направление ветра .

Осадка

Расстояние от поверхности воды до самой нижней точки корпуса судна.

Оснастка

Мачты, прочий рангоут и такелаж, паруса.

Остойчивость

Некоторые полагают, что это то же, что и устойчивость. А вот и нет! Остойчивость судна – способность сопротивляться крену и не опрокидываться, устойчивость (на курсе) – способность держать заданный курс, не рыская в стороны.

Отвалить

Отойти от причала или другого судна.

Отдать конец

Снять конец с кнехта, за который он был завернут, или выпустить его, если он держится в руках; полностью отвязать и отпустить конец с берега или с другого судна. Открепить, полностью растравить какую-либо снасть. Отдать якорь – опустить его в воду и растравить якорный конец (цепь), позволив якорю лечь на дно.

Откренивать

Размещать экипаж таким образом, чтобы препятствовать излишнему крену.

Оттяжка

Трос для управления положением части рангоута (гика, гафеля) или формой паруса. Например, оттяжка гикапрепятствует задиранию нока гика вверх при вытравливании гика-шкота или при попутном ветре.

Пайол (пайоль или паёл, от фр. payol, итал. pagliolo), слань, ры?бина

Съёмный настил на дне судна в шлюпке или яхте.

Палуба

Горизонтальный настил, ярус судна. На больших парусных судах палубы имели, начиная сверху, следующие назначение: квартер-дек – открытая палуба для управления судном; опер-дек – верхняя батарейная палуба; мидель-дек – средняя батарейная палуба; орлопдек – палуба жилых и служебных помещений; трюм – самая нижняя палуба. Встречаются и другие наименования палуб.

Пеленг

Направление на объект в градусах; определяется по компасу. Различают магнитный пеленг, непосредственно считываемый с компаса, и истинный – с учетом местного магнитного склонения.

Передняя шкаторина

Передняя кромка косого паруса.

Плафон

1) Здесь – живописное произведение на потолке.

2) Полупрозрачная рассеивающая оболочка для лампы, обычно тоже на потолке.

Поворот

Изменение курса с переходом через линию ветра, смена галса с одного на другой.

Погон

Планка или трос, по которому для регулировки положения может перемещаться блок или другое направляющее устройство для снасти.

Подвахта, подвахтенный

Сменившийся с вахты. В случае необходимости подвахтенные в первую очередь вызываются для помощи вахтенным. Поэтому у подвахтенных есть поговорка: если хочешь спать в уюте – спи всегда в чужой каюте.

Подветренная сторона

Берега, бухты, судна – та сторона берегов острова или бухты, борт судна и т.п., с которой ветер стекает, отправляясь дальше. Противоположна наветренной и, соответственно, защищена от ветра.

Подветренная яхта или что-либо еще – находящаяся ниже по ветру.

Порт

1) Плотно закрывающиеся вырезы в бортах судов. Бывают пассажирские, грузовые, угольные, в старину – пушечные.

2) Гавань, оборудованнаядля приема, погрузки, разгрузки и стоянки судов. Торговые и военные порты – морские ворота страны.

3) У доков бывают батопорты – плавучие затворы, которые могут затопляться в воротах дока, запирая их своим корпусом.

Привестись

Изменить курс так, чтобы идти под более острым углом к направлению против ветра.

Проа

Нечто вроде недостроенного тримарана. А серьёзно – несимметричный катамаран, имеющий узкий основной корпус, а для противодействия опрокидыванию дополнительный: аутригер с подветренной стороны или тяжелый балансир с наветренной.

Произведение

Оригинальный нетиражируемый продукт труда, уникальное изделие или сочинение. Оно может быть и в архитектуре, и в судостроении, но это всегда оригинальный продукт творчества. Так закреплено и в законе.

Произведение архитектуры – архитектурный проект, разработанная на его основе документация для строительства, а также уже построенный архитектурный объект.

Прокладка

1) Отслеживание и нанесение на карту местоположения судна. Обычной прокладкой для нижней одежды по карте не возят, хотя под нечистые руки подложить можно.

2) Тот, кто сидит за рулем (стало быть, в качестве прокладки между рулем и педалями). Парусные гонщики тоже говорят, что результат зависит не только от лодки, но и от прокладки.

Пространство

Для архитектора – объем или территория, в которых могут находиться и чем-либо заниматься люди. Пустота, в которой надо что-нибудь напроектировать и построить, превратив ее в функционально и эстетически организованную среду.

Раздать, отдать снасть

Освободить, свободно отпустить.

Раковины (корпуса судна)

Боковые свесы в кормовой части судна, на старых судах там устанавливались ватерклозеты и ванны.

Рангоут (от голл. rondhout - круглое дерево)

Общее название мачт, гиков, реев и т. п. На судах парусного флота под рангоутом подразумевались деревянные или металлические детали вооружения судов, предназначенные для несения парусов, выполнения грузовых работ, подъемы сигналов и т. д. (мачты, стеньги, реи, гафели, гики, бушприт, стрелы, выстрелы, утлегарь, лисель-спирты и пр.), которые иначе называются рангоутными деревьями, хотя их о давнстали делать из стали, а на яхтах теперь из легких сплавов и высокопрочных композитов. Получается круглое дерево... сваренное из стальных листов. Вот и разберись тут!

Растительный трос

Трос, изготовленный из волокон конопли, абаки, агавы, кокоса и др. растений.

Растравить

Приотпустить канат, оттяжку или шкот.

Рей (рея)

Рангоутное дерево, подвешенное за середину при помощи бейфута к мачте или стеньге для постановки парусов или для крепления сигнальных фалов.

Рейд

Часть акватории порта для якорной стоянки судов. Внешний рейд не имеет защиту от ветра и волн; внутренний рейд защищен естественными или искусственными преградами от ветра и волн.

Риф

1) Подводная или находящаяся чуть выше уровня воды скала на мелководье.

2) Полоса полотнища паруса, на которую его подвязывают для уменьшения площади паруса.

Риф-бант

Полоса парусины, нашиваемая на парус параллельно нижней шкаторине для увеличения его прочности в местах основания риф-сезней или люверсов.

Риф-гаты

Отверстия в парусе с люверсами, через которые пропускаются риф-сезьни.

Рифить, рифиться, брать рифы

Уменьшать размер (площадь) паруса, свертывая его и подвязывая, подбирая при этом вниз или вверх к рее или закручивая.

Риф-штерты (риф-сезни)

Короткие снасти, основанные в риф-гатах (люверсах), для привязывания паруса к рангоуту (лееру) при взятии рифов.

Роль судовая

Ничего общего не имеет с ролью в спектакле. Там роль играют, а с судовой ролью играть не положено. Это важный документ: список всех людей, находящихся на корабле. Внести в роль – значит зачислить в состав команды. Списать на берег – значит вычеркнуть из роли, уволить, удалить с судна или корабля.

Руль

Устройство для поворота судна в ту или иную сторону. Главная часть руля – вертикальное крыло, пластина (перо руля) под водой на корме, которую поворачиват вертикальная ось – баллер.

Румб

Морская угловая мера. Весь горизонт, как и картушка компаса, делится на 32 румба. Румб обозначает также угол между двумя ближайшими целыми румбами. В этом смысле 8 румбов равны 90?, а 1 румб – 11?. В наше время счет идет не на румбы, а на градусы.

Румпель

Рычаг, закрепленный сверху на баллере, служит для управления рулем. В сленге нередко его называют румпальник. Может иметь удлинитель на шарнире для удобства управления, это напоминает руку с локтевым суставом.

Рундук

Ящик или ларь, устанавливаемый во внутренних помещениях корабля, для хранения вещей и припасов.

Руслень

Узкая площадка, находящаяся на высоте верхней палубы снаружи борта судна, на которой укрепляли ванты. У нас укладывались якоря.

Рында

1) Корабельный колокол громкого боя.

2) Особый звон в 2 удара в судовой колокол. Этот звон используется для указания времени (отбивания склянок).

Рында-булинь

Короткий трос с кнопом (плетёным завершением) на конце, привязанный к языку колокола.

Рыскать

Сворачивать в сторону, отклоняться от курса.

Салинг

Узел рангоута в виде рамы, состоящий из продольных (лонга-салингов) и поперечных (краспиц) брусьев, их крепления к мачте (чиксов - щёчек); служит для отвода в стороны брам и стень-вант.

Световой люк

Люк прямоугольной формы в палубе яхты, огражденный комингсом.

Сходня - дачное место под Москвой. А на судне - переносный мостик из доски, иногда с перильцами, по которому сходят с судна на берег. Обратно с берега на судно входят по той же сходне, но сходней ее в этом случае не называют.

Семафор

Передача сообщений, «переписка» с помощью ручных флажков. Каждой букве соответствует особое положение рук с флажками. Про сигнальщика, который передает буквы по семафору, говорят: пишет.

Секстан, секстант

Точный угломерный нструмент для определения высоты светил над горизонтом, по которой с помощью астронавигационных расчетов вычисляют место судна. Последние тридцать лет идет спор, как писать это слово. Штурманы, которые пользуются этим прибором, называют его секстан и пишут так же, а остальные говорят и пишут секстант. Кто прав. так и неизвестно.

Склянки

Полчаса. В ту пору, когда на судах были песочные часы – «склянки», вахтенный каждые полчаса ударом в колокол оповещал весь корабль о том, что он следит за временем и не забыл перевернуть получасовую склянку. Песочных часов давно нет на судах, а обычай остался: на всех кораблях каждые полчаса звонят в колокол – бьют рынду. У этого выражения тоже интересное прошлое. Англичане говорили: ring the bell – бить в колокол, а у нас переделали в «рынду бей» – так и пошло!

Скула (корпуса)

Место наиболее крутого изгиба борта, переходящего в носовую или кормовую часть (носовая или кормовая скулы), или в днище (бортовая скула).

Снасть (см. трос)

Снасти – тросы нужной длины для управления судном, используемые для стоячего и бегучего такелажа, т. е. подъема (уборки) парусов и управления ими, а также для такелажных и других работ.

Созерцание

Длительное приятственное наблюдение. Философы говорят – чувственная ступень познания, основанная на наблюдении с сопутствующим чувственным переживанием наблюдаемого, о как.

Спинакер

Большой легкий передний парус куполообразной формы, используется при попутном ветре.

Стаксель

Треугольный передний парус, крепится к форштагу.

Стапель

Сооружение для постройки судна и спуска его на воду.

Стеньга (голл. - steng)

Рангоутное дерево, продолжающее мачту вверх. Служит для крепления гафелей, парусов, антенн, сигнальных реев, судовых огней. Обычно крепится внакладку к топу мачты.

Стоячий такелаж

Неподвижный такелаж, закрепляемый постоянно: ванты, фордуны и штаги, поддерживающие мачту.

Судно

Самоходное или несамоходное плавучее сооружение, используемое для торгового мореплавания. Военное судно называется кораблём, если несёт какое-либо боевое вооружение.

Сходня

Дачное место под Москвой. А на судне – переносный мостик из доски, иногда с перильцами, по которому сходят с судна на берег. С берега на судно идут по той же сходне, но так или входней ее в этом случае не называют.

Счисление

Приближенное определение места судна путем расчетов и построений на карте.

Такелаж

Общее наименование всех снастей, составляющее вообще канатное вооружение судна или вооружение рангоутного дерева. Такелаж, служащий для удержания рангоута в надлежащем положении, называется стоячим, весь же остальной – бегучим.

Тендер

1) Торги, конкурентная покупка или продажа.

2) Прицепной вагон-ящик для топлива паровоза.

3) Тип небольшого одномачтового парусного судна с косым вооружением и бушпритом, на которые ставятся грот, стаксель и один – два кливера. Обычно используется для перевозки людей или припасов на берег или на другое судно и с него, а также временного размещения экипажей. В первой половине XX века тендеры широко использовались в качестве плавбаз для эсминцев и подводных лодок.

Топ

Верхний конец всякого вертикального рангоутного дерева, например мачты, стеньги, флагштока.

Траверз

Направление, перпендикулярное к курсу судна.

Травить

Выпускать, ослаблять натяжение троса или снасти, не отпуская ее совсем.

Травят также байки, крыс или еще кого-нибудь ядом, а иногда, при морской болезни, съеденную пищу (за борт).

Транец

Нижняя часть прямой кормы, набранная горизонтальными балками; на шлюпках и швертботах – доска, образующая корму, к которой крепится наружная обшивка.

Трап

Лестница для сообщения между помещениями на судне, обычно весьма крутая вплоть до вертикальной. Забортный трап – для подъёма со шлюпки, из воды.

Тримаран

Трёхкорпусная яхта, имеющая для противодействия крену боковые корпуса (аутригеры) или надувные поплавки. У парусных туристов нередко встречаем байдарочные тримараны, у которых основным корпусом служит байдарка.

Триптих

Произведение живописи, состоящее из трех самостоятельных частей на общую тему.

Трисель

1) Штормовой косой парус уменьшенной площади, сшитый из прочной парусины. Ставится вместо грота, со свободной нижней шкаториной (без гика).

2) На парусниках косой четырёхугольный парус, привязанный к гафелю, гику и мачте или к (тонкой) трисель-мачте позади основной.

Трейлер

Прицеп к автомобилю для транспортировки яхт, их спуска и подъёма из воды.

Трос

Снасть, всякий канат, веревка, веревочка. В зависимости от назначения имеют разное плетение; бывают металлические, синтетические из разных материалов, растительные. Если веревка привязана хотя бы одним концом к чему-нибудь на судне, она уже становится частью такелажа.

Трюм

Корабельное «брюхо», помещение для груза на корабле. Находится под палубой.

Уваливаться (под ветер)

Изменять курс судна без поворота так, чтобы идти к ветру под более тупым углом, дальше от направления встречного ветра или ближе к направлению попутного.

Утка

Деревянное или металлическое двурогое приспособление для крепления снастей. А также водоплавающая птица, которая бывает домашняя и дикая.

Утлегарь

Стеньга бушприта.

Фал

Снасть, служащая для подъема парусов, некоторых рей, флагов и т.д.

Фальшборт

Часть борта выше главной палубы. Приходится следить, чтобы в этой части корабля никакой фальши не было, а то, не ровен час, и в воду свалиться недолго. На разборных байдарках и швертботах бортовая конструкция в виде бруса или доски, куда крепится обшивка в верхней её части.

Флагшток

Верхняя часть самой верхней стеньги, а также стойка на корме, на которых поднимаются флаги.

Флот

Оперативное объединение военно-морского флота, предназначенное для ведения военных действий на морском (океанском) театре.

У нас – весь состав участвующих в регате судов, или судов клуба.

Флотилия (фр. - flottolle)

Оперативное объединение флота. Флотилии бывают морскими, озерными, речными. В парусном спорте и туризме походная группа судов, двигающаяся по маршруту совместно, по единому плану.

Фок

Прямой парус, самый нижний на передней мачте (фок-мачте) корабля. Привязывается к фока-рею.

Фок-мачта

Передняя матча на корабле, т.е. первая, считая от носа к корме.

Фок-марса-рей

Горизонтальное дерево рангоута, несущее парус марс.

Фор-...

Слово, прибавляемое к наименованиям реев, парусов, и такелажа, находящимся выше марса фок-мачты.

Фордевинд (голл. voordewind, разг. фордак)

1) Курс парусного судна, совпадающий с направлением ветра (по ветру, с попутным ветром).

2) Поворот парусного судна, при котором судно пересекает направление ветра кормой.

Фордуны

Снасти стоячего такелажа, крепящие стеньгу или брам-стеньгу сзади и с бортов, не проходя через краспицы салингов.

Форпик

Крайняя носовая часть судна между форштевнем и первой переборкой. Палуба над ним называется баком, а надстройка полубаком.

Форт (лат. fortis – крепкий, сильный)

Морская крепость. В общем понимании форт – большое замкнутое укрепление, составная часть внешней линии оборонных сооружений фортеции (крепости с цитаделью – детинцем, кремлём, а также башнями-бастионами), и укреплённого района.

В XVII–XVIII веках, в отличие от крепости, фортом первоначально назывались отдельные укрепления, содержащие только воинский гарнизон и защищавшие отдельные дефиле, мосты, дороги и прочее.

Форштевень

Брус, образующий переднюю оконечность судна (продолжение киля в носовой части).

Фрегат

Трехмачтовый парусный корабль с мощным артиллерийским вооружением (до 60 пушек, располагавшихся в двух палубах). Был меньше линейного корабля, но имел большую скорость. Предназначался для дальней разведки и крейсерства.

В современных флотах – класс скоростных хорошо вооруженных кораблей водоизмещением до 4000 т. А еще такая птица есть, пеликанообразная.

Флюгер

Указатель направления ветра.

Фут (обозначение: фут; международное: ft, а также ' )

Английская мера длины, 1 фут = 30,48 см.

Хронометр

Точные часы.

Швартов

Трос, с помощью которого судно привязывают к причалу, другму судну, береговым предметам.

Швартовка

Подход и закрепление судна с помощью канатов (тросов) к причалу, пирсу, стенке или набережной, или к другому судну.

Шверт

Выдвижной (из специального короба – швертового колодца) плавник, препятствующий сносу судна под ветер. Яхта, оснащённая швертом, но не имеющая балластного киля, именуется швертботом.

Шверц

Бортовой навесной плавник, препятствующий сносу судна под ветер. Опускается в воду на подветренном борту.

Шкаторина

Кромка полотнища паруса или флага, обычно усиленная (подшитая).

Шкот

Снасть, закреплённая за нижний угол прямого или нижний задний угол косого паруса (шкотовый угол) и проведенная в направлении к корме судна. Шкот удерживает в желаемом положении нижнюю шкаторину паруса.

Для гика-шкотов (которые крепят не к парусу, а к гику) оснащаются тали, позволяющие выставить гик и парус под нужным углом к ветру.

Шкотовый

Матрос, которому доверяют работу на шкотах, больше всего занят во время совершения поворотов.

Шлюп (малый корвет)

Трехмачтовый военный корабль второй половины XVIII - начала XIX в. с прямым парусным вооружением. Водоизмещение до 900 т. вооружение 10-28 пушек. Использовался для дозорной и посыльной служб и как транспортное и экспедиционное судно.

