Первоисточник — сайт НОС ПО ВЕТРУ, публикация 2011 г.
Игорь Михайлович Крыгин — кандидат физико-математических наук, старший научный сотрудник Донецкого физико-технического института НАН Украины, единственный в Украине судья первой категории по парусному туризму, почётный турист Украины, один из основателей парусного туризма в Украине. Первую парусную лодку построил в 1978 году, прошёл на ней тысячи морских миль по водоёмам бывшего СССР. Один из организаторов самой крупной и старой регаты Украины по парусному туризму - "Кубка Донбасса". Почти бессменный главный судья парусных украинских туристских регат.
Его "Были" — увлекательная и бесценная история парусного туризма.
Ольга Дмитрук
Все мы являемся свидетелями каких-то событий, и у каждого человека они по-своему отражаются в памяти. Естественно, что у каждого свои представления о том, КАК это было. Может, мои рассказы несколько отличаются от того, что отложилось в памяти других участников. В связи с чем надеюсь, что появится серия рассказов под общим названием "«Какая Крыгин брехливая скотина!», но уже от других авторов.
Игорь Крыгин
Саша Журавлёв – весьма интеллигентный учёный,
кандидат физико-математических наук, старший научный сотрудник ДонФТИ НАН
Украины.
Шпилька – весьма сообразительная, шустрая, мелкая и беспородная собачонка Ольги Дмитрук. Эдакая рыжая бестия. Кроме нее, у Ольги есть еще два здоровенных алабая. Отправляясь в поход, всю троицу Ольга берёт с собой.
Как-то с целью отдохнуть и "повалять Ваньку" поехал Саша на харьковский "Кубок двух капитанов". Ольга тоже прибыла на регату, но с целью участия. Алабаев она предусмотрительно оставила дома. Но, собираясь в маршрутную гонку и опасаясь большого перегруза «Мистраля», решила оставить Шпильку (6 - 7 кг) на берегу. Следует отметить, что с Ольгой и Шпилькой Александр хорошо знаком, так как бывал с ними в походах. Поэтому Ольга попросила Журавлёва присмотреть за собачонкой до её возвращения.
Шпилька некоторое время носилась по лагерю, а затем исчезла. Попытки обнаружить её в лагере оказались безуспешными. Поэтому, обеспокоенный тем, что Ольга отвинтит ему голову, что не углядел за животным, Александр отправился на поиски. Вернулся он где-то через час, мокрый с ног до головы, без Шпильки, но с утопленной мобилкой. Пытаясь вытряхнуть из неё воду, рассказал, что в поисках собачки попал на соседнюю базу отдыха, где с грозным лаем на него помчалась здоровенная овчарка. С криком «Стой!» на лай выскочил какой-то мужик. В полной уверенности, что команда относится к кобелю, Журавлёв безмятежно продолжил движение. Как впоследствии оказалось, он глубоко ошибся. Команда относилась именно к нему. Но уже было поздно. И нашему следопыту ничего не оставалось, как в одежде тут же по пояс запрыгнуть в воду. Собака тоже, продолжая злобно лаять, по брюхо забралась за ним.
Отчего – тайна сия великая есть, – Саше вздумалось её обрызгать. У ученых, оказывается, есть свои представления, как вести себя со сторожевой собакой, когда она загнала тебя в воду – превратить это событие в шутку. Александр – мужик крутой и незатейливый. Как надумал, так и сделал. Псина, естественно, учёных забав не поняла и, с явным намерением укусить, поплыла к нашему знатоку собачьей психологии. Ему ничего не оставалось, как ретироваться вглубь. И когда зашёл по горло, пёс посчитал себя отмщённым и повернул к берегу, где демонстративно отряхнулся и убежал.
Когда Саша решил, что смерть от собачьих зубов куда как более приятна, чем от замерзания в воде, то выбрался на сушу и без помех, весь мокрый и дрожащий, прибыл в лагерь с мобилкой, обнаруженной в кармане штанов.
Как показало дальнейшее расследование, Шпилька всё это время, свернувшись калачиком, тихо и спокойно спала в палатке Ольги.
Игорю Хазрону, капитанствовавшему ранее на серийном «Альбатросе», а сейчас перешедшему на более мощное судно, вечно не везёт с экипажем. Где он находит таких болванов – одному Богу известно. А так как человек он эмоциональный, то, желая заставить своих оболтусов хоть что-то правильно делать, все свои команды сопровождает очень крепкими ругательствами. И когда на соревнованиях издалека начинают раздаваться ужасные крики и вопли, все знают – Хазрон идёт на финиш.
Любимое его ругательство звучит примерно так: «Доннер ветер сакраменто санта мария фафлюк дименш!!!». Возможно, тут упущено упоминание еще о паре – тройке святых великомучеников, но в исполнении Хазрона и этот урезанный вариант заставит затрепетать от ужаса даже Илью Муромца. Остальные ругательства отличаются от приведенного разве что перестановкой слов. Или заменой (добавлением) к имеющемуся списку святых фамилий иных богоугодников. В самых экстренных случаях добавляется особо устрашающее слово: «Каррамба». Что обозначает вся эта абракадабра, не знает никто. Даже Хазрон. Но это не мешает ему быть уверенным, что именно с такой фразы начинал свою беседу со своей пиратской шайкой капитан Флинт после неудавшегося абордажа.
События, о которых пойдёт речь, происходили давным-давно на Кубке Седова. Эта, ушедшая в Лету, регата проходила на Азовском море в первую субботу-воскресенье сентября. Интересной особенностью этих соревнований было то, что все знали, где она начинается – на Кривой косе у пос. Седово, родине легендарного полярного исследователя. Но никто не знал, где она закончится. Все зависело от направления ветра в момент старта. Дует в сторону Мариуполя - значит, финиш там. В обратную сторону - значит, в Таганроге. Так как регата длилась два дня, с ночёвкой посередине, то ветер мог поменяться. Но это уже не имело никакого значения.
