Ноябрь 2015 г.
– Серёжа, что Вы можете рассказать о Валерии Перегудове?
– Это один из талантливейших людей, которых я когда-либо встречал. Хороший товарищ, который никогда не бросал в беде, где бы мы ни находились. И, как я всегда говорил, это талант, безграничный талант, и не только в том, что связано с техникой и парусами.
Я благодарен судьбе за то, что много раз пришлось ходить с ним в одной лодке. Кстати, самый первый поход, когда я оторвался от берега и пошёл в открытое море, был в 1983 году на лодке Валерия Перегудова.
А получилось так. Мы собирали катамараны в бухте рядом с мысом Казантип, в заповеднике. Моё самодельное судно по ряду причин не могло отойти от берега. Валера решил взять меня в свой экипаж, где матросом был Женя Кузнецов, и идти втроём. А мой катамаран с матросом отправили домой на машине.
Был конец апреля, дул страшенный южный ветер. День близился к вечеру. Когда ветер подхватил нас и понёс в открытое море, я впервые ощутил огромную неодолимую морскую силу и два плеча: слева – Жени , справа – Валеркино. Валера всегда сидел на правом борту. Я и сам не салага, уже выступал на приз «Катеров и Яхт», строил катамараны, и на «Меве» ходил. Много походов совершил, но чтобы выйти в открытое море, как в омут головой!..
Причём, вода холодная – 10-12 градусов, не больше. Южный ветер нас буквально сдул от берега, часа через 1,5-2 его не было видно. Быстро вернуться не смогли бы. Сильнющий ветер был. Это было моё морское крещение, о котором долго мечтал, но все не получалось. Оно произошло благодаря Валере Перегудову, на его катамаране, построенном его руками.
– Где это было?
– Это было на Азовском море. Пытались апробировать маршрут морского ралли Казантип – Обиточная коса – Геническ – Казантип. Или, допустим, Геническ – Казантип – Обиточная – Геническ.
– Он назывался «треугольник Перегудова».
– Абсолютно верно. Его до меня никто не прошел, точно. Я его прошёл в 1992 году, как Валера и задумывал: двое суток каждый переход. Начал я в Геническе, двое суток – до Казантипа, потом Казантип – Обиточная – двое суток и двое суток до Геническа.
Кстати, нас в походе 1983 года в Геническе ждали братья Успенские, но не дождались из-за штормовой погоды, сами пошли до Казантипа.
Тогда я ощутил морскую болезнь, именно в открытом море. Было тяжело просыпаться. Когда тебя мутит с утра, сам знаешь, не в радость многие вещи. Но она прошла.
Когда подошли к берегу Обиточной косы, причём вышли точно на север, мы уже были морские волки. Пройдя в непогоду бурный участок моря, ощутили себя на крыле: несли вахту, спали, готовили еду, сушились, не выходя на берег.
Только прошли Обиточную косу, начался такой штормяга! А мы должны были пройти Обиточный залив в направлении Геническа. Волны, несмотря на большой диаметр поплавков, лупили по трамплину, надувные матрасы, на которых сидели, и всё, что внутри, были в луже. Думал, будем идти до Геническа в «стиральной машине». Валера это уже понял. Мы развернулись, зашли в лагуну на самой оконечности Обиточной косы и провели там трое суток, в течение которых нас ждали Успенские, так и не дождавшись.
Встретили рыбаков, сварили уху. Нашли разбитый самолёт Би-12 – амфибию. Его куски были раскиданы примерно на 1,5 км. Летчики, наверно, пытались сесть, но неудачно.
– Насчёт «стиральной машины»: я правильно понял, что Валера не требовал «героизма»?
Валера был очень отважным человеком, очень, но никогда не рисковал, когда в этом не было необходимости. И в тот раз, когда шторм усиливался, температура воздуха падала, ради чего уходить в ночь, в кромешную темноту, в усиливающийся шторм, когда рядом удобная мелкая лагуна, где можно спокойно переждать, пока не стихнет. Не было никакой необходимости рисковать. Заходил туда азовский траулер, по-моему, БМРТ, его клало градусов под 45, несмотря на то, что у него обводы норвежского бота, очень килеватые, заглублённые, но его валяло, как ваньку-встаньку. Он с трудом повернул с открытого моря под защиту Обиточной косы, и, как и мы, двое или трое суток отстаивался на якоре.
– У Валеры было слово «самоизможденцы» – ругательное слово. Он не заставлял вас самоизмождаться?