Шпангоут

Ребро судового остова. На деревянных судах делаются из деревьев, имеющих уже естественную кривизну; на металлических – из угольников, приклепанных к обшивке. На туристских разборных парусниках могут быть из водостойкой фанеры, деревянных брусков или труб из алюминевых сплавов. Крепятся к кильсону и бортовым поясам – бархоутам, чаще всего, находящимся внутри обшивки.

Шпигат

Отверстие в палубе или фальшборте судна для стока воды, которую судно приняло при заливании волнами, осадками, тушении пожаров, уборке палубы. Может применяться для пропуска швартовов.

Шпиль

Большой ворот с вертикальной осью, служащей для подъема якоря и выбирания швартовных концов.

Шпрюйт

Всякая снасть, оба конца которой втеснены в парус или какой- нибудь другой предмет такелажа; служит для того, чтобы разложить натяжение на две точки.

Штаг

Снасть стоячего такелажа, поддерживающая в диаметральной плоскости вертикальное рангоутное дерево – мачту, стеньгу и пр.

Штандарт

Флаг главы государства, поднимаемый в месте его пребывания. Официально принят при Петре I. Позже право несения штандарта было даровано и официальным послам (посланникам) императора при других дворах. Штандарты могут иметь командиры соединений и флотов.

Штевень

Прочный брус в носовой и кормовой оконечностях корабля.

Шток

Поперечная перекладина на веретене якоря некоторых типов (например, адмиралтейском). Может быть стационарной и складной конструкции. Служит для того, чтобы обеспечить якорю такое положение на грунте, при котором лапы (рога) якоря врезаются в грунт.

Штормтрап

Веревочная лестница. По ней и в тихую погоду нелегко взбираться, а в шторм и подавно. Особенно в зрелом возрасте!

Штурвал

Рабочий орган управления движением по курсу в виде колеса, соединённого с рулём тросовой или гидравлической передачей. Обычно имеет спицы, продолженные за обод колеса рукоятями – шпагами. Ими сражаются с волнами, сбивающими с курса.

Шхуна

Парусное судно, имеющее две или более мачты с косыми парусами. Это судно мореходно, может ходить круто к ветру. Шхуны русского флота имели до 16 пушек.

Ходовые огни

Устаревшее название судовых навигационных огней судна на ходу.

Эзельгофт

Деталь крепления добавочных рангоутных деревьев к основным (утлегаря к бушприту, стеньги к мачте, брам-стеньги к стеньге).

Экспозиция

1) Произведения или какие-либо предметы, выставленные для обозрения; принципы и порядок их размещения.

2) Количество света, попавшее при заданных параметрах съемки на единицу поверхности фотопленки или матрицы; в общем смысле плотность поглощенной энергии.

Эллинг

Гараж для плавсредства, лодок, яхт, катеров.

Эренс–бакштаги

Снасти, идущие от нока-гафеля к бортам судна, кратко их называют эренсами. Ими регулируют угол поворота гафеля относительно диаметральной линии судна.

Ют

Кормовая часть верхней палубы судна, полуют – кормовая надстройка.

Юферс

Круглый деревянный блок без шкива, с тремя сквозными отверстиями для проводки лопарей тросового талрепа.

Якорь

На этом слове удивительным образом замыкается круг морского словаря, ибо якорь на голландском языке называется, произносится и пишется точно так же, как и бочонок для вина – анкер, с которого начинался этот словарик (см. анкерок).

А вот и не совсем! У нас он начинался с абордажа! Смотрим далее и видим, что забыли важные для нас термины:

Панер (апанер)

Отвесное или близкое к нему положение якорного каната. Корабль пришел на панер, на свой якорь. Канат на панере, подтянут донельзя, затем уже и сам якорь встает вертикально, и его можно поднять.

Чайник (разг.)

Новичок, неопытный судоводитель или матрос. Это слабее юнги. По-морскому – салага, иногда таких на парусном флоте зовут карасями. Самая популярная версия гласит, что термин прибыл к нам из альпинизма. Когда неопытные альпинисты совершают первое в своей жизни восхождение, то первое, что они делают – позируют для фото на память. При этом все новички повторяют одну и ту же позу: одну руку упирают в бок, а другой опираются на альпеншток или другое приспособление. Альпинисты – люди с фантазией, им такой позирующий человечек напоминает чайник.

Шанти

Морская рабочая песня, помогающая проводить корабельные работы ритмично и слаженно.

Якорный канат

Трос, крепящийся к такелажной скобе на веретене якоря, используется для швартовки или крепления судна на якорной стоянке.

Ял (от нидерл. jol)

Относительно короткая и широкая гребно-парусная судовая шлюпка с транцевой кормой.

Яхта

Судно для гонок или отдыха (парусное или моторное), без ограничения тоннажа.

Вот теперь, кажется, всё. Но кто знает, может ещё что-то и не разъяснили.

Извините, если так получилось.

Приложение 2.

Вексиллологические символы и атрибуты

наших парусных клубов

*

Флаг спортивного клуба «Крылья Советов», который был первым парусом на байдарке «Луч».

Личный флаг.

Байдарочный флаг

Флаг ДОСААФ СССР

Флаги спортивного общества

«Трудовые резервы».

Кормовой флаг бригантины «Бегущая по волнам»

Олимпийский флаг (по официальному разрешению подготовительного комитета Олимпиады-80 поднимался на бригантине «Бегущая по волнам»).

Вымпел Московского речного пароходства (подарок капитана буксира в экспедиции по Рыбинскому водохранилищу).

Флаг и шеврон Московского городского турклуба.

Флаг, эмблема и шеврон Московского парусного туристического клуба.

Эмблема Косинского морского клуба (объёмная и плоская).

Флаг и гюйс Косинского морского клуба.

Флаг парусной секции турклуба ЦАГИ.

Флаг и эмблема Жуковского яхт-клуба.

Флаг Президента Жуковского яхт-клуба.

Сигнальные флаги на регатах

Флаг «Зулу» – означает на гонках судейскую коллегию.

Сигнальный вымпел, означающий

«Гонка отложена».

лаг Папа, означающий сигнал «Подготовительный». До старта 5 минут»

Флаг Папа опускают за одну минуту до старта.

Флаг Индия означает «Подойти на расстояние слышимости». Обычно применялся для проведения совещания рулевых на воде.

Вообще-то на регате применяется большее число сигнальных флагов, но мы пользовались только этими. Нам их вполне хватало. Чаще всего применяли Зулу и Папа. Финиш отмечали взмахом белого ручного флага, в давние времена служившего бортовой отмашкой вместо сменившей его проблесковой импульсной отмашки.

Приложение 3.

Праздник на «зверской» яхте

Сказка о хорошей практике и морском этикете.

Мы уже знакомы – беседовали о встречах на яхте. Хотел было по просьбе редакции новую статью написать, да вмешался, как это обычно уже бывало, мой вездесущий и всезнающий рыжий кот Лучик.

Он герой многих сказок, даже и про этику. Дома, как теперь говорят, всех строит. Капитанского нрава кот.

Поведал он странную историю. Мне показалось – поучительную.

У дедушки Миши, с которым жил Лучик, была небольшая яхточка. Дедушка раньше много на ней ходил, регаты судил, а теперь все больше на ней внуков баловал да праздники устраивал. Всякие приключения на ней бывали, даже в журнале яхтенном о ней писали, да вот везло – все весело заканчивалось. Порядок там соблюдали. Лучик яхту любил, на ней хорошо было греться в солнечные дни.

На яхтах звери нередко проживали, даже в плавание ходили с хозяевами. И собаки, и кошки морские себя «морскими волками» считали, хотя и не выли, а все больше лаяли да мяукали.

Однажды морские звери, жившие в маленьком, но вполне известном яхт-клубе, решили праздник устроить. Повод был достойный – день защиты животных и решение Большой Думы закон соответственный написать. Наши малые друзья звали его Зверским кодексом. Они даже свои предложения с дедушкиной помощью туда отправили. От своей «зверской» общественности.

Жили звери все дружно – еды и уюта на всех хватало. Яхтсмены зверей любили, и много чего им доставалось из кают-компании. Даже серые длиннохвостые твари – мыши и крысы – жили там в комфорте. И вот что интересно – никто никого не ел и не кусал. Людям бы так!

Праздник решили отмечать у Луча, на дедушкиной яхточке. У нее и название было «зверское» – «Жук». Он был на борту нарисован в тельняшке, в капитанской фуражке и с трубкой. Словом, морской Жук.

Дедушка Миша против не был, только про правила Лучу наставление дал.

«Хорошей морской практикой» они назывались. Кот и сам себя грамотным считал. “Плавали, знаем!” – любил мяукать он.

К нужному дню все было готово. Корабельные крысы привели в порядок посуду, а палубу Лучик сам до блеска вылизал. На бизань-мачте развевался клубный флаг, тоже «зверский» – с орлом в тельняшке.

Ох, и пестрое же общество собралось на причале! Кипельно-белые кошки, черные собаки, полосатые коты и строго серые корабельные крысы. Длиннохвостые под руководством Луча – рыжего, полосатого и очень большого – деловито суетились в трюме и на палубе. Его все-таки побаивались.

Гости вытирали о тряпку лапы, потом о влажную швабру, а затем прыгали на борт. – Флагу – поклон, коту – «мяу».

– Мяу – отвечал рыжий капитан и шел провожать гостей, расставляя их по местам и принимая подарки.

Два знакомых кота притащили в ящике бутылки с оставшимся от кого-то из хозяев вином и пытались их погрузить на палубу.

А вино белое? – волновались кошки. – Мы в журнале этикетном читали, что красное нельзя. Мы испачкаться в качку можем. Мы ведь белые.

На борт ни с белым, ни с красным нельзя! – грозно проурчал Лучик. – Вы от валерьянки–то дуреете на берегу. Пьяная кошка на борту – к несчастью. Так дедушка Миша говорит, – авторитетно заявил Луч. – Лакать вино будем позже, на берегу, когда придем.

Ну что тут поделаешь? – Пришлось ящик в эллинг поставить. Гости разместились на яхточке, где кому понравилось и стали поторапливать команду.

Ну, скорей же, ветер-то какой славный! – неслось с разных сторон на разных звериных языках и наречиях.

Но капитан выдерживал паузу.

– Вино-то выгрузили? – спросил из трюма крыс-кок. – А то ведь мы уйдем, от греха подальше.

– С нашего судна крысы не уходят, уходит алкоголь! – торжественно заявил Лучик.

– А теперь, – обратился он к гостям и палубной полосатой кошачьей команде, – брифинг.

– Это что еще за штука такая? Завтрак что ли? – изумились гости.

– Это инструктаж такой. Мало ли что в плавании случиться может. Вон белые подруги на парусах разлеглись, а вещи на кнехты повесили. Непорядок! Так что квалификацию повышать будем.

– Вот еще! – зашипели коты, – мы и сами с усами!

Но Луч был непреклонен и требовал только «Хорошую морскую практику». Особенно он нажимал на тревоги и спасательную экипировку.

Рыжее в воде видно, а вот белое в гребнях потеряется, – наставлял он. – Как тогда спасать?

– А нас не надо спасать, мы плавать умеем – уверяли гости.

– Здесь я за вас отвечаю, – важно мяукал кот, – перед законом и перед дедушкой. А то не даст больше «Жука».

Наконец, была вызвана палубная команда, отданы швартовы, взвились вынутые из-под кошек паруса, полосатые матросы по команде бросились к стопорам и уткам. При слове «утки» кое-кто плотоядно облизнулся. Бывалые хвостатые матросы, смеясь, объясняли, что этих уток не едят, на них снасти закрепляют. Паруса взяли ветер, яхточка слегка накренилась и набрала ход.

– Поплыли – сладко вздохнув, произнес Бен, красавец лабрадор.

– Не поплыли, а пошли – поправил его полосатый матрос Шкертик. Его так за короткий хвост прозвали. – А плавает знаешь что?

И все вокруг дружно засмеялись. В плавании морской язык ведь все правильно применять должны. Чтоб впросак не попасть.

Солнце светило, вода журчала, все получали удовольствие. Луч напомнил, что когти на палубе надо втягивать, чтобы ее не испортить, и стал записывать события в журнал.

И тут произошел конфуз. Был гостем один крыс, который в яхт-клубе стенгазету выпускал. Он повсюду шнырял и знал всякую произошедшую мелочь. Он был грамотным и, в общем-то, неплохим мастером своего дела. Он через плечо Лучика сунул свой длинный крысиный нос в судовой журнал и увидел много интересных записей. Радостно пискнув, он лихо просунулся под лапу Лучику, вырвал самый интересный лист, понюхал, лизнул его с краю и прилепил в свою тетрадь.

– Ты что делаешь?! – грозно шипя и выгнув спину, возмутился Луч.

– А что? В газету, в статью свою, вклею. Ты хорошо записал. Вот я немного поправлю и всем интересно читать будет – ничуть не смущаясь, ответил серый журналист.

– Это преступление! – объявил капитан. – Слушайте все! И запомните раз и навсегда: журнал – важный документ! Он как протокол в суде. Его портить и вырывать из него листы нельзя! Они пронумерованы. А чужой материал в свой вставлять – стыдно! Это называется п-п-п…– Луч аж запнулся от возмущения.

– Плагиат – подсказал рулевой Шкертик с кормы. – Мяу, мой капитан!

Вот именно. Позор-р-р! За такой пр-роступок выбрасывают вон! За бор-рт!

Крыс-стенгазетчик обвел всех своими кругленькими глазками и из серого превратился в красного.

– Простите. Я виноват. Не выбрасывайте меня за борт, а?! Я больше не буду-у-у!

– Ну что? – Луч обвел глазами присутствующих. Ладно, помилосердствуем. Он и так запомнит – пожалели его звери. Настроение ведь было замечательным. И «пишущего брата» оставили на борту.

А тем временем снизу, из корабельной кухни, называвшейся камбузом, потянулись вкусные запахи. Ах, как хотелось заглянуть туда, но крыс-кок, как часовой, стоял у входа. Он готовил свой сюрприз и никого вниз не пускал.

Ну как же было все-таки не заглянуть? Ловкий кот Борька устоять был не в силах. Он уцепился за борт задними лапами, свесился вниз, к воде, посмотреть и понюхать, а если удастся и попробовать. Его хвост торчал над бортом как труба.

В это время сверху прозвучали команды «К повороту, головы береги!» и «Повор-р-рот!». Гик, труба, к которой снизу крепится парус, резко пошел с одного борта на другой и ударил Борьку по хвосту. От неожиданности он взвизгнул, лапы его разжались, и кот плюхнулся в воду.

– Ой, ма-я-у-у! – послышалось из-за яхты.

– Борька гикнулся, – гавкнул Бен. – Тревога!!!

– Кот за бортом!!! – разнеслось по яхте. – Команда, все по местам!

Оказалось, что все наставления в одно ухо влетели, а из другого… Словом, гости все рванули к борту, с которого свалился Борька. «Жук» сильно накренился, зачерпнул волну, потому что первой к борту подскочила Бетти, черная швейцарская овчарка, «лицо зенненхундовской национальности», как ее звали шутя клубные звери. А она была очень даже не маленькая.

– Куда!? – взвился Луч. – Бетька, назад! Место!

Но белые кошки уже успели намокнуть от брызг и зачерпнутой волны.

Вот уж что-что, а команды Бетти знала отлично. Она тут же прыгнула на другой борт, и «Жук» выровнялся. Пришлось разворачиваться и идти обратным курсом за Борькой.

– Где он? Где он? – поминутно спрашивали все.

– Да вон, рыжее пятно на воде – поясняли моряки.

– Пятно есть, а морды нет! – беспокоились кошки.

– Так она ж у него белая, вот и незаметно ее среди пены, пена ведь тоже белая – поясняли владельцы рыжих полосатых тельняшек. – И вообще на палубе без рыжих спасательных жилетов делать нечего.

– Мы же плавать умеем!

– Один уже плавает – презрительно отвечали им, – а не ходит. Теперь ясно, как что? И кошки примолкли.

Тем временем «Жук» аккуратно подошел туда, где Борька являл мастерство пловца, сделал еще один поворот, и кота вытащили из воды. Он дрожал, сотрясая всю яхточку. Хотя он и отряхнулся, но был мокрый и худющий – шерсть на нем вся слиплась.

– Ты веши теплые и сухие взял? – спросил Луч.

– З-з-зачем-м? Жар-рко в-в-ведь! – отвечал Борька.

– То-то ты вспотел дрожа – язвительно шипел Луч. Рядом дрожали мокрые кошки.

– Вон – мешок – Луч указал на лежавшую в носу яхты герметичную упаковку. – там дедушкин свитер и носки теплые. Завернитесь и отогревайтесь.

В свитере, прижавшись друг к другу, мокрые друзья стали отогреваться. Даже аппетит стал разыгрываться.

В это время всех позвали в кают-компанию. Только Лучик не пошел, обычай такой на флоте. Он оставался с вахтенными котами. Распорядитель кают компании пришел за ним особо и пригласил от лица всех собравшихся. Вот только тогда капитан Луч и пожаловал в кают-компанию. А в это время камбузные крысы уже подавали обед вахтенным. Их кормили, не отрываясь от вахты, чтоб лучше курс держали. Они и держали.

Обед был отменный. Давали не только сухой паек, то есть сухой корм, но даже консервированные «Вискас» в сметанном соусе и «Кити-кэт» со всякими добавками. Даже собакам понравилось. Крыс-кок светился от гордости. Напитки и вправду были белыми, но не алкогольными, а молочными.

– Так-то полезней – наставлял крыс-кок.

После обеда всех охватило блаженство. И на «Жуке» воцарилась тишина. Солнце клонилось к закату, когда «Жук» подошел к своему причалу и ошвартовался. Все благодарили команду, крыс, Лучика за чудесный праздник.

Пора было сходить на берег.

Лучик объявил аврал, чтобы вымыть и вычистить «Жука». Гости стали предлагать свою помощь, но кот вежливо отказывался из чувства гостеприимства.

– Да ладно тебе, – говорили ему, – мы же свои, клубные. Вместе же веселей.

Ну как было не согласиться?

И закипела «большая приборка». Настоящий аврал. Все работали, а крыс стенгазетчик еще и успевал впечатления в тетрадь записывать. Горячий парень!