Характерной особенностью этого участка Азовского моря, точнее, Таганрогского залива, является удивительно пологий берег. Поэтому, даже при значительном удалении от него, даже воробью может быть по колено.
Итак, участники, среди них Хазрон на "Альбатросе" со своим бестолковым экипажем, идут в сторону Мариуполя. Справа - берег. Ветер – довольно острый левый бейдевинд. Участники, чтоб не елозить швертом по грунту, заблаговременно делают контргалсы, уходя вглубь моря. Хазрону не повезло. Несмотря на все его ругательства, экипаж, как и следовало ожидать от таких бестолочей, прохлопал ушами и довольно основательно посадил «Альбатрос» на шверт. Перечислив в своих ругательствах абсолютно всех святых, присовокупив к ним и «доннер ветер», и «сакраменто», и «фафлюк дименш», не говоря уж о «каррамбе», Хазрон убеждается, что даже это не помогает сдвинуть лодку с места. Тогда он принимает решение: за верёвку вручную вытащить посудину на глубину. Правилами это не запрещалось.
Издавая ужасающие ругательства, спиной вперед – чтоб видеть сколь действенно они влияют на экипаж – Игорь тянет лодку. Решив, что настала пора высказать что-то покрепче, Хазрон широко раскрывает рот, чтоб набрать побольше воздуха. Это приготовление с ужасом наблюдает экипаж. И уже готовится к немедленной смерти. Как вдруг, совершенно неожиданно, наступает ТИШИНА.
По словам Хазрона, он уже всосал в себя половину необходимого воздуха, как набежавшая волна вкинула ему в рот жалкого лягушонка. Так, мелочь, детёныш, смотреть не на что. Но по словам экипажа, высказанным, наверное, из злорадства, это было весьма крупное и вполне половозрелое земноводное. Каковы бы ни были размеры, Хазрону надо было что-то предпринимать. Выплюнуть невозможно, так как это позвоночное слишком далеко вскочило в глотку. Выковырять тоже невозможно – руки заняты верёвкой. Тогда наш грозный капитан вспоминает, что французы жрут лягушек за милую душу и не нахвалятся. Поэтому, ничтоже сумняшеся, лягушонка или взрослую лягушку – это уже не имеет значения - тут же проглотил. Попытался было повыкрикивать еще ругательств, но они уже не имели действия. Народ, держась за животы, катался по палубе.
Хазрон молчал два дня. Он вспомнил, что французы употребляют лягушек не в сыром, а в приготовленном виде. Он же глотал ее живьём, даже не раскусив. Поэтому переживал, что она в нём то ли совьёт гнездо, то ли соорудит иное какое лягушачье жилище. От необычной тишины все загрустили. Однако, к всеобщей радости, на третий день страшные ругательства возобновились с удвоенной силой. Из чего был сделан вывод, что останки лягушки вышли, так сказать, естественным путем. И Хазрону бояться нечего.
Прошло много лет. Хазрон и поныне услаждает наш слух, оглашая окрестности своими ругательствами. Чего мы ему желаем и в дальнейшем.
Как-то шли мы большой группой по Азовскому морю в сторону Арабатской стрелки с целью достичь Казантипа. От Мариуполя отошли километров 300. Ещё только начинало вечереть, как на окраине какого-то села решили очередной раз устраиваться на ночлег. Подходит женщина, скорее всего, жительница этого села. Нельзя сказать, что молодая. Но и до преклонных лет ей очень далеко. Произошел следующий диалог:
— Здравствуйте.
— Здравствуйте.
— Вы издалека?
— Из Донецка.
— Наверное, в Мариуполе начинали?
— В Мариуполе.
— И аж сюда дошли?
— Дошли.
— Какие вы молодцы! Какие молодцы! В Мариуполе начинали и аж сюда дошли. Какие вы молодцы! Какие молодцы! А лодки где взяли?
— Сами сделали.
— Сами сделали?
— Да.
— Ах, какие вы молодцы! Какие молодцы! Сами лодки сделали и аж из Мариуполя сюда дошли. Какие вы молодцы! А жёны где ваши?
— Жёны в пушки заряжёны, дома сидят.
— Дома?
— Дома.
— А вы здесь?
— А мы здесь.
— А жёны дома?
— Дома.
— А вы здесь?
— А мы здесь.
— Какие ваши жёны счастливые! Какие счастливые!
— А в чем же их счастье-то?
— Мой (жалуется на мужа) целыми днями сидит дома. Только на работу сходит и опять домой. Сидит и сидит. Сидит и сидит. Сидит и сидит. Я ему говорю: да сходи ты на рыбалку, сходи в домино поиграй, сходи пиво попей. Мало ли у вас, мужиков, забав. Но нет! Сидит и сидит. Сидит и сидит. А вас же дома не бывает?
— Конечно. Днём на работе, по ночам лодки пилим.
— Какие ваши жёны счастливые! Какие счастливые!
— Не знаю, как у Вас, но мы почти все порасходились по этой причине.
— Ой, дуры! Ой, дуры!
Вот и попробуй жене угодить. Ты дома – ты плохой. Тебя нет – ты плохой. Или есть варианты?
Азовское море. Возможно, это было в только что описанном походе. Возможно, в другом. Это не имеет значения. Но маршрут был тот же, что тоже не имеет значения. При отличной погоде и великолепном ветерке «Мума» вырвалась крепко вперед. Кроме меня, в ней было ещё два мужика. Все мы были одногодки. Но я носил бороду, а те – только усы.
Проходя мимо какого-то села, вспомнили, что у группы закончился хлеб. Решили закупить, заодно отставших дождаться. Собираясь в село, Володя и Валик натянули штаны. Я же, как был, пошёл в трусах.
