Как вы понимаете, и то и другое название нагло спёрто без соблюдения авторского права, но очень уж они подходят под мою ситуацию этого года. Не получилось в эту навигацию походить под парусом. Не было возможности — так сложились обстоятельства. К большому сожалению. Но есть желание поделиться воспоминаниями о том, как я пришёл к парусному туризму. Может быть, кому-нибудь это покажется интересным. У каждого из вас есть своя история. У меня своя.
Итак…
Ленинград середины семидесятых. Март. На голове ещё зимняя шапка, а в голове уже лето. Точнее, мысли о лете: об отпуске, тёплых денёчках, о предстоящем водном походе, в который меня пригласили мои новые друзья-байдарочники. С ними я познакомился по объявлению в городском клубе туристов. Одна незадача — у меня нет БАЙДАРКИ! Да, если честно, и купить-то пока особенно не на что. Мы с женой только что окончили институт и наш семейный бюджет, состоящий из двух сторублёвых окладов молодых инженеров, ни как не мог осилить столь дорогую по тем временам вещь (RZ — немецкая байда стоила 180 руб., к примеру).
Я решил сделать что-нибудь сам. Тут мне как раз подвернулась статья в журнале «Моделист-конструктор», автор которой описывал путешествие на разборном фанерном катамаране собственной конструкции по реке Кубань (чертежи прилагались). Согласно утверждению автора конструкция была просто гениальная: быстроходная до того, что обгоняла табун лошадей, несшийся вдоль берега реки, быстро собираемая и разбираемая, легко переносимая одним человеком после разборки в виде чемоданчика. В этой же статье изобретатель жаловался на застой в головах судостроителей, косность их мышления и нежелание воспринимать его идеи, которые были запатентованы (с его слов) в большом количестве.
С внедрением его передовых идей он обещал революционный прорыв во многих направлениях судостроения. Светлое будущее этой отрасли промышленности уже стояло за порогом двери. Надо было только найти желающих воплотить эти идеи в жизнь, а, вот, с этим были проблемы. Но меня лично светлое будущее судостроения тогда не очень волновало. Мне нужно было к лету построить катамаран!
И вот, я иду домой к ГЕНИЮ, ибо, как можно ещё назвать человека, создавшего гениальную конструкцию. Телефон его я узнал в редакции. Созвонился с ним и теперь, пользуясь любезным приглашением, ищу дом по названному адресу. У меня есть несколько вопросов к автору конструкции. Наконец, нахожу нужный дом. Дом, как дом. Двор, как двор. Типичный питерский «доходный» дом второй половины 19-го века и типичный двор-колодец, где окна смотрят друг на друга, где в квартирах даже днём сумерки, а солнечные лучи заглядывают разве что в верхние этажи.
Во дворе стоят круглые мусорные бачки. За одним из бачков устроилась собака «дворянской породы», самозабвенно грызущая большой мосол. На скамеечке у стены дремлет дворник в обнимку с лопатой для снега, уставший за зиму в борьбе с сугробами.
Захожу в парадную (подъезд по московски. Перев. автора). В парадной пахнет сыростью и кошками. Взбегаю на 4-й этаж, где находится квартира. Ищу звонок с нужной фамилией среди двух десятков механических и электрических звонков. Не нахожу и жму на первый попавшийся. Через некоторое время за дверью раздаются шаркающие шаги, и дверь начинает очень медленно открываться.
Из-за двери так же медленно появляется голова старушки, явно родившейся до «исторического материализма». «Вам кого, сударь?», «Мне бы Петра Ефимовича — мы с ним договаривались», «Звонок Петра Ефимовича самый верхний». Дверь перед носом закрывается. И, действительно, наверху вижу потемневшую медную табличку с нужной фамилией. Звоню. Дверь опять открывается и оттуда снова появляется всё та же старушка. «Проходите, комната Петра Ефимовича в самом конце коридора».
Ах, эти питерские коммуналки старых центральных районов. Моё детство прошло в одной из таких квартир. Там по длиннющему коридору я гонял на трёхколёсном велосипеде, играл с соседскими ребятишками в «войнушку» и пинал футбольный мяч. И, вот, теперь я в полутьме пробираюсь до нужной мне комнаты в конец коридора, задевая по дороге домашнюю утварь жильцов, развешанную по стенам. По ходу моего продвижения двери комнат квартиры поочерёдно открываются и оттуда с любопытством выглядывают другие доисторические старушки.
