Вместо предисловия: ПРОЕКТ СБОРНИКА
В.М. Перегудов, 2005 г.
Древние греки верили, что время, проведенное человеком нарыбалке, боги не засчитывают ему в счет отпущенного срока жизни. То же самое относитсяк путешествиям. А если современный человек путешествует под парусами и при этомловит рыбу, то это лучшее, что может быть в жизни.
Мы на берегу моря. Некоторые сведения обо мне и Матросе.Предупреждение «Фюрера». Распределение обязанностей на судне. Постройка катамарана.
День первый, 29 апреля.
На вокзале прибрежного города Бердянска мы с Матросомвыгрузили свои вещи из поезда. К нам подошел местный житель с лицом кирпичногоцвета, осмотрел кучу наших рюкзаков, самодельную двухколесную тележку для ихперевозки, презрительно усмехнулся и скомандовал: «Грузите все в мой грузовик,сами садитесь в кабину, я отвезу вас, куда надо». Мы посомневались, носогласились, хотя нарушалась чистота эксперимента. Свой «морской крейсер» –разборный двухместный парусный катамаран с резиновыми надувными поплавками мысобирались доставить к морю «на себе». Его вес – 70кг.
Я объяснил водителю грузовика, что нам нужно – тихоебезлюдное место на западной окраине города, защищенная от волн бухта, небольшойпляж для сборки, достройки и первого спуска на воду нашего уникального судна.Рядом должны быть: магазин и водопроводная колонка с пресной водой, обязательнаи хорошая погода. Абориген хмыкнул, но привез нас именно на такое место.
Бухта оказалась искусственной, образованной строящимисямолами. На молах несколько рыбаков и немного прогуливающейся городской публики.Ярко светит южное солнце, с моря дует приятный прохладный ветерок.
Стоим одни на берегу моря. Здравствуй, Море!
Матрос радуется. Он впервые видит Море, по которому емупредстоит «идти». Не мечтать о морских путешествиях к экзотическим островамЮжных Морей, а реально ИДТИ ПО МОРЮ. Но страх в его глазах читается. Еще впоезде Матрос сознался, что однажды он был с женой в Ялте и захотел увидетьморе не с пляжа, а как настоящий будущий Мореход – с палубы. Для этого онпоехал кататься на экскурсионном катере. Как только катер вышел в море,началась качка. Матрос быстро почувствовал серьезный дискомфорт в областижелудка и головы, ему стало не до изучения моря и параметров волн .Вообще – нидо чего. До конца плавания Матрос держался ближе к борту и все свои душевныеи физические силы тратил лишь на то, чтобы «не опозориться».
Морская болезнь – вещь серьезная и очень неприятная. От нееесть лишь одно спасение – сидеть на берегу.
Мы с Матросом знакомы третий год, но не близко – встречалисьлишь в турклубе, на регатах и ралли. Мне нравилось, что каждый год он строитновые парусные лодки и постоянно модернизирует их в течение сезона. Я уважаюкорабелов.
Матрос просил меня покататься его парусниках, оценить их,покритиковать и, возможно, что-то подсказать. Я это могу, по профессии яинженер-механик, конструктор. Его лодки были хорошими, хотя и сделанными непо-моему. Он тяготеет к легким скоростным судам, на которых можно выигрыватьрегаты. Но при прочих равных условиях скоростные легкие суда менее надежны иостойчивы – в технике чудес не бывает. В свежую погоду, когда, по выражениюМатроса, начинало «приваривать», его лодки иногда ломались и даже кувыркались.Один раз, на регате в Кавголово, и мне пришлось вытаскивать его из холоднойводы.
Спустя несколько лет после описываемого «покорения Азова»,когда Матрос уже действительно стал настоящим Мореходом и увлекся плаваниямипоперек Каспия в одиночку, он, несмотря на уже имеющийся тогда опыт наших совместныхморских плаваний, продолжал ходить на легких скоростных судах, и с тем жепредсказуемым результатом. В один из переходов он рекорд «пересечения Каспия»по скорости поставил, а в другой раз он очень гордился тем, что «живымостался», и сумел унести с Каспия ноги.
Мое первое знакомство с Морем тоже было неудачным. Два годаназад жарким летом я сидел примерно на этом же месте и строил «крейсерский»разборный тримаран с очень килеватым каркасно-надувным центральным корпусом соскоростными обводами и с уютной одноместной рубкой. Тогда я был один.
Однако, что было изобретено для Волги и там оправдывалосебя, не подошло для Азова. Носовая оконечность центрального поплавка невсплывала на встречные волны, а протыкала их – азовские волны оказались нетолько выше волжских, но и круче их, а я этого не знал. Корма была еще хуже –при первом же причаливании на прибое волны легко вкатились по наклоннойкормовой палубе в кокпит и затопили его. Не хватало остойчивости – в море суднокренит не только ветер, но и волны. При усилении ветра легкие «гоночные» парусарвались. Боковые поплавки тримарана были подняты слишком высоко и при переменегалса со страшной силой ударялись о воду, грозя сорвать болтовые крепления. Якорьне держал и полз по дну. Бортовой кипятильник на эстонских горючих таблеткахработал плохо, медленно, в сильный ветер из поддувала вырывалось опасное пламя,а вонь от горящих таблеток стояла такая, что болела голова. Надо переходить набаллонный газ. Только само Море мне понравилось.
В тот раз плавания не получилось. Но время я провел спользой, и даже с удовольствием. Используя окна хорошей погоды, я две неделикрутился около города Бердянска, изучал Море, особенности морских волн и«морских плаваний», в том числе, и с ночевками на воде, и занимался своимлюбимым делом – прикидывал, обдумывал и чертил различные варианты «морских»судов. Время, потраченное на эти изыскания, Боги явно не зачли мне в счетжизни. Я знал, что смогу изобрести настоящий «морской разборный крейсер». Тогдаже, среди многих других, возникла идея использовать для моря не тримаран, акатамаран, но не классического типа.
Вернувшись в Москву, я сделал действующий макет такогокатамарана и успел до зимы основательно испытать его, с прицелом на море.Результаты испытаний – положительные. Зимой я построил уже настоящий «волжский»вариант катамарана и всю прошлую навигацию гонял его по Волге, постояннододелывая, переделывая и совершенствуя. К осени это был уже очередной «венецтворения», вызывающий зависть всех товарищей, которые наперебой просились«покататься» на нем. Мореходность, управляемость, обитаемость, надежность – всебыло непривычно высоким. Зимой я без всякого сожаления разломал этот «макет»,так как кроме нескольких действительно удачных идей катамаран состоял из однихошибок, наспех исправленных, и построил уже то, к чему шел – экспериментальный«Морской крейсер». Испытать его решил на Азовском море во время майских праздников.
Маршрут простейший: от города Бердянска – на запад вдольсеверного берега Азова – до города Геническа, или, если все пойдет плохо, то«до куда дойдем». С любой точки северного побережья Азова можно добраться дожелезной дороги.
Катамаран двухместный, и для испытаний мне был нужен«матрос». Не просто товарищ для совместного отдыха с рыбалкой, а «испытатель»,способный не только смотреть, но и видеть. Я не исключал, что все две неделиотпуска мы опять будем ломаться и чиниться, поэтому испытатель должен быть«рукастым». В море обязательно будут различные аварии и ЧП, в чрезвычайныхобстоятельствах испытатель не должен паниковать или изображать из себя «Герояморя». Матрос, по моим наблюдениям, отвечал всем этим требованиям, и япредложил ему составить мне компанию.
Он очень удивился:
– Смогу ли я? Я же в морских плаваниях ни бум-бум! Но еслиТы берешь, то я с удовольствием, надо же когда-то начинать готовиться кплаванию в Полинезию, тем более под твоим руководством!
Тогда Матрос еще считал меня очень большим специалистом вморском деле. По сравнению с собой, конечно.
Мой старший друг, Олег Александрович, президент ихинститутского парусного клуба, узнав, что я беру Матроса в напарники, сильнозапаниковал и в своей особой манере, за которую институтский народ прозвал его«Фюрером», напал на меня:
– Ты что творишь?! ...! …?! ..! Да ты знаешь, кого тыберешь?! …!
– Почти.
– Да они же у меня все махновцы, ...! ...! А он вообще – архаровец! Он у меня самый лучший, но разгильдяй, ...! ...! Ты же сам видел,что он в прошлом году вытворял, ...! …! на старт опоздал и всю регату нам завалил!...! ..! Пока его в руках держишь, он еще нормальный! ...! ...! Но как дурь изнего попрет, ..! То и я с ним не справляюсь. Он человек хороший, но такой же,как все мои, ...! ...! У них ветер в голове! …! Я ему все подробно рассказываю,КАК надо идти с тобой через море, а он и слушать не хочет. …! …! Очень осторожноиди. Пока вы не вернетесь, я спать не смогу.
Олег Александрович считал, что именно он, один, за ВСЕ вответе в нашем маленьком мире. Поэтому «шум» в их институтском парусном лагерезатихал лишь поздней ночью, когда «Фюрер» не надолго засыпал, чтобы набраться новыхсил.
Мне нравилось мягкое отношение Матроса к ОлегуАлександровичу. Он никогда не ругался с ним, как другие, очень похоже и смешнопередразнивал его, и я чувствовал, что Матрос искренне любит его, уважает,хотя и называет только «Фюрером». Подозреваю, что именно он и придумал ему этопрозвище. С Матросом в море должно быть легко.
В поезде, под стук колес, мы распределили обязанности насудне. Начал Матрос:
– Я самоучка, в мореходках не учился, на настоящих яхтах неплавал и матросом никогда ни у кого не служил, …и не собираюсь. А коль я к тебевременно нанялся, то расскажи мне мои обязанности поподробней, а то я своих«матросов» всегда по рукам больно бил, когда они хотели что-то в моей лодке«потрогать».
– Ну, что ж, запоминай, а лучше, записывай:
Первое – матрос должен содержать лодку в идеальном порядке,постоянно ее мыть и «драить». Второе – матрос заготавливает продукты и преснуюводу, ведет учет их расхода, следит за их сохранностью и надежностьюгермоупаковок, продукты периодически проветривает. Третье – на матросе веськамбуз, т.е. завтрак, обед и ужин. И полдник. И мытье посуды. Четко следи,чтобы в термосах всегда был очень горячий чай на случай дождя, холода иликораблекрушения! Четвертое – матрос должен постоянно осматривать и ощупыватьлодку, от носа до кормы, проверять – не ослабли ли где крепления, неперетирается ли какая снасть. Пятое – матрос поднимает и опускает паруса,настраивает их и рифит по указаниям капитана, отдает якорь и поднимает его,очищает якорный канат и якорь от водорослей и ила, при причаливании прыгает вводу и вытаскивает лодку с капитаном на берег, при отходе от берега заходит вводу и выводит лодку на глубину, на ходу постоянно сидит за рулем и четковыдерживает по компасу курс, заданный капитаном.
И тут Матрос задал глупый вопрос:
– А когда ты захочешь порулить, я могу немного отдохнуть?
– Да ты что?! Вид бездельничающего матроса может повергнутькапитана в глубокий шок, а если капитан потеряет работоспособность и ясностьмысли, то это опасно для всего судна и оно может утонуть. Вместе с тобой. Да!Забыл сказать, что в штормовых условиях иногда приходится облегчать лодку.Матрос должен сначала выкинуть за борт все малоценные вещи, потом свой личныйрюкзак, а потом, без всяких понуканий, прыгнуть за борт сам.
Матрос внимательно посмотрел на меня.
– Может по жребию?
– Нет. Капитан покидает судно последним.
– Понятно...
Я распаковал наши рюкзаки и «пеналы», спокойно собираюкатамаран. Ярко светит южное солнце, искрится ласковое море, но оно еще оченьхолодное. С моря дует прохладный ветерок – не жарко. Матрос делает закупки вмагазине, наполняет у колонки бурдюки пресной водой, и все это постепенно переноситк лодке. У магазина стоят два здоровенных флегматичных хохла скоричнево-красными лицами и молча провожают его глазами. Туда – сюда. Туда –сюда. Матрос худой и длинный, на нем рубашка и тонкие тренировочные штаны,ветер раздувает обе штанины и создается зрительное впечатление, что его ногисильно изогнуты дугой в подветренную сторону. Хохлы не выдержали, окликнулиМатроса: «Гэй! Турыст! Не таскай помногу, у тебя уже ноги погнулись!» – и засмеялись, довольные своей шуткой.