Пока шли по обычно пустынному в это время селу, всё было нормально. Но заходить в магазин в неглиже я постеснялся и сел на ступеньки у магазина. Там сидели какие-то бабулька с дедулькой и торговали дыней. Якобы я к этому не имею отношения, бабуля своему компаньону рассказала такую историю:
— Оцэй асхвальт (показывает на дорогу перед магазином) робыли студэнты. Да, студэнты. И был там такий красывый хлопэць, ну такий красывый, а з бородою. Я думаю, ну чому цэ вин з бородою? Такый красывый хлопэць, а з бородою! Я у нього пытаю, чому цэ вин з бородою? А вин нэ кажэ. Нэ кажэ, и всэ. А я думаю, ну чому ж вин з бородою? Такий красывий хлопэць, а з бородою! Колы другый студэнт казав, що вин на свящэнныка вчыться. Тоди стало ясно, чому вин з бородою – вин на свящэнныка вчыться!
Из этого рассказа стало ясно, что бабуля весьма наивная.
И тут мои ребята выносят достаточное количество хлеба, завёрнутого в штормовку – на всю нашу банду хватит. Я поинтересовался, почему такого, а не иного; почему столько, а не сколько. Получилось, якобы я их отчитываю. И когда мы отправились к «Муме», бабуля спрашивает:
— Скажить, цэ ваши диты?
— Да, отвечаю, это мои дети.
Больше я бабулю не видел, но вполне возможно, что бабулька ещё долго рассказывала своим односельчанам, что голый дед (ведь я был в одних трусах, но с бородой) ругал своих детей у магазина.
Наивность – великое дело!
Опять же - Азовское море. Опять маршрут Мариуполь – Арабатская стрелка – Казантип. Но идём уже впятером. Трое в «Муме», двое на серферах. Это очень удобно. Мы везём их шмотки и время от времени разминаемся на парусных досках, меняясь со штатными серферистами местами.
Одним из штатных досочников был Серёжа. Высокий, стройный, красивый парень. Жгучий брюнет с роскошной копной вьющихся волос на голове и такой же бородёнкой. Алые губы и неумолкающий, как помело, язык – гроза и мечта любой молоденькой барышни. Если добавить, что мы все ходили зачухи-зачухами, а он или в белоснежном или кроваво-красном спортивном костюме, которые регулярно стирал, то картина будет более полной.
Ночевали мы, естественно, на берегу. И я обратил внимание, что, конечно, не на каждой стоянке, но довольно часто, Сережа прогуливался с какой-нибудь юной особой по бережку, потом исчезал и через некоторое время появлялся весьма довольный. Ничего удивительного в этом не было. Парень он видный. Мало ли у него может быть подружек, приехавших отдохнуть на Азовское море, где они случайно встретились?
Но когда оказалось, что у Серёжи не было отбоя от оных даже на Казантипе, мне показалось это несколько странным и необычным. Спрашиваю:
— Серёжа, скажи пожалуйста, как тебе это удается? Ты что-то рассказываешь, показываешь, говоришь, пляшешь, поёшь? Что ты вытворяешь? Что?
— Ну, как тебе сказать, - отвечает Серёжа. - Ну, например, иду я по бережку. Навстречу - барышня. Смотрю – симпатичная барышня. Подхожу и спрашиваю: «Как тебя зовут»? Допустим, отвечает - Валя. Я ей: «Валя, я тебя люблю. Идём». И всё.
— И всё????
— И всё.
От восхищения и изумления от Серёжиного таланта я на какое-то время потерял дар речи, а над его головой у меня мысленно засветился нимб.
Этот нимб полыхал два года.
Когда приближается «Кубок Седова». Поехали судить. Лёня Хирный, тогдашний председатель Донецкой областной федерации самодеятельного туризма – главный судья. Я – главный секретарь. Татьяна, жена Хирного, тоже с какой-то должностью, но с единственной обязанностью – готовить нам хавку. Ещё какой-то горник. Не помню, ни как зовут, ни зачем ехал. И наконец, герой дальнейшего повествования, Коля – водила микроавтобуса, на котором мы ехали.
Лагерь участников располагался на Кривой косе, километров в трёх от пос. Седово. Дорога проходит через посёлок, втыкается в строившийся тогда музей Седова и уходит направо, на косу. Только повернули направо, как по тротуару идёт роскошнейшая барышня. Татьяна потом всем нам, мужикам, шеи вправляла. Посворачивали, когда провожали её взглядом.
Ну, шла и шла. Мы-то едем по делу.
Приезжаем в лагерь. Хирный побежал по судейским делам. Я разбираю секретарские бумажки. Татьяна готовит корм. Проходит минут 30, не больше. Татьяна зовёт ужинать. Приходим. И тут является Коля с этой девчоночкой. Прошло всего 30 минут! Нужно было пройти километра три, найти её – ведь она не стояла на месте – обо всём договориться и вернуться назад – ещё три километра. И всё это за 30 минут! Причём, была бы она крокодилицей какой-то (а звали её тоже Таня) - ну уж ладно, а то действительно - красивейшая девчонка! Я ошалел. Мысленный нимб над Серёжей сгинул, как его и не бывало, а над Колей воссиял так, что глазам стало больно.
Утром мы стартанули в сторону Мариуполя. Участники - на своих судах. Судейство - на микроавтобусе. А Коля так очаровал Таню, что она поехала с нами.
В Мариуполе оказалось, что Таня живет в Таганроге. Приехала на заработки в Седово. Но уже наступил сентябрь, и клиентов не оказалось. А тут подвернулся Коля, с которого уже в Мариуполе она потребовала плату за услуги. Коля ответил, что денег у него нет. А в качестве оплаты он может бесплатно подбросить её на автовокзал, откуда Таня может спокойно добраться до Таганрога.