Когда я, наконец, добираюсь до конца коридора, передо мной неожиданно распахивается дверь и, в проёме, я вижу его — ГЕНИЯ. Смотрелся он мощно и немного напоминал Эйнштейна. На нём был халат, надетый на голое тело, шлёпанцы на босу ногу, трубка во рту и широченная улыбка — как будто он, наконец, встретил человека, готового одолжить ему денег. «Ну, вот и Вы, только я Вам сейчас первую часть отдам.» «Какую такую часть?» — спросил я. «Ну, Вас же из музыкальной редакции прислали, Вы же курьер?». «Да, нет — я с Вами по телефону договаривался на счёт катамарана!».
«Аааа….» — разочарованно протянул он, улыбка растаяла на его лице, и я перешёл в разряд человека, пришедшего одалживать денег. «Ну, тогда подождите минутку» и пошёл в угол чего-то искать. Тем временем я, попривыкнув к полумраку, оглядел комнату: почти все стены были заняты стеллажами с книгами самого разного содержания. Эта была и художественная литература, и литература по изобразительному искусству, книги технические и, даже, книги по медицине. Интерес хозяина комнаты был многообразен. Напротив входа в комнату под потолком, рядом с основательно разодранной подшивкой «Моделиста-конструктора», я заметил огромного чёрного кота, сильно смахивающего на Булгаковского кота Бегемота из «Мастера и Маргариты».
Он явно не одобрял моего присутствия и смотрел на меня сверху весьма недоброжелательно. В глубине комнаты на кровати белела простыня, укрывавшая чьё-то тело. Судя по формам, угадывавшимся под простынёй и педикюру на высунутой из под неё ноге, это было женское тело, а судя по тому холостяцкому бардаку, который творился в комнате, тело было тут временного содержания. Но самым замечательным элементом интерьера комнаты был большой чёрный концертный рояль, стоявший у входа. На нём, на рояле, были разбросаны какие-то чертежи, листки с нотами, черновики с записями, а также стояла тарелка с недоеденным борщом и обкусанным куском чёрствого хлеба.
Самым ярким мазком этого натюрморта были большие слесарные тиски, прикрученные прямо к крышке рояля. В тисках была зажата железка, рядом лежал напильник. ГЕНИЙ был многогранен, а музы, которые его посещали, были разных специальностей и стояли, вероятно, в очереди к нему в коридоре. Вот как раз одна из них, видимо, и отдыхала сейчас под простынёй, утомившись после праведных трудов.
Наконец, мне были найдены нужные чертежи. «Вот. Посмотрите здесь» — сказал он, бросив бумаги на край рояля, а сам сел за инструмент, уйдя мыслями в другое измерение. Наверное, искал контакт с новой музой. Я погрузился в изучение чертежей. На верху стеллажей раздалось странное шуршание. Посмотрев в ту сторону увидел, что котяра остервенело когтит подшивку «Моделиста-конструктора», при этом, зло косясь на меня. Его недоброжелательность по отношению к себе я ощущал чисто физически.
Продолжив изучение чертежей, я обнаружил некоторое несоответствие между публикацией в журнале и тем, что я увидел сейчас. И только я открыл рот, что бы сообщить об этом автору как его, наконец, посетила очередная муза. «Бам-бам-бам…» — взял он несколько громких аккордов и, в этот самый момент, что-то большое и мягкое плюхнулось на меня. Множество рыболовных крючков вонзилось мне в шею и спину. Под тяжестью меня шатнуло в сторону двери. Я вышиб её головой, разметав старушек у замочной скважины. За какие-то секунды, пролетел весь коридор, выскочил на лестничную клетку. Тело, а это был кот, катапультировалось по дороге на высокий шкаф перед моим вылетом из квартиры.
Перепрыгивая через несколько ступеней я очень быстро оказался во дворе-колодце. Можно было перевести дух. На карнизах ворковали голуби. Окна верхних этажей, куда попадало солнце, отражали зайчиков. Дворняга всё продолжала грызть мосол, а дворник всё ещё дрых на лавочке. Жизнь продолжалась, и она была прекрасна!