«Жука» в буквальном смысле вылизали, как говорится, «от киля до клотика». Кто захочет – в морском словаре эти слова прочитает и поймет. Солнце, наконец, село, и флаг был торжественно опущен.

Дедушка Миша доволен будет – мурлыкал Лучик.

– Практика у нас все-таки хорошая морская. Хороший праздник вышел! – неслось отовсюду.

– И поучительный, – многозначительно заключил Борька.

С Лучиком и Борькой трудно не согласиться. Поэтому я историю эту из журнала судового переписал и в этикетный журнал отправил. Вдруг кому-нибудь пригодится для своих праздников.

А Лучик довольно мурлыкнул и улегся на свое любимое место, под лампу на столе, в позе Сфинкса. Капитан ведь и на берегу капитан!

Приложение 4. Катамаран «Фиорд», дополнения

В. Пихтарев

Основные отличия катамарана «Фиорд» от других 13-метровиков

1. Прочностной расчет всей конструкции методом конечных элементов.

2. Конструктивная концепция: система замкнутых контуров с максимально короткими жесткими элементами, работающими на сжатие.

3. Высокий клиренс – около 500 мм при максимальном диаметре корпуса 500 мм.

4. Подмачтовая балка, работающая под действием давления мачты только на сжатие.

5. Оригинальная подвеска шверта повышенной надежности с элементами защиты от критических нагрузок при боковых ударах о препятствия.

6. Надежное рулевой устройство с рычажным подъемом профиля.

7. Не подвергающиеся коррозии в морской воде материалы силовой конструкции: сплав АМГ-6, нержавеющая сталь 12Х18Н10Т, титан ОТ-4.8.

Несколько строк вдогонку.

Авторский экземпляр катамарана Фиорд, изготовленный в 1993 году, отходил по Белому морю 13 сезонов (суммарное время более одного года), поломок не имел, в пресной воде не мылся за ненадобностью, готов к дальнейшей эксплуатации.

На примененные в конструкции катамарана оригинальные технические решения был получен ряд патентов ([48], [49], [50], [51]). Ссылки на описания к патентам приведены на веб-странице [52].

О причастности катамаранов «Гоблин», «Фиорд-М» и других

к проекту «Фиорд»

Корпуса с жестким штевнем для Альбатроса, спроектированные и технологически отработанные мною в 1998 году, весьма удачно легли в основу проекта Альбатрос-16, значительно расширили технические и эксплуатационные возможности Альбатроса:

– увеличена продольная остойчивость и полезная нагрузка

– значительно увеличились скорости (зарегистрированный максимум 30,1 км/ч).

Успех проекта (более 100 комплектов корпусов) стимулировал идею создания туристического судна с водоизмещением 600 литров и более на базе 16-футового Альбатроса.

Однако, участие автора в проекте Альбатроса водоизмещением 600 л ограничилось исключительно изготовлением нескольких комплектов бюджетных жесткоштевневых корпусов типа А-16 (в частности, для «Гоблина» и якобы Фиорда-М, впоследствии «Барракуда»), которые после ряда доработок в плане гидродинамических и эксплуатационных доработок легли в основу корпусов нового проекта 2007 года Фиорд классик, он же Формула 670.

Приложение 5. Зеленые паруса

(поздравительный рассказ)

Аннотация: Приводится опыт переживания во сне реальных событий и мест в необычном сочетании как ассоциаций. Сон рассматривается здесь как некое сюрреалистическое произведение.

Ключевые слова: сон, событие, ассоциация, сюрреалистическое произведение, зелёный, парусник, крёстная мать, бутылка шампанского.

Как причудливо сплетаются ассоциации во снах и грёзах! Вроде бы и реальные предметы и события в них участвуют, а в целом возникает ситуация, напоминающая сюрреалистическое произведение. Совсем недавно, третьего сентября, я видел такое произведение в своём сне почти как наяву. В нем события моей жизни и заведующей нашей кафедры архитектуры Светланы Валерьевны Ильвицкой сплелись казалось бы совсем необычным образом. Происходило участие в нём между нашими днями рождения. У Светланы Валерьевны день рождения был уже отпразднован, а у меня еще не наступило время.

Скажу сразу, сон касался получения нового парусного судна и никакого отношения к вузу и архитектуре не имел. На его содержание повлияли совсем другие события.

Он начинался прямо на верхней палубе вновь прибывшего не самого большого парусника в речном рукаве, расположенном в городе. Берега набережной были одеты в каменные стены с ограждениями в виде кованых решёток. Они были чем-то похожи на те, что в Лужниках.

Корпус был белый. Я наблюдал постановку и уборку парусов из легкой зелёной синтетики и сам в этом участвовал. Ставили верхние паруса на фок-мачте и кливера на бушприте. Использовались закрутки – судно вполне современное. Как-то внезапно обратил внимание на необычный цвет парусов – они были зелеными с прохладным оттенком.

Мельком вспомнил свою яхточку «Бегущую по волнам» с её полосатыми парусами из плотного зелёного и белого капрона. Но там был другой тон, ближе к темно-травяному.

Работа с парусами не ладилась – новое хозяйство предстояло освоить и привыкнуть к его особенностям и поведению. Почему-то, например, шкот на кливере был проведен не с той стороны, с которой требовалось…

В следующем сюжете клипа грёз я оказался на набережной, где новый парусник был ошвартован. С кем – не могу вспомнить. Помню только командора Косинского морского клуба и своего друга Михаила Георгиевича Шадрина. На имевшиеся деньги смогли купить только одну бутылку шампанского.

С ней и решили отпраздновать обретение нового парусника.

Далее вся компания перешла на борт и спустилась в достаточно просторную кают-компанию. Там начинался весёлый праздник, и руководила организацией стола Светлана Валерьевна. Она была весела и задорна. На стол водрузили шампанское и приготовились его открывать.

Далее вся компания перешла на борт и спустилась в достаточно просторную кают-компанию. Там начинался весёлый праздник, и руководила организацией стола Светлана Валерьевна. Она была весела и задорна. На стол водрузили шампанское и приготовились его открывать.

И тут я напомнил всем об уставных правилах кают-компании и роли командора в ней, о том что корабль новый нужно крестить, присвоить имя и принести жертву шампанским. А бутылка была всего одна! Н

о к ней привязали конец нетолстого каната, чтобы, прикрепив его к поручню борта, – планширю – разбить бутылку о борт. Обычно для этого на бутылке делают насечки, но нам нечем было их сделать.

Продолжением был выбор крёстной матери. А выбор-то был элементарным – из дам была с нами одна Светлана Валерьевна. Её я и стал уговаривать. Стал объяснять, что положено для этого делать и произносить. Она сначала посмущалась и поотнекивалась, но потом согласилась: не каждой выпадает счастье крестить судно и давать ему имя. Я еще раз повторял слова наречения имени и пожелания добрых ветров и 7 футов под килем, которые следовало запомнить и произнести крёстной матери. С этим мы и вышли на палубу, чтобы по трапу сойти на набережную.

Была опасность, что ненасечённую бутылку будет трудно разбить о борт. Ведь у Светланы Валерьевны могло просто не хватить силы размаха при бросании такой массивной бутылки. Я заволновался. Это было бы дурным знаком. А еще я не мог вспомнить имя, которое должно быть написано на борту. В общем, было волнительно и не совсем спокойно.

Все вышли на набережную, приготовились к торжественной церемонии… И здесь я проснулся. С огорчением. Чем всё кончилось, не знаю.

Что навеяло сюжет сна, я понимал не до конца, но с какими реальностями были связаны ассоциации, увиденные и пережитые во сне, было ясно многое.

Всё началось с того, что я не попал на празднование дня рождения своего «дорогого начальника», как я любовно называю заведующую нашей кафедрой архитектуры.

Она меня так приглашала, но жизненные обстоятельства не позволили мне прибыть на торжество. День рождения совпадает всегда с Днём знаний, и это символично. Я его зову Днём Светлых знаний. Признаюсь, я очень переживал и огорчался.

Чтобы я не отрывался от коллектива, именинница прислала мне задорное видео с праздника. Ресторан назывался «Verdi», что на итальянском значит зеленый.

И платье на виновнице торжества тоже было зелёным. Я как бы включился в торжество, пусть и заочно. Завёлся. Это стало толчком к возникновению ночного видения.

Дело было уже совсем поздним вечером. Исчез свет. Померкло Московское море с зелёным ночным небом на стене за моей головой, и пришло видение и участие в том, что уже вам известно.

А вслед за воспоминаниями о моей яхточке «Бегущая по волнам» с зелёно-белыми косыми парусами, внезапно всплыли воспоминания о бриге «Россия» с алыми парусами и барке «Седов», на котором мне когда-то посчастливилось быть и даже делать доклад. Он был тогда белым, он и стал прототипом моего видения. И вот тут возникли лёгкие паруса… и почему-то зелёного цвета. Таков уж был этот сон!

Оказалось, что есть парусник с зелеными парусами. Правда, у него корпус не белый, а тоже зеленый, но с белыми надстройками. Это барк «Александр Гумбольдт II» О нём я узнал уже при написании статьи.

Довольно странно было требовать крещения парусника, уже спущенного на воду, но в нашей походной яхт-клубной практике мы перед каждым походом приносили жертву напитком богу морей. Поэтому, думается, это было провозвестником очередного большого начинания, пока ещё скрытого в Несвершившемся. Я вообще уверен, что только на нашей кафедре можно было это Несвершившееся, но задуманное, превратить в Сбывшуюся реальность. Она для блага и не против кого. И это под руководством Светланы Валерьевны. Не без споров и противоречий, это же жизнь, а не грёзы! Но под другим бы руководством это просто не могло бы свершиться. Видимо, поэтому и финалом сна стала подготовка к крещению нового судна и принесению в жертву той единственной бутылки шампанского. Поэтому крёстной матерью готовилась стать в том видении Светлана Валерьевна.

Как известно, я проснулся до того, как это произошло. Но я уверен, что произошло где-то там, в продолжившимся Неведомом.

Я рассказал про этот сон своему дорогому начальнику. Она увидела в нем символичность и предназначение для Будущего. Вот что она написала:

«Михаил Юрьевич, посмотрите фото Корси Михаила, почти полный фотоотчет о моем ДР в ресторане ВЕРДИ (итал. Зеленый). Я в зеленом платье и паруса зеленые. Вот чудесное совпадение!»

Пусть всё это будет поздравлением ко дню рождения Светланы Валерьевны и дню Светлых зданий! Пусть это станет символом будущих свершений и доброго пути по дороге нашей науки! [53]

Приложение 6. Парусные песни

Катамарана век недолог

Музыка Исаака Шварца

Слова Юрия Семенова-Прозоровского (ремейк)

Катамарана век недолог

И потому так сладок он.

Кричит судья, откинут полог

И в вантах слышен ветра стон.

Хотя команда беспробудна,

Но капитан уж на руле

Не обещайте деве юной

Сухой ночевки на земле.

Пуская валы пронзал ты браво,

И верно шкоты проводил –

Не обретешь законной славы,

Коль всю команду утопил!

Тот мост бетонный, мост чугунный

Назначен нам в грядущей мгле.

Не обещайте деве юной

Спокойной вахты на руле.

Ах, с гандикапом до победы

Добраться будет нелегко

И пусть тебя минуют беды,

Не обойдет тебя Клико.

Успеем ли до ночи лунной

Скрестить мы кружки на столе?

Не обещайте деве юной

Сухой ночевки на земле.

Мы на земле и все в порядке,

Забыта грозная волна.

Стоят потертые палатки,

Горит костер, звенит струна.

Под звук гитары семиструнной

В преддверьи дела одного –

Не обещайте деве юной

За ради Бога, ничего.

Парусный берег

Слова Михаила Лимонада

Как придет весенняя пора,

С антресолей доставай палатки.

Паруса, канаты, стопора –

И беги из дома без оглядки.

Припев:

Туда, где суда по полю

Летают под шквалом яростным,

На берегу Московского моря, }2 раза

Который зовется Парусным.

Берегов знакомый силуэт

Разглядишь и в пасмурные дни.

Шлют тебе по пятницам привет

Костровые створные огни.

Припев.

Если шкуру плохо просушил,

Если фал заело прямо в блоке,

То на крепкий ветер не греши –

Адресуй себе, старик, упреки!

Припев.

В вантах слышен ветра резкий свист,

И катамаран несет свистя,

Словно на трапеции повис

Твой матрос на порванных снастях.

Припев.

Вымпела окутал такелаж,

Здесь тебе всегда родимый дом.

Где бы мы не плавали сейчас,

Все равно мы осенью придем!

Припев.

Косино

Слова Михаила Лимонада

А нам плевать, что скоро осень начинается

И что до лета смолкнет ветра сиплый стон.

Как жаль, что снова навигация кончается

И что кончается наш парусный сезон.

А нам до фени то, как завтра разберёмся,

И что до мая смолкнет судей голос яростный.

Из Косино все разбежимся, но сойдемся

Мы по традиции зимой на бале парусном.

А мы весною на регату соберёмся

И, если поездов не будет слева-справа,

Через пути мы с лодками переберемся

Где ждёт родная мать – проточная канава.

Пускай весною рюкзаки потащим сами,

И на канаве наши яхты соберутся.

Потом расчертят снова небо парусами

И так до финиша победно доберутся.

Мы пара славных парусных галош

Слова Михаила Лимонада

Мы пара славных парусных галош.

Для нас маршрут что северный, что южный.

Для океана иль для пресной лужи

Ты корабля надёжней не найдешь.

Припев:

Пусть дыбятся бороды грозных гребней,

Мы их проутюжим галошей своей.

Как римляне лежим мы на борту,

Едим деликатес – бычки в томате,

Все паруса стоят на автомате

И чётко форму держат на ветру.

Припев:

А задницу в море пусть вымочит тот,

Кто выбрал для плаваний валкий швертбот.

Пусть обгоняет нас катамаран,

Но в нём всегда как в луже на дороге,

Не просыхают ни спина, ни ноги

И это, как вам ясно, не фонтан.

Припев:

А наша галоша сухою ползет,

И будет комфортную целый поход.

Но лишь бы паруса над головой

Слова Михаила Лимонада

Швартовы как протянутые руки

Удерживают яхточку мою,

И я с волненьем, вовсе не от скуки,

Из форпика гитару достаю.

И с драных струн вдруг песни скрип сорвётся,

Какой вокруг напряг и перекал.

Как в городе душа на берег рвётся,

И то, как я по парусу страдал.

Припев:

Пусть ветер задувает хоть с этой, хоть с той,

Но лишь бы паруса над головой. (2 раза).

Как ставил дома в комнате палатку

И спать ложился в спальнике порой,

Чтоб миг свободы сладостный и краткий

Продлить ещё хоть на день и зимой.

Про то, как я работал на резину,

Чтоб банку клея принести в подвал,

И как не стал стирать с лица слезину,

Когда опять свой парус увидал.

Припев.

Когда ж терпел береговые вахты,

От дрязг обычной жизни уставал,

Искал в киосках «Катера и яхты» –

Мой самый почитаемый журнал.

Мое в нем утешенье и молитва,

Его готов до дырок зачитать.

По бытовщине полоснув, как бритва,

Заставит он меня рюкзак собрать.

(вариант 2)

Потратив на него свою зарплату

Его готов до дырок зачитать,

И для того, чтоб ехать на регату,

После ремонта всё упаковать.

Припев.

Держусь за румпель, как за авторучку.

Глаза за недоделки стыд поднять.

Хотел сработать я такую штучку,

Чтоб можно было б опубликовать.

Живу я так, а вовсе не играю.

Я на заплаты слезы клея лью,

И в гермоупаковку запихаю

Подругу семиструнную свою.

Припев.

Пусть заскрипят на мачте блоки фалов,

Пускай при сборке сто сойдет потов,

Но где видали вы таких нахалов,

Чтоб был корабль к лету не готов?

Ремонт наполовину не доделав,

Поняв, что мне на гонку не успеть,

Непромоканец новенький надену,

Чтоб на регате эту песню спеть.

Припев.

Прощание с Парусным берегом

Музыка Василия Агапкина (Прощание славянки)

Слова Михаила Лимонада (ремейк)

В транец клюнул жареный петух…

Опустел шумный берег наш Парусный,

Разобрали в мешки корабли.

И, согнувшись под страшною тяжестью,

Мы пешком на платформу пошли.

Электропоезда по дамбе проползут

И взгляд печальный на берег дальний

На берег Парусный везут, везут, везут.

Не плачь, не горюй,

Напрасно слёз не лей!

За зиму проведи

Постройку новых кораблей!

В транец клюнул жареный петух…

Упакованы гордые вымпелы,

В бухты смотаны шкоты и фал.

Лишь охотников громкие выстрелы

Провожают наш флот на вокзал.

Электропоезда по дамбе проползут

И взгляд печальный на берег дальний

На берег Парусный везут, везут, везут.

Не плачь, не горюй,

Напрасно не реви!

За зиму спасжилет

И всё, что надо, собери!

В транец клюнул жареный петух…

Плачут в тельники наши матросочки,

Утирая слезу рукавом.

Укрепляйте зимой свои косточки,

Мы весною вас снова возьмём.

Электропоезда по дамбе проползут

И взгляд печальный на берег дальний

На берег Парусный везут, везут, везут.

Не плачь, не горюй,

Не три себе глаза!

За зиму прикупи

Тушёнки ящик или два!

Это, наверное, не всё. Даже, скорее всего, не всё. Но я записал песни только один раз, а блокнот с ними уже найти не смог. В памяти осталось только это.

Так что простите, если можете!

В интернете нашёл старые парусные частушки:

Старый Парусный берег…Паруса и эротика неотделимы. На что он только не вдохновлял! Вот немножко частушек из тех времён для мальчиков и девочек. [54]

У милёнки лифчик спёрли

Два каких-то «хакера».

Утром глядь, у Витьки с Вовкой

Новых два спинакера!

Капитан – крутой мужик,

Строгий до противности.

А в палатке сразу сник,

Никакой активности!

Мне милёнок приказал:

«Ну-ка, потяни за фал!»

Дёрнула, что было сил.

Как же он заголосил!

Я с каким-то хреном

Целовалась с креном.