Нимб над Колей погас и больше ни над кем не загорался.
Это было так давно, что нормальные люди столько не живут. Во всяком случае, это было задолго до эры Хазрона с его пиратскими замашками.
Анатолий Стоян работал в Физтехе. Если не изменяет память, то в должности инженера. Раньше он занимался сплавом, а когда решил попробовать паруса, то надумал построить универсальную посудину – тримаран. Идея такова. В полной своей модификации – три поплавка – эта конструкция используется как парусное судно. А в усечённом виде – центральный баллон, который существенно крупнее боковых, - отбрасывается, боковые - состыковываются, и вот он – катамаран для сплава.
В усечённом виде я его никогда не видел. А чтоб увидеть в полном виде, мы с ним договорились, что за осень и зиму он его строит, а на майские праздники идём в поход по Краснооскольскому водохранилищу. Но для успешности похода посудину необходимо испытать недели за две – чтоб хватило времени исправить то, что плохо. Даже договорились, где испытывать – на втором городском пруду в Донецке. Стоян жил рядом.
На Новый год Толик докладывает, что строительство идёт успешно. Строго по графику.
На день Советской Армии – 23 февраля, очередная попойка, — столь же оптимистический доклад.
Начало апреля. Попойки нет. Но доклад, что всё чики-пуки, звучит так же задорно.
Подошла середина апреля. До похода - две недели. Диалог:
— Толик, послезавтра будет суббота. Не испытать ли твою посудину, как договаривались?
— Да, испытывать пора, но она ещё не совсем готова. Давай перенесём на недельку.
— А у тебя хватит потом времени? Ведь останется всего неделя, чтоб довести её до ума.
— Без проблем.
Ладно. Проходит неделя. Диалог:
— Толик, послезавтра суббота. Во сколько прийти, чтоб помочь перетащить и опробовать твою посудину?
— Давай часика в два.
— Стоянище! Да пока мы её дотащим, да пока соберём, будет часов шесть! Когда же кататься? Давай часов на девять.
Сторговались на двенадцати.
Толик жил в аспирантском общежитии на 10-м этаже. Захожу. Пустынная комната с двумя абсолютно голыми койками. На одной сидит Стоян и с тоской пялится на другую. На той лежат две трубочки. На мой недоумённый вопрос: «Что это?» следует бойкий ответ: «Это — набор судна».
Что было дальше, думаю, не следует описывать. Впоследствии оказалось, что все Хазроновские ругательства, все его «доннеры ветеры», «сакраменты», «санты Марии», «фафлюки дименши», не говоря уж о «каррамбах», со всеми его святыми покойниками, мучениками, великомучениками и богоугодниками, были жалким писком по сравнению с тем, что я высказал Стояну. Это надо же, не имея НИЧЕГО, на полном серьёзе торговаться: собираем судно в 12.30 или в 12.35!
Договорились, что без проверки идём в поход на 9-е мая.
Это сейчас весь труд по доставке судна к месту соревнований или похода состоит из пристёгивания прицепа к автомобилю. А в те времена мы всё тягали на себе.
Итак, несметное количество тюков выгружаем у моста, ведущего к Сеньково – самой близкой остановки электрички к воде. Перетаскиваем к берегу и приступаем к сборке. К чести Стояна, он сделал всё. И даже больше.
Розовым цветом радуют глаз воздушные ёмкости из детской клеёнки – типичный материал тех времён для этих целей. Как потом оказалось, травят они всей поверхностью, как решето.
Внушают почтение оболочки из фильтркапрона. Достоинство этого материала – он не подвластен никаким режущим предметам и инструментам, за исключением разве что хорошо разогретого паяльника. Недостаток – так тянет воду, что малейший лоскуток может служить великолепным плавучим якорем.
Чем-то героическим и сладким навевает громадный угольно-чёрный грот, напоминая о временах славного Весёлого Роджера и сшитый, видимо, из списанных чёрных халатов.
В чём Толик перестарался, так это в мачте. Поставленные в конце сборки девять метров даже его смутили, удивили и ошеломили. Пока отпиливали каких-то пару – тройку метров, девчата отхватили около половины его гигантского паруса.
Раз уж зашёл разговор о девчатах, то, чтоб не создавалась иллюзия, будто в поход собралось два человека – я да Стоян, следует уточнить состав группы. Две байдарки с аутригерами – уже шесть человек. Плюс экипаж «Москито». Впоследствии такое название получили как это конкретное судно, так и созданные Стояном все последующие модификации. Своим названием оно обязано не только гигантским размерам, но и количеством народа на борту, которое никто никогда не считал за невозможностью. Поэтому и в первый поход толпа собралась изрядная.
Это была первая модель. Все остальные «Москито», как и эта, строились из бесчисленного количества каких-то палочек, реечек, досочек, щепочек, связанных шпагатиками, верёвочками, тряпочками и прочим хламом. В походе «Москито» напоминал цыганский табор, который с изумлением таращится из-за неплотного деревянного забора с описанными украшениями.
В связи с конструктивными особенностями все «Москито» были чрезвычайно ремонтопригодными. При поломке и при отсутствии поблизости деревообрабатывающего комбината в ход шли любые ветки, сучья, а также стволы близлежащих лесных насаждений, дрова, щепки. Короче, всё деревянное, что удаётся найти. Всё это любовно связывалось Стояном упаковочным шпагатом, которого на борту всегда было в достатке. В экстремальных случаях в ход шли шнурки от туфель, шейные платки, головные платки, тряпки, носовые платки, полоски, на которые распускались штаны и рубашки, и все прочее, чем можно связать две дровеняки.