Некрещеный катамаран торжественно спускается на воду иотлично себя показывает. Идем по морю! Прекрасное морское плавание!«Волна-убийца». Конец плавания.
День второй. Катамаран собран, закончены последние доделки,слесарные и такелажные подгонки «по месту» и обязательные береговые испытанияпо полной программе. Мы пообедали и готовы выйти в море.
Перед выходом случилась небольшая заминка. Матрос напомнил,что катамаран впервые спускается на воду, поэтому его надо сначала «окрестить»– дать ему имя, откупорить о форштевень бутылку шампанского и с удовольствиемее выпить.
Мне эти мысли и в голову не приходили, так как я не считалкатамаран настоящим судном, а лишь «первым рабочим вариантом», предназначеннымдля практической проверки различных моих теоретических предположений. Егопридется еще долго доделывать и переделывать, может и кардинально. Но вариант,что нам повезет (а вдруг я везучий?), допускал, поэтому пошел на компромисс:
– Если дойдем до Геническа, то приглашаю команду в ресторани ставлю бутылку лучшего коньяка. А имя действительно надо дать. Объявляюконкурс. Приз – стакан.
Полностью загруженный катамаран спущен носами в воду, гротподнят, стаксель приготовлен к подъему. Ветер встречный – 5-7м/сек. Ямобилизовался, собрался. Можно идти в неизвестность.
Волнуюсь. Море – вот оно, громадное. На самом деле ГРОМАДНОЕ– до горизонта. И за горизонтом тоже Море. По всем правилам ходовые испытаниянового судна положено проводить летом при теплой воде и наличии второгострахующего судна. А весной, в нашей ситуации, надо не меньше недели крутитьсяоколо бердянского яхт-клуба или спасательной станции, чтобы в случае каких-либоЧП кто-нибудь мог быстро вытащить нас из холодной воды. А мы в Геническсобрались! Хотя и вдоль берега, но по Морю!
За плавание в Геническ лишь два фактора. Этот катамаран – непервое и не десятое мной построенное судно, и очень хочется верить, что я, каккорабел, свой лимит грубых ошибок уже выбрал. Второе, и самое главное, пока занас сам Бог – ветер дует с моря и берег у нас остается с подветра. Мысдрейфуем на него даже со сломанной мачтой или кверху килем. И не утонем сразу– поплавков у нас два, прикреплены они к мостику с тройным запасом надежности,в каждом поплавке по две больших аварийных емкости плавучести, а в кокпите, вкачестве последнего резерва, два исправных надувных матраса. Я себя уважаю.
А главное, в Море пора! Два года к нему шел.
Командую: «Потащили!». Стаскиваем лодку в воду, отходим отберега на веслах, потом опускаем шверт, я уваливаюсь до полного бейдевинда,выбираю шкот, и мы ИДЕМ ПО МОРЮ ПОД ПАРУСОМ.
Хорошо идем, ходко, дрейф почти не заметен. Пробуюпривестись круче к ветру. Катамаран и в крутой бейдевинд идет отлично. Делаюпервый поворот оверштаг – он получается легко, даже с гоночным «выбеганием на ветер».Второй оверштаг, третий, а здесь уже и наветренный бетонный мол перед носом, разворачиваюсь и иду назад по ветру. Первый поворот через фордевинд. Катамарансвой первый поворот фордевинд делает красиво – все получается без рывков иперенапряжения мачты. Второй поворот фордевинд, третий. Выхожу на серединугавани и начинаю крутиться на месте, описывая круги и восьмерки. Матрос суважением смотрит на меня, разводит в стороны длинные руки и дает оценку: «Нетслов». Я отдаю ему шкот и румпель.
– Десять минут тебе на освоение лодки, и выходим в Море.Благословенный город Геническ нас заждался.
Я четко вырулил из гавани, и мы в настоящем Море. Здеськрасивая чистая и прозрачная морская волна, которая разгонялась от самогокрымского берега. Курс – полный бейдевинд, самый безопасный для нас. Катамарануверенно, с запасом, встречает волны – носы поплавков плавно взбираются на них,«толстые» кормовые оконечности поплавков легко скатываются с гребней, непозволяя им подмять себя. Верхушки волн периодически ударяют снизу побрезентовому трамплину, но удары легкие и ничем судну не грозят. Чувствую, чтосиловая рама моста катамарана работает с напряжением, но пока выдерживаетнагрузки, ничто не ломается. Нет проблем с остойчивостью. Парус прочный идостаточно «жесткий» – четко держит заданную форму, работает не как раздутая простыня,а как настоящее самолетное крыло. Отличное судно! Я его делал.
Погода тоже отличная. С синего неба ярко светит солнце,тепло, скорость на курсе около 8км/час. И мы спокойно и напористо «идем», а не«крадемся» по морю! Курс – прямо на ресторан города Геническа. Прошли уже двакилометра. Полная идиллия после всех береговых сомнений и опасений.
Сомнения, опасения и даже страхи для нас естественны – опытахождения по морю на катамаранах у нас не было. Совсем. Такого опыта ни у когоне было. Да и туристских катамаранов тогда почти не было. Ничто не предвещалопоследующего катамаранного бума. Лишь через два года заводским конструкторамбудет сдан прототип первого промышленного разборного ширпотребовскогокатамарана «Альбатрос».
А наш корявый, но крепенький прадед «Альбатроса» идет поморю. И отлично идет.
С первым плаванием по Морю может сравниться разве толькопервое плавание под парусами. Еще зеленым студентом, на Селигере, я вооружилтри байдарки небольшими прямыми парусами и мы «пошли». Что-то волшебное было втом, что лодка идет сама, а мы не махаем веслами и не трещим мотором. МЫЗАПРЯГЛИ ВЕТЕР – потом мне это даже во сне снилось! Правда, на третий деньплавания ветер переломал нам все три мачты и чуть не утопил нас вместе сбайдарками, а проверенные веками «прямые» паруса оказались просто примитивными.Но впечатления чуда наяву это не испортило.
Матрос указал рукой в море:
– Смотри, какая высокая волна, я таких и не видел.
Я тоже «Таких» не видел. Волна была значительно выше всехсоседних, ее гребень покрыт клубящейся пеной, она быстро подошла к нам,развернула катамаран лагом, ее гребень навис над нами и я увидел сквозь пенныйгребень волны сверкающее солнце. Наветренный поплавок взлетел к небу, потрамплину сильно ударило снизу, раздался звук «Хрясть!» и волна ушла под ветер.Только тут я догадался привестись, встретил следующую волну носом, потомувалился, скатываемся наискосок со склона волны, а я лихорадочно обегаю лодкуглазами. Мачта и парус целы, ванты на месте. Матросу: «Проверь свой поплавок!».Сам осматриваю свой. Целы, не оторвались. Что же хрястнуло? Отдал руль Матросу,полез за кормовой обвес кокпита, перегнулся и осматриваю подводную часть судна.Теперь увидел – нам снесло шверт. Когда катамаран находился на крутом склоневолны и юзом скользил вниз, то на шверт действовала нагрузка не только отпаруса, но и от веса всего загруженного катамарана, плюс динамический ударволны в замкнутом пространстве, ограниченном поплавками, трамплином и швертом.Значит, морской шверт надо рассчитывать не как речной.
Конечно, в этом «Хрясть!» виноват я сам. Вместо того чтобы«рулить», я раскрывал рот от изумления. Теперь придется идти на берег.
Перед проходом гребня волны надо приводиться, встречать егоносом, потом, еще на самом гребне, пока не потеряна скорость, уваливаться искатываться наискосок по наветренному склону волны, чтобы опять набрать запасскорости, и снова приводиться. В последующих путешествиях по Азову и Каспию,эту технику плавания в бейдевинд мы с Матросом довели до автоматизма – рулишь,не задумываясь. Но квалификация нарабатывается только опытом, а где его взять,когда мы первый день в море.
А к «хрястям» я привычный. Не доработал головой – будешьработать руками, чиниться. Но слишком уж быстро начались поломки, если такбудет продолжаться и дальше, то дойдем ли мы до Геническа?
Однако, Солнце, сверкающее сквозь гребень волны, мы ужевидели.
Потом Море дарило нам много Чудес, а это было первым.
Первое причаливание на прибое. Местные обычаи.Специалисты спорят о катамаране. Судно обретает имя.
Ветер с моря, поэтому до берега мы дошли без приключений. Врайоне Бердянска берег довольно гуманный – глинистый обрыв высотой 10-15 метров, под ним узкий пляж, на который можно вытащить лодку и спокойно переночевать. Волны дообрыва достают только в сильные осенние шторма. Перед берегом ряды мелей, они«ломают» волны, но прибой все же значительный. Выбираю место, где пляж пошире,и иду на него. Парус опускать не стал – чем быстрее пройдем прибойную зону, темменьше воды нахватаем в кокпит, а ударов о берег наши поплавки не боятся – они«мягкие» и прочные.
Мы с Матросом заранее разделись, я скомандовал: «Дифферентна корму!». Матрос вылез на кормовой багажник. Поразительно сухо, без единойволны в кокпит прошли прибой, и вместе с волной носы поплавков вылезли наберег. Мы попрыгали в воду, каждый со своего борта, ухватились за балкикатамарана и хотели тащить его дальше, но не тут-то было. Волна схлынула, ипоплавки грузно осели на землю.
Полинезийцы перед выбрасыванием на свои пляжи долго ждутособой волны, примерно такой, которая снесла нам шверт, она действительновыносит их далеко на берег, куда обычные волны не достают. А мы причалили спервой попавшейся. Накатила следующая волна, катамаран пошел легко, но мы сМатросом оказались мокрыми с головы до ног. Метр, еще метр… Неожиданнокатамаран сам пошел! Сквозь залитые водой темные очки я разглядел, что вместе снами его несут два страшно мускулистых парня в плавках, я только успевалкомандовать: «Вперед!», «Стоп!», «Заворачивай носами в море!» Наконец, прибойпозади, мы остановились, я утерся рукавом, хотел поблагодарить нежданныхпомощников, а они уже далеко от нас, идут вдоль берега и что-то спокойнорассказывают друг другу.
Мы с Матросом смотрим им вслед. Ни здравствуй, ни досвидания. Матрос предположил: «Может здесь принято так? Обычай у них такой,помогать лодки из прибоя вытаскивать?» – «А я откуда знаю? ... А у нас на Волгеразве не так?»
Мы разгрузили катамаран, опрокинули его на бок, осмотрелишверт. Починить можно. Я разложил инструменты, запчасти, началиремонтироваться.
Это наша первая совместная работа. От того, как она пойдет,многое зависит. Сможем ли мы работать вместе? Не переругаемся ли при решениичастных технических вопросов? Кроме того, у Матроса есть слабость, которую япобаиваюсь. Он – «изобретатель». Матрос рукастый, головастый, имеет обширный ихорошо оборудованный гараж с небольшим токарным станком, поэтому своиизобретения он воплощает в жизнь быстро и качественно. Он с гордостью показывалмне свое очередное чудо техники и технологии типа «полуавтоматического рифлениягрота», грота, который он сам же и изобрел. Я с интересом смотрел, подробновыяснял достоинства и недостатки идеи, пробовал поднимать и рифить парус, потомскучнел и спрашивал: «Зачем?? Обыкновенные риф-штерты проще и надежнее».
В начале нашего знакомства Матрос вежливо выслушивал моизамечания, но оставался при своем мнении. Потом вежливости у него поубавилось.После того, как я заявлял, что его очередное изобретение по лаконизму,надежности, универсальности и общему уровню совершенства сильно не дотягиваетдо классического стального лома, Матрос, оскорбленный в своих лучшихпроявлениях изобретательского духа, начинал подвергать сомнению моюпрофпригодность: «Деревня ты сиволапая! Дальше паровоза твоя техническаякультура не поднимается!». Матрос работает «ученым» и в своих вопросах, видимо,разбирается, но в технике он темный, ничего не понимает в паровозах, а я выросна Московской Окружной железной дороге. Потомственный железнодорожник. Знаю, насколькосовершенен паровоз – это гордость инженеров мира.
Но все идет хорошо. Матрос не проявляет излишней иутомительной инициативы, а получив задание, не спрашивает, как его выполнить. Такработать можно.