Отдалася я ему

С дифферентом на корму.

Мой милок, как возбудится,

Лезет в воду охладиться.

И на спинке голый там

Дрейфует под рангоутом .

А вот еще кое-что всплыло в памяти.

Пришел однажды я домой

Василий Мочуговский (по мотивам Б. Шоу)

Мужской голос:

Пришёл однажды я домой, был крепко выпив я.

Гляжу – чужые брюки там, где вешаю их я.

Своей хорошенькой жене сказал с упрёком я:

– Зачем чужые брюки там, где вешаю их я?

Женский голос:

– Что ты, милый, что ты!

Шёл бы ты лучше спать.

Платок там шёлковый лежит, что подарила мать.

Хоть я объездил целый свет и видел все края,

Но чтобы с гульфиком платок, нигде не видел я!

Пришёл однажды я домой, был крепко выпив я.

Гляжу – чужая голова, где быть должна моя.

Своей хорошенькой жене сказал с упрёком я:

– Зачем чужая голова, где быть должна моя?

– Что ты, милый, что ты! Шёл бы ты лучше спать.

Кочан капусты там лежит, что принесла нам мать.

Хоть я объездил целый свет и видел все края,

Но чтоб кочан с усами был, нигде не видел я!

Были и ещё такого рода куплеты. Но появились и парусные:

На берег парусный пришел, однажды выпив я,

Гляжу – чужая Мева там, где быть должна моя.

Своей хорошенькой жене сказал с упрёком я:

– Зачем чужая Мева там, где быть должна моя?

– Что ты, милый, что ты! Шёл бы ты лучше спать.

Корыто старое лежит, что принесла нам мать.

Хоть я объездил целый свет и видел все края,

Но чтоб корыто со швертом – нигде не видел я!

На берег парусный пришёл с друзьями выпив я,

Гляжу – чужой катамаран, где свой оставил я.

Своей хорошенькой жене сказал с упрёком я:

– Зачем чужой катамаран, где свой оставил я?

– Что ты, милый, что ты! Шёл бы ты лучше спать.

Презервативы там лежат, что принесла нам мать.

Хоть я объездил целый свет и видел все края,

Но чтобы с рамой был кондом, нигде не видел я!

Пиратские песни ХХ века...

Бригантина

Слова Павла Когана

Надоело говорить и спорить

И любить усталые глаза.

В флибустьерском дальнем синем море

Бригантина поднимает паруса.

Капитан, обветренный как скалы,

Вышел в море, не дождавшись дня,

На прощанье поднимай бокалы

Молодого терпкого вина.

Пьем за яростных, за непокорных,

За презревших грошевой уют.

Вьется по ветру Веселый Роджер,

Люди Флинта гимн морям поют.

И в беде, и в ярости, и в горе,

Только чуточку прищурь глаза –

И увидишь, как в далеком море

Бригантина поднимает паруса.

Пиратская песня

Александр Городницкий

Пират, забудь о стороне родной,

Когда сигнал «К атаке!» донесется.

Поскрипывают мачты над волной,

На пенных гребнях вспыхивает солнце.

Земная неизвестна нам тоска

Под флагом со скрещенными костями.

И никогда мы не умрем, пока

Качаются светила над снастями.

Дрожите, лиссабонские купцы,

Свои жиры студеные трясите,

Дрожите, королевские дворцы

И скаредное лондонское Сити.

На шумный праздник пушек и клинка

Мы явимся незваными гостями,

И никогда мы не умрем, пока

Качаются светила над снастями.

Вьет вымпела попутный ветерок,

Назло врагам живем мы, не старея,

И если в ясный, солнечный денек

В последний раз запляшем мы на рее,

Мы вас во сне ухватим за бока,

Мы к вам придем недобрыми вестями,

И никогда мы не умрем, пока

Качаются светила над снастями.

Песня старого пирата

Юлий Ким, 1964

На синем океане

Летит мой черный бриг:

Бристоль, Марсель, Кейптаун, Торонто...

Сто три меридиана

Проткнул его бушприт,

И все без капремонта.

Английской королевы

За мной гонялся флот,

Сидел я и в остроге, и в яме,

Меня среди Женевы

Ждал личный эшафот,

И вот я здесь, я с вами!

Припев:

Через глаз повязка,

Через череп шрам.

Это не жизнь, а сказка,

Доложу я вам!

Добычу при победе

Мы делим пополам,

И только малютку леди,

И только малютку леди,

И только малютку леди

Я выбираю сам!

Пиастры и дублоны

Мне ветер пригонял:

Борт в борт, о шпагу шпага –

И к черту!

Зато в ответ мильоны

Я на ветер швырял, –

Мы с ветром схожи в чем-то.

Купец помрет за деньги,

Попа удушит жир,

Солдат помрет за чью-то корону,

А я помру на стеньге

За то, что слишком жил,

И все не по закону!

Припев.

Отважный капитан

Юлий Ким

Хорошо идти фрегату

По проливу Каттегату –

Ветер никогда не заполощет паруса!

А в проливе Скагерраке

Волны, скалы, буераки

И чудовищные раки,

Просто дыбом волоса!

А в проливе Лаперуза

Есть огромная медуза,

Капитаны помнят, сколько было с ней возни.

А на дальней Амазонке,

На прелестной Амазонке

Есть такие амазонки,

Просто черт меня возьми!

Если хочется кому-то

Маринованного спрута,

Значит, ждет его Калькутта

Или порт Бордо.

А бутылку Эль-Мадейро,

Что ценой в один крузейро,

Кроме Рио-де-Жанейро,

Не найдет нигде никто!

Я прошел довольно рано

Все четыре океана,

От пролива Магеллана до Па-де-Кале.

От Канберры до Сантьяго

Скажет вам любой бродяга,

Что такого капитана

Больше нету на земле!

Синий перекрёсток

Юрий Визбор

Ищи меня сегодня среди морских дорог

За островами, за большой водою,

За синим перекрестком двенадцати ветров,

За самой ненаглядною зарею.

За синим перекрестком двенадцати ветров

За самой ненаглядною зарею.

Здесь горы не снимают снегов седых одежд

И ветер - лишь неверности порука

Я здесь построил остров – страну сплошных надежд

С проливами Свиданье и Разлука.

Я здесь построил остров - страну сплошных надежд

С проливами Свиданье и Разлука.

Не присылай мне писем - сама себя пришли

Не спрашивая тонкого совета.

На нежных побережьях кочующей земли

Который год все ждут тебя рассветы.

Пока качает полночь усталый материк,

Я солнце собираю на дорогах.

Потом его увозят на флагах корабли

Сгрузив туман у моего порога.

Потом его увозят на флагах корабли

Сгрузив туман у моего порога.

Туман плывет над морем, в душе моей туман

Все кажется так просто и непросто

Держись, моя столица, зеленый океан,

Двенадцать ветров, синий перекресток!

Держись, моя столица, зеленый океан

Двенадцать ветров, синий перекресток!

Песня пиратов из к/ф «Остров сокровищ» 1937 года

По морям и океанам

Злая нас ведет звезда.

Бродим мы по разным странам

И нигде не вьем гнезда.

Стала нашим капитаном

Черная, как ночь, вражда.

Что нам унывать?

Нам нечего терять!

Пей до пьяна,

Будет волна

Кровью полна!

Припев:

Приятели, смелей разворачивай парус.

Йо-го-го, веселись, как черт!

Одни побиты пулями, других убила старость.

Йо-го-го, все равно за борт!

Берег, принимай обломки,

Мертвых похоронит враг.

Скроют от людей потемки

Подвиги морских бродяг.

Проклянут не раз потомки

Черный наш пиратский флаг.

Нас родила тьма,

Мы бродим, как чума,

Близится час,

Слушай приказ,

Дьявол за нас!

Припев.

Если ты назвался смелым,

Значит, не дрожи в бою.

Ты сумей отважным делом

Смелость доказать свою,

Слабый и душой и телом

В нашу не войдет семью.

Слабый будет бит,

А смелый победит.

Море поет,

Море зовет,

Смело вперед!

Припев.

Бабушка пирата

Музыка Бориса Рысева, слова Эдуарда Успенского.

Лился сумрак голубой

В паруса фрегата...

Собирала на разбой

Бабушка пирата.

Пистолеты уложила

И для золота мешок.

А еще, конечно, мыло

И зубной порошок.

Ложка здесь,

Чашка здесь,

Чистая рубашка есть.

Вот мушкет пристрелянный,

Вот бочонок рома...

Он такой рассеянный –

Все оставит дома.

Старенькая бабушка,

Седая голова,

Говорила бабушка

Ласковы слова:

– Дорогой кормилец наш,

Сокол одноглазый,

Ты смотри на абордаж

Попусту не лазай.

Без нужды не посещай

Злачные притоны.

Зря сирот не обижай –

Береги патроны.

Без закуски ром не пей,

Очень вредно это.

И всегда ходи с бубей,

Если хода нету.

Серебро клади в сундук,

Золото в подушку...

Но на этом месте внук

Перебил старушку:

– Слушай, если это все

Так тебе знакомо,

Ты давай сама езжай,

А я останусь дома!

Пиратская лирическая

Булат Окуджава

В ночь перед бурею на мачте

Горят святого Эльма свечки,

Отогревают наши души

За все минувшие года.

Когда воротимся мы в Портленд,

Мы будем кротки, как овечки.

Но только в Портленд воротиться

Нам не придется никогда.

Что ж, если в Портленд нет возврата,

Пускай несет нас черный парус.

Пусть будет сладок ром ямайский,

Все остальное ерунда.

Когда воротимся мы в Портленд,

Ей-богу, я во всем покаюсь.

Да только в Портленд воротиться

Нам не придется никогда.

Что ж, если в Портленд нет возврата,

Пускай купец помрет со страху.

Ни Бог, ни дьявол не помогут

Ему спасти свои суда.

Когда воротимся мы в Портленд

Клянусь, я сам взбегу на плаху.

Да только в Портленд воротиться

Нам не придется никогда.

Что ж, если в Портленд нет возврата,

Поделим золото, как братья.

Поскольку денежки чужие

Не достаются без труда.

Когда воротимся мы в Портленд?

Нас примет Родина в обьятья.

Да только в Портленд воротиться

Не дай нам, Боже, никогда.

Попытка перевода на английский – Григорий Шмерлинг

On mast at night in stormy darkness

St. Elmo light his mystic candles

They can to warm my weary soul

To forgot lot of cruel years.

When we again will back to Portland

Of course, like sheep we'll we gentle,

But even if I wish to Portland,

This doesnt happen nevermore.

Well, if return for us impossible,

Black sails will always drive to sea,

Jamaica Rum will always sweety,

Another thoughts aren't need.

When we again will back to Portland

I will repent in all my life,

But even if I wish to Portland,

This will not happen nevermore.

Well, if return for us impossible,

Let marketeer will die from fear

Not God nor devil cant to help him

To save his ships from our hit.

When we again will back to Portland

I swear, I self will go to gallows,

But even if I wish to Portland,

This will not happen nevermore.

Well, if return for us impossible,

We will divide the gold as brothers.

Since any money which we catched

We can't to catch without work.

When we again will back to Portland

The Motherland will us embrace

But even if I wish to Portland,

Don't let me to return, o God!

И снова песни нашего берега.

Моя с первого взгляда любовь

(по мотивам и на музыку В.С. Высоцкого)

Лев Лещинский и Михаил Лимонад

Я однажды гулял в акватории,

Тримаран там случайно зашиб.

И попавши за это в инспекцию

Я увидел ее и погиб.

Я не знаю, что там она делала,

Видно номер пришла получать.

Молодая, красивая, белая,

И решил я её обогнать.

За моторкой помчавшись на Парусный,

Словно ветер несли паруса,

А когда донесли, то у берега

Я её ожидал два часа.

Вот и ночка пришла долгожданная,

В паруса завернулись тела.

А она не призналась, поганая,

Что у ней были эти дела.

А на утро, на старт собираючись,

Позасунул я латы в карман.

И увидел, как с ветром играючись,

Колыхался весь в пятнах лавсан.

Я ударил красивую, белую,

Так в лицо моё бросилась кровь.

Все ж поймут, что на парусе делала

Моя с первого взгляда любовь.

Песня катамарана о своём нерадивом экипаже

Василий Мочуговский

Ну что, мои любезные ребята,

Попали вы, смотрю, как кур в ощип.

Еще вчера кричали «На регату!»,

А нынче гонор ваш по швам трещит.

Еще вчера вы все вовсю кричали,

Что всем утрёте нос, что все призы,

Все кубки вам давно уже достались,

Но нет, ребята, вы здесь не тузы!

Ну, и достался экипаж мне, во даёт,

Два бугая размером с дом кирпичный.

Ты глянь – ведь мы плывём кормой вперёд.

Хоть развернулись бы, а то ведь неприлично.

Вы бы в теории маленько натаскались!

Узнали б что есть где, и что почём.

А уж потом под парусом гонялись,

А я здесь, право, лично ни при чём.

Ну, кто же дёргает за ручку так, зараза,

Ведь это ж румпель, а не ручка унитаза!

Ну, кто же тянет так за стаксель-шкот?!

Ты глянь, опять поплыли задом наперёд!

Не спасжилеты вам на шею нацепить

– Кирпич побольше, да и тут же утопить!

Да ведь не потонете, не тонет ведь оно.

Ты погляди – плыву опять я как бревно!

Ну, вот дождались, встали в левентик.

Да ты ж не знаешь даже, что это такое!

Нет, с вами можно заработать нервный тик!

И дрыгаться на всё Московско море.

Вчера, небось, вы по стакану залудили

И на регату так, случайно, угодили.

Да Вам бежать отсюда, словно от огня,

И всё ж спасибо вам, что сделали меня!

Пусть мордотык нам в нос плюёт волну

Михаил Лимонад

Там где машина не пройдёт

И мост грохочет поездами,

А баржа днищем прогребет,

Проскочим мы под парусами.

Припев:

Пусть мордотык нам в нос плюёт волну,

И не хватает весу открениться.

А если всё-тки мы пойдем ко дну,

Мы шверт засунем в транец Нептуну.

Там берег Парусный вдали

И мачты гимн поют снастями.

Висят на соснах корабли,

Сюда снесённые ветрами.

Припев.

Мы бригантина хоть куда

И паруса у нас на реях.

Хоть ходим мы туда-сюда,

Но мы об этом не жалеем.

Припев.

А если шверт воткнулся в зад

То это ни беда, ни горе,

А это просто Лимонад

Мель отыскал в Московском море.

Припев.

Пускай под сланями вода,

А драный фал висит сквозь тали,

Но капитан герой всегда

Хотя и мокрый по детали.

Припев.

Когда вернёмся мы домой,

Повесим шкуру просушиться.

Потом всё скинем мы долой

Чтоб чистой ванной насладиться...

Припев.

Пусть тёплый кран нам гонит в зад волну

И мыльной пеной покрыто тело.

Затем в тепле мы отойдем ко сну.

За всё за это слава Нептуну!

Гимн Жуковского яхт-клуба

Музыка Ю.А. Хайта, слова М.Ю. Лимонада (ремейк)

Мы рождены, чтоб сказку сделать былью,

Преодолеть пространство и простор.

Нам паруса, что маховые крылья,

И нам не нужен подвесной мотор.

Припев:

Всё дальше, и дальше и дальше

Нас в море несут паруса.

А жизнь чем мокрее, тем краше,

Мы – гордость морей и краса!

Мы из остатков от аэроплана

Корабль, послушный ветру, создадим.

И на грудях морей и океанов

Мы может даже в гонках победим.

Припев.

Мы свой Жуковский в плаваниях прославим,

Он – гидроаэросреды оплот!

Что отлетало, сходу переплавим

Мы в быстроходный парусный наш флот.

Припев.

Песня об отважном адмирале

Музыка Исаака Дунаевского

Слова Юрия Семенова-Прозоровского (ремейк)

Жил отважный адмирал,

Был он толстенький нахал

И соседок обнимал - целовал.

Он без страха стартовал,

Выходя на свой причал,

Но ни разу до судьи не доплывал.

Он кричал, он рычал,

Даже бился головою о причал.

Припев:

Лимонад, с вашей толстой фигурой

Позабыть пора про флотский наряд.

Занимайтесь-ка архитектурой,

Чтоб из вас скорей родился кандидат.

Не однажды Лимонад

Был участником регат,

Только плавал не вперёд, а назад.

Перекидывал он шкот

Влево-вправо, взад-вперёд,

Но Бегущая плыла наоборот.

Он хрипел, свирипел,

Но покинуть камышей не захотел.

Припев.

Но прошёл однажды слух

Средь шпаны и всяких шлюх,

Что известный наш лопух стоит двух!

Что шумливый Лимонад

Стал законный кандидат

И его поздравить с этим каждый рад.

Он пижон, моветон,

Но мы любим наш ходячий мегафон.

Припев:

Лимонад с вашей толстой фигурой

Позабыть пора про флотский наряд.

Занимайтесь-ка архитектурой,

Раз из вас уж получился кандидат.

Через много-много лет

Бородою стал он сед,

Потому, что каждый знал, что он – дед.

Он по-прежнему кричал,

Выходя на свой причал,

И за это академиком вдруг стал.

Кто избрал – он не знал,

Но теперь он академик-адмирал.

Припев:

Лимонад, вашей толстой фигуре

По размеру лишь очки на глаза.

Продолжайте-ка к архитектуре

Приспосабливать как прежде паруса.

Приложение 7. От Крайновки до Каспийска

Андрианов Николай,

27 февраля 2018 г.

В 1986 году, путешествуя по Каспию на катамаране «Сталкер», увидел на карте рядом с городом Каспийск в море точку, обозначенную как «Бетонный массив». Узнав у местных, что это какой-то заброшенный цех или лаборатория, и, конечно, захотел туда попасть. Так сказать, посталкеровать. Но смущало на карте предупреждение: «Плавание всех судов проливом временно запрещено». (Временно, то есть навсегда.)

Мы иногда проходили такими закрытыми районами и всё было нормально.

К примеру, на Ладоге нас тормозили трижды. И как водится: часы, трусы, аспорта, документы судовые и тому подобное. Немного пожурив, нас с миром отпускали.