Но вернёмся к 9 мая незапамятного года. Обеим байдаркам удалось продраться сквозь непроходимые заросли осоки и поднырнуть под мост, а «Москито» всё нет и нет. С моста видно, как в камышах неподвижно чернеет его пиратский грот - и больше никакого движения. Проходит несколько часов. Мачта с пиратским атрибутом исчезает. А через некоторое время из-за осоки появляются гребцы без мачты и без одного из боковых поплавков. Мачту они срубили сами – всё равно для выколупывания из прибрежных зарослей она бесполезна, да и под мостом не пройдёт. А поплавок отпал сам – верёвочки оказались хилыми. Ну да ладно. Отпал, так отпал. Уже вечереет. Берём то, что осталось от «Москито» на буксир и сунемся дальше. Мачту и отстегнувшийся поплавок, который тянется на верёвочке, поставим завтра утром. Темнеет. Володя Васюков – вторая байдарка – пошёл на берег искать место для ночёвки. Ведь завтра - годовщина Дня Победы. Надо отпраздновать. Моя функция – сновать между ними, чтоб не потеряться в темноте. Только отошёл от «Москито» на сотню метров, как - «Караул! Помогите! Спасите!». Возвращаюсь. Оказывается, отпал второй боковой поплавок. Народ, подобно курицам на жёрдочке, сидит на центральном. Барышень беру на борт, отчего будущая «Мума» погружается по фальшборт. Сидящих на насесте мужиков тяну к предполагаемому месту ночёвки на буксире.
К утру, основательно проредив близлежащую посадку и оставив нас всех без шнурков, Стоян полностью восстанавливает «Москито» к походу.
Как оказалось, мы находимся в глубине бухточки при встречном ветре. Байдарки благополучно выбрались, а «Москито» всё нет и нет. Вдруг из зарослей выползает весь стояновский табор с самыми ценными деталями: мачтой, пиратскими парусами, радующими глаз воздушными ёмкостями из детской клеёнки и внушающими почтение оболочками из фильтркапрона. Всё остальное за явной неспособностью идти в лавировку Стоян собственноручно сжёг.
Так умер первый «Москито».
Настругав новых реечек, загерметизировав неизвестно чем - возможно, собственными соплями - воздушные ёмкости из радующей глаз розовой детской клеёнки и пошив новые паруса из списанных, теперь уже белых, халатов, неугомонный Стоян восстанавливает «Москито». Действительно, без всяких "хаханек", машина оказалась отличной. Немало лет жители Азовского побережья поражались толпе народа, вываливающегося с «Москито» на ночёвку. Да, по скоростным способностям «Москито» никого не превосходила, но для неспешного похода для удовольствия, да ещё в хорошей компании, ей конкурентов не существовало ранее и не существует до сих пор.
Тем не менее, неугомонная мысль Стояна не стоит на месте. Он делает новые шверцы. Подогнутые внутрь на 45 градусов. Идея такова: при хорошем ветре не только препятствовать дрейфу, но и приподнимать судно. Мечта – встать на крыло. То, что только мощь торнадо сможет разогнать «Москито» до необходимой скорости, его не тревожит. Главное – творческий процесс.
Итак, мы на жемчужине Азовского моря, на п/о Казантип, на северной, удалённой от материка его оконечности. Впереди – две недели безделья. Стоим в уютной бухточке, огороженной скалами, с единственным неудобством – узкий выход на NNE. И если ветер подует оттуда, возвращение домой будет весьма проблематичным. Плюс - Стоян повредил свои сорокапятиградусные супершверцы.
К некоторым из нас должны были прибыть возлюбленные. Чтоб не тащить на себе их шмотки от основания Казантипа и не заставлять изнуряться от жары, идя к лагерю, было принято решение, что Стоян на своем «Москито» всех перевозит.
Мужики пошли пешком встречать своих милых.
Стоян с матросом Юрой Ковалёвым при довольно свежем отжимном ветре (S) шустро выскакивают из узкого прохода меж скал и идут к основанию Казантипа, к рыбколхозу. Обогнув полуостров, Стоян теперь вынужден идти против ветра. Из-за поломанных шверцев до места встречи он не доходит метров, эдак, пятьдесят. А так как Толик большой эстет, закладывает контргалс. Теперь не дотягивает метров сто. Делает следующий контргалс и теперь оказывается вообще чёрт знает где. Поняв, что дело пахнет керосином, отдаёт якорь. Якорь не держит. Удлиняют якорный конец всеми имеющимися верёвками – результат прежний.
По всем прогнозам Стояна, новое место встречи – Бердянск. Из одежды – плавки. Из жратвы – ничего. Из воды – 0.5 литра. Решили, не сдохнут.
Когда, откуда ни возьмись, появляется пограничный катер. Диалог:
Пограничники:
- Держите буксирный конец! – швыряют толстенный канат.
Стоян:
— Не надо. У нас свой есть. Бросает верёвочку.
— Привязались?
— Привязались.
Дальше, по словам Стояна, началось что-то ужасное. У него сложилось мнение, что у погранцов есть лишь два состояния. Или они стоят неподвижно, как вкопанные, или мчатся, как одуревшие. Промежутка нет. Мачта на «Москито» рухнула сразу. Тримаран, поражая своей живучестью, скачет по верхушкам волн. Стоян с Юрой в ниагарских потоках зубами цепляются за все, что угодно, дабы не быть смытыми. Руки заняты – из последних сил удерживают удирающую за борт мачту. Теперь, наконец, они поняли истинный смысл фразы «Привязались?».
И когда наши мореходы пришли к окончательному выводу, что им приходит неминуемая гибель, верёвочка, к счастью, лопается. «Москито» замирает. Путешественники ликуют, что появился шанс остаться в живых, дрейфуя потихоньку в Бердянск.
Но не тут-то было. Пограничники - народ суровый, бесхитростный и решительный - с явным намерением довести начатое дело до конца и держа свой ужасный канатище наготове, делают боевой разворот и с вполне неоднозначными намерениями приближаются к трясущемуся от ужаса экипажу «Москито».