Что находится выше берегового обрыва, нам не видно, а оттудадоносятся голоса, песни, звуки гитары. Сегодня 30 апреля – предпраздничныйдень, и бердянская публика отдыхает на природе. Северный берег Азова – этоНовороссия, наша маленькая Америка. Здесь живут русские, украинцы, греки,бежавшие от турок из Греции, и оставшиеся от Византии, болгары, потомкиразноязычных пленников крымских татар, ногайцы и т.д. Язык южнорусский, иногдаслышится частично украинский. Люди очень разные, по разному ведут себя. Одниспускаются с обрыва, здороваются, останавливаются в стороне, чтобы не мешатьнам работать, молча рассматривают «чудную» лодку. Другие, проходя мимо нас поберегу, деликатно задают один-два вопроса, прощаются и уходят. Потом с обрываобвалились два специалиста – Моряк и Инженер. Еще подбегая к нам, они заспорилио типе нашего судна, его технических характеристиках, области применения. Нашемнение их не интересует, и мы спокойно работаем, но чем дальше, тем болеегорячо они спорили, и даже перешли на личности. Выдвигались две версии: первая,что Моряк, это никакой не моряк, а всю действительную службу на берегу какой-тосклад охранял, вторая, что Инженер просто тупой и не разбирается не только вморской, но и в обычной технике. Доругиваясь, они покарабкались вверх пообрыву.
Шверт возвращен в рабочее состояние. Починились. Перевернуликатамаран килями вниз. Я вскрыл еще одну запасную «упаковку», вынул из нее двастарых заслуженных, хотя и немного битых деревянных «шверца» со своеговолжского парусного «гига» и установил их на оконечностях подмачтовой балки.Провел снасти для их подъема и опускания. Катамаран так и рассчитывался на дваварианта – на ход со швертом и с бортовыми шверцами, какой из вариантов лучше,выясним в этом плавании.
Пошли к морю мыть руки. С первого раза это не получилось –прибой. Пришлось опять, как при причаливании, разуваться и раздеваться, но вэтот раз вода показалась нам особенно холодной.
Мы подтащили катамаран ближе к воде, поставили над кокпитомпалатку, чтобы в него не залетали брызги. Матрос зажег бортовой газовыйкипятильник и готовит ужин. А я сижу и гадаю, как же мы завтра при таком прибоеотходить будем? Ветер к вечеру стих. Может к утру и прибой утихнет? Азовскоеморе мелкое, волна долго не держится, так как тормозится о дно. Но вставатьнадо с рассветом.
Неожиданно обнаружили, что с обрыва к нам спускается кто-тодлиннорукий, длинноногий и очень ловкий. Спустился, подбежал к нам, с ходаткнул пальцем в поплавок и воскликнул с украинским акцентом: «О! Да это жемаран!» Обежал катамаран кругом, ткнул пальцем во второй поплавок. «Второймаран! Да это у вас катамаранг!! Я на таком в прошлом году плавал! Километровсорок в час делает? К утру до Керчи дойдете?»
– Нет, мы в Геническ идем.
– До Геническа далеко! Вам два дня идти!
Просветив нас, молодой человек так же ловко, по-обезьяньи,покарабкался назад вверх по обрыву.
Мы сидим, ошарашенные.
Матрос ткнул пальцем в свой поплавок и уважительно сказал:«Маран!» Я ткнул пальцем в свой поплавок. «Ба!! А вот и второй «маран»,значит, это – «катамаранг»!
Этот визит не имел бы последствий, мало ли людей встречаетсяв путешествиях, но слово «катамаранг» оказалось удивительно прилипчивым. Днячерез два обнаружилось, что иначе, как уважительно – «Катамаранг», мы своесудно не называем. Так оно получило имя.
Неприятности со швертом. Все образуется. Как Матросбросал курить. Совсем не нужный нам шторм. «Моряк, считай любую обнаруженнуюопасность ближе и серьезней, чем она тебе кажется». Мини-бухта и весенняя ДикаяСтепь.
К рассвету волна действительно успокоилась. Надо отходить,пока она не выросла вновь. Матрос на газовом кипятильнике готовит завтрак. Яеще раз осматриваю судно и снова обнаруживаю непорядок – за ночь воздух впоплавках остыл, и катамаран заметно осел вниз. Поднятый в горизонтальноеположение шверт лег на землю, под серединой шверта, по закону подлости,оказался редкий здесь камень и промял заметную часть его передней кромки.Теперь шверт будет уступать шверцам не только по прочности, но и по гидродинамическомукачеству (отношению подъемной силы к силе лобового сопротивления),сравнительных испытаний не получится.
Мы быстро позавтракали. Я надел болотные сапоги, закаленныйМатрос разделся до трусов. Мы подтащили катамаран к воде, чтобы носы поплавковбыли уже на плаву, окончательно загрузили его, стянули в воду, попрыгали вкокпит и пошли на веслах, постепенно удаляясь от берега, прошли мели, опустилиправый шверц и идем под парусом вдоль берега.
Курс – не очень крутой бейдевинд, ветер – 4 м/сек, нашаскорость около 4км/час. Утро ясное, ветер дует ровно и постепенно усиливается,утреннее солнце греет все жарче – по южному.
А все-таки море сильно отличается от Волги. Волны другие,цвет воды другой, запах другой, окружение другое, лодка ведет себя по-иному,заметно качает. Привыкаем. Начали обживаться в лодке. Каждой вещи находим своеместо, все привязываем на случай кораблекрушения, устраиваем себе сидячие илежачие мягкие рабочие места, проверяем работу радиоприемника, пеленгуемБердянскую радиостанцию. Матрос формирует «расходный» продуктовый мешок, а яраскладываю по бортовым карманам «ремнабор», чтобы до любой нужной вещи можнобыло дотянуться в темноте или с закрытыми глазами. На «обживание» судна обычноуходит первая половина первого ходового дня.
Присматриваемся друг к другу. В гонках и в клубе человекодин, а в быту он может оказаться совсем другим. А нам две недели сидеть рядом,бок о бок, как космонавтам. Даже если мы не понравимся друг другу, то с лодкине спрыгнешь.
Отмечаю легкомыслие Матроса, о котором меня предупреждал«Фюрер». Матрос достал блок своих сигарет, надорвал его, положил одну пачку вкарман – просто так, без полиэтиленового пакета(!), а весь блок, ни во что незапаковывая(!), бросил в свой матерчатый (водопроницаемый!) рюкзак. В морелегкомыслие опасно, поэтому провожу воспитательную работу. Достаю из егорюкзака блок сигарет и объясняю: «После первой же волны в кокпит, или оверкилятвои сигареты пропитаются соленой водой и будут непригодны к употреблению. Ихпридется выбросить за борт. Чтобы потом не мучаться, делаю это сейчас». Ясделал широкий жест, будто выкидывал блок в море, но в конце закруглилтраекторию и опустил его к себе на колени. Положил блок в полиэтиленовый пакет,завязал его, положил во второй пакет, тоже завязал и спрятал в свою гермоупаковку.
– Так что теперь из курительных принадлежностей у тебяостались только губы.
Матрос с минуту осмысливал увиденное и услышанное, а потомначал бурно радоваться:
– Забирай эту отраву! Наконец-то я курить брошу! И весьоздоровею! И болеть ничего не будет! А жена моя как обрадуется, когда я вернусьс моря и уже не курю!
Но Матрос рано радовался.
Каждый год, даже в десятом майском плавании, эта попыткабросить курить повторялась лишь с небольшими вариациями. Сначала яконфисковывал обреченные на намокание и пропадание сигареты, либо Матрос сампросил забрать их у него, снова бурно радовался за себя и за свою жену, лиховыкуривал свою «последнюю» пачку, терпел день-два, потом начинал требовать своисигареты назад. Я напоминал ему, что слово капитана – кремень. Он обзывал меняжмотом, куркулем и другими разными нехорошими словами, вплоть до того, что уменя рожа татаро-хохлятская, хотя сам он – чудь белоглазая. Потом Матроспытался из меня, капитана, выжать слезу: «Ты бычок не выкидывай в море, онбольшой, я докурю».
Постепенно в лодке все обустроили, стало удобно сидеть,рулить и заниматься другими делами. Ветер усилился, скорость хода увеличилась,правда, подросла и волна, но катамаран идет спокойно. Привыкаем к нему. Рулит,в основном, Матрос. Он автолюбитель с большим стажем и навыки рулежки осваиваетбыстро. Быстрее меня.
Слушаем радио. Сразу выяснилось, что у нас с Матросомсовершенно разные вкусы. Договорились – у кого приемник, тот и заказываетмузыку.
К обеду погода изменилась – наползли тучи, ветер усилился ивременами стал посвистывать в вантах. Явно приближался атмосферный фронт. Берегпока очень плохой – 8-12-метровый глинистый обрыв совсем без пляжей. Доракушечных пляжей перед Обиточной косой осталось немного, километров 15, но впервый же день влетать во встречный шторм на неиспытанном судне я не хотел. Этопротив всех писаных правил и «Неписаных правил хорошей морской практики».Скомандовал Матросу:
– Ищи «дырку» в береге и будем приставать.
Матрос долго изучал берег, потом передал мне бинокль.
– Смотри сам. Вон настоящая бухта.
Я лег в дрейф и стал рассматривать эту так называемую«Бухту». Потом подошли к ней поближе.
Видимо, несколько лет назад от берегового обрыва откололся«глиняный айсберг» и упал в море. В береговой стенке образовалась мини-бухта спокатым пляжем, на нем мог уместиться наш катамаран. Но при сегодняшнем ветре сморя это – ловушка. А что если к вечеру начнется настоящий шторм? Вытащитькатамаран наверх нет никакой возможности – слишком круты стенки бухты. Носледов «глиняного айсберга» на воде нет, значит, его размазало по дну, иобразовалась мель. Это видно и по характеру бурунов. Волны перед бухтойломаются и ночью не размажут нас по стенкам бухты. А если пойдем пятнадцатькилометров против встречного шторма, и что-то опять сломается, то придетсяприставать непосредственно к обрыву без всяких бухт и пляжей. Это будет такназываемое «Безвыходное положение», в которое настоящие капитаны не попадают.
– Больше ждать нельзя. Идем на берег!
На этот раз мы уже заранее, метров за тридцать от берегаотдали якорь. Быстро травя якорный канат, спустились к бухте, вытащиликатамаран, огляделись. Носы поплавков упираются в глинистый обрыв, волныдоходят до кормы поплавков, ширина бухты – метров пятнадцать. Ветер в бухтезакручивается и по спирали поднимается вверх – хлопья белой морской пеныкружатся в воздухе, как большие снежинки. Второй якорь я глубоко забил в грунти привязал якорный канат к носу одного поплавка, с другой стороны забил в грунтзапасной стрингер и привязал к нему второй поплавок. Теперь катамаран расчалентремя тросами и никуда не денется, даже если волны затопят бухту. На сколькоможет подняться уровень воды из-за ветрового нагона? Вряд ли высоко, разгонволны всего 120 километров. Это не Северный Каспий, где Море гонялось за намипо берегу.
Теперь эта бухта – наш дом. Мы поднялись вверх по обрыву ипошли осматривать окрестности. А там совсем другой мир. Тепло и сухо, хотя иветрено.
По краю обрыва проходит грунтовая дорога. Через десяток летона обрушится в море. За ней метров сто девственной весенней Дикой Степи.Дальше озимое поле. Начало мая, а озимь уже выше моей коленки – Юг!
Гуляем. Весенняя Дикая Степь действительно красива. Мы,жители срединной России, считаем, что наша родина – лес, поля и перелески, аведь и здесь есть частичка нашего родного. Родины. Матрос, посмеиваясь,спрашивает меня:
– Что, червячки заговорили?
– Какие червячки?
– Маленькие такие, гены называются. Ты еще полынь сорви ипонюхай.
Он степь не понимает.
А ветер все дул. На берегу моря он воспринимается совсем поиному, чем на берегу Волги. Минут двадцать мы определяли его скорость – пускалипо ветру сухие травинки, засекали время и замеряли расстояние, которое онипролетали. На порывах доходило до 14 м/сек.
«Моряк, бойся не моря, а берега». Мы демонстрируемместным рыбакам уникальные возможности «Катамаранга». Нас догоняет наш знакомыйсейнер и доводит Матроса почти до инфаркта.