А на Чёрном море, огибая Крымский полуостров, решили срезать угол, чтобы не тащиться вдоль берега. Шли на Конраде 45-м из Одессы в Азовское и далее в Каспийское море, в Сумгаит, (Этакое хождение за три моря). Ночью в свежую погоду нас, остановили пограничники и официально объявили:

– Вы дважды нарушили Государственную границу Союза Советских Социалистических Республик. Для вашего обнаружения, мы были вынуждены задействовать технические средства.

Пришлось ехать в Феодосию в погранотряд, краснеть, потеть и отдуваться. На этом приключения нашего «Хождения за три моря» не кончились, были и другие весёлые и грустные, как в калейдоскопе. Кто стеклышко в общем узоре, кто смотрит в дыру калейдоскопа, а кто-то вращает оный, меняя рисунок.

В этот раз мы находились на Каспии, вблизи острова Чечень, с севера. По прямой до Каспийска 80-85 миль (150 км). По кривой сколько получится. Нас трое. На всё про всё, у нас несколько суток. Через три дня в Кизляр должны приехать два человека, нужно было их встретить. На обратном пути из Каспийска, хотелось зайти в не знакомую нам бухту реки Сулак (программа максимум, были в команде экстремисты, почти все).

Заночевав в Чеченском проливе, утром с трудом вышли из пролива. На мелководье шла встречная волна. Иногда чертили перьями рулей по илистому дну. Выходили под парусами. От нашего подвесного мотора на волне мало толка. Впрочем, мотор и не включали. Шли под парусами. При этом боялись потерять ход. Пока наберешь скорость, может стянуть с курса и забросать на меляку. Скрутив несколько поворотов, выбрались и легли на курс. Часа через три стало ясно, что на Махачкалу одним галсом мы не вырезаемся, не говоря уж про Каспийск.

Ветер усиливался, волна пошла крупнее и какая-то рваная. Лодку неприятно долбило, вытрясая все хода. Катамараны не очень любят бодаться со встречной волной. Решили идти в бухту Сулак. Прошёл час- полтора, стало ясно, на Сулак мы не выходим, и видимо к вечеру разыграется, заштормит. Болтаться в море ночью на лавировке и в потёмках, во тьме кромешной заходить в незнакомую и без навигационной обстановки бухту, совсем не хотелось.

Надо сказать, один член экипажа был впервые на лодке и в море, а другие двое подцепили какую-то болячку. Озноб, температура 38-38,5. Как в песне: «Ноги словно ватные, всё в дыму». Организм принимал только чай и кисель. Поэтому испытывать свою судьбу не стали. Я оклемался дня два тому назад. Тут свалился Виталик, однако имея опыт моего лечения, мы его быстро поставили на ноги. На выходе из Чеченского пролива, он был почти здоров.

Температуру измеряли детским термометром для купания, шкала до +50 градусов. Днём в камбузном корпусе при готовке, он зашкаливал. Я взял термометр, чтобы знать температуру вечером, когда надевал носки, свитер и телогреечку, а вроде не мерзлявый. Какой же градус? Гадал я в предыдущем походе. Оказалось +28! Ребята скакали ещё в плавках. Правда, не долго.

Некто нажимал кнопку, и эскадрильи комаров загоняли всех в корпуса. Поэтому из дельты Волги мы постарались побыстрее смотаться в море. Хотя и хотелось хорошенько полазать по дельте. Пропусками и разрешениями мы запаслись в Астрахани. Когда я приболел, ребята подумали, что я решил сачкануть, а мой градусник для ванны врёт. Но поочерёдно посовав прибор в свои подмышки, убедились в его исправности. Красный столбик был выше деления 36 и ниже отметки 37 градусов, ровно посередине. И меня стали лечить. В итоге вылечили.

Делать было нечего, дело было к вечеру, повернули назад.

В Чеченский пролив заходить не рискнули из-за мелей. Очень шустро обогнули остров Чечень и под его прикрытием помчались, трамвайным галсом, в село Крайновка, где был вырыт канал и крошечная бухта у рыбзавода метрах в ста от берега. В потёмках не без приключений нашли вход в канал и встали в бухте. Канал, громко сказано, канава шириной метров 30-40. Заходить надо очень точно.

Шли на знакомые нам ориентиры. Неделю назад, днём при первом заходе в эту бухту повезло, ориентировались по стаду коров. Вот корова бредёт по колено, вот по брюхо, вот только спина торчит.

– Плывёт! Плывёт! Зараза!

– Пеленг, пеленг бери!

– Ориентир, ориентир на берегу ищи! – со смехом кричали мы друг другу.

Но пеленги и ориентиры старались заполучить.

– Пошла, пошла!

– Не плывёт! Сука!

– Засек, где пошла?

– А сам не видишь?

Страсти, однако, скоро улеглись.

Одна за другой, не спеша, коровы заходили в море и плыли, пересекая фарватер.

Тем самым показывая нам путь. Мы были уже рядом, а скотина всё не кончалась. Дует попутняк. Как объехать корову, и не одну, в узком месте, да ещё под парусом? Задача! Наедешь на неё, брыкнёт, боднёт и дырка в корпусе.

Фанера 6 мм и 0,5 мм стеклоткани, а с моря накат идёт, качает. Тормозов нет ни у нас, ни у животинки. Страшно нам, горожанам. Но, как говорится, глаза боятся, а руки делают. Пронесло, проехали. Молодцы коровы!

А в эту ночь, когда мы трусливо сбежали от шторма, было хорошее дуло. С лодки улетело все, что плохо лежало. Как правило, это всякая не нужная дрянь, валяющаяся в рундуках и палубных шхерах, бесхозные драные носки, чей-то кед, сломанная удочка, пластиковая тарелка, которую рука не поднималась выбросить, какие-то мыльницы, зубные щетки. Короче банки, склянки и портянки. Этим потерям мы только порадовались.

Нас на подходе к каналу немного потрясло, и эта бижутерия повылазила из всех щелей. Реальных потерь практически не было. Разумеется, вечером прибрали нужные дельные вещи и закрепили другое оборудование. Утром на палубе лежали барханы песка. Драные носки и прочее исчезло. Так я сотоварищи и не посмотрел Бетонный массив и бухту реки Сулак.

Сталкеровщина не задалась.

Во меня понесло, я же начал рассказ про другое.

Через год я узнал, какое возможное приключение мы пропустили из-за шторма.

На острове Тюлений встретили знакомую лодку из Каспийска. Поболтали, кто где был, куда ходили, как перезимовали и так далее. Смотрю, у них на носу, кривой круг 20-30 сантиметров нарисован, ну вылитый глаз. И я спросил:

– Что за глаз косой, у вас на носу намалёван?

– Какой глаз? Где глаз? Это не глаз! – отвечают.

– Это пуля из АК, там вышла и краску с обшивки сбила. Посмотри, другая по корме чиркнула.

Оказалось. Недели две назад ребята возвращались с моря в родную бухту Дагдизеля, где стоит экраноплан Лунь и есть ещё пара ВЧ. Шли с юга проливом между берегом и Бетонным массивом. Мы в прошлом году на Сталкере предполагали идти этим путём. Наши знакомые всегда там ходили. Их лодку знали, работали они там же на заводе Дагдизель и яхту на заводе построили. Плывут они себе, счастливые. А по берегу идут два солдата, руками машут. Помахали в ответ.

К солдатам подошли ещё два солдата, машут руками. Помахали в ответ. Тут двое сняли с плеч свои АК и засадили. Мужики, их было трое, когда пули засвистели, забились за родимый Дагдизель. Рулевой дал газу до отказу и смог спрятать за родимый дизель 4Ч (всё ж таки чугунина) только грудь. Ногой рулить надо было.

Прострелят ногу, жопу. Может, выживу – промелькнуло у него в голове.

Был, конечно разбор полётов, записки объяснительные, то да сё. Но все живы!

Оказалось, в одной ВЧ сменили роту охраны, которая патрулировала берег.

И новички отличились, дали отпор нарушителям, действовали согласно приказу. Солдатам может отпуск дали, а может и не дали. А наша лихая команда подумала. Нормально! Пронесло! Шторм прошлогодний не пустил нас сталкеровщиной заняться, уберёг. Всяко могло случиться. Все мы под богом ходим.

Дополнительные материалы по этому путешествию: фото с комментариями.

Испытательная станция морского оружия, сдана в эксплуатацию в 1939 году.

Первые упоминания о «павильоне» в архивных документах относятся к январю 1934 года (так это здание именовалось в официальной переписке). В инвентарной карточке значится: «Здание площадью 5185 кв. м, общим объемом 26000 куб. м. установлено на железобетонном фундаменте, стены кирпичные, крыша рубероидная, перекрытия железобетонные, полы паркетные, имеется лифт.

Самая верхняя из четырех смотровых площадок возвышается над уровнем моря на 41,7 метра.

Эксплуатация цеха прекратилась в начале 1960-х в связи с выпуском новых торпед, требующих больших глубин для испытаний. В апреле 1966 года это грандиозное сооружение было списано с заводского баланса Дагдизеля.

Первый «Лунь» заложили в 1983 году на опытном заводе «Волга», в городе Горький. В июле 1986 года спустили экраноплан на воду и переправили в город Каспийск для дальнейших испытаний и достройки. В марте 1987 начались ходовые испытания, в июле 1989 года – заводские. В 1990 году экраноплан был передан в опытную эксплуатацию, которая завершилась через год – в 1991 году.

Экраноплан «Лунь» входил в 236 дивизион кораблей-экранопланов Каспийской флотилии. На декабрь 2001 года в составе Военно-Морского Флота Российской Федерации экраноплан не числится, то есть является списанным.

Он был законсервирован в плавучем доке на территории завода «Дагдизель» в Каспийске.

Один из них сейчас находится в Москве в Тушино на Химкинском водохранилище. Музейный экспонат. А «Лунь» долгое время пропадал в Каспийске.

На заправку ходили в город Шевченко. В те годы выдавали по две на рыло Если в магазине БЫЛО. Прям стих. Невзирая на градус. Нам повезло, в этот день ДАВАЛИ.

Несмотря на присутствие Лёхи, профессионала по добыче продукта. ПОЛУЧИЛИ 3 х 2 = 6 шт. Очередь 50 метров. Лёха сумел затесаться метрах 10 от входа в магазин и нас с Юриком пропихнуть. Сидим, ждём тузик с лодки.

Приложение 8.

История одного путешествия с Натальей Корневой

Александр Шмигельский

Это было в мае, кажется 91 года. Меня пригласили в поход по Азову на парусном катамаране. Должна была собраться неплохая тусовка. Я знал только капитаншу своего катамарана Наталию. На Парусном берегу на Московском море её прозвище было Адмиральша.

Работы было перед отъездом много, я не успел управиться со всеми делами и уезжал один впритык к выходу. Упаковал рюкзачище, благо его надо было тащить от станции до места старта всего 200 метров. Стартовали из Мариуполя, там станция почти на берегу моря. Приезжаю в Мариуполь, выхожу на пляж – предстартовую позицию. И вижу вдалеке на горизонте уходящие паруса.

Я покрутился, ушли все. Вся информация, которой я владею, это старт в Мариуполе, финиш на Казантипе. Не знаю даже, каким берегом пойдут.

Поговорил с местными, они говорят – правым. Я на автовокзал, еду в Бердянск. Рюкзак сдавать не стал, решил, что на Бердянской косе кого-нибудь из компании найду. Доехал на автобусе до косы, и по косе с этаким совсем не малым чувалом топ-топ.

Дошел до самого мыса, никого нет. Обратно тоже пешочком, а вдруг где парусок увижу, нет. Я к местным рыбакам, они прикинули расстояние, говорят, что есть Белосарайская коса – она восточнее, и они могли там переночевать. Я беру тачку и туда.

Водила проехал полдороги, видит гроза собирается, да и время к ночи. Испугался, говорит: дальше не поеду, лови попутку. Ну, я с ним поторговался, но ни о чем не договорился. Вылез из машины, взвалил свой чувал и пошел. Километров 10 надо было пёхом. Совсем стемнело, выхожу к селу в пятку Белосарайской косы. Ноги еле идут голова кругом, а я себе маршевые песни пою.

Вхожу в середину села, там клуб, молодежь танцы танцует, на крыльце сигареты курит, как меня увидали – бычки пороняли. – «Мужик, ты откуда?». Я с ними выпил, покурил, спрашиваю: катамараны есть? Они говорят радостно – Есть, есть. Я обрадовался, через некоторое время возвращаюсь в разговоре к катамаранам, а они мне говорят: да здоровый такой, он здесь дно углубляет. Я так и присел.

Нашелся один парень, который чей-то дом охранял, говорит: пошли ко мне там переночуешь, а завтра походишь, посмотришь.

Наутро я взял его велосипед и по косе туда-сюда, никого нет. Только местные собаки меня чуть не сожрали. Я на этом же велосипеде по бережку в сторону Бердянска. Проехал на велосипеде километров 15-20. Всю ж. себе

отбил. Вернулся в село, взял рюкзачочек и на автобус обратно в Бердянск. На этот раз я его, рюкзачок в камеру хранения бросил. И налегке по косе почти бегом. Почти всю косу обошел никого, уже, когда на западный берег косы вышел, надежда на чудесное путешествие, как свеча почти растаяла.

Передо мной большой куст, я его обхожу, вижу трос, за ним топ мачты, я своим глазам не верю, думаю какой-нибудь навигационный знак, или ещё какая-нибудь ерунда. Но когда я увидел баллон катамарана, моя физиономия расплылась, как блин на сковородке. И я с этой дурной физиономией иду к этому катамарану. На глазах чуть ли не слезы.

Далее две строки от человека, сидящего у катамарана, и не знавшего меня до этого, Коли Ляхова:

– Сижу, чищу рыбу, слышу – кто-то идет, поднимаю голову. Идет на меня парень с абсолютно идиотской улыбкой во всю рожу и ни слова мне сказать не может.

Но тут появилась сама Адмиральша, и все стало на свои места. Флот, а это было 4 катамарана, весь разбежался. И они собирались на следующее утро тоже двигать дальше. На этом приключения только начались.

На следующее утро тронулись в путь. Погода свежая, солнышко. Двигаемся. Катамаран перегружен, Адмиральша в Мариуполе у своих родственников набрала какого-то барахла кило на 50, не меньше, сама она дама не маленькая – под центнер была; ну мы с Колей, хоть и худенькие, но тоже весим.

Но бежит по волнам надувной катамаран.

На борту все капитаны. У меня Эмка, у Коли свой катамаран, ну и предводительница, она на руле.

Потихоньку с опасениями капитанши дотопали до Обиточной косы. Перевалили через неё, сделали привал, время послеобеденное, вроде бы надо собираться и идти. Тут появился один из «наших» катамаранов. Пристали, поболтали. Нам говорят: вы идите, а мы догоним. Ветер покрепче стал, и мы собрались уходить. Это было ошибкой, которая потом чуть не стоила нам жизни.

Собираем последние манатки. Они оба на меня покрикивают, поторапливают. А я еле-еле собираюсь, слушаю последовательный перевод проповеди какого-то американского пастора. Язык свой английский проверяю и тренирую. Вышли. Ветер, волна короткая и высокая. Ближе к вечеру штормить начало не на шутку. Стемнело. Мы ближе к берегу, решили остановиться. Огни вдалеке, Наталия рулит к ним.

Я говорю: – ребята, берег под нами, огни на берегу метрах в 100–200.

Они – ерунда, ты в очках ни хрена не видишь.

Я говорю – волну прибойную слышно. Короче, пока прислушивались, разбирались, вот она прибойная волна прямо по носу. Мы крутануться, ан поздно. Катамаран так быстро в таком виде не развернешь. Короче прижало нас к стенке 1,2–1,4. Я спрыгнул в воду, вцепился в катамаран, кричу:

– Коля, командуй, я на катамаране в первый раз, да и на море тоже.

Готов делать все что угодно. Только говори что. Наталья в шоке. Коля говорит: – Давай развернем, 30 градусов к волне. Развернули, оба в воде, но держать стало полегче. Мы Наталью на берег. Она – я туда не влезу! (дама не маленькая).

Я ей: – Я тебе не влезу! Как пушинка туда вспорхнула. Туда-сюда пробежала, везде одно и тоже. Вытолкнуться негде. Я Коле: – Давай попробуем на волне вытолкнуть его на берег, втроем бог даст сдюжим.

Они с Наташкой: – Нет, давай отвалим и пойдем на Казантип, через все море. Я говорю: – Вы ребята припухли, штормит, мы все мокрые, ночь.

Короче, они меня уговорили идти вдоль берега до следующей косы. На отходе оказалось, что мы между двух банок. И нас ещё пару раз прислонило, довольно крепко. Но под стакселем и гротом все-таки выскочили. Отошли километра на 3. Идем. Волна большая, но не заплескивает. Пригрелись в своих мокрых одёжах, болтаем. Коля гитару достал, пытается что-то бренчать. Идем часа с два.

Вдруг Наталия ловит боковую волну. Раздается довольно противный треск и катамаран оседает градусов на тридцать на правый поплавок. Баллон болтается где-то рядом, но не оторвало. После нешуточной суеты определяем, что сломался правый стрингер, а за ним и все шпангоуты правого поплавка. И он держится только на тросовых растяжках. Ветер к берегу. Наташка испуганным голосом орет:

– Коля – стаксель! Коля – стаксель! Сели верхом на левый поплавок. Крен сохраняется градусов 30. С Колей принимаем решение стаксель не майнать, а бакштагом к ближайшему берегу. Идем на огни. В последний момент меняем ориентировочный огонь, как выяснилось позже, это было провидение и оно спасло нам жизнь. Ночь, еле видно какие-то огни, выбрасываемся на пляжик. Вытаскиваем катамаран на берег. Баллон не успел спустить, прорыв оказался небольшой.

Ставим палатку. Все в оцепенении. Я держу кол, Коля вбивает колышки. Поднимает руку с топором и замирает. Пауза секунд 10-15, я его толкаю, а он заснул с поднятым в руке топором. Кое-как поставили палатку. Чуть выпили. Водка нам в горло не лезет. А Наташка уговорила в этот вечер весь запас.