Как тут, к общему удовлетворению, прибывает рыболовный сейнер. Пограничники прячут свое средство устрашения – буксирный конец - и на бешеной скорости сматываются заниматься своим делом – где-то воевать. Москитовцы тоже довольны: появился шанс остаться в живых. Но и тут возникла закавыка. Рыбаки заявляют, что они чхать хотели на плавучий забор. Их задача – спасти людей. Стоян отвечает, что они могут его сразу расстрелять, но живым он свое судно не покинет. После небольшой перепалки Стояна, сидящего на своём заборе, по слипу втягивают на сейнер.
На следующий день симферопольское радио предупредило отдыхающих о сильном отжимном ветре на Азовском побережье. Мол, где-то пяток из таких, как они, уносимых на надувных матрацах, удалось спасти. Для большего устрашения было добавлено, что «рыболовецкий траулер спас тримаран».
Сколько верёвочке ни виться, но конец всегда приходит. Вот и нам пришла пора возвращаться домой. А ветер, как специально ожидая этого события, задул с новой силой, но теперь точно в единственный проход меж скал. «Муме», заложив десяток коротюсеньких галсов, удалось выбраться. Без приключений добравшись до основания Казантипа, экипаж познакомился с неким мужиком, катающимся на «Меве» – был когда-то такой разборной швертбот производства Польши. Как оказалось, этот мужик на самом деле - капитан научно-исследовательского судна, пришвартованного тут же, у причала рыбколхоза. Дальнейший его путь – в Мариуполь с заходом в Феодосию. Поэтому его предложение всей нашей банде составить компанию в конечный пункт было встречено с радостью и благодарностью.
А Стояна все нет и нет. Где же этот паршивец? Неужели опять надумал идти в Бердянск? Так ветер не благоприятствует. Но от Стояна всего можно ожидать.
С тягостными предчувствиями, заглядывая в каждую бухточку, пешком обхожу Казантип по периметру. Подхожу к месту стоянки.
И что вижу? Среди хаотически разбросанных дров, перепутанных обрывков верёвок, с самым отрешённым видом туда-сюда бродит народ. Стоян, завернувшись в спальник, спит на краю обрыва. С этого обрыва открывается фантастический вид. Море до самого горизонта усеяно бесчисленным количеством плавающих дынь. Как впоследствии оказалось, их наворовал Стоян с колхозного поля и загрузил в «Москито» с неведомой целью. Это немыслимое количество мы всё равно не смогли бы допереть из Мариуполя до Донецка.
Под обрывом несколько мужиков ныряют в бушующее море, вытягивая то обрывок троса, то какую гнутую железяку.
Как потом выяснилось, Стоян, памятуя своё неудавшееся турне в Бердянск, решил не рисковать и не идти в проход между скалами, а вручную протащить «Москито» между ними и обрывистым берегом. Там весьма узкий проход. Достаточно было судно перетащить через пару-тройку каменюк.
В бухте волны нет, поэтому эти валунищи были преодолены без проблем. Но как только вышли из защищённой зоны, первая же волна кладёт тримаран на борт, мачтой точно напротив береговых скал. Вторая волна ударяет «Москито» мачтой о скалу, после чего он сразу обмяк. Дальнейшую трагедию описывать не буду.
Плавающие дрова (во что превратилась мощная посудина) быстро выловили и доставили на обрыв. Теперь ныряли за тем, что не плавало. Не удивительно, что эмоционального Стояна, собственными глазами увидевшего, как его любимое детище перемалывается в мусор, свалил сон. Перед чудовищной мощью стихии он всё равно бессилен.
Останки «Москито» погрузили в невесть откуда взявшийся грузовик и привезли к причалу рыбколхоза.
На этом можно было бы и окончить, но имеет смысл упомянуть ещё один поучительный эпизод.
Судовой ход по Азовсому морю от Феодосии до Мариуполя отлично провешен – иди себе и горя не знай. Но, зайдя в рулевую рубку, был поражён действиями рулевого. Ни на мгновение не поглядывая, что ж там впереди, рулевой, не отрываясь от компаса, с остервенением вращает штурвал. Переложив руль на какой-то борт, наблюдает, как стрелка, замедляя свой бег, всё быстрее и быстрее начинает перемещаться в противоположном направлении. И когда стремительно проскакивает нужный курс, начинается бешеное перекладывание руля на противоположный борт. И так всю вахту. Как мы не посбивали пару-тройку вешек, пройдя в нескольких сантиметрах от них, до сих пор удивляюсь.
К чему этот эпизод? Да к тому, что не следует уповать на МПСС, мол, на открытой воде судно под двигателем уступит дорогу парусному. Не уступит. Рулевой впереди себя ничего не видит. Потому что не смотрит. Наедет и даже не спросит, как зовут.
Очевидцем описываемых событий я не был. Поэтому эта часть очень краткая, восстановленная из немногословных рассказов участников этого похода.
По всей видимости, Стоян свою родословную ведёт от муравья, т.к. своим трудолюбием мало чем отличается от этого насекомого. Уже к весне был построен новый «Москито»! Еще краше первых двух. Хотя внешне мало отличался от предшественников. Несмотря на новые инженерные решения и усовершенствования, использование новых конструкционных материалов, - всё тот же, украшенный верёвочками, тряпочками и лоскутками забор, сквозь щели которого с любопытством глазеет цыганский табор.
Походив пару лет по Азовскому морю и убедившись в надёжности судна, Стоян решает покорить Каспийское море.