Встали рано. Пушечный грохот ночного прибоя меня утомил.Врачи говорят, что шум прибоя успокаивает, но после этой ночи прибой на менядействует иначе. Мне хочется бежать!! Либо подальше на берег, либо – в море.
Осмотрел лодку. Все нормально, но нет одного болотногосапога. Вечером я закрепил сапоги на корме. Один цел, а другого нет, смыло.Снял штаны, прошел босиком по прибою вправо-влево. Нет. Небольшая плата затакую ночь. Бежать!!
Быстро отчалили, подтянувшись по якорному канату на глубину.На ходу вскипятили чай и позавтракали.
Ветер с моря, к утру он утих до 4м/сек. Курс – галфвинд.Волна меньше метра высотой. По густым облакам видно, что такая погода будет дообеда, ветер не стихнет до штиля, и мы доберемся до конца глиняных «стенок».Правда, идти лагом к волне оказалось не очень удобно, поэтому идем сначала вполный бейдевинд, удаляясь от берега, потом в бакштаг приближаемся к берегу доприбойной зоны, потом снова уходим в море.
Солнца нет. На воде холодно, мы сидим в телогрейках и вмеховых зимних шапках.
В девять часов утра на берегу показалось село, напротив селасейнер на якоре, у воды стоят мужики и смотрят на нас. Парус увидели!
Один из мужиков помахал нам рукой. Мы ему ответили. Чемдальше мы шли, тем оживленнее вел себя мужик. Он не только махал руками, но ичто-то кричал, а разве услышишь на таком расстоянии? Мы идем. Мужики, уже неодин, а несколько из них машут руками. Мы задумались, тоже помахали и идемдальше. Уже все мужики размахивают руками, что-то кричат и на что-то указывают.Внимательно смотрю вперед. Впереди чистое море, справа мужики на берегу, слева,далеко от берега, их сейнер на якоре. Все нормально. А они размахивают руками,кричат.
Матрос тоже кричит:
– Трос!!! Трос прямо по курсу!!!
Я потянул удлинитель румпеля на себя, лодка уверенно пошлана поворот оверштаг, всматриваюсь, действительно, туго натянутый стальной тросидет от мужиков в сторону сейнера. Трос то показывается над водой, тонакрывается волной. Плавно добираю румпель, поворот оверштаг, к нашему счастью,получается с первого раза. Мы идем уже ОТ ТРОСА. Пронесло.
Уходим от троса. Откуда он взялся? Ставная сеть? Но нетположенных вех или буйков. Может трос тянется от сейнера до берега? Зачем?Мужики на берегу успокоились – им не придется садиться в лодку и идти спасатьнас.
Когда привычно идешь вдоль берега – это одно состояние, акогда носы поплавков направлены прямо в Открытое Море, темно-серое, холодное инеспокойное, то настроение совсем другое. Сейнер довольно далеко от берега, идо него нам лавировать и лавировать. Можно сделать два длинных галса, а можнонесколько коротких. Выбираю короткие.
Поворот, и мы снова идем в сторону троса. Подошел к немудовольно близко, уже без паники рассмотрел его – трос немного заглублен в водуи открывается лишь во впадине волны, по внешнему виду он новый, в смазке, можетна нем и нет торчащих проволочек. Еще один отлично выполненный поворот – и мыидем от троса. Рыбаки на берегу с уважением смотрят на нас, видимо впервыевидят лодку, которая так четко делает повороты оверштаг и ходит круто к ветру.Небо над нами серое, а над сейнером темно-серое, свинцовое. Очень не хочется воткрытое море! А потом еще долго возвращаться от сейнера к спасительному берегу…
Уточняю у Матроса:
– Какая у нас осадка?
– Чуть-чуть да маленько.
– Тогда будем прыгать через трос.
– Как скажешь.
– Диспозиция такая: подходим к тросу, я уваливаюсь добакштага, поднимаю свой шверц, ты поднимаешь до отказа баллер с рулем, чтобыбаллер полностью вышел из воды, приподнимаешь не до конца перо руля, потом ждемволну повыше, на ее гребне я привожусь и идем через трос. Ты сначаладифферентуешь лодку на корму, чтобы носы поплавков вышли из воды, а потомпрыгаешь на нос, чтобы корма легко сошла с троса. Потом проверяем целостностьпоплавков и идем дальше.
– Нет проблем.
Все прошло по плану. Задранные вверх носы поплавков подмялитрос, скрежетнул по тросу недоломанный шверт, о котором я забыл, короткозвякнуло откинувшееся назад перо руля и мы на другой стороне. Осматриваемпоплавки, смотрим, нет ли пузырьков воздуха за кормой. Все чисто. Ложимся накурс и гордо смотрим на берег.
На берегу гоголевская немая сцена.
Наши груди сами выпятились вперед, демонстрируем рыбакамсвои медальные профили. Слаб человек.
Матрос первым не выдержал стиля, снял свою ушанку и помахалей рыбакам на прощание. Они ответили.
Часа через три мы снова встретились с этим сейнером. Идембез всяких приключений, на руле Матрос. Внимательно высматриваем по курсуразные «торчки» – рыбацкие вехи, буйки, сети и загадочные тросы, натянутыепоперек моря. Неожиданно улавливаю посторонний звук. Пытаюсь понять – что это?Но впереди все чисто. Матрос тоже заволновался, стал крутить головой.Неожиданно рядом с его бортом вырос здоровенный железный и местами ржавый носсудна, мы вскочили, я невольно к румпелю потянулся, хотя на руле был Матрос.Параллельным курсом в десяти метрах от нас идет наш знакомый сейнер. Человекпять рыбаков, облокотившись о леер, молча нас рассматривают, из рубки тожесмотрят. Подкрались на малом ходу, чтобы разглядеть нас получше. Матрос, нервно:
– Здорово!!
– Здравствуйте. Ловко вы ходите.
– Стараемся.
– И не страшно на такой утлой?
– Пока не разваливается.
– А если в «погоду» попадете?
– Так и сейчас хорошая погода.
– Нет. ...В шторм если попадете?
– А мы на берег убежим.
– А...
Я оглядел их посудину. Это в носу она такая высокобортная, ав середине борт низенький. Посочувствовал рыбакам:
– А вас самих-то в шторм тоже здорово бьет.
– Еще как! – посерьезнели рыбаки. – В «погоду» мы тоже закосами отстаиваемся.
Распрощались. Сейнер загрохотал мотором и ушел вперед.
В начале мая в море пусто – только два наших судна. Дальшемы так и шли параллельными курсами. То они нас обгоняли и приветствовали, то мыих, когда сейнер вставал на якорь, и рыбаки работали со своими сетями.
А Матрос долго не мог успокоиться: «До чего же здесьспокойные люди! Подкрались к нам незаметно, будто так и положено, а меня чутьинфаркт не хватил!»
Азовские волны-стенки. Конец морского «органа».Морская болезнь. Поиски «перетяги» через косу. Знакомство с Обиточной косой иволок.
Погода определилась. Через дымку на небе слабо светитсолнце, упругий ветер с моря – 8 м/сек, холодно. Телогрейки и зимние шапки неснимаем. У города Ногайска береговые обрывы кончились, и мы идем вдольмногокилометровых песчано-ракушечных пляжей – берег нам теперь не страшен. Наберегу видны легкие домики пансионатов, курортники в них приедут в июне, когдав море можно будет купаться. Отдыхаем, слушаем радио.
Перед Ногайском берег загибается к юго-западу, поэтомуприходится идти в крутой бейдевинд. Неудобств – два. Ветер все время дует водну скулу и приходится по особому заматывать шерстяной шарф и подниматькапюшон штормовки, ограничивая тем самым обзор с наветра. Мерзнет рука нарумпеле, порулишь минут десять и руку тяжело разжать. Я достал брезентовую«костровую» рукавицу и мы стали передавать ее друг другу вместе с румпелем.Вторая неприятность стала уже привычной – крутые волны. Они невысокие – дополутора метров, но очень уж крутые, как стенки. Перевалишь через одну, анавстречу вторая. Снова карабкаешься на нее, потом летишь вниз, не успеешь разогнаться,а перед носом следующая стенка. Не морское плавание, а какое-то скалолазание.
«Катамаранг» выше всякой критики. Более того, он дажеоказался способным к самосовершенствованию. Когда волны набрали силу, катамаранстало ломать и крутить на косой волне во все стороны. Справа – налево, слева –направо, вдоль и поперек. Все соединительные узлы скрипят, гудят и скрежещут.Матрос даже выразил недовольство: «Не лодка, а орган какой-то. Ночьюпушечный прибой, днем эта «музыка».
Кончилась она неожиданно. Снова раздалось «Хрясть!» илопнула диагональная стяжка левой фермы кокпита. Матрос кинулся ее чинить,достал запасные тросы, вопросительно смотрит на меня. Я к аварии отнессяравнодушно. Стяжка была сделана из прочной лыжной палки, чтобы ее разорвать,требовалось усилие более 500кгс, здесь веревочками и шинами не поможешь.«Замотай конец диагонали тряпкой, чтобы она ничего не пробила, и будем ждать».
Через двадцать минут лопнула такая же стяжка с моего борта.И сразу захорошело. Исчезли писки, визги и скрежетания – замолк «орган». Теперьв мостике катамарана совсем нет ферм, и он может изгибаться и скручиваться вовсех направлениях, как и привычные для меня катамараны из двух байдарок. Носодного поплавка, взбираясь на гребень волны, задирается вверх, нос другогопоплавка еще опущен вниз, мост катамарана упруго изгибается, как «веткасакуры», а потом распрямляется и готов к встрече с новой «стенкой».
При плавании по крутым волнам встал вопрос о морскойболезни. Я не знаю, подвержен ли я ей сам, может я счастливое исключение, аМатрос точно знает, что он «подвержен», и сначала настороженно затих. Я тожежду. Если начнутся неприятности, то придется раньше времени приставать кберегу. Но ничего особенного не происходит. А когда разломались две фермы, тоМатрос совсем ожил, радуется:
– Ты смотри, как у нас поплавки вверх-вниз летают, а мненичего!
– Так это поплавки «летают», но они расположены по бокам иколеблются в разнобой, а ты сидишь посередине, и тебя просто не качает.
Идем, все хорошо. Теперь ясно, что эти волны мы можем давитьсотнями. Матрос даже изображает из себя «Героя моря»:
– А не сварить ли нам горячий обед, а то холодно?
– Эксперимент – дело святое. Вари.
Матрос завел бортовой газовый кипятильник и через двадцатьминут мы с удовольствием ели горячий суп с тушенкой, потом пили такой жегорячий чай. Правда, чай из бердянской воды …своеобразный. Не чай. В старойМоскве со всех окрестных трактиров ездили за ключевой водой для самоваров нанаш пруд, у которого я жил, он так и назывался «Пруд-ключики». А у нас для чаябердянская «минералка».
Начиная с Ногайска, стали появляться рыбаки на резиновых идеревянных лодках – ловят бычков на удочки. Мы подходим к ним и расспрашиваем оместонахождении «перетяги» через Обиточную косу. Узкая коса тянется на двадцатьпять километров, и нет никакого смысла объезжать ее против встречного ветра, апотом возвращаться назад. Лучше сделать, как местные, перетащить «Катамаранг»через косу и дальше идти вдоль берега Обиточного залива.
Аборигены в один голос утверждают, что «перетяга» рядом, вонтам, и машут рукой вперед. Мы уже половину косы прошли, а «перетяги» нет.Никаких примет. Лишь ровный низкий ракушечный берег, за ним угадывается море,но какой ширины коса – непонятно. Ширина «перетяги» метров двадцать, в штормчерез нее перекатывают волны. Так и не нашли ее.
Я отчаялся и направил катамаран прямо к берегу. 20 метров или 50 – какая разница? Судно у нас легкое, а до вечера далеко. Матрос согласен. «Хоть поберегу побегаем, согреемся».
Несмотря на прибой, гораздо более сильный, чем у глиняныхстенок, так как перед косами нет мелей, причалили удачно и совершенно сухо.«Сухость» катамарана меня радует и удивляет. До этого все мои лодки былидостаточно «мокрыми», а здесь я изобрел то, чего сам не понимаю. Надоразобраться, а то второй раз так хорошо не получится.
Мы отнесли катамаран от воды, заякорили его и пошлиосматривать косу.
Осматривали ее перед волоком долго.
