При плаваниях любой категории трудности важно свести до минимума элемент риска.
Поучительны странички из путевого дневника учителя труда из Макеевки А. Матосьяна, уже имевшего опыт путешествий по Азовскому морю. Во второй раз он стал пересекать Азов в одиночку на самодельной парусной лодке.
Вот его рассказ:
Отлично шел я весь день со штормовым попутным ветром. Длина моей лодки 2,3 м, ширина 1,3 м; 4-метровая мачта несла двойной стаксель площадью чуть больше 4 м2. На попутных курсах шкотовые углы разводились с помощью гиков на бабочку, что вдвое увеличивало парусность. Шверты я не опускал; так лодка легче выдерживала шквалы. Вахта была очень напряженной, приходилось отрабатывать каждую волну.
Вид земли возбудил желание поскорее до нее добраться. С наступлением темноты я был милях в трех от горы, возвышавшейся слева по курсу. Прямо и справа берега видно не было. Поужинал при свете луны и в 23 часа улегся спать. Учитывая высоту волны, дорастил якорный канат до 50 м и ночевка прошла спокойно, болтанка не мучила.
Утром проснулся от того, что какая-то лихая волна с шумом прокатилась по палубе. Вторая волна, перехлестнувшая лодку, заставила оставить мысль о сне, надеть непромоканец и выглянуть наружу. Потрогал якорный канат: он туго уходил в воду — якорь держал крепко. Тут бы мне заменить становой якорь плавучим и спокойно дрейфовать на берег. Однако проснувшееся чувство голода и близость берега подтолкнули на неправильный шаг: «Проскочу!».
С трудом подтянул лодку, поднял якорь и уложил на палубу. Затем опустил перо руля и выбрал грота-фал. Оттяжка галсового угла и грота-фал закладывались на один «елочный» стопор. Тросик оттяжки был втрое тоньше фала. Заложив фал на стопор, я повернулся, чтобы разобрать шкоты, и тут почувствовал хлопок.
Все произошло мгновенно: я увидел парус, взвившийся на топ. Лодка легла мачтой на воду. Тут же парус набрал воды и пошёл на дно, перевернув лодку вверх килем.
Не стану описывать свои чувства, но паники не было! Психологически я к опрокидыванию был готов, поэтому сразу же вытолкнул мачту из степса, повернул шверц и поставил лодку на ровный киль. Она была полна воды. При подготовке к плаванию я не позаботился о запасе плавучести и теперь горько сожалел об этом. Попробовал завести под брезент палубы матрац и надуть его, но лодка всплыла так незначительно, что это ничего не могло изменить. Нашел нож, обрезал концы, надел спасжилет. Вижу, что лодка стоит ровно и тонуть не собирается, можно подумать о дальнейших действиях, правда, озноб мешает сосредоточиться.
Все прочитанное о гибели яхт подсказывает, что покидать лодку нельзя. Но и помощи ждать, вроде, неоткуда. Несмотря на шторм, небо чисто, светит солнце. Берег виден отчетливо и мне кажется, что часа за два-три я смог бы на матраце до него добраться. Окончательно продрогнув, решаю плыть к берегу именно так — на надувном матраце. Паспорт и деньги уже лежат в нагрудном кармане непромоканца, остается достать брюки, рубашку, обувь. Жалко оставлять лодку, но нет никакой надежды продолжить плавание: якорь и гики на дне, паруса там же, мачта плавает где-то рядом. Прощаюсь с лодкой, забираюсь на матрац, — беру курс на берег.
Дальше было вот что. Часа через три я понял, что на берегу так скоро не буду: меня несет мимо, гора остается слева, а прямо по курсу берега не видать. (Потом я узнал, что видел мыс Казантип, а волны несли меня на Арабатскую стрелку.) Изменить что-либо я был не в силах. Еще через час заметил небольшой двухмоторный самолет. Он пролетал метрах в 200—300 надо мной. Я надеялся, что пилоты увидят, сообщат на берег и помощь придет. Ведь я был в оранжевом непромоканце, на оранжевом матраце. Но пилоты, видимо, были заняты своими делами.
Понимая, что «спасение утопающих — дело рук утопающих», я пытался изменить направление движения, пробуя грести под углом к волнам. Но берег не становился ближе. Волны постоянно переворачивали матрац, окатывали холодным душем, все тело бил озноб, судороги сводили ноги. Однажды ветер и волны вырвали матрац из рук, но мне повезло: попав в ложбину между волнами, он на мгновение остановился, я смог догнать его.
Еще часа через три понял, что буду на берегу не раньше вечера. А вечером стало ясно, что и ночевать придется в море.
Когда окончательно стемнело, развернул матрац в сторону берега. Выбрал на небе подходящее созвездие и, ориентируясь на него, стал, лежа на спине, грести обеими руками...
Три часа ночи. Испытывал страшный холод, особенно мучили судороги в паху. Но духом не падал. Пел песни, орал: «Спасите! Помогите!» — для согревания. Когда очередная волна обдавала холодом, вежливо говорил ей «спасибо!», а сам очень боялся, что могу не выдержать переохлаждения. Чтобы согреться, работал руками и ногами, подгребая так, чтобы плыть головой вперед.
Когда рассвело, мои усилия увенчались успехом. Выбравшись по камням на берег, пошел на огни и скоро был в селе Каменское вблизи Арабатской стрелки. По пути домой заехал в Керченский яхт-клуб и узнал, что в день моего кораблекрушения штормило с порывами до 34 м/с. Естественно, при таком ветре ни о каком подъеме паруса не могло быть и речи, но солнечное утро ввело меня в заблуждение при оценке силы ветра, а малый опыт плаваний под парусом привел к неправильному решению.