– Мы прошли Азовское море, несмотря на холод, волнение, ветры, но рисковать жизнями капитан не захотел. Честно говоря, ни Кузнецов Женя, ни я слова бы не сказали против. Но капитан с нами посоветовался и решил, что вернёмся и отстоимся.
Валера никогда не давил на глотку, не унижал матросов, в трудные минуты всегда, как в разведке, каждый имел право высказать своё мнение. Но Валера принимал решения всё-таки сам. В этом ему не откажешь, не окажешь в мудрости, именно в жизненной мудрости.
Как правило, все походы, в которые мне посчастливилось ходить в лодке с Валерой, проходили в конце апреля в начале мая – не каждый год, но через год. Не было случая, чтобы мы поссорились или в молчанку играли, как бывает. Один раз только за все совместные морские походы Валера не то чтобы на меня обиделся, но какое-то время молчал. Это было после каспийского похода 1985 года, когда мы тоже при мощном волнении, как мне тогда показалось, с попутным ветром пристали к сулакскому берегу.
– Серёжа, а как Вы с ним познакомились?
Лично – на Московском море. Но сначала заочно – в «Катерах и Яхтах»
Я пришёл в клуб туристов первый раз на Садово-Кудринскую. Попал туда неслучайно, будучи студентом, увлёкся парусом, и ходил как гонщик на М(эмке) и яхтах других классов по Пироговскому водохранилищу, по Клязьме. Тогда, читая «Катера и Яхты», встречал статьи Валерия Перегудова и других авторов, посвящённые соревнованиям в Кавголово под Ленинградом и на Московском море, когда они только-только начинались, в том числе, на приз «Катеров и Яхт».
В 1973-75 годах начали зарождаться отдельные соревнования. Пик этих соревнований – 1975 год, когда собралось много экипажей. Я в тот раз не ездил, потому что не было лодки.
В 1976 году я купил себе «Меву», увидев такую лодку у своего знакомого. Я «заболел» этой лодкой. Помню, ходили на ней по Хлебниковскому плёсу, причем упаковку с «Мевой» мы привезли туда на троллейбусе.
В начале весны 1976 года пришёл в клуб и там впервые увидел знаменитого тогда Байбакова и Валеру Перегудова. Потом были соревнования на приз «Катеров и Яхт» на Московском Море. Там с Валерой Перегудовым познакомился ближе. Будучи гонщиком, я неплохо гонялся и на разборных парусниках. Даже в турнирных таблицах в «Катерах и Яхтах» мелькала моя фамилия. Не хочу сказать, что я занимал первые места, но иногда вторые и третьи, в гонках иногда приходил первым.
Валера заметил, как я отношусь к парусу, как гоняюсь. Невольно завязалась дружба, которая была скреплена любовью к парусу и морю. Валера всегда стремился в море, и я тоже втайне мечтал выйти в открытое море. Перед тем, как мне пришлось сесть в лодку к Валере, я с Володей Байбаковым дважды в 1977 и 78 году выходил на Каспийский переход из Геническа до Приморско-Ахтарска и дважды эти переходы откладывались из-за поломок экспериментальных лодок Володи Байбакова.
Там же на соревнованиях – и под Ленинградом в Кавголово, и на Московском море рождалась книга. Валерина знаменитая книга, которая сейчас переиздаётся. Я видел новое издание, и оно стоит не 1руб.10коп., как в 1987 г. его первая книга, а почти 500 руб. Помнишь маленькую книжку в сине-белой обложке? Конечно, качество второй лучше, чем тогда было. Это Валерин труд, Валерин талант, его собирательство. Он, как Анатолий Харлампиев, который создал самбо, собрал лучшие конструкции, как бы незримо руководил этим общественным КБ, в которое входили и питерцы, и калининцы, и сибиряки, и с Волги ребята. Он видел лучшее, профильтровывал, как кит, и собрал в книге воедино. Сейчас многие новички не набьют тех шишек, которые набивали мы.
Я помню, как он судил соревнования и участвовал в них. Судейская коллегия работала чётко и оперативно. Не было никаких недоразумений во время соревнований на Московском море – там, где мне посчастливилось познакомиться с Валерой Перегудовым.
– Ну, а как вы стали вместе ходить?
– Точно не помню. Первый катамаран, который мне посоветовал сделать Валера, я сделал в 1978 г., но не успел его испытать, как надо, меня призвали армию. Вернулся из армии в 1980 году, испытал его в 80-81 году и пошёл дальше.