С тех пор совершенно забытая Богом и людьми необитаемаяОбиточная коса стала нашей любимой.
Божья благодать. Встреча с местными рыбаками. Наша перваяазовская уха. «Чудесам в море места нет – если встретилось что-то непонятное,обязательно разберись, что это». Я разбираюсь и изобретаю «чудо-якорь».
Вечер. Мы перенесли лодку и все вещи на северо-западныйберег Обиточной косы. «Катамаранг» полностью готов к завтрашнему плаванию.Ветер затих. По воде от нас на север идет лишь мелкая темная рябь, но отюго-восточного берега косы доносится монотонный грохот прибоя.
Мы поужинали, устроились удобно на надувных матрасах, глядимв постепенно темнеющее небо. Оказывается, во время испытательных плаваний можноне только «ходить», совершать подвиги или терпеть горе, но и просто испытыватьудовольствие. Лежим, молчим и счастливы. Даже разговаривать не хочется – дотого всего так много.
Но долго хорошо не бывает. В чистый вечерний звуковой фонвклинились посторонние звуки. Прислушались – человеческие голоса.
Закон воды суров – если слышишь беспорядочные крики, тоспеши на них. Я, на всякий случай, схватил бухту капронового троса, и мы сМатросом побежали на юго-восточный берег. Прибежали. Из прибойных волн намнавстречу, с трудом и барахтаньем, выходят два мужика в телогрейках и тянут наверевочке надувную лодку. «Что случилось?». – «Да бычков ловили, припозднились,назад плыть побоялись, думали по косе пешком дойдем, а у берега нас такзакрутило, что лодку вместо шляпы надело». Второй рыбак, круглолицый ижизнерадостный, уточнил: «Это ему надело, а я ничего! Только вода больнохолодная». Матрос, с неподдельным горем в голосе: «И рыбу утопили?». «Нет, унас все привязано».
Я посмотрел на Матроса, он кивнул и пошел к катамарану. Ион, и я тоже иногда выходили «пешком из моря» и знаем, что делать в такихслучаях.
Я помог рыбакам оттащить вещи от прибоя, подождал, пока ониразденутся и выжмут одежду, предложил: «Прошу к нам в гости. Мы вас согреем».
Пришли. Стол накрыт, чай в кипятильнике дымится, бутербродынамазаны, симметрично стоят две наши кружки и два колпачка от термосов,физиономия у Матроса радостная и хитрая – он знает, что я полезу за своимморским «штормовым» ромом.
Горячий чай с ромом подействовал быстро и стандартно –рыбаки враз согрелись, повеселели, оживились, руками замахали. «Да чего тамчай, давай юшку сварим! У вас вон как быстро кипит!» Они открыли свойобъемистый мешок с бычками, отсыпали часть, быстро их почистили, а у Матроса вкипятильнике уже кипит вода для ухи и опять четыре кружки очень красиворасставлены.
Матрос без труда перевел разговор в нужное ему русло.Методика у него простая: «Я подхожу к местным, которые действительно рыбувылавливают, прикидываюсь «валенком» и начинаю задавать им глупые вопросы. Онимне кое-что рассказывают, я делаю вид, что не понимаю и переспрашиваю. Онирассказывают подробней, потом еще подробней, а потом выдают «валенку» такиесекреты, которые и от соседа скрывают».
– Вы бычков на червяка ловите?
– Можно и на червя, но лучше на сало. Самое главное –поймать первого бычка. Потом режешь его тонкими ломтиками, как колбасу, инасаживаешь на крючок. А там уж не зевай – они ходом идут.
– Крючок один или можно два?
– Сколько хочешь! Один крючок – один бычок. Два крючка – двабычка. Три крючка – три бычка. Только на три ловить не стоит, третий бычок иногдазадерживается, а за это время первые два слишком глубоко свои крючки заглатывают.
– А подсекать надо?
– Да! Чем быстрей, тем лучше. А прозеваешь, то потом крючокиз пасти плоскогубцами доставать будешь.
Смешнее всего, в том числе и о плоскогубцах, что этооказалось не рыбацкой байкой, а правдой. В следующем году в Казантипском заливемы ловили бычков именно по этой технологии. «Три крючка – три бычка!». Целыймешок наловили. А куда их девать? Уже на второй день мне пришлось категорическизапретить всякую рыбалку. У Матроса – горе. Он ходит зигзагами по берегу, нетолько лицо, но и вся его длинная фигура – олицетворение рыбацкого «ГОРЯ».
Под рыбацкие рассказы я в одиночестве перешел на другойберег косы. Лодка рыбаков несколько часов стояла на якоре, и ее не снесло накосу. А ветер и волна были серьезные. Мой якорь пополз бы. Именно поэтому вчерая побоялся ночевать в море на якоре за полосой прибоя и полез в эту дурацкую«бухту» с ее пушечным грохотом. Когда надувную лодку вытаскивали из воды, я мелькомзаметил какую-то совсем несерьезную, игрушечную 5-рогую кошку, сваренную изтонких стальных прутков, общим весом около 1 килограмма. И она держала ихлодку! Чудеса. В чем секрет?
Кошка с якорным канатом лежала рядом с лодкой. Я кинул ее впесок, потянул за канат, рога зарылись в ракушку, и якорь уперся. Я потянулсильнее, якорь зарылся еще глубже, в грунт ушли не только два нижних рога, но итренд, заработали и боковые рога, как на нашем якоре Нортхилла. По моимсубъективным ощущениям держащая сила кошки была такая же, как и у моего якоря,хотя она значительно легче. Пошел в прибойную зону, где грунт утрамбован, кинулкошку. Острые рога без лап легко пробили поверхностный твердый слой песка иушли в глубину, якорь встал. Мой первый якорь, купленный в магазине, легкоскользил по такому грунту, лишь слегка царапая его.
Матрос и рыбаки разговаривали все громче (ром я оставил безприсмотра) и потихоньку дрейфовали к моему берегу. Несерьезные бычки были давнозабыты, и они в деталях обсуждали способы поимки благородного азовского калканаи разных местных осетровых. А я все забрасывал и вытягивал якорь, забрасывал ивытягивал, пытаясь разобраться в чудесах. В своё первое посещение Азова я насобственном опыте убедился, что якорь – это действительно «Последняя НадеждаМоряка» – недаром моряки якорем себя метят. Свой магазинный якорь мне пришлосьвыбросить и использовать вместо него тяжелое колесо от грузовика. Я многочитал, смотрел все якоря на лодках товарищей, сам экспериментировал, даженесколько усовершенствовал наш якорь Нортхилла. Точно такую же кошку я мелькомвидел брошенной на берегу в Бердянске, но очень большую, для солидного судна,еще поразился ее несуразности. Значит, это не импровизация, а настоящаяконструкция, отработанная десятилетиями.
Рыбаки собрали свои вещи, сдули и свернули надувную лодку,упаковали ее в мешок, туда же ушел якорь-кошка. «Не пробила бы НЕскладывающаяся кошка-раскоряка своими острыми рогами резину...». И тут, наконец,все сложилось в моем мозгу, как детская игрушка-головоломка, и даже с реальнымзвуком защелкнулась.
Все просто, как правда. Кошка легко уходит в грунт не из-засвоего веса, а из-за отсутствия лап и остроты тонких рогов. ПЛОЩАДЬ ЛОБОВОГОСЕЧЕНИЯ всех деталей кошки небольшая, поэтому она легко пробивает верхние разрыхленныеслои дна и уходит до плотного грунта. Якорь должен не «ЦЕПЛЯТЬСЯ» за грунт,который бывает разного качества, а должен «ЗАРЫВАТЬСЯ» в грунт, пока невстретит в глубине неодолимого препятствия – в этом секрет! Но сама идея«кошки-раскоряки» – порочна. Якорь должен быть классического «адмиралтейского»типа, но делать его надо не по классическим канонам, а по принципу этой кошки.Адмиралтейский якорь легко складывается в плоский, поэтому безопасен для лодкии удобен! Площадь его лобового сечения будет В НЕСКОЛЬКО РАЗ меньше, чем урыбацкой «азовской кошки», значит, он пробьет и поверхностные, и средние слоигрунта, и уйдет в глубину до скального основания дна моря. Его держащая сила,если он уйдет в глубь Земли, неограниченна. Определяться она будет уже не весомякоря, а лишь его механической прочностью. Это и будет «Якорь–мечта». Неужелия, на этой «Богом забытой» Обиточной косе сделал Изобретение? Древние мудрецысоветовали: «Не верь себе». А я и не верю. Приеду домой, сварю этот якорьвесом 1кг и испытаю!
Но! Сразу по приезде в Москву пришлось полностьюперестраивать катамаран с учетом появившегося опыта. Потом был летний отпуск вКарелии. «Камаранг-2» блистал и в Карелии, но критических замечаний и идейнакопилось уже столько, что осенью пришлось строить «Катамаранг-3», совершеннозаново, с нуля. Работу форсировали – очень хотелось испытать на воде до зимыновые решения и основную ходовую часть. А когда я сварил якорь-мечту, тонаступила зима, все водоемы замерзли – испытывать негде. Весной лед растаял, нов апрельской предъотъездной суете снова было не до якоря.
В следующем мае, как только мы принесли свои рюкзаки наберег моря, я распаковал один из них, вынул «якорь-мечту», привязал к немуканат, раскрутил его как спортивный молот, и закинул в море. Потянул заякорный канат. Якорь прополз примерно метр и встал. Я уперся, якорь тоже. Я уперся изо всей силы, якорь ни с места. Я вспомнил, что я еще почтидействующий штангист, и уперся со сверхсилой. Как у богатыря Святогора мои ногипо колена ушли в песок, но якорь стоит. Матрос, с интересом наблюдая мои упражнения,развел длинные руки в стороны и одобрительно сказал: «Нет слов». Я сделалбурлацкие лямки, и мы впряглись в них с Матросом вдвоем, встав лицом к якорю.Он ни с места. Мы тужились, песок уходил из-под ног, мы падали, по очереди ивместе, результат тот же. Вдвоем мы развивали силу 150-250кгс, а вес якоря1кг! «Якорь-мечта».
Сидим на песке, отдуваемся. Я потрясен.
Матрос спрашивает ехидным голосом: «А как же его теперьдоставать будем? Придется тебе в воду лезть». Потом он поскучнел и сталцитировать меня: «Капитан не должен в холодную воду лазить, он может простудитьсяи потеряет работоспособность, а это опасно для всего судна. А если матроспростудится или даже умрет, то потеря для судна небольшая. Придется мнераздеваться». Матрос начал раздеваться. В две головы не сообразили, а зачем намсейчас этот якорь нужен? Завтра утром вывели бы по якорному канату катамаран вморе и подняли бы якорь с него. Но не все так быстро соображают.
Внешне обстановка курортная – ярко светит южное солнце,сверкают море и белый песок, дует теплый ласковый ветерок с крымского берега.Но ветер относит от нас поверхностный прогретый слой воды в море, а по днуморя, на место теплой воды приходит глубинная холодная вода 6-8°С. Матрос, как только ступил в воду, сталгромко вскрикивать. А я сижу и думаю.
У классического адмиралтейского якоря отношение держащейсилы к весу лежит в пределах 4-10, в зависимости от грунта. У лучших «якорей сповышенной держащей силой» это отношение достигает 10-15. Якоря изобреталитысячи людей, тысячи лет. При определенных способностях инженер может превзойтистандартный результат на 10-30%. Талантливый изобретатель может перебить его в1,5-3 раза. Но перебить устоявшийся за многие века результат в 10-20 раз, даеще вслепую, с первого раза, с лету в яблочко, и не особенно задумываясь! Тутпростого таланта мало.
Матрос, громко ругаясь, дошел до якоря, тянет еговертикально вверх, ледяная вода по грудь. А я сижу на теплом песке и завидуюему светлой завистью. За свои 36 лет я ни разу не видел вблизи живого гения, аМатросу стоит лишь оглянуться. Он будто услышал мои мысли, оглянулся. Лицозлое, жилы на шее натянуты, глаза выпучены и при этом еще высказывает прямо,по-матросски, все, что он думает о моем якоре, его держащей силе и обо мне лично.
Все правильно. Гениев никогда не признавали при их жизни.
Идем по Обиточному заливу. «Не суетись в море». (Морякдолжен быть в меру ленив.) Погода портится. Шторм. Снова азовские «стенки» вморе и на берегу. Холод. Я не знаю, что делать. Спасительная деревня.