Июнь того же года. Плыву на фанерном катамаране по реке Великой. Далеко впереди сверкают лопасти байдарок моих новых друзей. Ребята они замечательные и никаким образом стараются не показывать - как их уже достало моё постоянное отставание. Правда, я их честно до похода предупредил, что катамаран я ещё на воду не спускал, но он должен быть очень быстроходным. На катамаране я один, так как после сборки оказалось, что для второго человека элементарно нет места, и я обменял свою жену на два мешка картошки с одной из байдарок. Теперь она плыла в 3-х местном «Салюте» далеко впереди, а я в одиночестве лопатил на катамаране.
Да, и не катамаран получился вовсе, а тримаран. Дело в том, что при первом же спуске на воду, загрузке вещей и моей посадке, судно опустилось на столько, что при малейшей волне могло пойти ко дну. У меня уже перед поездкой возникали смутные сомнения по поводу грузоподъёмности и я, на всякий случай, захватил один баллон от своего первого надувного катамарана (вёсельного), сделанного из брезента и детской клеёнки. Баллон, правда, немного потравливал, но всё равно с ним получилось значительно лучше.
Как я ехал с этим «чемоданчиком» на горбатом запорожце брата до вокзала и как потом грузился в вагон - отдельная песня.
Катамаран, как вы помните, был разборный, то есть каждый поплавок состоял из трёх секций, которые после разборки вкладывались одна в другую, а затем, образовавшиеся два пенала накладывались друг на друга и получался «чемоданчик». На поверку, правда, «чемоданчик» превратился в огромный сундук! И, когда мы ехали ранним утром по Невскому проспекту, а машин тогда, как вы понимаете, было гораздо меньше, чем сейчас, не заметить нас было просто невозможно. И, вот, едем, весьма перегруженные катамараном и тонной другого туристского барахла.
Вдруг видим, что из «скворечника» — будки гаишника выскакивает на середину дороги блюститель порядка с полосатой палочкой и, сильно пригибаясь к земле, пытается понять - что за куча такая едет по главному проспекту города и, вообще, по каким законам физики она передвигается. Он, наверное, настолько был поражён этим зрелищем, что, когда мы пролетели мимо него, забыл свистнуть, и свистнул, только когда мы отъехали от него метров на сто, ну, а мы сделали вид, что не услышали и умчались в даль светлую.
Штурм вагона поезда был ожесточенным, шумным и скандальным. Могучее тело проводницы закупорило дверь тамбура и стояло насмерть, что бы ни в коем случае не допустить всё ЭТО в вагон. И только дальнейшие дипломатические усилия, а также определённая денежная сумма сумели решить проблему посадки в вагон.
Ещё раз по поводу скоростных качеств судна. К сожалению, я так ни разу и не увидел несущийся табун лошадей, чтобы сравниться, но стадо коров я обогнал легко. Правда, коровы не сильно куда-либо торопились и, щипля траву, едва перебирали ногами. Тогда я твёрдо решил - КУПЛЮ БАЙДАРКУ!!! А «чемоданчик» я на обратном пути оставил на автобусной станции городка псковской области, «забыв» его в зале ожидания. Ох, как полегчало! Дальнейшая его судьба мне не известна.
Сижу на «чемоданчике» в раздумье — как плыть дальше? Впереди ещё 200 км.
Начало сентября того же года. Плыву с женой по Лемболовскому озеру на моей только что купленной байдарке (пришлось залезть в долги). Наслаждаюсь осенней природой Карельского перешейка, тренируюсь в гребле. И тут вижу, что у противоположного берега параллельным курсом движется другая байдарка, но без всяких вёсел, а под двумя зелёными треугольными парусами. Причём, шли мы против довольно свежего ветра, а она, тем не менее, идя зигзагами (яхтенная терминология мне тогда известна не была) не уступала нам в скорости. Это обстоятельство так меня озадачило и поразило, что я понял - хочу так же!
Вскоре друг сообщил мне, что в ленинградском клубе туристов на улице Желябова висит объявление об организации секции парусников и проведении семинаров по технике водного парусного туризма. Так же друг притащил журнал, в котором была напечатана статья с чертежами прекрасной разборной яхточки — катамарана с надувными поплавками. Всё! Я заболел окончательно.