В 1983 году у меня был очередной катамаран, которому не суждено было отойти от берега. Валера предложил мне сесть к нему в лодку и идти экипажем втроём.
Женя Кузнецов относился ко мне осторожно. Он был не прочь выпить и с некоторым недоверием относился к людям, которые не разделяли его увлечения. Был случай, когда Женька спросил у моего друга, бессменного старпома Паши Никифорова: «Слушай, Паш, тебе не хочется капитана выбросить за борт на ходу?» В шутку, конечно.
Несмотря на это, у нас никогда не было ни ссор, ни дрязг. Было весёлое дружелюбное состояние и в шторм, и ветер, и волнение. А мы сидели в кокпите шириной 1,3 м, буквально – плечо к плечу.
Бывало, втроём спали в моей двухместной палатке на двух надувных матрасах, шириной 90 см (одни из первых в то время). Эти матрасы были предназначены для трамплина, но мы их поставили в палатку, у которой корыто прорезиненное, они корыто раздвинули. Из полутора метров оно стало 1м 70 см. Нам вполне хватало. По команде поворачивались. Было не очень жарко, поэтому спали в бушлатах-стёганках, шапках. Сам понимаешь, трое мужиков в бушлатах – большой объём. Отлично было.
Для нас не существовало невыполнимых задач, мы друг на друга надеялись даже больше, чем на самих себя. На меня надеялись Валера и Женька. Я всегда засыпал, зная, что меня не кильнут, не искупают, не утопят. Всегда спокойно спал и после ночной вахты.
Потом после 1983 года были ещё Азов, Каспий, Каспий, Азов – и всё на лодках Валеры Перегудова. И плюс ко всему, волею судьбы удалось поработать в его КБ.
– Ты с Валерой вместе работал?
Да, он взял меня конструктором.
– Он был твоим начальником?
– Начальником.
– Ну и как он, как начальник?
– Точно так же, как и в лодке – уравновешенный, доброжелательный, спокойный – интеллигент в десятом поколении. Что бы ни случилось, какие бы ни были задачи – действует спокойно, только доброжелательно и очень профессионально.
Как сейчас помню: пресс-формы, приспособления. Один раз он мне задачу поставил: придумать механические ворота с каким-то редуктором, который практически невозможно было использовать. Такие задачи мне ставил – не очень выполнимые.
– Выполнял?
– С воротами не получилось, а почему, не помню, много времени прошло – это был 1981 год. Но помню, что редуктор совершенно не хотел вставать – надо было установить его на воротах, чтобы потом кнопочку нажать и ворота открылись бы. Не подходил редуктор, понимаешь.
Я у Валеры дома бывал часто. Посмотрел, как он относится к близким – дай Бог каждому так относиться. Он и в домашней обстановке, как всегда, внимательный, доброжелательный, спокойный. Для жены, сына, дочери, в первую очередь – любящий.
…Не помню, по какому поводу, Валера про меня сказал, что ему нужен человек, который не боится скорости под парусами и у которого при этом не дрожит рука на румпеле. Он видел, как я гоняюсь в любую погоду на «Мевах» и прототипе «Альбатроса» при испытаниях этого катамарана. Действительно, когда я ходил на катамаране класса В, для меня было удивительно, что «вэшка» идёт не с такой скоростью, как однокорпусник: не успеешь два слова сказать – уже противоположный берег Клязьмы.
На Парусном берегу, уже не говорю о Карелии, о море, пригодилось гоночное прошлое: гоночный опыт, умение управляться с парусами и быстро реагировать...
– Гонки – это всё прекрасно, но Валера – больше путешественник.
– Я знаю. Но и в путешествиях тоже реакция требуется.
Был случай. Приехали в Геническ в 1987 году. Утлюкский лиман и выход в море забиты льдом. Ждали, когда он немного сойдёт. Валера испытывал новый парус на берегу и порвал его вдоль гика по шву от начала до конца. На этом поход у него кончился.
Нам деваться было некуда, и мы пошли до Казантипа на азовском катамаране, на котором шли через Каспий. Какое-то время был штиль полнейший, и я решил вздремнуть. Проснулся, отругал свою команду, скинул парус – всё это примерно в течение 20 секунд. Появилось что-то типа миража: якобы была видна Арабатская стрелка за кормой на расстоянии 20 или 30 км. Потом налетел такой ветер, что мы под голой мачтой шли со скоростью несколько узлов. То есть, даже во сне я почувствовал приближение шквала.