Наутро лай собаки, и вопль: кто разрешил палатку поставить. Мы вылезли – сторож. Говорим – вот, кораблекрушение. Он сразу тон сменил, все ли живы, а то мы тут третий день двух рыбаков ищем. Одного из этих утонувших бедолаг в тот же день вынесло на берег метрах в ста от нашей стоянки.

Это еще не все потрясения. Подходим к берегу и – о ужас... Огонь, на который мы сперва шли, находится на конце длинного транспортера, располагающегося на столбах и предназначенного для загрузки зерна в баржи. Причалили мы на сто метров искусственных пляжей вокруг зернохранилища. А вправо и влево от нас стенка, ровная и гладкая, отполированная волной. Вправо и не видно конца, а влево в бинокль видно снижение, о которое мы прислонились ночью, и несколько бетонных набережных, с молами.

Через месяц после возвращения я пошел в храм и покрестился. Коля звонил мне прошлым летом, он ходит на надувнушках. А историю вспоминаю до сих пор с восторгом и замиранием в груди.

Р.S. Адмиральша, к сожалению, погибла лет 5-7 назад, веселая и бесшабашная была баба. [55]

Приложение 9

Диалоги о секрете Александра Степановича Грина

Перепечатка статьи из сборника Тектидеон №2

УДК 304; 364.24; 7.011; 7.067; 82 Объём 1,9 печ. л.

Лимонад М.Ю. проф. кафедры архитектуры ВГБОУ ВО «Государственный университет по землеустройству», архитектурного факультета ГУЗ, д. арх.

E-mail: mlimonad@mail.ru

Рецензент: Ильина Е.А. доц. кафедры архитектуры ВГБОУ ВО

«Государственный университет по землеустройству», архитектурного факультета ГУЗ, д. арх.

E-mail: katerina-ilina@yandex.ru

Аннотация: Приводится история взаимоотношений автора с творчеством писателя А.С. Грина, история взаимодействия с музеями писателя, что показывает истоки изучения произведений А.С. Грина как основанных на энергоинформационных технологиях. Основой служит статья автора, доказывающая правомерность таких выводов. Изложение ведётся в форме диалогов с самим собой.

Ключевые слова: Музеи А.С. Грина, роман, бригантина, исследование, энергоинформационные технологии, Алые паруса, ясновидение, Бегущая по волнам, яснослышание, левитация, романтика, сила ветра, паруса из шёлка.

Музеям А.С. Грина и друзьям, в них работающим, посвящаю.

Автор

«Рано или поздно, под старость или в расцвете лет, Несбывшееся зовет нас, и мы оглядываемся, стараясь понять, откуда прилетел зов. Тогда, очнувшись среди своего мира, тягостно спохватясь и дорожа каждым днем, всматриваемся мы в жизнь, всем существом стараясь разглядеть, не начинает ли сбываться Несбывшееся? Не ясен ли его образ? Не нужно ли теперь только протянуть руку, чтобы схватить и удержать его слабо мелькающие черты?

Между тем время проходит, и мы плывем мимо высоких, туманных берегов Несбывшегося, толкуя о делах дня». [56]

Так говорится в начале романа А.С. Грина «Бегущая по волнам». Это 1927 год. Для будущего художественно-научного по жанру повествования эта дата важна, о чём будет сказано далее.

Странно. У Грина Несбывшееся, а у меня оно сбылось. Его только надо было увидеть и рассмотреть. Я тоже слышал незвучные слова «Бегущая по волнам». Они привели сначала к яхте с этим названием, а параллельно и в эниологию, науку о которой здесь и пойдет речь. Науку об энергоинформационных явлениях в природе и обществе, в эниологию. На её основе и проведено наше исследование.

Моим гриновским кумиром был капитан Дюк из совсем небольшого рассказа, кумиром – «герцогом» моря. Так переводится его имя. В этом заложен символический смысл. Когда строилась моя мини-бригантина с гордым именем «Бегущая по волнам» (рис.1, А), мы были с ним почти ровесниками. Нам было около сорока. И оба были не лишены авантюризма.

Удивительно не только то, что обе «Бегущие» были бригантинами и, но и что лихая «Марианна» гриновского Дюка тоже была бригантиной (рис.1, Б и В). Это не просто совпадение, это – закономерность.

А Б

Я, как и Дюк, многое начинал на спор. И тоже получалось. Но это сейчас и неважно. Хотя... Связь-то прослеживается. И она явно энергоинформационной природы.

Мечта о музе и богине архитектуры тоже из пары Несбывшееся – Сбывшееся. И вот оно сбывается прямо сейчас. Уже строится виртуальный сборник – храм Тектидеон из квадров и колонн наших с вами произведений. Есть мифическая поэма о Тектиде, основанная на многих реальностях, и одновременно фантастическая. И это всё по Грэю, надо делать чудеса и сказки своими руками. И тогда Несбывшееся на твоих глазах превращается в Сбывшееся.

За умозрительным круглым столом собираю старинных своих друзей и учителей по жизни. Они тоже сбылись. И тем мы счастливы. Вот ведь как переплелись наши судьбы и душевные пути!

Стыдно пропустить юбилей друзей своих, увлекшись собственным юбилеем, но ещё позорнее об этом совсем забыть. Пусть с опозданием поздравляю два главнейших музея А.С. Грина и их созидателей и постоянных работников, своих давних друзей, с которыми знаком почти с их основания, со всеми юбилеями. Многая лета всем вам!

Итак, мы собрались и ведём свои диалоги о сокровенном в жизни Грина и осознании этого сакрального - сокровенного. С благодарностью за Сбывшееся. Кто мы, стоит рассказать особо.

Много лет в день рождения поздравляю сам себя стихами с достаточной долей критики. В прошедшие юбилеи брал интервью у самого себя, находясь в разных ролях одновременно. Так возникли диалоги с самим собой. И, раз уж здесь начинаем с поздравления музеев с замечательными юбилеями, то диалог с самим собой напрашивается как дань складывающейся традиции. Поэтому представляю хозяев стола:

Михаил Лимонад, Миша, капитан «Бегущей по волнам» в том дальнем возрасте, когда он был архитектором, потом кандидатом архитектуры, и активным яхтсменом, когда знакомство и общение с музеями начиналось и было насыщено реальными событиями нашего взаимодействия. Для краткости будем его называть «кэп», как называли его тогда члены экипажа.

Другой Лимонад, современный (рис. 3). Михаил Юрьевич, доктор архитектуры и профессор одного из старейших университетов страны. По- прежнему предан Грину и посвященным ему музеям. В диалогах будем называть его «проф.», сокращённое от учёного звания профессор. Эти двое и поведут диалоги.

Наши гости – музеи в Феодосии, Старом Крыму, в Кирове (рис. 4).

Надеемся, их представляют здесь наши добрые друзья Лариса Дмитриевна Ковтун из Феодосии и Маргарита Аркадьевна Махнева из Кирова. Вспомним и школьный музей героев Грина в Жуковском и его главного художника тогда и настоящего профессионала сегодня Сергея Воробьёва, подарившего нам корзинку с яхтой, которую в ручье пускала Ассоль.

Сейчас музея в школе нет, но мачта и Алые паруса из него продолжают свою активную жизнь в Гринландии – мире, который порождён А.С. Грином и его поклонниками, включая музейных служительниц.

Диалог 1. Как всё началось

Проф.: По праву старшинства в этой гриновской кают-компании приветствую всех и поздравляю с 50-летним юбилеем музей в Феодосии и 40- летним юбилеем дом-музей в Кирове! Развития и процветания вам! Я рад, что наши отношения не прерываются, а развиваются с течением времени. Позвольте начать наши диалоги! Прошу вас, кэп!

Кэп: И Грина, и нас всех, дорогие гости, многие считают романтиками. Может это и так, но… Романтика очаровывает тех, кто наблюдает ее снаружи.

«Ах, как это здорово!» – восхищаются они. Это романтики-наблюдатели.

Те же, кто является субъектом осуществления романтической жизни – труженики, жизнь их нередко сурова и опасна. Это как в известном морском стишке:

Кто видел в море корабли

Не на конфетном фантике,

Кого секли, как нас секли,

Тому не до романтики.

Тот, кто внутри романтики, тот весь в мозолях и множестве дел. Это служба в самом её трудоемком виде. И это всё именно так в произведениях Александра Степановича. Да и в нашей жизни тоже. Наши музейные дамы, скорее всего, согласятся с таким взглядом на романтику своего труда.

Проф.: Да, в нашей романтике мы внутри, и с мозолями. Но это и радует, когда понимаешь, что мыслил и творил не напрасно. Что это нужно людям. Пусть не всем, это не так уж и важно!

Подтверждаю, да почти всё, о чём мечталось, сбылось. Одно ещё не Несбывшееся, не сразу, иногда через многие годы, переходило в другое, уже Сбывшееся. Форма воплощения была не столь величественной и масштабной как в мечтах, но единственно возможной. Теперь и это уже почти легенда.

В этом ряду стоит и моя Тектида, придуманная и описанная в мифологической поэме, муза архитектуры и изобразительных искусств. Возможно, что, будучи ещё не прославленной в поэме, Тектида повлияла на создание музеев необычного писателя как его храмов, где продолжает жить его творческий дух. Он продолжает жить в домах и на местах, где жил и творил Александр Степанович.

И, прежде чем приступить к обсуждению Тайны – Секрета Александра Степановича, позволю попросить нашего кэпа рассказать, как начиналась его погружение в мир Грина и дружба с музеями.

Кэп: Когда произошло первое знакомство, а оно было с «Алыми парусами», уже и не вспомню. В школьные годы. В институтские времена, как только вышло собрание сочинений в 6 томах, выйдя из Московского архитектурного института и увидев его на развале в начале Кузнецкого моста, сходу купил. Помню ощущение счастья от этого приобретения. Оно и сейчас хранится дома и продолжает иногда читаться.

Я ещё не знал тогда, что это шаг на пути к Грину, который помог сделать автор художественного решения музеев, архитектор и художник Савва Григорьевич Бродский, проиллюстрировавший это издание. А его участие – большая честь. Он был знаменит и признан всемирно. Ведь он советский художник, книжный иллюстратор, архитектор, скульптор, а кроме этого – Заслуженный деятель искусств РСФСР и академик-корреспондент Испанской королевской Академии изящных искусств Сан-Фернандо за его великолепные иллюстрации к Дон-Кихоту.

Л.Д. Ковтун: Вспомним также, что основатель музея в Феодосии, автор экспозиции – Геннадий Иванович Золотухин /Берестовский/.

Кэп: Спасибо, это важное напоминание! Продолжу, до всего этого С.Г. Бродский стал выпускником Московского архитектурного института (вот что нас связывало незримой нитью и связывает по сей день), потом работал в проектном институте «Гипротеатр», там спроектировал и построил два театра в Петрозаводске.

А далее, что важно для нас, стал архитектором и автором реконструкции зданий и художественного решения домов-музеев Грина в Феодосии и Старом Крыму. Мне посчастливилось с ним пообщаться, обсуждая феодосийский музей. Но это, как принято говорить, уже совсем другая история.

Диалог 2. Музеи как подход к тайне творений А.С. Грина

Проф.: Уважаемый кэп, мне кажется, что мы узурпировали своё право хозяев за столом. Это несправедливо по отношению к нашим дорогим гостям.

Кэп: Да вот я смотрю не отрываясь на Ларису Дмитриевну. Она ведь представляет здесь самый известный и популярный музей Александра Степановича. Феодосийский. Благодаря ей состоялся наш диалог с Саввой Григорьевичем. Так что слово ей!

Л.Д. Ковтун: Дорогой Михаил Юрьевич! Как же мы рады, что Вы «нашлись»! Поверьте, мы очень счастливы, что Вы снова с нами! Думаю, к сентябрю обстановка позволит нам встретиться на конференции. Хотя в любое время Вы – желанный наш гость! Каждый Ваш приезд был для нас зарядом мощной энергии, и все эти годы нам очень не хватало Вашего позитива. Спасибо, что вспомнили о нас! Сообщаю, что Ваши работы мы периодически представляем на наших выставках.

Проф.: Лариса Дмитриевна, как приятно знать, что ничего не прерывалось, а только откладывалось в силу обстоятельств. Все музейные хранители и деятели остаются для нас с Кэпом близкими друзьями и в чём-то коллегами. Так трогательно всё это слышать! Надеюсь, что новые дополнения к нашим старым исследованиям пригодятся любимому музею.

Сейчас следует рассказать о роли музея и роли его создателя в нашем с кэпом архитектурном и живописном творчестве. А через это объяснить как мы вместе с Андреем Ивановичем Цыгановым (мы сейчас работаем на одном факультете) подошли к сакральной части диалогов – тайне творений Александра Степановича Грина.

Л.Д. Ковтун: В конце прошлого года у нас запущен новый официальный сайт: http://feomuseygrina.ru Сейчас мы активно наполняем его, и все новости там. Думаю, уместно показать фото Ваших работ по «Бегущей» и несколько кадров с Вашими работами в экспозиции выставки (рис. 8), посвященной 90- летию «Бегущей» (2018).

Кэп: Буду рад и признателен.

Проф.: Будет справедливым сказать, что гораздо раньше лиричные и стильные иллюстрации к «Бегущей» сделал Савва Григорьевич для 6-томного издания 1965 года.

Проф.: Согласитесь, кэп, ведь не только роман А.С. Грина, но и эти изображения послужили толчком к написанию вашей живописной серии. Вы оба оказались под влиянием видения этого сюжета писателем, и каждый представил свой вариант видения в изобразительном ряду. Этакая телепортация присутствия в романе от писателя к художникам и архитекторам. Не в этом ли кроется писательская тайна?

Кэп: Всё верно. Мы оба, видимо, там, в романе, жили некоторое время. Мой предшественник и выдающийся мастер был условен в деталях, чего я себе не мог позволить как судоводитель. Кстати, несмотря на крайне короткий корабельный и парусный опыт жизни в море, Александр Степанович был удивительно точен в деталях при всей символичности и романтичности повествования. Мне хотелось приблизиться к его тексту своим парусным видением как можно ближе. Но Савва Григорьевич подтолкнул и меня к стилистическим допущениям. Вот один из сюрреальных и совсем не корабельных примеров (рис. 12).

М.А. Махнева: Коллеги, я позволю себе напомнить, что мы хотим подойти к раскрытию Тайны творчества писателя А.С. Грина через музеи. Я делаю это по праву принадлежности к дому, откуда Саша Гриневский, будущий Грин, отправился к морю в поисках своего особого мира.

Он родился в Слободском, но в его привезли в Вятку в младенческом возрасте. В 1980-е годы музея в Слободском ещё не было. В 2000-е гг. там открыли музей романтики в музее Яна Райниса. На первом этаже разместился А. Грин, на втором – Я. Райнис.

Дом Грина, откуда он оправился к морю, теперь дом-музей в Кирове, в бывшей Вятке. Это его основной дом здесь. Кроме этого, как выяснилось, в нашем городе сохранились всего два здания, которые помнят молодого Сашу Гриневского и его семью. Он писал в своей автобиографической повести:

«Довольно большая библиотека училища была причиной моих плохих успехов. При первой же возможности я валился с книжкой и куском хлеба на кровать и упивался описанием жизни далёких стран».

Это было первое учебное заведение, куда отдали учиться Сашу Гриневского - Вятское Александровское реальное училище. Учились дети дворян, купцов и чиновников. Училище, из которого Грина выгнали за стихи на педагогов, которые были сатирическими.

Здесь, в этом училище Саша получил прозвище Грин. Под ним он и стал известен как писатель. Однажды в сочинении на тему «Мой любимый уголок» описал камышовый островок мельничного пруда. Сочинение читали всему классу. Ещё учась здесь, он начал мечтать о приключениях и иной жизни, он решил стать моряком, чтобы увидеть дальние страны, путешествовать. Быть может, особая атмосфера этого здания и знание того, что здесь учился юный Саша Гриневский, сегодня помогают тем, кто делает первые шаги в литературе и также верит в мечту. [57]

А городское училище – это второе учебное заведение, куда Грин поступил после реального. Предназначалось для детей низших слоев городского населения.

Кэп: Мне повезло, меня за это не выгоняли никогда, но и я этим занимался. Да и сейчас кое-что такое могу найти в своём архиве. И здесь мы чем-то похожи. Я видел это здание, когда был в Кирове. Но мне особо дорог ваш музей не только потому, что меня и мои картины там тепло принимали, но и потому, что Тайна приоткрылась после его очередного посещения на рубеже веков.

М.А. Махнева: Это был выходной день, вы с другом приезжали читать лекции строителям о патогенных зонах и зашли в музей. Мне позвонили и сообщили о вашем посещении. Я обрадовалась и тут же прибежала в музей…

Проф.: Когда мы пришли с моим коллегой Андреем Ивановичем Цыгановым в музей, посетителей не было. Пока девушки звонили вам, мы вошли в первый зал, а там… там висела моя живопись. Андрей Иванович произнес тогда: «Вот так вот поедешь узнать неизвестное, приходишь в музей, а там уже Лимонад висит…»

М.А. Махнева: мы в мезонине потом пили чай, обсуждали, как Алыми парусами из шёлка украсить интерьер музея, вы объясняли, как их надо правильно шить и что учесть, и рассказывали про науку об энергоинформационном обмене, которой вы занимались. Вот здесь возможно узелок мыслей особого рода и связался. А интерьер с парусами существует и поныне.

М.А. Махнева: Кстати, а где сейчас Андрей Иванович, чем занимается?

Проф.: Делает новые рабочие программы по своим учебным дисциплинам и преподаёт непосредственно в университете. Загружен выше головы. Потому и не смог прибыть на наши диалоги.

Но именно после того визита, стоя в тамбуре вагона по дороге домой и вспоминая нашу встречу с беседой про паруса, началось открытие Секрета Александра Степановича. Мы поговорим об этом в следующем диалоге.

Л.Д. Ковтун: В этом познавательном процессе наши южные музеи А.С. Грина сыграли свою, как представляется, значительную роль.

Кэп: Безусловно. И я им обязан весомой частью своей биографии и судьбы. Без них к осознанию гриновской Тайны подойти не удалось бы.