Нам предстоит обогнуть по периметру весь Обиточный залив иидти дальше вдоль обрывистого северного берега до села Степановки. Только послеСтепановки начнутся безопасные пляжи. Это около 80км. Вряд ли мы их сегодняпройдем – нет ветра. На нашей карте по северному берегу моря показано несколькодеревень, а у каждой деревни должен быть свой «спуск» к морю, вот на них ибудем спасаться в случае чего.
Утро. Светит солнце, тепло, мы сидим в одних тренировочныхштанах и ковбойках. Ветер юго-западный, пока попутный, но очень уж слабый –около 1,5 м/сек. Наш курс – вдоль берега Обиточного залива. Берег имеет видкрутой дуги, поэтому, чтобы сократить путь, держусь от него довольно далеко, нотак, чтобы он всегда был хорошо виден. Отрываться от берега пока страшно, хотяпогода хорошая.
Матрос долго рассматривал карту, сделал плохой вывод:
– Опять будем ночевать у обрыва на прибое. Ползем какчерепахи. Может, давай погребем?
– ?! ...Погреби, а я порулю.
Матрос взялся за весло, и скорость увеличилась на 2км/час.Матрос бросил весло, укдивился:
– Чего это я? Наверное, на солнце перегрелся.
– Точно. День длинный, еще десять раз все переменится.Весна!
Матрос согласен и, как Касандра, пророчествует:
– Это с утра тихо, а потом так приварит! До слез.
По мере того, как берег загибался на север, потом насеверо-запад, а потом и на запад наш курс менялся от фордевинда до полногобейдевинда, ветер окреп до 6-8м/сек, идем ходко. Глотаем километры.
На небе появились сначала белесые облака, а за ними и тучи.Потом пошел небольшой дождь. Мы надели поверх рубашек непромокаемые плащи. Навсякий случай убрали стаксель – при каких-либо неожиданностях с одним гротомуправляться легче, чем с двумя парусами.
Идем в бейдевинд левого галса параллельно берегу. Катамарандовольно легко давит волны, они невысокие – около 1м, но крутые, мотает насздорово, но мы идем, ходко, ничего не ломается, в случае аварии волнами иветром нас прибьет к берегу, хотя и неласковому, он снова стал обрывистым.
Глинистый берег – это не скальный, перед ним мелко, в случаеаварии нас не сильно стукнет и не утопит, хотя Горя хлебнем. Когда берег начнетзагибаться к югу, то придется лавировать – закладывать короткие контргалсы вморе, что в такую погоду страшновато. Но даже это меня не останавливает – ярасслабился и понемногу становлюсь «Героем моря». Идем, быстро сокращаемрасстояние до ресторана города Геническа.
(А был бы я настоящим капитаном, то махнул бы рукой на этикилометры, развернулся бы, и мы птицей в бакштаг долетели бы до низкоговосточного берега Обиточного залива и на берегу спокойно переждали бынепогоду.)
Ветер уже уверенно дует под 10 м/сек и посвистывает ввантах. Вдалеке, на небе, два типичных облачных фронта, под каждым из них наморе своя, четко очерченная дуга белых барашков. Я прицелился – правлю, чтобыбы проскочить между ними. Не получилось. На подходе к нам фронты объединились иветер засвистел с двойной силой, вдобавок пошел ливень.
Это еще не катастрофа. Наш курс, к счастью, бейдевинд, мореперед нами свободное – не упремся в береговую стенку. Стаксель убран, грот, ксожалению, не зарифлен, но его «пузо» уменьшено почти до нуля. Грот достаточно«жесткий» – хорошо держит заданную форму, не заполаскивает даже припотравливании, можно в широких пределах регулировать развиваемые им силы. Четкоработаю рулем и шкотом – держу грот под очень малым углом атаки, чтобы он неразвивал излишней тяги, и чтобы не обезветрился, иначе лодка потеряет ход и небудет слушаться руля. Мельком, из-под капюшона плаща, сквозь стену дождя,глянул на волны. Это даже не волны, а почти правильные купола высотой 1,5м, расположенные в шахматном(!) порядке. Ливень сплющивает их вершины. Море полночудес. Одним глазом взглянул на Матроса, он тоже смотрит на волны.
Отрабатываю все быстрые изменения направления ветра. Так исоревнуемся. Но один раз не уследил и при резком отходе ветра гик лег на ванту,парус полностью наполнился ветром и развил тягу не менее 100кгс. Катамаранбуквально прыгнул вперед, но, так как он изначально был настроен на приведение,то сам и привелся по крутой дуге, грот обезветрился, я успел сработать рулем,одержал его, слегка подобрал шкот и снова взял лодку в руки. И больше невыпускал.
Шквал, наконец, закончился. По моим ощущениям он длилсяминут двадцать. Попросил Матроса уточнить время, а он только плечами пожал:«Да разве определишь? Но дуло долго, маму я вспоминал три раза».
Когда катамаран прыгнул вперед и меня вдавило в спинкукокпита, то я тоже испугался. Ясно представил, как разлетаются в разные стороныкуски мачты, гика и паруса. Перевернуться не очень боялся, так как еще припостройке катамарана сам же и рассчитал, что мачта должна упасть раньшепереворота. Без мачты мы проживем и даже сдрейфуем на берег, а барахтаться вхолодной воде, ставя груженый катамаран на ровный киль в штормовом море, меняне устраивало.
Мы выдержали свой ПЕРВЫЙ ШКВАЛ в МОРЕ!.
Я успокоился и до того зауважал «Катамаранг», что смогпреодолеть свой врожденный капитанский комплекс и отдал руль Матросу.
– Рули!!
«Капитанский комплекс» – это изначальное стремлениенекоторых людей в экстремальных ситуациях брать командование на себя, так как всебя они верят больше, чем в других людей, считают, что они более квалифицированныеи выносливые, наделают меньше ошибок, всех победят, и не утонут. Своего родасамонадеянность и боязнь зависимости от кого-то.
Идем. Я сижу, ничего не делаю, и откровенно радуюсь. Как ниосторожничай, но любая лодка, даже «пляжная», обязательно попадет в шквалы.Одно дело – ждать их и бояться, так как не знаешь, чем они закончатся, и совсемдругое – идти на лодке, уже ЗНАЯ, что она обычные шквалы выдерживает спокойно,даже с полным гротом. А сейчас грот зарифим, тогда нас и палкой не убьешь.
Три года назад на Селигере мы возвращались тремя лодками спристани в лагерь. Идти было километра два, все шли в одиночку, без матросов.На небо перед отходом мы не посмотрели – идти-то рядом, и влетели во встречныйшквал. Первым шел мощный тримаран – 100-килограммовый «Дредноут», шквал засталего при подходе к лагерю. «Дредноут», построенный профессором-«прочнистом», несломался, но его стало сносить мимо нашего мыса в открытый Кравотынский плес,где к ветру добавится мощная волна. Профессор дважды пытался скрутить поворотоверштаг, но лодка, с дико полощущими («мягкими») парусами, на поворот не шла.Опустить паруса без матроса невозможно, якоря нет. Когда тримаран проносиломимо нашего мыса, профессор, очень пожилой человек, еще с японцами геройскивоевал, прыгнул за борт, ухватился за штаг, развернул тримаран вдоль ветра и спомощью лагерного населения отбуксировал его к берегу. Вторым шел большойкатамаран с каркасными поплавками, шквал застал его посередине пролива. Кактолько ветер стал настоящим, высокая мачта катамарана сложилась пополам и катамаранстал быстро дрейфовать назад к пристани. Пока я терял время, наблюдая заперипетиями этой борьбы со стихией, мой скоростной тримаран тоже оказался посередине пути – отступать поздно. Как и сегодня, я четко работал рулем ишкотом, поддерживал скорость не более 5км/час. Хотя я сидел в байдарке один, агрот имел площадь 7м2, все шло гладко. И тут подошла граница междуоблаками двух разных типов, и на основной шквал наложился второй, еще болеемощный. Выход оставался один – продолжать идти курсом полный бейдевинд, держажесткий грот-крыло под очень малым углом атаки. Грот не заполаскивает, силы нанем развиваются небольшие, но «небольшие» это для этого ветра – в лодке всезвенело от напряжения. Стоит лопнуть лишь какому-нибудь одному тросику илитрубе, я потеряю управление, лодку развернет ПО ВЕТРУ и 7м2превратят мой тримаран в спутанный клубок из балок, парусины и останковбайдарки. Тот урок я запомнил на всю жизнь. Лодка должна быть прочной и,главное, управляемой. А уж получится ли она легкой и быстроходной – это вопросывторого порядка.
Матрос рулит легко, не задумываясь, даже экспериментирует. Яначинаю уважать свою «команду». Матрос обернулся ко мне с сияющей физиономией;
– А ты боялся!! Да на нашем «Катамаранге» и в Полинезиюидти можно! Там и волны не такие крутые!
Это правда. Ни одна из моих предыдущих лодок не смогла бывыдержать эти куполообразные волны, расположенных в шахматном порядке.
В тот день мы выдержали пять дождей. Четвертый из них былтакой же, как второй – ливень с затяжными шквалами.
Но все когда-нибудь кончается. Даже зверства. К вечеру небопрояснилось, за остатками рваных черных туч угадывается низкое красное солнце,ветер уже слабее 10м/сек. В помощь зарифленному гроту мы поставили малый стаксель.
Мокрые, холодные, голодные и порядком измотанные идем вкрутой бейдевинд вдоль обрывистого берега, ищем место для причаливания, а егонет. Волны не очень высокие – 1,5м, но крутые. Азовское море мелкое, поэтому сусилением ветра волны здесь растут не в высоту, а в крутизну. В шторм дажепосредине моря волны имеют характер прибойных. За эту особенность Азов и нелюбят все яхтсмены. С «Ктамарангом» я многое угадал, он легко давит волны.(Слава Богу, что мы лишились ферм!) Рулить на волнении мы уже научились. Всебы хорошо, но часто во впадине между двух особо крупных волн встает несерьезнаяволнишка высотой до 0,6м. Катамаран, имея дифферент на нос, врезается в этунебольшую волну, разваливает ее на две части и тучи брызг летят на меня и наМатроса. В носу надо натягивать сетку-брызгоуловитель. Холодно. Мы, как вышлиутром в тренировочных штанах и ковбойках, так в них и остались, только плащисверху надели. Прорезиненный плащ отлично сохраняет тепло, если он надет на телогрейкуили хотя бы на свитер, а через одну рубашку он холодит. Ноги, торчащие изплащей, мокрые. Сидим мы на надувных матрасах, они под нами прогибаются, вуглубления стекает вода с плащей – и сидим мы в лужах. Температура воздуха – 8градусов. Ветер уже не свистит в вантах, но довольно упругий, а мы ужедвенадцатый час в море. С этими дождями и шквалами как-то не удосужилисьпереодеться и утеплиться.
Идем вдоль береговых «стенок». По нашей карте впереди должнабыть деревня Мироновка. Дай Бог, чтобы она оказалась действительно прибрежной иимела хоть какой-нибудь причал. Иду на нее. Матрос сидит очень тихо и дрожит,его нижняя челюсть часто-часто щелкает по верхней челюсти. Я посмотрел на него,не притворяется ли? Он пожал плечами: «Ничего не могу с собой поделать».
– Выпей горячего чаю. Есть же он. Два термоса.
– А рома нальешь?
– Нет. Только после того, как причалим. Меня надостраховать.
Матрос спокойно и как-то равнодушно, слишком равнодушно,сказал:
– Тогда не надо, а то начну шевелиться, последние калориирастеряю. Потерплю.
Ответ меня озадачил. Я прикурил сигарету, протянул ееМатросу. «На, хоть так погрейся». Апатия и стремление к неподвижности – этоверные признаки начинающегося переохлаждения. Переохлажденный человек можетумереть, даже если его еще живым привезут на берег. Пора принимать решительныемеры. Но что делать? Кинуть якорь, остановиться и заставить его переодеться всухое? Дать рома? Или вытерпит? Рисковать или нет? Ошибаться нельзя – нас всегодва живых человека на все море.
Я не знаю – на что решиться.
Прежде чем замерзнуть, человек должен начать зевать, аМатрос пока лишь дрожит. При «дрожании» организм, защищающийся от холода,вырабатывает столько же внутреннего тепла, как при хорошей физической работе.Решил не паниковать и тянуть до деревни.