И Валера всегда чувствовал приближение шторма, всегда трезво оценивал погоду, волнение, возможности команды, шёл на любой неизбежный риск, когда не было выхода и надо было обязательно побеждать, неважно, стихию, себя самого, обстоятельства. Но никогда не рисковал, если не было в этом необходимости.
У Валеры Перегудова была именно такая черта. Бывали случаи, когда он отказывался от похода по ряду причин. Но если было всё в порядке, как на Каспии в 1983 году... Оттолкнулись от берега, и нас попутным волнением и мощнейшим ветром буквально унесло в море – оставалось идти только вперёд.
Первый шаг – оттолкнуться от берега и уйти в море – самый тяжёлый, как ты помнишь. Дальше – дело техники. В походах во второй, третий, четвёртый, пятый раз это легче происходит, хотя чувство опасности остаётся. Как ни крути: лодка вытащена на берег – рисков никаких, как только закачалась на воде и отошли от берега, начинаются риски – море, есть море.
– Древние моряки говорили: «Человек может быть в трёх состояниях: живой, мёртвый и в море».
– Или так: «Всё человечество делится на три части: на тех, которые на земле, под землёй и в море».
К счастью, мы из плаваний возвращались, хотя были случаи, когда некоторым не повезло.
Сколько бы ни ходили, в каких бы передрягах ни были: в штормах, туманах, в холоде – в шапках-ушанках сидели, ни разу и тени сомнения не было, намёка на мысль, что у нас не получится. При Валере было чувство, что выполним всё, что намечено. Что бы ни случилось, капитан всегда найдёт выход – это раз, а во-вторых, мы не подведём нашего капитана. Команда была, как единый кулак. Когда мы собирались втроём: Валера, Женя Кузнецов и я, не было ни поломок, ни травм, ни болезней, ни неудач. Не всё гладко, но всё было выполнено. Первый морской поход 1983 года сделал нас людьми солёной воды, не вдоль берега идущими, а теми, которые оставили за кормой Азов.
На очереди был Каспий.
В 1984 году провели ещё испытания, я на своём катамаране вышел, а Валера на промежуточном варианте Азова.
В 1985 году из Шевченко до Махачкалы прошли на одном катамаране – на «Азове». Случись что, надежда только на самих себя. Были спасжилеты. Правда, их не надевали (были рядом) потому, что сковывали движения, но мы обязательно были привязаны к лодке.
С самого начала нам не везло с погодой: туманы, большая глубина – на якорь не встанешь, отстаивались, используя только плавучий якорь, и всё время встречные ветра, всё время! Как-то раз после утреннего подъёма, когда ветер был – не поймёшь, откуда, Валера созвал совет. Говорит, что у нас несколько вариантов: идти на Гурьев с попутным ветром (хотя ветер уже стихал), идти на Астрахань или всё-таки в сторону Махачкалы. Отвечаем: «Валера, раз наметили идти на Махачкалу, туда и пойдём». У него решение уже было, понимаешь… он опять-таки, как в разведке, с нами посоветовался. К тому времени ветер стих, и дело кончилось сначала мертвым штилем, когда звёзды отражались в воде, а потом – таким попутным ветром, что мы в течение полутора суток долетели до Сулакского полуострова.
Ничего неприятного не произошло. Почему? Потому что тщательная, даже, можно сказать, любовная проработка проекта «Азов», плюс Валерин профессионализм вели к успеху в любой ситуации, даже самой неблагоприятной, потому что это был талант. Великий человек талантлив и Валера талантлив во всём: как конструктор в основной профессии, и как человек, и как отец, и как любящий муж, талантливый парусник и конструктор парусных судов.
Помню, я лежал в больнице и там встретил парня, который хотел из надувной лодки сделать парусник. Он мне такую лабуду стал пороть! Он был профессиональным психологом – не конструктором, и не знал элементарных технических вещей. Они для него – тёмный лес. Ну, и конструкцию он мне изобразил! «А где команду собираешься разместить?» – спрашиваю. В общем, я подарил ему Валерину книжку, второе издание.
Не знаю, что у него получилось, но самое главное, он не наделает грубых ошибок. Пройден мощный путь общественным КБ, которым незримо руководил Валера, потом многие создадут свои конструкции, пойдут дальше, но то, что создано Валерой, останется навсегда.