Болезнь развивалась стремительно и со временем приобрела хроническую форму, обостряясь, как правило, к весне и затухая поздней осенью. К своей радости, попав в первый раз на соревнования туристов-парусников на Кавголовское озеро в 1976 году, я обнаружил, что таких «хроников», как я, довольно много. Для справки: первые официальные соревнования туристов-парусников прошли в Лосево на оз. Суходольское, где и в настоящее время проводятся гонки («К и Я» № 46 за 1973 год, стр.46). Тогда соревнования проводились под патронажем журнала «Катера и Яхты». На этих соревнованиях, согласно заметке, были только байдарки с парусом. 12 штук и без каких-либо аутригеров. Все последующие соревнования вплоть до конца 80-х годов проводились на Кавголовском озере кроме соревнования 1981 года, которое прошло в Лосево, но не на Суходольском озере, а на Вуоксе по течению чуть выше турбазы. По количеству преобладали Мевы.
В первый день соревнований был абсолютно ясный солнечный день, но при этом дул сильный ветер и на озере были крутые метровые волны (во второй день почти штиль). Было много оверкилей, но, к счастью, на пороги ни кого не унесло. Больше в этом месте никогда регата не проводилась. Почему так хорошо это помню? — потому, что сам тогда перевернулся ещё до начала соревнования при подходе к месту сбора. Перевернулся и вывалил всё содержимое в воду, то есть экипаж и барахло. Было не очень глубоко, где-то по грудь. Нашли в воде тогда всё даже ручку от примуса, но бутылку медицинского спирта мы так и не обнаружили — какая драма!
Тут на форуме задавался вопрос: «А, правда ли, что на соревнованиях в Кавголово собиралось до сотни экипажей?». Отвечаю юному (по сравнению со мной) любознательному читателю. Нет! Такого количества никогда не было. Конечно же, я мог бы ответить, что в то время и деревья были большими, то есть баобабы по берегам росли и птеродактили над озером летали, и туристов-парусников собиралось не одна сотня, а несколько, но буду с вами до конца честен — больше пятидесяти не собиралось никогда. Как правило, экипажей 30-40. В этом плане на Московском море народу было побольше тогда, не знаю, как сейчас.
Свою карьеру гонщика я закончил в 88 году именно на Московском море. Но что касается парусников из других регионов СССР, то в Кавголово было большое представительство: москвичи, сепаратисты из Подмосковья — Зеленограда, Щёлково, братва из Люберцев.
Приезжали из Новосибирска, из Украины. Постоянно участвовала представительная сильная команда из Латвии и даже ребята из Ташкента. Хорошо их помню. У них было 3 лодки с парусами-крыльями (парус Кузнецова, если не ошибаюсь). Тогда была другая страна, другие условия. Не буду говорить: хуже — лучше. Те же ребята из Ташкента за счёт профсоюза своей конторы, а конторой у них был авиационный завод, могли себе позволить на пару денёчков сгонять в Ленинград и ещё грамоту получить за это от руководства предприятия. Правда, о парусном походе за границу мы тогда даже и не мечтали. Ну, а так всегда было интересно.
Дам, пожалуй, небольшую зарисовку соревнований восьмидесятых. «Поляна» Кавголовского озера. Вторые выходные июня. Стоит хорошая солнечная погода. На берегу в ожидании старта суда старших классов, младшие уже в гонке. На травке масса загорающих, в воде много купающихся. Вдоль берега с очень важным видом ходит главный судья соревнований - Фёдоров Владимир Ильич. Для руководства действием у него на шее болтается мегафон, полевой бинокль и свисток.
В наше время мегафоном называлась такая рация-орало одностороннего действия в виде большого тяжелого колокольчика с эбонитовой ручкой и работавшей на больших круглых батарейках. Вот в этот самый мегафон он нам кричал всё, что о нас думает. Для пущей важности, не смотря на жару, на голове судьи красовалась зюйдвестка. Всю серьёзность мероприятия нарушают два мелких шпанёнка, всё время шныряющих у ног судьи, отчаянно при этом шаля. Устав от озорства, главный судья, специально сбегав в лес за крапивой, начинает гонять их по всей поляне, перескакивая через тушки загорающих. Эти два шкета — Серёжка Новицкий со товарищем.