В экипаж берёт Володю Мишенина, левшу в прямом и переносном смысле. К этому времени Володя, соорудив собственный мощный катамаран, вволю избороздил Азовское море. По возвращении с Каспия долго капитанствовал на крейсерском швертботе «Проходчик»
Третьим на борту был Миша Хаджинов. Тогда ещё новичок. Сейчас ходит на собственном Ducky-17 под номером на парусе 4444.
Четвёртым был Толик Черкасов. Вернувшись, парусами больше не занимался.
В походе они питались исключительно осетриной. Браконьеры, коих было несметное количество, выпотрошив икру, рыбин отдавали нашим путешественникам – всё равно выбрасывать. При этом удивлялись, как это так, без цели и заработка, а лишь удовольствия ради, можно путешествовать по морю.
Всё шло прекрасно. Великолепная погода. Лазурное море. Отличная компания. Несметное количество осетрины, потребляемой в самых разнообразных видах.
Как тут, на траверзе то ли Баку, то ли Махачкалы, наши путешественники ночью при значительном удалении от берега попадают в жесточайший прижимной шторм. Ударом волны в щепки разлетается руль. Судно несёт к берегу, для достижения которого нужно перевалить через три бара. На первом баре «Москито» переворачивается. Народ тут же влезает на него с обратной стороны. На втором баре «Москито», сбросив наездников, становится на ровный киль. При этом больше всего не повезло Мише Хаджинову. Он был в шерстяном свитере, поверх которого - болоньевая куртка с капюшоном и штанами из того же материала. Штаны спустились, связав штанинами ноги. Растянувшийся свитер своими рукавами то же самое делает с руками. Капюшон тоже зря время не теряет. Спустившись, залепляет Мише глаза, нос и рот. Как ему удалось спастись – сам не знает. Но на палубу влезли все.
Третий бар. Опять оверкиль. Все опять плавают вокруг. Ударом волны срывает все три поплавка и стремительно уносит к берегу. Миша божится, что при свете молний своими глазами видел, как через несколько секунд эти поплавки, в строгой последовательности - сначала боковые, за ними центральный - переваливают через ближайший горный хребет.
Благодаря надёжным спасжилетам и прижимному ветру экипажу удаётся выбраться на берег.
С рассветом буря поутихла, и море начало выбрасывать на берег подарки. Сначала - четыре левых туфли. Что интересно: именно левых! И каждому — свой. Потом появилась зубная щётка. Море, очевидно, посчитало, что зубная щётка – самый необходимый атрибут для левых туфель, без которого эти предметы совершенно бессмысленны.
Последним появилось полотенце. Очевидно, для того, чтоб, надев левый туфель и почистив зубы без пасты, было чем вытереться.
Полотенце было изрядно потрёпано, но по каким-то неуловимым признакам Миша узнал своё. Оно лежало на самом дне рюкзака. Как морю удалось развязать рюкзак, всё выпотрошить и доставить на берег самое необходимое (полотенце), знает только бородатый Нерей да его шаловливые дочурки Нереиды.
Всё остальное сгинуло в пучине.
Тогда люди были не такими жлобами, как сейчас. Местное население поделилось и одеждой, и пищей, и деньгами. Конечно, одежда была не от Версаче. И домой наши путешественники вернулись не на "Мерседесе". Но вернулись.
«Москито» больше не возрождался.
Стоян живет на своей исторической родине, в Святогорске, где выращивает цветы. Судьба остальных уже известна.
Поп – это псевдоним протодиакона русской православной церкви о. Георгия. Когда он был ещё диаконом, и когда был помоложе, и когда его пузо было не столь громадным, он славно попутешествовал по Азовскому морю на своём «Альбатросе», предпочитая одиночное плавание. Будучи фантастически общительным и компанейским, при желании легко находил самые развеселые общества на берегу.
С годами сан его повысился, а пузо возросло. Теперь уже двойной орарь украшает его могучий торс, однако непомерный "комок нервов" на животе не позволяет вскарабкаться на судно. Оставаясь в душе мореходом и не желая расставаться с парусами, для успокоения душевных мук батюшка в своей однокомнатной квартире строит парусные суда. Основной строительный материал – скотч. Используя последний в немереном количестве, он из трубочек-реечек лепит свои посудины. Тем же способом монтачит паруса из полиэтиленовой плёнки. И только при пошиве оболочек для поплавков из плащ-палаточной ткани применяет нитки, хотя с удовольствием заменил бы их скотчем. Посудин батюшка наделал немало. Часть - продал, возместив расходы на приобретение основных строительных материалов (скотча). Часть - подарил.
Поповские изделия полностью подпадают под определение понятия "судно", в том смысле, что «судно – это плавающая конструкция». Все они действительно являются конструкциями и действительно - плавают. Более того, у них есть парус и два поплавка, т.е. по формальным признакам это есть парусный катамаран. Но назвать их туристским парусным судном как-то язык не поворачивается. Уж слишком они отличаются от судов, обычно применяющихся для туристских парусных походов. Название одного из них как нельзя точно характеризует продукцию, сходящую со стапелей батюшки: «Меняносец Хлюпик». На обоях, помимо карты Украины, рисунков малолетних прихожан и картинок с парусниками, записаны, чтоб не забыть, имена для грядущих кораблей: "Блох", "Таракат", "Микроб", "Козявка", "Цуценя" и т.п.
Впрочем, некоторые из его первых детищ всё же оказались способными к морским прогулкам. Например, "Соло-6" под двумя чёрными гротами, ходящий лишь за ветром. Но апофеозом является грандиозная двухмачтовая шхуна "Георгий Победоносец", любовно именуемая "Жориком". "Жорик", хоть и на редкость тихоходный, но очень вместительный, пересекал Азовское море, и до сих пор бороздит его волны.