– Не могу смолчать. В те времена кто-то в шутку говорил: «Книжка будет «Библией»», а сейчас без всяких кавычек, без всякой иронии на форуме говорят: библия, библия.
– Абсолютно верно.
– И когда кто-то говорит: читайте библию, в библии написано, то по контексту все понимают, что разговор идёт о Валериной книге.
Если говорить об «Альбатросе», созданном Валерой, то он будет очень востребованным судном для туризма, путешествий ещё, наверно, долго-долго, как и сейчас.
– И не только для начинающих.
– И не только для начинающих, да. И многие, кому сейчас за 60, ходят на «Альбатросах». Да, доделанных, да переделанных, баллоны новые делают…
– Не по вине Валеры – доделанных. Это по вине заводчан.
– Да, это всем известно.
Может быть, резиновые баллоны физически или морально устарели, поэтому делают новые. «Альбатрос» до сих пор number one (номер один).
– Да… Я бы сказал так: у нас было два патриарха в клубе туристов. Первый патриарх – Сергей Николаевич Парфёнов, вторым патриархом был Валера Перегудов.
А Байбаков Володя был командором – не патриархом. Он, конечно, был моряком, но с Валерой я его не стал бы сравнивать. Почему? Потому что Валера, помимо всего, был талантлив, именно как конструктор, я уж не говорю, как человек…
– Интересные отношения были у Валеры и Володи.
– Да, интересные.
– Друзья-соперники.
– Не скажу, что они при встрече обнимались-целовались, но со стороны было видно, что они бесконечно уважают друг друга, каждый по-своему, несмотря на то, что Байбаков относился к Валере с некоторым пренебрежением, что ли, из-за того, что Валера в море стремится к надёжности и комфорту. А можно и без комфорта ходить…
– На героизме?
– Да, преодолевая. Как это было в первом походе Володи Байбакова, когда у него с периодичностью в несколько часов лопались волейбольные камеры в обтекателях его проа. Когда он вышел на другой берег Азовского моря, хлебнул спирта из фляжки и заснул рядом с дохлой белугой на куче водорослей и ракушечника. Вымученный весь.
– Он мне рассказывал. Я же с Володей был очень дружен. Я ему: «Ты и в лепрозорий выпрыгнул бы?» Там и глюки у него были. И так далее... Ну, … это был чисто рывок на героизме.
– Да.
И Валера был очень мужественным, смелым человеком, но! За счёт того, что всё было любовно продумано, выверено, выхожено, многократно испытано, всё получалось, казалось бы, легко и непринуждённо. Несмотря на шторма, холодную весну, встречные ветра и прочие неблагоприятные вещи. Поломок практически не было. За исключением случая, когда у Валеры порвался парус во время испытания на берегу.
Помимо того, что он был талантливым конструктором, он ещё умел испытывать. Пусть парусное вооружение или лодка поломаются у берега – это лучше, чем в открытом море, где только Господь поможет. Валера всегда умел вовремя отступить, но не намного, а чуть-чуть, чтобы идти дальше.
Байбакова можно сравнить с кавалеристом: шашки наголо! В атаку марш! А Валеру – с танком КВ, у которого пушка 152 мм, подойдёт на выстрел: «Гуу! Чух! И дальше идёт, подминая под себя и удары судьбы, и волны, и шторма...
Совершенно разные люди, но оба талантливые, каждый по-своему. Не хочу сказать, что Володя был плохим конструктором, свой «Бриз» он всё-таки создал и, будь здоров, как ходил и по Белому морю, и по Азовскому. Только потому, что я служил в армии, не смог поучаствовать в походе 1980 года. Валера ходил, слава Богу.
Володя своеобразный товарищ был.
– Очень интересный.
И с Валерой Перегудовым у Володи Байбакова, насколько я могу судить, были интересные отношения. Они не просто абсолютно уважали, они любили друг друга.
– Точно!
– И в то же время соперничали. Это такой узел…
– Единство и борьба противоположностей, как плюс и минус, без плюса нет минуса, без материи нет антиматерии.
– Правильно! Точно. Именно – единство, именно – борьба. Про Валеру я должен сказать: это подготовка, это конструирование, это танк
– Это танк КВ, который идёт 30-40 км в час, пройдёт 10 тысяч км, и преодолеет всё на своём пути, а Володя не такой.
– Это да. Это – наскок, героизм.
