1-го сентября. В жизни все бывает впервые. Я мирно сидел за своей партой у окна, в приподнятом состоянии духа, ожидая своего закадычного друга Витьку Синегубова. Только вчера вечером мы расстались на причале, а сегодня утром мне надо было сообщить ему важное известие: дядя Вася, грек из нашего дома, разрешил мне самостоятельно выходить на рыбалку на его шаланде и дал ключ от причала на берегу.
И вдруг в наш 9-й «А» вошла незнакомка. Да, да — она была прекрасна...
— Это место свободно? — спросила меня фея.
— Да — промямлил я в недоумении.
— Можно я буду здесь сидеть, отсюда видно море и цветы.
— Пожалуйста! – что я мог еще сказать.
Большие глаза феи посмотрели на меня с благодарностью. Она села за парту, маленькие колечки кудрей упали на загорелые плечи, волна опьяняющих ароматов вскружила мне голову .
— Ирина.
— Марк .
— Ты как римлянин, Марк Аврелий...
— Нет...
— А я гречанка, моя фамилия К. – произнесла она с гордостью (впрочем, теперь у нее совсем другая фамилия).
Прозвенел звонок – первый звонок в новом учебном году. В класс вошла Олеся (Олефтина Павловна) и следом за ней, пыхтя как паравоз, ввалился Витька.
— Здравствуйте – сказала Олеся. — У вас в классе новенькая, она будет сидеть за одной партой с... Мариком. А ты, Витя, будешь сидеть с Олей. Витька, Витька – ты всегда опаздывал, но в этот раз ты опоздал навсегда.
Иришка оказалась классной девченкой, она отлично плавала. Всю неделю после уроков, мы пропадали на море. И говорили, говорили , говорили... нам всегда было о чем поговорить. Я познакомил ее с дядей Васей. Дядя Вася, грек, сильно болел и Иришка, добрая душа, приходила и помогала ему чем могла. Вечером мы пили чай из степных трав, Иришка с дядей Васей пели песни на древнем непонятном мне языке. Я слушал и восхищался этим нежным грудным девичьим голосом – в него нельзя было не влюбиться. А с Витькой мы подрались.
— Или я, или девчонки! – раздраженно сказал мне Витька.
— Ну почему? – возразил я.
— Потому что ты бабник и возишься с этой замухрышкой!!! – за эти слова Витька тут же получил в глаз. Нас быстро разняли, но Витькины глазки засияли радугой. Особенно красив был левый, с переходами от нежно розового через зеленый до темно синего. После этой драки Витька Синегубов получил новую кличку «Синеглазка».
В воскресенье 9-го сентября утром были гонки в яхтклубе. В море Витька обошел меня как стоячего уже на первом знаке, зато на берегу Ирина встретила меня с таким восторгом, словно я чемпион. Она помогла мне разоружить лодку и только с сожалением отметила: — я никогда не была в море, а ведь мы , греки, морские люди...
Все, сигнал был принят и понят. Я рванул к отцу спросить нет ли сегодня выхода крейсерской яхты покатать Иришку. К сожалению, нет...
— Папа, может я выйду на лодке дяди Васи?
— Выходи, если тебе не слабо, только держись полветра, не уходи далеко от берега и не забывай — «В море нет обочины» – ответил отец.
Слабо? Да для Иринки мне все было не слабо. После того, как сдал дяде Васе на «самостоятельное управление», я себя считал не меньше чем Морским Волком. Да и опыт имелся — первый оверкиль был уже докручен, а удары гиком по голове прекратились – научился вовремя кланяться. Помню, как на трамвае мы доехали до рыбацких причалов у лимана. Быстро спустили шаланду на воду. Напрягся, отошел на веслах от берега и поднял паруса.
Дул чистый юго-западный бриз. Наша шаланда медленно и величаво скользила по морской глади, я держал в галфвинд. Лицо Иринки светилось о восторга. Ветер раскидал ее кучеряшки. Какая же она красивая... даже в спасжелете. Мы как всегда заболтались и оверштаг на берег сделали когда солнце уже клонилось к горизонту. Ветер немного зашел на запад и окреп. Подобрал шкоты, пошли в бейдевинд.
До причалов оставалось метров 800, я уже различал огни домиков на берегу. Мне показалось, что кто-то машет нам с причала. Вдруг ветер стал заходить и внезапно стих. Быстро темнело. Скорее почувствовал, чем увидел – идет шквал. Тут я стал бегать как ужаленный (Иришка потом говорила мне: «Я думала, что ты сошел с ума»).
Быстро срубил и принайтовал на баке стаксель, зарифил до четверти грот. Набил ахтерштаг, проверил ванты. Секунду подумав, напялил на Иришку рыбацкую робу и прихватил ее булинем к банке. Сам тоже оделся и привязался. Взял в руки румпель и грота-шкот. И тут вдарило. Ветер сменился на 180 и задул как из вентилятора. Быстро росла волна. Каждый новый порыв бил в лицо тысячами иголок. Дуло с берега – значит надо держаться берега. В море волна будет еще сильней.
Начал отрабатывать против волны. Как мне не хватало маленького кливера — под одним гротом шаланду сильно приводило. Я изо всех сил налегал на румпель, чтобы встречать волну скулой. Через час начался дождь. Слава богу, не было грозы. Идти среди молний и знать, что ты единственный громоотвод на многие мили – это удовольствие не для слабонервных.
Дождь немного убил волну. Я вытащил все снасти из банки рыбацкого ящика и запихал туда Иришку. В тесноте да не в обиде. Внутри ящика посуше да и ветер его не продувает. Иришка... какая умница моя Иришка — не хнычет, не рыдает, слушается, во всем мне помогает. Дождь перешел в ливень. Нас стало заливать. Пришлось вычерпывать воду.