Впрочем, наш служитель культа и не ставит своей целью, чтоб на них обходили мыс Горн. Его задачи:
Но, положа руку на сердце, можно смело утверждать, что Поп - очень интересная и хлебо-водко-сольная личность. У него в памяти сидит немало презабавнейших историй о парусных путешествиях. И рассказчик он потрясающий. Смею надеяться, что мои "Были" сподвигнут его донести миру свою правду и свой взгляд на нижеприведённую историю.
Покойного Витю Феденюка представлять нет необходимости.
Как-то, уж не помню зачем, зашел я к попу. Как всегда, справа к стенке прислонен каркас очередного крика души нашего торговца опиумом. Вдоль потолка подвешена мачта с полиэтиленовым парусом. Слева – поповское логовище, представляющее собой матрац на четырёх кирпичах. Одеяло, покрывающее матрац и обычно плоское, неожиданно топорщится посередине странным холмиком. Рядом с матрацем стоит низенький столик. С противоположной стороны от логова сидит поп и пьёт водку. Когда налил мне, холмик вдруг зашевелился, и из-под одеяла появилась измятая до неузнаваемости физиономия Феденюка. Промычав что-то совершенно невразумительное, Витя скрылся, заняв исходную позицию холмика.
Комментарии батюшки: «Витя что-то сказал только ему ведомое на специальном птичьем языке. Этот язык никто не знает и понять не может. Но стоит влить грамм двести, как некоторые слова кажутся вроде знакомыми. Ещё столько же – начинаешь почти всё понимать. А если ещё грамм сколько-то – уже и сам славно чирикаешь». Как оказалось, отче с Витей приканчивают уже вторую неделю, с утра приняв необходимую дозу, и на чистейшем специальном птичьем языке бойко обсуждают самые животрепещущие проблемы мироздания.
При встрече через несколько месяцев Витя расшифровал то, что он проблеял. Оказывается, он извинялся, что по ряду объективных причин не может принять участия в беседе.
Было это на "Кубке Донбасса". Уж не помню когда. До того, как Калач вырезал мне мозги, или после, но со смерти Саши Коломойца прошло уже года два.
Субботним вечером, когда народ, как всегда, за рюмкой чая напряжённо готовится к завтрашним гонкам, болтался я по лагерю. Прибился к харьковчанам. Одна из роскошных барышень, коими в изобилии славен Харьков, безудержно рыдала по безвременно ушедшему Коломойцу. Попытался успокоить. Да куда там! С таким же успехом можно было дать команду «Ветер, стой!» или «Ветер, дуй!». На счастье, во мраке промелькнул силуэт судейского доктора, Саши Калача. В отличие от меня, он - мужчина видный, и в надежде, что ему удастся остановить этот поток слёз, позвал его и познакомил. А сам при первом же удобном случае сбежал в более весёлую компанию
Доползти до палатки, где мы жили с Калачом, мне удалось где-то к часу ночи. Глядь – а Саши-то нет. Ну, думаю, молодец Саша! Не зря я его познакомил
Просыпаюсь утром – нет Калача! Ах, думаю, каков молодец Саша! Молодец, так молодец!
Начались гонки. Наш судейский врач явился пред очи главного судьи где-то часов в 10 – 11. Измученный, еле ползает, глаза шальные, весь в какой-то засохшей багнюке. Любо-дорого посмотреть. Уж не помню, только на одну ногу припадал, или сразу на обе. Где ж ты, думаю, бедняга, так накувыркался? Видать, бойкая ночка была. Вот молодец, так молодец!
Когда дым рассеялся, оказалось следующее. Буквально сразу, как я покинул харьковчан, участники разыскали Сашу – у одного из туристов разболелся живот. «Слопал, видать, что-то не то. Нет ли какой пилюли?» Саша страждущего помял, потискал и с подозрением на аппендицит повёз в Купянск. Там во мраке долго искал дежурную хирургию. А надо сказать, что в те времена в этом городишке уличное освещение на ночь выключали. А может, его вообще не было – тайна сие великая есть. Более того, очевидно, чтоб гулякам было неповадно по ночам болтаться, в самых неожиданных местах было выкопано множество ловчих ям, на дно которых специально налита жидкая грязь. Видать, для особого шика или куража. Естественно, наш доктор, не зная ни местных обычаев, ни традиций, ни дислокации ловушек, во множество из них рухнул
В конце концов, выкарабкавшись из очередной, неведомо какой по счету ямищи, как был, по уши в грязи, ввалился в дежурную хирургию. С порога, с горящими от счастья глазами, выпалил: «Мужики! Я - ваш коллега, тоже хирург. Правда, нейрохирург, но в данном случае это не имеет абсолютно никакого значения. У меня есть давняя, чуть ли не детская мечта, из-за которой я, может, и подался-то в хирурги – удалить кому-нибудь аппендикс. А тут такая счастливая оказия! Так что скорее тащите ваши ножики, друзья! Будем сразу, не отходя от двери, не медля, резать!»
Но местные ребята оказались не лыком шиты и под весьма благовидным предлогом ему отказали. Мол, у двери не положено – это надо делать в операционной. А пускать бомжей в операционную инструкция запрещает. Не будь инструкции, так с большим бы удовольствием
К утру операция была сделана. Саша не ошибся – у участника был острый аппендицит
Но, тем не менее, Калач меня крайне разочаровал. Какие могут быть участники, какие больные, какой живот, какой аппендицит, если такая барышня?!!!
Как-то я напомнил нашему доктору эту историю. Тот заявил, что никакую барышню невозможно даже поставить рядом с его супругой. «Таких женщин, как моя жена, нет, не было, и никогда не будет. И ни на какую барышню я её не променяю». Его уста тронула загадочная улыбка. Мечтательный взгляд стремительно, как лезвие ножа, пронёсся по моему пузу и отправился куда-то вдаль, в бесконечность. «Вот, разве что, аппендикс...»
Может, я чего и прибрехнул, но это так, для пользы дела и целостности картины
02.03.08, Донецк