Между тем соревнования идут своим чередом. Несколько лодок одновременно подошли к первому поворотному бую, но одна из лодок — байда с латинским парусом из полиэтиленовой плёнки, управляемая молодым высоким парнем, неправильно совершила манёвр и создала затор с навалами, за что капитан байдарки был подвергнут справедливой обструкции со стороны капитана - ветерана парусного движения Николая Иванова. Молодой капитан той байды ныне сам ветеран. Он также мой давнишний хороший приятель и мой любимый кинорежиссёр — Максим Мальков.
А на «поляне» загорающих становится всё больше. Яблоку, как говорится, некуда было упасть. В воде народа то же изрядно по прибавилось и капитанам судов приходится демонстрировать всё своё мастерство что бы никого не задеть при подходе к берегу.
Не скажу, чтобы наблюдался какой-то антагонизм между отдыхающими и соревнующимися, но мелкие инциденты иногда случались. Вот, вдруг, неожиданно вскакивает один из загорающих и встаёт в позу Ленина на броневике. Он и в самом деле лысиной и бородой с усами сильно напоминал вождя мирового пролетариата. От последнего его отличало, собственно, отсутствие под ним вышеназванного броневика, кепки в вытянутой руке, галстука в горошек, да и, вообще, какой-либо одежды кроме «семейных» ситцевых трусов до колена.
Рука «вождя» была вытянута в нашу сторону. Его образ, его яркая эмоциональная речь, которой мог бы позавидовать любой оратор, запомнились мне на всю жизнь. «Муд…ки!» — начал он своё выступление, — «понавешали, понимашь, през-вов на палки и изображают из себя яхтсменов!». На этом речь была прервана рядом лежащим загорающим, который дёрнул его за трусы и те спустились по самое «не балуйся» (наверное, это был Троцкий). А «муд…ки», не смотря ни на что, продолжали заниматься своим любимым делом, то есть изображать из себя яхтсменов.
Надо сказать, что конструкции наших судов, выполненных, как правило, из «цельностянутых» с родных предприятий материалов, а так же со свалок, представляли собой в большинстве случаев на тот момент «недояхтинг» в чистом виде. Это в большей степени относилось к семидесятым годам. В восьмидесятых стали появляться очень грамотные конструкции. На пример: «Ленинградец» Сергея Корбана. Было много достойных лодок и у москвичей. Также появились «Альбатросы». Но в чём-то оратор был прав.
Как правило, всё делалось «на коленке», а туризм наш тогда назывался «парусно-слесарным». Новоявленные судостроители, не обременённые знаниями кораблестроения, аэро и гидродинамики, а так же сопромата, выдавали «на гора» порой наивные, а часто просто гениальные конструкции.
Где не хватало знаний, зачастую приходила на выручку интуиция, фантазия и журнал «К и Я», который в то время не блистал глянцем и не отдавал гламурностью, а учил, как из ничего сделать нечто. Кстати, на соревнованиях можно было часто видеть невысокого коренастого человека в очках с толстыми линзами и фотоаппаратом, которым он снимал наши лодки. Это был зам. главного редактора «К и Я», а так же автор книги «15 проектов лодок для любительской постройки» Дмитрий Курбатов. Так что интерес был взаимный. А ещё был обмен идеями на тех же соревнованиях и «шпионское» фотографирование кораблей соперников.
Я до сих пор поддерживаю дружеские отношения с некоторыми участниками соревнований тех лет, например, с Максимом Мальковым. А, иногда, встретив кого-то из того «призыва» по прошествии долгих лет, мне говорят: «Что-то я тебя не узнаю». А я сам себя узнаю? Особенно по утрам. Взглянешь в зеркало: «Боже, кто это?». И потом до обеда мучаешься: «Кого эта физиономия мне напоминает? Где я его раньше встречал?». Времена были всё-таки не плохие. Жаль только, не было интернета и такого форума, как этот. Очень интересная и нужная вещь. Много полезной информации, особенно для начинающих.
Ну, пожалуй, всё, что я хотел вам рассказать.
Всем здоровья, интересных путешествий под парусами в будущем году. Самодельщикам — хороших самоделок.
Да, чуть не забыл – я тут упоминал статью в журнале, после которой я окончательно «заболел». Это был журнал «К и Я» № 49 за 1974 год. Автор публикации — В.Н. Успенский. Ау, Владимир, спасибо.
И напоследок еще несколько фотографий из моего архива.
Владимир Иванов, Санкт-Петербург