Л.Д. Ковтун: Стоит напомнить, что первый музей был задуман и собран еще женой писателя Н.Н. Грин. Ей помогала её подруга Ю.А. Первова, с которой вы были знакомы. Это последнее прибежище уже тяжело больного писателя в Старом Крыму. Это Дом-музей, рядом с которым живут ваши паруса из Жуковского.

Проф.: К сожалению, я ни разу в него не попал, так уж сложилось. А музей в Феодосии я посещал много раз и всегда он был добрым и гостеприимным домом. Спасибо всем, кто его бережёт и в нём работает! Еще раз поздравляю вас всех с прошедшим юбилеем!

Л.Д. Ковтун: Мы регулярно выставляем ваши картины на наших выставках. Но по Алым парусам у нас лишь есть одна акварель.

М.А. Махнева: Та серия, что была ещё в памятный визит, хранится в фондах Краеведческого музея, филиалом которого является наш музей. У нас нет даже фотографий. Их сознательно увезли сотрудники музея А. Грина на хранение в фонды, так как в зале делают новые выставки, поэтому пришлось пожертвовать постоянной экспозицией. Но Ваши работы периодически выставляют. Может, что-то осталось на втором этаже в кабинете у сотрудников, я не знаю. То, что не в экспозиции, должно храниться в фондах.

Кэп: Жаль, конечно. В разных домах я оставлял свои работы на эту тему. Фото есть, и я их готов представить. Но есть такие картины – росписи интерьера моего когда-то рабочего кабинета, которые представляют собой фриз на стене и филёнку на двери. Всё это помещено в мой юбилейный каталог как единый раздел. Считайте эти работы своими!

Проф.: С музеем в Феодосии я познакомился через несколько лет после его открытия. Папа брал меня с собой в командировку, для написания диссертации, в которой уже тогда было уделено внимание энергоинформационным взаимодействиям общественных зданий и человека. Мы жили рядом с музеем, и я его часто посещал. Не попасть под его очарование было невозможно. Его аура с тех пор не отпускает, и это замечательно! Но дружба началась чуть позже, через год-два, когда я захотел подарить музею свои расписанные на Коктебельском пляже камни с гриновским сюжетами. Вот с той поры мы и дружим.

Кэп: Но, был момент, который не давал покоя. Бушприт под потолком в виде палки с верёвками. Это было мариманством, а не морской культурой.

С этой комнатой возникла какая-то мистическая связь. Я не удержался и сказал о своей неудовлетворённости таким декором директору и заместителю, нашей Ларисе Дмитриевне. Реакция последовала неожиданная. О таком нельзя было и мечтать.

Меня связали по телефону с Саввой Григорьевичем. Глубина его души потрясла меня и потрясает сейчас. Великий художник согласился с напористым молодым коллегой и был готов принять творческую помощь. Увы, его скоро не стало! И всё осталось в его авторском варианте. Может, так было и правильно. Он следовал условности в своём видении, а я старался поддержать гриновскую точность.

Во всяком случае, благоговею перед великим мастером. И благодарю его за очарование сотворённого им музея.

Л.Д. Ковтун: А помните ваш приезд к нам в мае 1986 года? Ваши паруса с мачтой и полным такелажем из школьного музея ещё лежали у нас в подвале, ожидая предписанной роли. Появился бравый морской волк, только что прошедший штормовое Азовское море, потребовал расплетённый канат и рано утром сел на якорь у фасада ремонтировать растрепавшиеся канаты. Мы были вам очень благодарны за такое отношение к наследию Александра Степановича.

Кэп: После похода и возникшей Чернобыльской катастрофы, узнав, что опасное радиоактивное облако снесло на запад, вместо отдыха в Керчи рано утром первым автобусом рванулся навестить любимый музей. Вижу – непорядок на фасаде. Висят лохмотья, а не канаты. Вот и взялся их починить. Рано утром люди шли по Галерейной улице и видели, как нечто заросшее в тельняшке сидело с трубкой в зубах на якоре и в клубах ароматного дыма вязало марки на заплетённых концах фасадных канатов. Приятно чувствовать себя нужным и при деле!

А за десять лет до того, в разгар подготовки к Олимпиаде, где мне довелось проектировать пресс-центры, в родном Жуковском в пионерской комнате школы № 10 был создан музей героев А.С. Грина. С моим самым непосредственным участием. Он стал четвёртым музеем Грина. Право на его существование, да ещё в пионерской комнате, пришлось отстаивать, пригласив делегатов Съезда комсомола. И на время отстояли.

Была реализована достоверная стилистическая концепция, воссоздающая мир Грина, который был осязаем. Там было воссоздано то, чего не было ни в одном из музеев. Директор Феодосийского музея Людмила Владимировна Корякина приехала в гости и увидела там верстак Лонгрена с замотанными бечевой очками и заготовками моделей, такими же, как и яхта в корзинке (о ней уже говорилось), натуральную золотую якорную цепь (школьники протащили её на практику и провели анодирование), сломанную трубку и кожаный кисет капитана Дюка, раскрой парусов из алого шёлка…

Там была 6-метровая рея с парусом-шторой и со всеми положенными снастями и дельными вещами парусного вооружения.

Кэп: Были карты Тобогана и нож, которым Дэзи чистила картошку на камбузе «Нырка». Может и надо было тогда увезти это в Феодосию, но отвезли только мачту с парусами. Перед пионерской с музеем были такие же становые якоря, как и в Феодосии. Дети с Москвы-реки притащили. Вот бы обрадовался Александр Степанович, видя, как воплощается его мир! В марте состоялась поездка школьников как официальная командировка (они были погружены в настоящую музейную жизнь). Они поставили мачту с парусами во дворе музея.

Сразу погрузились в деятельность музея и удивились, увидев документы, напечатанные на бумаге с конфетными фантиками. Дефицит был во всём. И когда вожатые, возглавлявшие поездку, зашли в ту самую Ростральную комнату, они увидели на стене модель «Секрета» с алыми парусами.

Л.Д. Ковтун: То, что мы услышали, нас потрясло. Юные девушки упёрлись взглядом в модель и тихо произнесли: «А храп-тали на грот-мачте не так заведены!» Ваша школа!

Проф.: Всё это что, совпадения? Судьба? Или не вполне познанные закономерности? В этом Тайна гриновского духа. Вот в чём заключается Секрет Александра Степановича!

Диалог 3, главный. Секрет Александра Степановича

Кэп: Секрет этот был впервые раскрыт в статье с таким названием, написанной для участия в конференции дома-музея в Кирове. Директор музея Маргарита Аркадьевна Махнева любезно поместила её в материалы конференции и поместила на сайт музея. Разрешение на использование её для диалогов было получено.

Сейчас удалось найти её версию на сайте феодосийского музея Гринландия [58]. В диалоге, с разрешения представителей обоих музеев, я позволю себе несколько расширить ее и представить отдельные моменты для обсуждения или примечаний. Вот о чём идёт речь.

Случайность, как известно, проявление неизвестной нам закономерности. Нам с моим коллегой Андреем Ивановичем Цыгановым повезло. Случайная ситуация (а возможно, закономерность), про которую мы говорили выше, во втором диалоге, привела к открытию, быть может, важнейшего секрета творчества А.С. Грина. Предпосылок для этого было достаточно.

Обратим внимание на то, что никто из тех, кто брался за анализ творчества Александра Степановича (те, кто его хорошо знали лично и те, кто знаком лишь с его произведениями), ни словом не обмолвились о научной ценности его трудов. Все поиски сводились лишь к биографии и ссылкам на романтиков типа Дж. Конрада. Гриновская романтика своей пеленой надежно скрывала нечто глубинное и сокровенное.

Будучи сам и парусником, и художником (моя специальность ? архитектор) я не однажды пытался приоткрыть завесу обаяния гриновских произведений. Было важно войти внутрь мира его героев, увидеть мир их глазами.

Увы, этого оказалось недостаточно. Моя миниатюрная бригантина, «Бегущая по волнам», позволила увидеть мир Грина глазами судоводителя.

Она была воплощённой мечтой. «Бегушка», как ласково её звали мы, туристы–парусники, была хоть и маленькая, но самая настоящая, сама легенда и история, от момента покупки базовой лодки, а потом перестройки и до самого конца существования. Сейчас её «портрет» живёт на стене в моей комнате. Сохранились её фотографии и картины с ней.

А Фрези Грант была подбушпритной фигурой и цела по сей день. Она находится в моем эллинге.

Моя «Бегущая по волнам» заставила по иному оценить Гарвея и Геза. Это можно увидеть и в моей живописной серии «Бегущая по волнам», хранящейся в музее А.С. Грина в Феодосии (см. рис. 8 и 10).

Алые паруса из натурального шелка открыли муки парусных мастеров «Секрета»; работа над живописью по его произведениям и проект памятника «Бегущей по волнам» для Феодосии как бы позволили жить в мире Грина, но глубина его мысли оставалась скрытой.

И даже собственная оценка действий его героев, заочный спор с писателем оставляли его мир таинственным и непостижимым.

Проф.: Взрослые его читают редко. Но мой отец читал и вовлекал в это чтение своего сына, меня. В нашем доме хранится редкое миниатюрное издание «Алых парусов», увидевшее свет в год основания музея в Феодосии и подаренное ему с посвящением.

Обычно Грин читаем в молодые годы. Его сюжеты балансируют на грани сказки, а взрослым часто не до сказок. Его собственная тяжелая судьба как бы в стороне от легкого и чистого звучания описанного им мира. Чувство, что здесь что-то не так, не проходило многие годы.

Кэп: На рубеже веков и тысячелетий обнаружилось, что уже много-много лет гриновских мотивов я почти не касался. За это время изменился подход к предмету моей профессии, стали (в том числе и не без нашего с Андреем Ивановичем участия) признанными энергоинформационные технологии. Возможности человеческого мышления, влияние человека на свою и окружающую энергетику перестало восприниматься как чудо. Возникло и оформилось специальное научное направление ? эниология, изучающая явления энергоинформационных взаимодействий в природе и обществе, среде жизнедеятельности. Это ? научный взгляд на эзотерику. Вот это самое направление и привело нас с Андреем Ивановичем в Вятку.

Ещё раз напомню: нас попросили провести семинар по архитектурной эниологии. Но как тут было не зайти в музей А.С. Грина? С этого мы начали свой визит. Как приятно было увидеть старых своих друзей, сам музей, приводящий себя в порядок. А более всего поразил алый шелк, из которого шились пусть и декоративные, но все-таки паруса. Возникла идея сделать хоть один, но настоящий алый парус. Пошли настоящие обсуждения его конструкции. И штамп парусной мастерской надо было сделать, как положено. Вот этот штамп-то и заставил вновь открыть «Алые паруса».

Александр Степанович очень точен в деталях. Он никогда не совершает технических ошибок, хотя моряком его назвать трудно ? не было, по сути, этого в его судьбе. Он детально указал мастерскую и имя парусного мастера, а вместе с тем и многое другое. Среди многих подробностей он сослался на мастера из Пондишерри, готовившего детали бочек для особого «грэевского» вина. Обычно мало кто знает, что это за городок в Индии, но мы-то знаем. Это ? центр эзотерических исследований в Индии, недалеко от Мадраса. Несколько лет назад мы переписывались с профессором Прабхатом Поддаром из Пондишерри. Тут нас и осенило.

Вот он, главный секрет Александра Степановича! Не парусник с таким именем, он-то явный. Суть в другом. Писатель ? убежденный эзотерик. Вот где корень его расхождений с коллегами по писательскому цеху! Тогда все встает на свои места. В том числе и роль писателя в отечественной истории не только литературы, но и науки. Так ведь, профессор?

Проф.: Именно так и есть! Дальнейшее было уже обычным исследованием. Мы вновь перечитали любимого писателя, тщательно выбирая слова и мысли между строк, говорящие о том, что теперь мы называем энергоинформационными технологиями. Отовсюду проглядывали феномены и явления, теперь уже теряющие мистический окрас и подвергнутые изучению современной наукой. Примеры говорят сами за себя.

Гарвей из «Бегущей по волнам» безусловно, обладал «яснослышанием». Это замечательное свойство не оградило его, однако, от поведения, нарушающего «правила хорошей морской практики», а потому его этика не стоит доброго слова. Присутствует «яснослышание» и в «Убийстве в рыбной лавке». Эгль из «Алых парусов» не лишен ясновидения. Потому и сбылось его предсказание Ассоль. Символично имя её, оно означает «солнечная». И сбылось не только в книге или кино, но и в самой настоящей нашей жизни, о чём поговорим в следующем диалоге. Далее, можно лишь догадываться, какие знания давал Польдишок юному Грэю, ведь предок мальчика, создавая свой замок, недаром приглашал мастеров-эзотериков, в частности и из Пондишерри.

Грин не обходит вниманием и левитацию. В его «Блистающем мире» и «Состязании в Лиссе» нетрудно обнаружить этому подтверждение. Он недвусмысленно отдает предпочтение свободному полету человека, не обремененного грубой материальной летательной техникой. Да и в «Бегущей по волнам» сама Фрези Грант бежит по волнам благодаря левитации. Это и стало предметом сюра в картине.

В «Создании Аспера» он касается вопросов генной инженерии, хотя и уводит затем сюжет в обычную мистификацию. Тоже полезное напоминание исследователю.

«Серый автомобиль» дает пример робототехники, подошедшей к тому рубежу, который позже назвали «киборгами» ? кибернетическими механизмами. Этот уровень пока не вышел за грань фантастики, но кто знает...

Во многих произведениях новые возможности находятся в скрытой форме, присутствуют в виде намеков и недосказанностей. Имеющий глаза ? да увидит, имеющий уши ? да услышит.

Главное же – работа души. Это в каждом творении Грина. Он прямо говорит о нравственном законе сплава любви и души в своем самоанализе: «Сочинительство всегда было внешней моей профессией». Но он себя недооценил, и свой главный секрет лишь приоткрыл.

Рассказ об игрушке, породившей «Алые паруса», намекает на подсказку свыше, но и не более того. А ведь они пережили несколько эпох и продолжают будоражить души наших современников!

Вряд ли мы найдем в отечественной литературе того времени что-либо подобное у другого писателя, столь приверженного к систематическому осмыслению возможностей человека, считающихся сверхвозможностями.

Кэп.: Разве что только у Александра Беляева. Они очень близки и чем-то похожи в своих подходах. Извините, профессор, я вас перебил своим уточнением.

Проф.: Обратим внимание на время, в котором возникли гриновские творения. После революции, к которой он оказался причастен лишь отчасти, и гражданской войны, на волне создания нового хозяйства, проявляется тяга к преобразованию технологий. Мало востребованные ранее знания получают доступ к опубликованию. Это период, когда из безвестности и гонений выходит гений К. Э. Циолковский с его теорией межпланетных путешествий. Начинает осуществляться грандиозная идея электрификации всей страны, создается новая летательная техника ? дирижабли, стратостаты, новое поколение самолетов.

Алексей Толстой выступает в «Гиперболоиде инженера Гарина» с идеей сверхтонкого энергетического луча и принципом двойного использования технологий. У Грина в это же время проявляется свой подход к прогрессу. Его фантастика не претендует на титул «научной». Он творит в диапазоне «реализм ? сюрреализм ? лирическая фантастика». Это назвали неоромантизмом, недооценивая всю глубину явления. Но при этом он не выпадает из общей закономерности своего грядущего.

Кэп.: Это технологии раскрытых возможностей человека. Он скорее созвучен Н.К. Рериху, в этот период готовящему и проводящему свою экспедицию в Тибет и Гималаи на поиски Шамбалы.

Проф.: А экспедицию эту готовило ОГПУ. Возглавлял подготовку ответственный работник этой могущественной организации Глеб Иванович Бокий, создавший секретный отдел особого назначения, подобие Аненербе задолго до её создания в Германском рейхе. Экспедицию Рерихов сопровождал работник той же «конторы» Яков Блюмкин. Учтём, секретную экспе6дицию. Предстояло аккуратно свергнуть далай-ламу, заменив его более удобным для коммунистов человеком. Это то, что известно. Но ведь не так просто дали добро на поиск Шамбалы и тибетских мудрецов! Так что задачи стояли особого рода и со знанием тонкоматериальных явлений.

Здесь надо учесть вероятность вот каких событий. Вслед за нами немцы позже лет на 7-10 тоже совершили экспедицию в Тибет, добиваясь применения нефизических технологий в политике и ведении войн. В эти стратегически важные дела и знания никогда не позволялось никому проникать ни по какой причине.

Вспомните, пожалуйста, когда мы готовили в Госдуме проект закона об энергоинформационном благополучии, за нами какие только хвосты в погонах ни увивались. И как старались мешать работе любыми способами.

Александр Степанович, будучи чужим среди своих, мог вполне считаться даже старым революционером, и при всём этом не знать об экспедиции. Он мог даже не предполагать, что сам Г.И. Бокий или его секретные сотрудники вероятно намекнули Союзу писателей о нежелательности поддержки эзотерически грамотного писателя. Его не посадили, а просто не давали зарабатывать на жизнь писательским трудом. Если бы не А.М. Горький, мы могли бы вообще не узнать о писателе Грине. А ещё и отец Саши Гриневского, кем был на самом деле наш писатель, происходил из польских шляхтичей, а не из пролетариев. Так что, скорее всего, его блокировали целенаправленно вовсе не за романтику.

Кэп: Конечно, А.С. Грин не такой откровенный эзотерик, как Н.К. Рерих. Но от этого его вклад в будущее энергоинформатики не менее ценен. Другая сторона «живой этики» рассматривается Грином скрупулезно и настойчиво ? поистине волшебные возможности доброты и любви. Не имеет смысла делать ссылки на отдельные произведения ? они многочисленны и очевидны.

Этот факт тем более ценен, что уже сейчас, спустя восемь десятилетий, подобные общечеловеческие ресурсы и ценности становятся предметом правового осмысления в проекте Федерального закона «Об обеспечении энергоинформационного благополучия населения» в Государственной Думе Федерального Собрания Российской Федерации. Вы о нём только что упоминали, профессор!

Проф.: В свое время именно сокровенные взгляды писателя на фундаментальные основы взаимодействия людей стали причиной его отторжения матерыми соцреалистами. Лишь А.М. Горькому Грин оказался доступен и понятен, и именно он искренне поддержал носителя нетривиальных истин человеческой души.