Героизм – это всё-таки заплатка на техническом расчёте. Героизм – это здорово, но что человек оставит потомкам, если он просто герой? Ну, молодец! Ну, здорово! Ну, надо же – через жилу, но прошёл! Хорошо.
А что оставит потомству человек-танк? Конструкцию, подход, надёжность
– И мощь!
– Мощь, да!
– Кстати, насчёт героизма. Я два раза с Байбаковым выходил в поход. И два раза он поворачивал. Один раз он прямо так и сказал мне после поломки: «На тот берег прибьёт мой труп». Мы полноценно не смогли починиться и вот дословно: «Я не могу…», несмотря на то, что он склонен был к героизму, как ты говоришь.
– Разумность проявил.
– Видишь, коротка кольчужка оказалась – не хватило той заплаты, чтобы это дело преодолеть. Кстати, в том походе морская болезнь меня так умотала! Штормило сильно, мы простояли на якоре часов пять. Бортовая, килевая качка была такая, что испытал жуткую морскую болезнь. Хуже такого состояния в жизни не было и потом не повторялось.
– А Валера не подвержен был вообще?
– Валера – нет, что удивительно.
Я особенно не афишировал, что меня мутило. Как-то случилось выплеснуть немножко за борт, но это был один единственный раз. Я старался с этим справляться, а потом не заметил, как прошло само собой. Даже адаптации не потребовалось. И всё благодаря походу с Валерой.
– Если говорить о Валере как о капитане (я с ним в поход не ходил), я с твоих слов понял, что его спокойная уверенность вселяет спокойную уверенность и в экипаж?
– Абсолютно верно. Профессионализм, тщательность проработки каждой мелочи, включая даже питание на поход, вселяли не только уверенность. Как Суворов говорил, плох тот солдат, который идёт в атаку, не веря в победу. У нас так и было. За Валерой шли, как за своим командиром, не сомневаясь в победе.
– Все мы капитаны, все мы альфа-самцы.
– Да не альфа мы...
– Альфа, альфа! Раз человек сам ходил на судне, командовал, брал на себя всю ответственность, он, по-любому, лидер. Но когда лидер по натуре, т.е. ты и Женя, признаёт капитанство за другим человеком, это о чём-то говорит.
– У меня и сомнений не было. Сам был и гонщиком, и опыт хождения под парусами был – будь здоров, но когда сидел в одной лодке с Валерой, всё, что я мог себе позволить, это, попросив разрешения, немножко посоветовать или вступить в дискуссию. Но чтобы сказать, «я не согласен» – такого не было. Было абсолютное уважение к непререкаемому авторитету Валеры – капитана.
Это, как у Фурманова в «Чапаеве», его адъютанты, командиры – казачья вольница. Но как только дело касалось Чапаева, все затихали. «Слушай, что я теперь говорить буду!»
Кстати, Валера никогда не «давил».
– Вот я тебя слушаю, а с Чапаевым лично не был знаком.
– И я – тоже (оба смеются).
– Но он мог и кулаком вдарить: «Молчать, я – Чапай!». Авторитета мог добиваться давлением. Но ты сказал, что Валера никогда не давил, он интеллигентный совершенный лидер, да?
– Да, интеллигентный. Причём удивительный талант. И в общении, и в общежитии. С ним в одной палатке было уютно. Даже когда места не хватало – втроём в моей двухместной палатке – нам было комфортно, тепло, несмотря на абсолютно разные характеры у Жени, у меня, благодаря Валериному таланту объединять, направлять и благодаря его какой-то целеустремлённости. Бывает, что люди выходят в море в одной лодке, потом переругаются, как собаки, а на небольшом судне никуда не денешься, дверью не хлопнешь, не выйдешь, на электричке не уедешь. В моих походах с Валерием Михайловичем Перегудовым не было состояний, когда хотелось бы убежать куда-нибудь за горизонт. Именно потому, что Валера имел подход к каждому, умел каждого понять, за счёт его безграничной доброжелательности и просто таланта руководителя и капитана. Что ещё сказать? Очень, очень порядочный. И ещё великолепная черта: он был не скупой. Он человек широкой души, именно широкой, как море. Например, попросили: Валера, давай праздник устроим. Давай – говорит. И сам был не против у костра посидеть, отметить.
Я коротко уже упомянул, что только однажды он не то чтобы обиделся, но молчал. Это было, когда мы завершили переход через Каспий из Шевченко на Сулакский полуостров.