Деревня близко. У деревни в высоком береговом обрыве вродебы видна «дырка», там можно пристать к берегу. Это спасение. Идем ходко.
К дождям и ливням «Катамаранг» не готов совершенно. Придетсяизобретать. Не знаю как, но надо.
Дошли. «Дырка» – это пробитый бульдозерами узкий наклонныйспуск к воде. Три лодки болтаются на волнах на якорях, побольше лодок вытащенона берег. По краям спуска на кольях развешаны сети – значит деревня рыбацкая.Это хорошо – рыбаки нас поймут. Правлю на самый правый край «дырки», чтобыкатамаран никому не мешал. Еще с воды кричу: «Можно к вам причалить?» –«Можно».
Аккуратно причалил.
В городе Глупове отцы города задали местному эскулапу прямойвопрос: может ли голова градоначальника быть совсем пустой, и может ли он саминогда отделять ее от туловища и обходиться совсем без головы? Эскулап началчто-то объяснять о каком-то особом «градоначальническом веществе», якобыисточающемся из градоначальнического тела. Правда, эскулап оговорился, чтотайна построения градоначальнического тела наукой изучена еще недостаточно. А ятеперь и без всяких эскулапов точно знаю о наличии некоего «капитанскоговещества». Пока мы были в море, и я был капитаном, то чувствовал себянормально, но стоило мне причалить, перекинуть ногу через борт и коснуться еютвердой земли, как меня разбила неудержимая дрожь. Зубы часто-часто застучалидруг о друга.
Удивляюсь столь резкой перемене, но, как и Матрос, ничего немогу с собой поделать.
Нам предлагают ночевать в тепле, а мы меняем теплый домна «Катамаранг». Ночная рыбалка. Нас принимают за шпионов и обижают Матроса.Греческое вино. Дары листригонов.
Несколько рыбаков подошли к нам, помогли оттащить катамаранот прибоя и развернуть его носами в море. Я опустил паруса, Матрос скинул плащ,рубашку, майку, надел на голое тело сухую телогрейку. Правильное решение!! Яповторил его действия, налил из термоса горячего чая, плеснул в кружки двойнуюдозу рома, протянул одну Матросу, вторую залпом выпил сам.
Обратил внимание на то, что местные рыбаки какие-то необычные.Молчат. Не собираются толпой у «чудного» судна. Вроде бы занимаются своимиделами, а все видят, даже как я ром плескал в чай. Все фиксируют. Подошел кним, чтобы разобраться в обстановке.
– Здравствуйте!!
– Здравствуйте. Откуда идете?
– Сейчас пришли с Обиточной косы, – брови собеседникачуть-чуть поползли вверх. – Только вымокли немного, да слегка замерзли.
– А куда направляетесь?
– В Геническ идем. Мы туристы, здесь в отпуске, отдыхаем всвое удовольствие.
– Хорошо отдыхаете. В «погоду» плаваете.
Я намек понял, напряг всю свою силу воли, чтобы не дрожать,но не получилось. Чай с ромом подействует лишь через несколько минут, когдавпитается в кровь, а сейчас зубы щелкают друг о друга. Собеседник посмотрел наменя, на Матроса, ставящего над кокпитом палатку, помедлил, потом сказал:
– Я здешний бригадир, а вон наверху, – он указал на белуюхату, – наша контора, дверь не запирается. В конторе есть печка и дрова. Печкуистопите, переночуйте там, свои вещи развесьте, к утру высохнут.
– Спасибо!
Спешу к Матросу с радостной вестью. Он без слов кинул наплечо расходный продуктовый мешок, схватил кипятильник, сухие брюки, ботинки ипобежал вверх к конторе, с трудом сгибая замерзшие ноги. Я взял своюгермоупаковку с сухими вещами, термосы, ром, и поспешил за ним. В конторе мыпервым делом бросились к печке. Наши четыре руки тряслись врозь, но мы сумелиее разжечь. Я опять налил чая, плеснул рома, выпили. Крепкий горячий чай сромом – сильное средство. Трясение организмов прекратилось. Мы спокойно переоделисьв сухое, перенесли в контору мокрые вещи, развесили их вдоль стен.
Матрос готовит ужин.
Я сам с собой (а кто капитану советчик?!) провожу разборплавания. Ошибок за день я совершил много. Если бы «Катамаранг» оказался не такхорош, как он оказался, то где бы мы сейчас были, и какие бы подвиги совершалина ночь глядя? Один полезный практический вывод сделал:
«Утепляться надо не когда начинаешь мерзнуть, а когданачинает холодать».
Кроме того – нельзя судить о состоянии команды по своему«капитанскому» состоянию. Тем более, что науке неизвестно, на сколько хватает«капитанского вещества».
Ужинаем. Жарко. Меня даже пот прошиб. Матрос тоже вытираетлоб рукавом. На печку не обращаем внимания, и она благополучно потухла.Несколько раз в контору поодиночке заходили рыбаки, что-то молча брали иуходили. Мы сидим, разомлели, наслаждаемся теплом, тишиной и перспективойпровести ночь «под крышей» и без пушечного грохота ночного прибоя.
Когда собрались закурить, заспорили. Матрос утверждал, чтово всех сельских конторах курят, а я сомневался. Окурков на полу нет, вездечисто, может они староверы, странные они какие-то. Матрос хмыкнул: «Веры ониточно старой, только они не староверы и даже не русские».
Я победил в споре, и мы вышли на улицу. Темно, кое-где на небепоказались звезды, воздух пахнет свежестью, морем и немного рыбой. Ветерзаметно ослаб, но прибой у берега грохочет по-прежнему. На берегу какая-тосуета, в том числе и около нашего катамарана, но какая – в темноте не видно.Покурили. Вернулись в контору. В ней жарко, душно, дымно, пахнет закрытымпомещением и …тихо. Как-то непривычно. Мы с Матросом задумались, поудивлялисьсами на себя и стали собирать вещи. Надувные матрасы уже высохли, спальники идо этого были сухие, теплая одежда есть, дождя ночью не будет – так что нам вэтой конторе делать? Пойдем спать домой, в «Катамаранг», там воздух свежий ипахнет морем.
Пришли на берег. Очень темно. Спокойно зажгли палаточныйфонарь. Еще ничего не успели сделать, как из моря, прямо на нас выехал носдеревянной лодки, из нее выпрыгнули два рыбака и стали тащить лодку из прибоя.Делать нечего, помогаем тащить и мы, стараясь не замочить ноги. Тольковытащили, рыбаки молча исчезли в темноте, а рядом вторую лодку, и тоже молча, вморе стягивают. Помогли и им. И так больше часа без перерыва – то в море, то изморя, ноги, конечно, по колена в соленой воде. И все это в кромешной темноте итишине, что совсем уж непонятно. Наконец, аврал закончился. Мы опятьпереоделись в сухое, устроили свои спальные места, улеглись, пооткрывали«форточки» каждый со своего борта, я угостил Матроса его же сигаретами, курим.Матрос меня просветил:
– Это греческая деревня. Ты читал у Куприна про листригонов?Так вот, они эти самые листригоны и есть. Днем – цивилизованные люди, а поночам браконьерничают по-черному. Полночи рыбу мешками с берега таскали, ...акалканом не угостили.
Профили у наших хозяев действительно греческие,классические.
Матрос:
– Ходить в море ночью они не боятся, это понятно – живут ониздесь, но как они в кромешной темноте свои сетки находят? Не понимаю...
– А ты обратил внимание на странный факт – в такой маленькойдеревне стоит дюжина столбов с очень яркими фонарями? Через любые два огняможно провести линию – она называется «створ». Пересечение двух створов дает«точку». Пришел в эту точку, опускай кошку, цепляй сетку и выгребай из неерыбу.
– ...Может и так.
Спали мы крепко.
Когда вылезли из катамарана, листригоны уже работали, хотя ине так споро, как ночью. На двух лодках, здесь их называют «колобухи», они отвезлив море телеграфный столб с двумя бетонными пасынками и теперь спихивают его вводу. К нему, видимо, будут крепить ставную легальную сеть.
После вчерашних шквалов море успокоилось, дует очень слабыйветерок с берега, а на берег накатывает крупная пологая зыбь с моря, оставшаясяпосле вчерашнего шторма. На море мгла. Не холодно, особенно в телогрейках.
Матрос пошел в соседнюю материковую деревню в магазин,купить свежего хлеба, а я тщательно осматриваю «Катамаранг» после вчерашнихиспытаний. Как ни странно – все чисто. Хорошее судно. Халтуры и «быстроделания»в нем нет, но различные «недомыслия» становятся очевидными. Чем дальше, темяснее.
Матрос вернулся из магазина какой-то растерянный. Кромерюкзака несет большой газетный сверток.
– Что случилось?
– Не понимаю… Иду я из магазина, навстречу на велосипедеедет незнакомый мужик, останавливается передо мной и говорит: «Здорово,«шпиён!» Я его убеждал, что мы не шпионы и не из рыбнадзора, а туристы изМосквы, а он не поверил. А потом говорит: «Ладно, шпиён, хоть ты и шпиён, арыбкой я тебя все равно угощу, а то вы вчера вечером консервы ели», – и далэтот сверток. Пахнет вкусно.
В свертке оказались аппетитнейшие ставриды домашнегокопчения. Матрос задумчиво накрыл стол прямо на поплавке. Очень вкусная рыба,особенно со свежим хлебом. Но обычного матросского восторга от рыбы не слышно,он всерьез переживает обвинение в «шпиёнстве». Я усугубляю:
– А ты знаешь, почему они нас ночевать в контору отправили?Чтобы мы не видели, чем они по ночам на берегу занимаются. У них путинаначалась, а мы прибежали на берег и под видом помощи с лодками всех их напромокашку записывали.
Вид у Матроса никакой.
– Ладно, не переживай. Через пятнадцать минут отчалим и небудем больше стеснять листригонов. Пойдем к ним прощаться.
Матрос задержал меня.
– Давай им чего-нибудь подарим.
Давай. А что может подарить путешественник? Батон московскойколбасы? Несерьезно. Какую-либо вещь? Так в лодке все вещи абсолютнонеобходимые – лишнего в рюкзаки не кладут. Матрос решительно вынул из ноженсвой фирменный самодельный нож из трофейного немецкого штыка. «Спрячь. Мы ещене дошли до Геническа. Нож – это одному человеку, а им надо что-то общее».Решили оставить листригонам судовой барометр.
Поднимаемся по «спуску» вверх к конторе. Вдоль стены конторыдлинная лавка с видом на море, около нее ящики, на них сидят рыбаки иобедают. Стали приглашать нас к столу.
– Да мы уже пообедали (ставридой с хлебом).
– Тогда попейте.
В наших руках оказались кружки, и один из греков налил в нихкрасивой жидкости из трехлитровой стеклянной банки. «Пейте, вкусно». Я выпил. Иправда, вкусно, напиток ароматный, видимо, хорошо утоляет жажду в жару,чувствуются градусы. А Матрос еще полкружки не выпил, а уже начал ахать.«Верно, – подтвердили польщенные листригоны. – Это домашнее вино из нашеговинограда».
Нам наполнили кружки вновь. Теперь и я был внимательным истарался оценить, какое вино импортировала в амфорах еще Киевская Русь.
Мне доверили закрепить барометр на стене конторы. Онпоказывал не только давление, но и температуру, и влажность воздуха. Бригадирспросил:
– А как же вы сами будете?
Матрос после двух кружек греческого вина пришел в норму:
– А нам и не надо, у Капитана чутье, он без всякихбарометров погоду точно предсказывает.
Кто-то из рыбаков недоверчиво поинтересовался:
– А как же вы вчера пошли в море, да на такой длинныйпереход?
– А что вчера? Эти шквалы для нашего катамарана – семечки,мы и не такие шторма видели. Только потеплей одеться поленились, да замерзлинемного.
Слаб человек.
Рыбаки помогли нам отнести катамаран в море, предупредили:
– Влево не берите, мы там новую косу делаем. Вчера вы ееудачно на волне проскочили.
– Как делаете косу??
– Набили в дно свай, после каждого шторма вдоль них ракушкас песком оседают. Мы еще свай набьем, лет через десять шторма намоют нам косу,и будет у нас своя бухта. А то вчера одну колобуху с якоря сорвало и о берегстукнуло, еле спасли.