Нет помпы лучше чем ведро в руках испуганого матроса. Матросом был я, рулевым и капитаном тоже. Опять порыв – привелся, отработал волну – увалился, чуть стихло – черпаю воду. И так тысячу раз. В полночь дождь стих, появилась луна. Ветер отошел на восток и стал убиваться. Можно поднимать стаксель. Иришка спит в коробке банки. Ее, видимо, немного прикачало, какая она милая...
Медлю – не доверяю погоде. Решился, отвязал стаксель с бака, поднял на фале, набил втугую стаксель-шкоты, подобрал грота-шкот. Лодка пошла веселее, с креном, в бейдвинд правого борта. За время шторма нас снесло мили на 2-3 в море. Ориентируюсь по свету города и компасу. Взял курс норд-норд-ост. Примерно через час увидел огни на берегу, еще полчаса шел вдоль берега.
Ветер немного отошел к корме. Растравился, приподнял шверт – пошли в полветра. Наверно, точно так много тысяч лет назад древний мореход подходил к неизвестному берегу Ольвии. Может, и в его галере спала прекрастная гречанка. Прародительница целого рода понтийских греков и Иришки...
Наконец показался огонек нашего причала. Под берегом ветер совсем скис — последние 200 метров срубил паруса и греб на веслах. Осторожно, чтобы не разбудить Иринку, поставил шаланду на тележку и по рельсам, с помощью лебедки, затянул ее на причал дяди Васи. Только на берегу я почувствовал, что похолодало. Мы оба промокли до нитки. Мои зубы уже начали отбивать чечетку.
К причалу была пристоена каморка (каюта) с печкой и парой нар. Быстро растопил буржуйку, поставил на нее чайник. Иришка... как там Иришка – ей наверно холодно? Подойдя к лодке, я взял ее на руки , чтобы отнести в тепло каюты. И тут ее большие глаза открылись, руки нежно обхватили мне шею, она прижалась всем телом и поцеловала прямо в губы. Это был наш первый поцелуй. Как сладостен он был.
— Я не боялась – сказала она, – я знала, ты спасешь нас.
— Иришка, это ты молодчина, даже не заметил что тебе страшно – слукавил я.
— Ну... я ведь гречанка!
— Пошли в каюту, ты вся замерзла. В этот момент чайник издал радостную трель, прервав идиллию. Заварили чайку. Из потайного лока дяди Васи я достал бутыль спирта. (Отец всегда доливал спирт в чай, если на рыбалке мы вымокли или сильно замерзли.) Сколько надо спирта, я не знал – ливнул в кружку чтоб мало не показалось.
— На, выпей чай, быстрее согреешься.
— Ой... он такой жгучий.
— Так надо, пей , иначе заболеешь.
И сам тоже отхлебнул из кружки. Да, пожалуй, спиртика я перелил. Приятное тепло растеклось по всему телу.
— Надо снять и высушить мокрую одежду.
— Зачем?
— Будет теплее, отец всегда так делает. При этих словах я стянул с себя рубашку, майку, брюки.
Иришка стала снимать промокшую блузку и вдруг, спохватившись, сказала:
— Не смотри на меня, отвернись.
— Ты такая красивая, как.... Афродита.
— Да?... – глазки ее блеснули озорством — тогда смотри. И я смотрел, смотрел во все глаза, так может смотреть только мальчишка в неполные 16 лет. В мерцающем свете печурки она мне казалась нимфой из легенды. Не удержавшись, прикоснулся к ней рукой. Нет, Ирина не одернула меня, не влепила мне пощечину. Поднеся мои пальцы к лицу, тихонько прошептала:
— У тебя такие теплые руки, я вся замерзла... обогрей...
— Иди ко мне... – прошептал я в ответ. Нимфа вспорхнула ко мне на колени, наши сердца бились в унисон. Я чувствовал каждую клеточку ее тела согревая его теплом своего дыхания. Иринка уснула в моих обьятьях после тысячи поцелуев...
— Просыпайся – поцелуй,- это Иришка меня будит.
— Ну просыпайся же... – еще поцелуй...
— Марчела, пора, уже светает, скоро начнут ходить трамваи...
Заключаю ее в обьятья и целую прямо в губы, глаза, целую каждый завиток ее кучеряшек. Иришка смеется, нам весело. Но все — пора домой. Ой, что нам будет. Мне-то ладно, а Иринке за что...
Всю дорогу в трамвае мы спали – чуть не проспали свою остановку.
— Что ты сделал с нашей девочкой – закричала Иринина мама с порога (Да... теща... подумал я).
— Мама, ты ничего не знашь, он меня спас! – заступается Ириша.
— Тихо, женщины – выходит вперед дядя Аркадий, папа Ирины — я все знаю. Марк, твой отец заходил вчера вечером. Все в порядке. Иди домой, тебя ждут.
Отец сидел на крыльце перед домом и курил трубку. Он был спокоен. (Отец всегда, когда был спокоен, курил трубку, если нервничал – Беломор).
— Доброе утро, папа – начал я неуверенно.
— Я тебе что сказал? – строго спросил он.
— Ну-у-у.. – мямлю я.
— То-то – назидательно произносит отец – я был вчера на причале и все видел. Ты все правильно делал. Я всем сказал – «Мой сын справится.». Ты молодец. (Самая высокая оценка в моей жизни). Считай, что ты прошел крещение морем. А сейчас иди домой, умойся, переоденься и иди в школу – тебе еще надо многому научиться.
Ровно в 8 утра я ждал свою Иринку в подъезде ее дома. Мы встретились, украдкой поцеловались, взялись за руки и пошли ... по жизни вместе.
21.12.02 МАХ