Я спал перед вахтой на трамплине между Валерой и Женей. Проснулся оттого, что по трамплину бьёт волна прямо в лицо. Говорю: «Слушай, Валера, не прибой ли это?» Включили фонарь, смотрим – ветки, камыш, волна не такая, как в открытом море. Потом, опа! Эмитрон – древний советский шестибатарейный фонарь – выхватывает кусок отмелого песчаного берега. Мы пришли!
Для Валеры это было значимое событие. Перейти Каспий в апреле-мае – нелёгкая затея. Решили отметить – море пересекли! Я выпил с ними по стопочке-две и пошёл спать, а они сидели до утра у костра. Наверно, ему не понравилось, что я ушёл дрыхнуть, когда они сидели.
А они дрыхли как раз по ночам. Когда бы мы ни шли, мне вахта доставалась с 0 до 4 часов. А в том каспийском походе, от Шевченко до Махачкалы, они один раз проспали до 7-30 утра. Я должен был одного из них разбудить на вахту в 4 часа, но они сопели так сладко – оба – как сурки в марте месяце. А у меня, наверно, настроение было хорошее, сил было много (тогда мне было 35 лет), и я не стал их будить. Они проснулись утром: виновато смотрят на меня, на штиль. Мы – чёрт знает где, ветерок встречный.
Когда с проходящего судна нас захотели угостить копчёной селёдкой, Валера с Женей вылезли из кокпита. А потом им даже ногу некуда было поставить, потому что Сергей Анатольевич Домрачев в армейском бушлате, в ватных штанах разлёгся на весь кокпит шириной 1.3 м. Это было после той 8-часовой вахты.
И то, что я, завершив переход Каспия, посидел у костра час-полтора и завалился спать, для Валеры было непонятно. Непонятно, почему я до конца не разделил с ним бесконечную радость того, что мы совершили? Совершили благодаря ему и его катамарану «Азов», который он доводил не один год. В завершенном виде «Азов» впервые был спущен на воду именно тогда, на Каспии.
Наутро, когда шли вдоль берега к Махачкале, непривычно хмурый Валера оттаял на солнышке. Маячит гора Тарки-Тау. Посмотрел по карте – 35 км. Идем часов пять или шесть и никак не придём. Ветер стал стихать, а гора маячит и маячит. Когда ткнулись в берег, уже вечерело.
Валера мне: «Давай за билетами дуй». До Махачкалы почти километров 40, а там ни троллейбусов, ни электричек. Сам понимаешь, Кавказ, восток – дело тонкое. Выхожу. Уже смеркается. Какой-то «Запорожец» с бидоном. Остановился. Отец с сыном ездили огород поливать. Я на этом «Запорожце» припариваю на вокзал. Естественно, около девяти вечера предварительная касса закрыта.
Не возвращаться же на ночь глядя. Я в комнату матери и ребёнка прихожу, меня пускают. Поначалу никого не было. К ночи набежала целая банда бородачей, с виду, как бандиты из леса, которых в кино показывают. Человек десять-двенадцать в комнате матери и ребёнка ночевало! А у меня деньги на билеты.
В 8 утра взял билеты на нужный поезд и точно так же, на перекладных приехал обратно.
Валера только потом понял, что зря поздно отправил за билетами, и полночи не спал, беспокоился за меня. Когда утром увидал, обрадовался, что живой.
Я же говорю, восток – дело тонкое. Люди на «Запорожце» даже денег с меня не взяли. «Возьмите хоть за бензин», «Нет, ты наш гость, мужчина». У них там 2-3 года и уже здороваются: «Мужчина, здравствуй!» И у всех кепки, как площадка для вертолёта.
Вот случай такой был, Валера опрометчиво отправил меня в ночь.
– Но переживал!
– Переживал.
В течение двух дней высушились, потом упаковались, остановили геодезический ГАЗ-66 – фургон. На нас посмотрели... меньше удивились бы, если б встретили инопланетный корабль: на обочине дороги гора упаковок, пеналов с трубами, рюкзаков и трое мужиков, обожжённых солнцем. Посмотрели на нас, ничего не сказали, довезли до вокзала.
Вернусь немного назад. Когда катамаран разгрузили после перехода, то поставили его на берегу и сфотографировали. Именно эта фотография «Азова» на фоне серого Каспийского моря в Валериной книжке.
А вообще Валера был исключительно интересным человеком. О нём можно говорить до утра.