Даже после смерти Грин более 30 лет был мало издаваемым и мало почитаемым властью. Для понявших его произведения он, видимо, казался опасным, а для непонявших ? ненужным. Тем не менее, практически всегда незнание его «Алых парусов» и «Бегущей по волнам» было признаком невежества. Его школа души продолжала жить по своим сакральным законам.

Любопытно то, что и сегодня, когда космические корабли и лазеры стали банальностью, по поводу энергоинформационных явлений споры не только не утихли, но и приобретают порой яростный характер «охоты на ведьм». Десятилетия идет борьба с лженаукой аж в Российской Академии наук. В том числе с применением откровенной дезинформации. Что поделаешь?! – Защищаем государственные стратегические интересы. Тем не менее, именно сегодня мы уже говорим не просто об эзотерике, а об энергоинформационных технологиях. Мы принимаем всерьез обязанность сохранить право человека на красоту, комфорт и не только материальный, но и душевный. Недаром у Александра Степановича очень часто встречается слово «нервный». Через него писатель обращается к технологиям мыслительным и чувственным. В его время словарь понятий энергоинформационной психологии был беден. Грин обходился всеми знакомыми словами и не создавал новых понятий. Он просто выходил на новый уровень чувств и говорил с нами понятиями этого уровня.

Вот в этом-то и заключается главный секрет Александра Степановича Грина.

Р.S. Диалог 4. О шёлковых парусах и ветрах

Кэп: Романтики не перевелись и в наше время. Тех, кто хочет рискнуть увидеть над головой Алые паруса из натурального шелка, а не из дакрона, следует иметь в виду то, что знал Грэй, но не описал Грин. Шелк годится только на слабые ветры. Это вызвало волнение Грэя не меньше, чем ожидание реакции Ассоль на его прибытие. Швы тянутся, полотнища легко перекашиваются и плохо держат форму. Поэтому в швы следует подкладывать плотную парусную ткань. Ее же следует проложить в боутах и риф-бантах, а также во всех шкаторинах (кромках). Иначе парус поведет и будет потерян ход. Не рискуйте такими парусами при ветре свыше 4 баллов.

Когда это было рассказано на персональной живописной выставке в феодосийском музее, подруга жены писателя Н.Н. Грин Юлия Александровнна Первова, которую я знал тогда лично, оскорбилась. Она сказала, что этот технический прагматизм опошляет романтику произведения. Но писатель всегда был скрупулёзно точен даже в том, о чём умолчал!

Проф.: По части романтики, кэп, вы абсолютно правы! Парусным мастерам было не до вздохов восторга. У них был очень непростой трудовой период. Что касается собственно пошива парусов из натурального шёлка, вы рассказали верно, но лишь отчасти. История это опровергала как минимум дважды – когда шились из галстучного шёлка паруса для съемок фильма, и совсем недавно, когда для праздника «Алые паруса» вооружали бриг «Россия» (рис. 24).

В обоих случаях шились шёлковые паруса по указанной вами, уважаемый кэп, технологии и выдерживали вполне ощутимые ветра.

Вот так состоялась феерия, как и написано в подзаголовке «Алых парусов».

Кэп: Приходится признать факты, но учтите, уважаемый профессор, что в те мои давние времена это было Несбывшимся будущим. Фильм казался как бы нереальностью. Информация о нём не была тогда доступной. Виноват, не учёл! Мне же приходилось руководствоваться исключительно личным опытом. И как радостно знать, что и сейчас есть кому ходить под Алыми парусами! Ещё раз мои поздравления любимым музеям! [59]

Приложение 10. Живописная серия «Юнона» и «Авось»

Диптих «Резанов»

Это был первый слой. Иллюстративный. Далее шли картины исторически более достоверные и написанные при изучении источников по теме.

Дополнительная часть «Форт Росс»

Об авторе

Итак, знакомьтесь ещё раз – автор книги Лимонад Михаил Юрьевич.

На момент написания этой странички для книги мне 79-й год. Составитель (то есть я сам) представляет одну из старейших ветвей рода и является его старейшим представителем среди живущих Лимонадов, то есть старейшиной рода и клана. Потому страницу и венчает герб клана Лимонадов с якорем в центре.

Ближайший по возрасту Лимонад – двоюродный брат Виктор Владимирович Лимонад моложе всего на две недели, но такова возрастная статистика. Он тоже судоводитель, но не парусный, а моторный.

С детства этот персонаж ходит под парусом, конструирует туристские яхты, пишет стихи и картины. И занимается архитектурной наукой и преподаванием в вузе.

Сейчас я уже не хожу под парусами, моё время проходит. Но я был и яхтсменом, и судоводителем, и судьёй по парусному спорту. И яхтостроителем. Пусть любителем, зато страстно любившим паруса, их историю и путешествия под парусами.

Как художник я писал чаще всего море, парусники и паруса.

Про остальные сферы моей жизни написано, но в других книгах, книгах об архитектуре.

Список источников и литературы

[1] Ёрш, – URL: http://sport-history.ru/physicalculture/item/f00/s00/e0000805/index.shtml

[2] Ухин С.И. О массовом швертботе национального класса. Катера и яхты, вып. 38, с. 59-60 (1972). – Сравнительные данные швертботов М-20, М. История класса. – URL: http://old.katera.ru/magazine/38.

[3] Лимонад М. Ю., Цыганов А. И. Живые поля архитектуры: Учебное пособие / – Обнинск: Титул, 1997.– 288 с.:илл.

[4] Мои воспоминания о Парусном береге, – URL: http://www.parusanarod.ru/bib/papers/2009/limonad/index.htm

[5] В.И. Байбаков, Парус, море и свежий ветер, – URL: http://www.parusanarod.ru/bib/books/bayb/

[6] Шмерлинг Г.В. Разгром на Осенней регате, – URL: http://parusanarod.ru/bib/papers/2024/grsh/

[7] Сверхлегкий парусный флот или где начинается нижний порог яхтинга?, https://waterway.pro/news/porog-jahtinga

[8] Ю.Зломанов, Наши туристы о «Меве» / Ю.В.Зломанов, М.Баринов // Катера и яхты, – 1971, № 3, – с. 25-30, – URL: http://parusanarod.ru/bib/katy/7103.htm

[9] Ю.Зломанов, Из опыта плаваний на «Меве» в одиночку // Катера и яхты, – 1976, № 1, – c. 20. URL: http://parusanarod.ru/bib/katy/760120.htm

[10] Швертбот с мягкой оболочкой, – URL: http://www.offsport.ru/parus/shvertbot-s-mjagkoj-obolochkoj.shtml

[11] В.М. Перегудов, реестр МПТК, – URL: http://www.parusanarod.ru/reestr/msk/pereg_v.htm

[12] Кентавр. Верфь Успенских, – URL: https://sy.7us.ru/node/6

[13] [14]. А. Лосев, Е. Лосева, Плот под парусом – соперник «Мевы» // Катера и яхты, – 1988, № 4, – c. 106. URL: http://www.parusanarod.ru/bib/katy/1988/4106.htm

[14] Лимонад, Парусные автосентенции, – URL: http://parusanarod.ru/bib/papers/almanac/sentenc.htm

[15] В. Перегудов, IX конкурс на лучшие разборные парусные туристские суда // Катера и яхты, 1986, № 1, – с.32 – URL: http://parusanarod.ru/bib/katy/1986/0132.htm

[16] А.С. Наумов. Мини-яхта «Авоська» // Моделист-конструктор 2018-2, https://modelist-konstruktor.com/wp-content/uploads/2018/04/3.jpg

[17] В.Б. Кузнецов, Организация и проведение парусных походов (на правах рукописи) – URL: https://parusanarod.ru/bib/books/kuzn/07.htm.

[18] Счётчиков К. И., Корчевская старина. Вып. 1. – М., 1999

[19] Загадки и тайны истории. Древние цивилизации. Святовский Мох: почему запрещено посещать этот плавучий остров, – URL: https://vk.com/wall-55759520_119751

[20] К.А. Колс, Под парусом в шторм, Пер. с англ. / Ленинград, Гидрометеоиздат, 1985, 128 с. с илл. – URL: http://parusanarod.ru/bib/books/coles/index.htm

[21] Опыт походов на надувном спасательном плоте «ПСН-10М» с парусом,журнал «Катера и Яхты» № 134, - 1988.

[22] Э. Успенский, Крокодил Гена и его друзья, М.: Детская литература, 1996 г.

[23] Темзинская парусная баржа, – URL: https://en.wikipedia.org/wiki/Thames_sailing_barge

[24] И. Мальцев, За чужие долги, – URL: https://www.kommersant.ru/doc/153193.

[25] Прощай, Константиныч… – URL: http://sts-sedov.info/rus/sedov_news/page,31/newsid,35/

[26] Перегудов В. М. Туристские разборные парусные суда. – М.: Ф. и С.", 1987. – URL: /bib/books/pereg/tcss1/index.htm

[27] Перегудов В.М., Парусные байдарки, катамараны, тримараны и надувные лодки, М.: Майор, 2003. – URL: bib/books/pereg/vmp/index.htm

[28] Добромыслов А. Н., Успенский В. Н., Иванов Ю. Г. Путешествие под парусом. – М.: "Ф. и С.", 1981

[29] В.Б. Кузнецов, Организация и проведение парусных походов (на правах рукописи) – URL: https://parusanarod.ru/bib/books/kuzn/07.htm.

[30] Тезаурус терминов по морскому делу и парусному туризму (информационно-поисковый тезаурус), сост. В. Н. Белоозеров, М., 2001. – URL: http://parusanarod.ru/bib/dict/d_index.htm

[31] Кужель Ю.А.. Парусный спорт и туризм. – М.: АСТ, Астрель, 2001. – 224 с.

[32] Шанти – морские песни... , – URL: https://pikabu.ru/story/shanti...

[33] Умер Александр Ефимович Берман, – URL: https://fst-otm.net/news/umer_aleksandr_efimovich_berman/2016-12-28-280

[34] Горбачёва Д. И., Методика ландшафтного проектирования... /Горбачёва Д.И., Лимонад М.Ю., Шувалов В.М., // Землеустройство, кадастр и мониторпиг земель, 2020. № 5, с. 34-42, – URL: https://elibrary.ru/contents.asp?id=43162327&selid=43162332 (для зарег. польз.)

[35] Горбачёва Д. И., Лимонад М.Ю., Триумфальный морской парк..., учебно-методическое пособие, М.: изд. ГУЗ, 2019, – 44 стр. с илл.

[36] Лимонад М.Ю., И вновь светила над снастями, краткий каталог худож. работ, к 75-летию со дня рождения, М.: ШАССИ, 2020, – 96 с. илл.

[37] Лимонад, Светила над снастями. Парусный туризм в живописи и рисунках, Каталог выставки, 1982 год, Федерация туризма, Моск. гор. турист. клуб.

[38] Лимонад М.Ю.? Диалоги о секрете..., [электронное издание] Тектидеон № 2, сб. трудов по архитектуре, ... / Под общ. ред. М.Ю. Лимонада – М.: ШАССИ, 2021.

[39] Лимонад М.Ю., «Юнона» и «Авось», аннотированный каталог энергоинформационного проекта, Жуковский: МаВР, 2012, 170 с. с илл.

[40] Байка про Baltic Tour 2005, – URL: challenge.org.ru/2005news/ (ссылка недоступна)

[41] М. Лимонад, Ошибка Рериха, // Катера и яхты, 1988, № 4, с. 111 – URL: http://parusanarod.ru/bib/katy/1988/4111.htm

[42] Ошибка Рериха, по следам наших публикаций, // Катера и яхты, 1992, № 1-2, с. 107-8, – URL: http://parusanarod.ru/bib/katy/1992/4107.htm

[43] Гобелен из Байё, – URL: https://ru.wikipedia.org/wiki/

[44] Лимонад М.Ю. и др., Актуальные и малоизученные проблемы архитектуры зданий, сооружений и комплексов,... /Учебное пособие для ВУЗов (версия первая), М.: 2014, – 238 с., илл.

[45] Е.А. Пирогова «Проектирование яхт-клубов», М.: ГУЗ – 2008 г.,

[46] А. Некрасов Приключения капитана Врунгеля, М.: Детская литература, 1939 г.

[47] 2092372 РФ. Разборный катамаран: заявка № 5056675: заявл. 28.07.1992: зарег. 10.10.1997 / Королев И.В., Пихтарев В.Н.

[48] 2043247 РФ. Корпус многокорпусного судна: заявл. 8.04.1992: зарег. 10.09.1995 / Пихтарев В.Н., Королев И.Н.

[49] 2021951. РФ. Рулевое устройство плавсредства: заявка № 5036569 заявл. 8.04.1992: зарег. 30.10.1994 / Пихтарев В.Н., Королев И.В.

[50] 2046051 РФ. Швертовое устройство многокорпусного плавсредства: заявл. 6.05.1992: зарег. 20.10.1995 / Королев И.В., Пихтарев В.Н.

[51] Инструкции к серийным судам... – URL: http://parusanarod.ru/bib/prj.htm

[52] Лимонад М.Ю., Зеленые паруса, [электронное издание] Тектидеон, сб. трудов по архитектуре, ... / под общ. ред. М.Ю. Лимонада – М.: ШАССИ, 2023,с. – илл.

[53] Частушки со "Старого парусного берега" Московского моря, – URL: https://ivvvv.livejournal.com/77960.html

[54] Шмигельский А., История одного путешествия, – URL: http://parusanarod.ru/bib/papers/2001/azov_nat.htm

[56] В. Палкина, Вятская земля в жизни Александра Грина, – URL: https://www.gtrk-vyatka.ru/vesti/7429-vjatskaja-zemlja-v-zhizni-aleksandra-grina.html

[57] Лимонад М.Ю. Секрет Александра Степановича, – URL: http://grinworld.org/salvatory/salvatory _03_21_1.htm

Указатель имен

Как правило, в указателе дается ссылка на первое вхождение имени. Чтобы найти следующие вхождения, используйте поиск в своей программе просмотра файла.

Алонзова Д. 401

Амелюшкин А. 436

Андрианов Н.А. 74

Бабушкин А. 351

Балыбердин А.Л. 565

Банаян 517

Баранкин И.В. 355

Баренблат С.Е. 39

Белов А. 449

Белоозеров В.Н. 78

Берман А.Е. 334

Блюмкин Я. 665

Бокий Г.И. 665

Бродский С.Г. 468

Бутковский А. 29

Буханов А. 143

Ванденко О.П. 300

Ванин О. 186

Вареник С.М. 85

Варшавер М.Б. 494

Варыгин В. 49

Васина Л. 209

Виговский И. 130

Власенко М. 89

Вознесенский А. 484

Войнова Г.В. 243

Володина Е.Н. 498

Воробьёв С. 480

Врунгель Х.Б. 223

Вьюев И. 491

Гебелев М. 400

Гераскин А. 156

Глимчеры 11

Гончаров С. 216

Гордина Л.С. 322

Горшенёв В.Г. 63

Гришаева Н. 249

Гусаров Ю. 26

Дзюба В.И. 89

Долганов Е. 375

Дорошенко Н.С. 89

Дроздов В. 450

Дубинкин С. 13

Дубовский А.С. 508

Дымов М. 81

Егоров В. 127

Егоров М. 10

Езеев Н. 24

Ефимов В.В. 381

Закладной В.П. 132

Зворыкин А.К. 147

Звягина М. 401

Золотухин Г.И. 652

Иванов А.Г. 360

Иванов Ю.Г. 78

Иванов, д-р. 117

Иванцова Н.М. 491

Игнатюшин С. 84

Ильвицкая С.В. 608

Илюшечкин Ю. 71

Караченцев Н.П. 494

Килланин М. 216

Ковалёв В. 191

Ковтун Л.Д. 456

Колесникова Г. 215

Колчак А.В. 66

Колычев В.Г. 500

Комаров В. 53

Конюхов Ф. 334

Королёв И.В. 148

Корпачов В. 147

Корякина Л.В. 477

Красовская О. 401

Кротова С.Н. 414

Крузенштерн И.Ф. 489

Кузмак Г.Е. 19

Кузнецов В. 74

Кусков И.А. 500

Кучкин В.М. 73

Ландсман В. 32

Лапин В. 213

Латонов В. 89

Лашук Г.П. 133

Ликина И. 53

Лимонад В.В. 688

Лимонад Ю.Г. 25

Лисовский В. 53

Лисянский Ю.Ф. 489

Литвин В. 37

Малютин С. 558

Марр Г. 90

Мельников М. 145

Метан Н.П. 69

Миронова Ю. 69

Михайлов А.К. 327

Наумов А.С. 78

Николаевы А. и Л. 114

Новохатка В.Н. 47

Орлов Э.К. 86

Орлова Е. 168

Орлова Н. 48

Осетинский В. 517

Островская А.Б. 477

Парфёнов С.Н. 142

Первова Ю.А. 475

Перегудов В.М. 141

Перротт Д.С. 517

Петрикович Л.Ф. 553

Петров А. 430

Петров В.П. 510

Петрова Э.К. 65

Пихтарёв В.Н. 148

Плужников А.И. 416

Покровский.С.Л. 346

Прибылов В.Б. 413

Пуговкин М.И. 223

Развадовский С. 342

Рассушин А. 160

Резанов Н.П. 489

Рерих С.Н. 526

Рождественская В. 32

Ройзман Л.И. 30

Рокитянский Н.И. 510

Романов М. 98

Ромашкин И. 63

Рыбников А. 484

Самошкина Л. 567

Сармин В. 547

Свинухова Н. 192

Скрябин И.А. 172

Тагильцев К. 422

Тимофеев А. 89

Ткачёв 9

Торжкова В.А. 499

Травкина 13

Трегубов В. 177

Успенские В.Н. и М.Н. 89

Федоров К.П. 190

Фирсов В. 74

Фролова Е. 278

Цыганов А.И. 483

Чайкин В. 277

Чайкин С. 284

Черевань Р.И. 432

Шадрин М.Г. 356

Шевелёв Г.И. 500

Шейнцис О. 494

Широкорад И. 34

Шлыков Ю.А. 233

Шмерлинг Г.В. 86

Шурыгина О.В. 477

Щедельская Л.Н. 360

Щерба Л.В. 231

Якуненко А. 433