Когда я уже совсем собрался садиться в лодку, Бригадиротозвал меня в сторону.
– Я смотрю, вы и на ходу можете юшку варить?
– Можем.
– Это вам на юшку, – он протянул мне аккуратно завернутый истянутый изолентой сверток. – Только в море сварите, не довозите до берега.
Пока мы подчеркнуто солидно, «по-морскому» отходили отдеревни, Матрос весь извертелся, так ему хотелось узнать, что в свертке, строилпредположения, раза с пятого угадал. В свертке был небольшой осетр-самец.
Уха из осетра вкусная и сытная.
А сверхосторожные листригоны задали нам задачку.
Особенности плавания на зыби. Мы верим своим глазам, азря. Как вызвать ветер. «Моряк, не будь суеверным». Можно ли нарушать вековыезапреты?
После того, как мы поели ухи из осетра, окружающий мирзаметно повеселел, но идти все равно трудно. Дует очень слабенький встречныйветерок с берега, а с моря идет крупная зыбь после вчерашнего шторма. Идем влавировку – длинный галс вдоль берега, постепенно удаляемся в море, потомкороткий контргалс к берегу. Скорость около 3км/час. Грот и стаксель развернутына левый борт, с моря приходит очередная пологая волна зыби, катамаран кренитсяна правый борт, паруса под собственным весом тоже перелетают на правый борт,волна проходит, крен снова на левый борт, и паруса с хлопаньем занимают своерабочее положение. С частотой волн зыби – Хлоп!.. Хлоп!.. Хлоп!..
Видимость – метров триста. Мгла. Светло-серое небо плавнопереходит в темно-серое море. Теплый воздух с прогретых приазовских степеймедленно скатывается к холодному морю, вся его влага конденсируется и надповерхностью воды образуется мгла.
Один из контргалсов что-то затянулся. Высокий обрывистыйберег хорошо виден, а дойти до него не можем. По моим расчетам берег долженбыть рядом, а он далеко. Никаких заливов в этом месте по карте не обозначено.Но мы не насторожились, сидим в расслабленном состоянии. Зыбь убаюкивает. Ачего волноваться? Высокий берег хорошо виден, над ним летают белые чайки,правда, как-то странно летают, то целыми стаями поднимаются над обрывом, то также стаями опускаются ниже него. И вдруг сильнейший удар шверцем о дно.Деревянный шверц согнулся дугой, но не сломался. Я тут же его приподнял, аМатрос скрутил поворот оверштаг. Откуда здесь мели??
И тут, словно пелена с глаз упала. Мы увидели, что обрыв –это никакой не обрыв, а собственно берег высотой около метра, мы в него чуть неврезались, а «чайки» – это не чайки, а взлетающие хлопья белой пены отприбойных волн. А сам обрыв мы принимали за серое небо. Осторожно уходим отберега, я держу шверц на руке, он лишь слегка царапает дно. Еще одна мель! Доэтого мы ее прошли, наверное, на гребне волны зыби. Мели вдоль берега идутполосами. Наконец ушли на глубину.
Выясняем с Матросом – кто куда смотрел? Матрос был на вахте,поэтому все шишки на него.
У нас с Матросом это был первый, но далеко не последнийслучай в наших морских путешествиях, когда мы пытались сбить берег. В тумане ив темноте очень трудно определить до него расстояние. Через год в Крыму мы чутьне въехали в окно прибрежной белой хаты; в другой раз, когда ночью подходили сморя к северному берегу Азова, клок травы у воды приняли за высокий раскидистыйкуст и правили на него, а потом в панике поворачивали назад в море…
А кроме зрения Бог дал человеку слух. Сейчас мы отличнослышим, как разбиваются о берег волны зыби, а в море было тихо! У отмелых берегов,где нет прибоя, берег тоже легко определить на слух – волны становятся ниже, ихпериод уменьшается, и чистый звук обрушивающихся крупных барашков заменяетсясплошным «шипением» ломающихся волн…
Ладно, за двух битых четырех небитых дают.
Идем дальше. Все спокойно. Молчим, слушаем радио. Думаем,каждый о своем.
Меня давно интересуют общие вопросы о смысле жизни. А где ихрешать, как не в море и в такую погоду? В храме? А чем море не Храм с куполомнеба? Зачем растет, зеленея, трава? Даже взламывая асфальт? Чтобы зеленеть ирадовать нас, людей? Зачем? Почему так красивы цветы и так пахнут, каждыйпо-своему, ландыш и ночная фиалка? Из-за любви к красоте? А откуда ей взяться?Может форма цветов, их цвет, запах и сладкий нектар созданы естественнымотбором для привлечения насекомых, которые их опыляют? Но насекомые-опылителидолжны были появиться позже растений. Как они нашли друг друга во времени и впространстве, и как они достигли такой гармонии? Зачем она им нужна? Или все наЗемле сделано для нас, людей. Или мы для нее? В одной книге высказываласьмысль, что Огонь – это Жизнь, и не просто жизнь, а жизнь разумная. Будучи вглубине души огнепоклонником, я считаю это вероятным. Может огромный огненныйшар, под названием Солнце, это такой интеллект, который мы, люди, силой своеймысли, якобы безграничной, и объять не умеем. Пока не умеем. Может все разумное и красивое на Земле создано Солнцем, по единому плану, и все мы ДетиСолнца?
Так и идем…
Матрос все свои проблемы решил быстрее меня, началворочаться и выказывать недовольство, а потом прямо сказал:
– Пора что-то делать! Нужен ветер, поскреби мачту.
Дельное предложение!! Но суеверия это, по православному,грех. Боязно. Капитан на судне за все в ответе, а Матрос человекбезответственный, пусть лучше он рискует – какой с него спрос. Я всегдаоправдаюсь, что он первый раз в море и заслуживает снисхождения. Спокойно предлагаю:
– Лучше ты посвисти своего Глена Миллера, этот способверней.
Теперь уже Матрос задумался. Сидим, поглядываем друг надруга.
Мы с Матросом люди современные, не суеверные, но нисвистеть, ни скрести мачту так и не решились. Чем Черт не шутит, он затейник.Когда теплый степной воздух встречается с холодным морем, то возможны разныечудеса, вплоть до «белых шквалов», которые налетают при чистом небе, неизвестнооткуда и неизвестно почему, а у нас полная парусность. Здесь море и спасать наснекому.
Чудес, конечно, не бывает, но в многовековых суевериях всеже что-то есть. На всех наших «Катамарангах» лишь один раз скребли мачту – итак сработало! В первом нашем плавании по Каспию мы шли вдоль западного берегаморя с юга на север, и сразу же попали в затяжной шторм. Дул суровый «Ахмед» –южный ветер. Радио Махач-Калы каждый день передавало – 14-18 м/сек. Постоянныйсвист ветра в снастях даже на берегу утомлял. Попавшийся берег был неуютным.Нам не нравился.
Дождавшись, когда ветер слегка ослабел, мы отчалили,естественно, с долгими приключениями в прибойной зоне – это не родной Азов.Местный абрек, с утра меланхолично ловивший с берега рыбу на морскую закидушку,снисходительно смотрел на нас, но потом, когда Матроса вместе с Боцманом,катамараном и со мной на руле во второй раз вышвырнуло волной на берег и хорошошмякнуло, нервы у него не выдержали, он разоблачился – дальше некуда. Здоровый – что-то среднее между Гераклом и Аполлоном. Втроем они вытолкали«Катамаранг» на глубину.
Идем на фордевинд на север под одним зарифленным гротом,скатываемся с попутных волн, как с длинных горок. Скатываемся вниз со страшнойскоростью, упираемся в склон передней волны, если носы поплавков зароются вводу, то мы опрокинемся через нос, но новый «каспийский «Катамаранг»рассчитывался мною именно на такое плавание и ни разу не зарылся. Идти намнедалеко – до одной уютной бухты с песчаным пляжем и с высокими берегами,которые защитят нас от ветра. В этой бухте я хотел переждать шторм. Но ветерстал быстро стихать. Сначала – меньше 10м/сек – он уже не свистит в вантах,потом – 5м/сек, а потом совсем ничего. На траверзе бухты мы откровеннозаштилели. И это во время затяжного шторма?! Ветра нет, но мощные волныостались и грозят пронести нас мимо бухты. Ничего не понимаем! Пора скрести мачту.
В лодке был третий член экипажа – Боцман. Боцман имелуникальные административные, организационные, хозяйственные, кулинарные имногие разные другие способности, но в морском деле не разбирался, напрочь. После нескольких его «чудес» мы даже простейшие вахты ему не доверяли. Поэтомуна «Катамаранге» он служил лишь боцманом, коком и баталером, и жили мы у него,как у Христа за пазухой. Услышав о мачте, со словами: «Это я могу!» – Боцманбез разрешения поскреб ее ногтем. Мы с Матросом запаниковали. Я сразускомандовал: «Весла в руки и грести к берегу изо всех сил!!!» Тяжело груженыйкатамаран медленно пошел вразрез волнам к спасительному песчаному пляжу.Форсировали мощный прибой, с приключениями, вытащили катамаран на берег,заякорили его, опустили парус и только тут успокоились и огляделись. Ветер,вызванный Боцманом, был прежним, со свистом, но дул он уже не с юга, а ссевера. Будто реверс включили. Не «Ахмед», а «Иван». С юга по-прежнемунапористо шли высокие волны с белыми барашками, а «Иван» срывал верхушки волн исо страшной скоростью нес их назад, на юг. Глядя на эту «морскую» картину,абсолютно бесстрашный в море Боцман был в восторге, щелкал фотоаппаратом, но ион признал, что ТАКОЕ лучше наблюдать с берега, а не с борта судна. И большеон никогда мачту ногтем не скреб.
В тот день, хотя и с трудом, мы дошли, вернее «доползли» доСтепановки и заночевали уже на ракушечном пляже. Кончились глинистые береговыеобрывы. Теперь их не будет до самого Геническа, приставать к берегу можно влюбом месте и в любую погоду. Любой шторм нам уже не страшен.
Меня очень радуют эти ракушечные пляжи. Я, наконец, поверил,что до благословенного города Геническа мы дойти сможем.
В этом вопросе мы с Матросом давали слабину. Мы понимали,что общепринятый морской парусный язык надо изучать и применять не для «форса»,а для пользы дела, поэтому пытались соответствовать. Даже пытались «ходить» поморю, а не «плавать», все «крюки» на лодке называли только «гаками», а разные веревочки– «штертами», «шкотами», «фалами», «булинями» и другими старинными звучныминазваниями, но не очень в этом преуспели. Мы самоучки, а Школу – систематическоеобразование под руководством настоящих Учителей – ничем не заменишь.
Когда прямой удлинитель румпеля пришел в противоречие сконструкцией очередного нашего «Катамаранга», я изогнул его в двух местах под90о – рулить стало удобно, но Матрос, со смешком, окрестил румпель«Тромбоном». При смене вахт так и говорили: «Тромбон сдал», – «Тромбон принял».
Дурной пример заразителен. В одном из путешествий вместоБоцмана третьим в лодке был настоящий яхтенный рулевой первого класса. (Катамаран-«тройка»оказался во всех отношениях выгодней «двойки».) От нашего «морского языка» у «яхтенногорулевого» глаза полезли на лоб, и ему пришлось ЗАНОВО узнавать и запоминатьназвания различных снастей и маневров. Но человек он был деликатный и переживалмолча, хотя сам он ни разу не назвал румпель «тромбоном», и всегда определялсилу ветра и волнения моря только в неких «баллах», а скорость судна – вморских «узлах».
На одном из переходов я ошибся при определении своего местав море по счислению километров на восемь. Уже должен был открыться берег сдеревьями, строениями и другими далеко видимыми «торчками». Видимость хорошая,а берега нет. Идем, идем, а ничего не меняется – только море вокруг. Где мыболтаемся на волнах – одному Богу известно. Немного нервничаем, на всякийслучай проверяем – нет ли рядом с компасом случайно оброненных железок и вообще– в ту ли сторону мы идем? И вдруг яхтенный рулевой закричал: «Торчок!!» Вижу«торчок!» 15° по левому борту!»
«Была бы вода, а рыбы на уху поймаю» (из девизов Матроса.)Первая уха из благородных азовских калканов. Я изобретаю новый способ рыбнойловли. Опасная лавировка по спинам осетров. Рекорд Боцмана.
На следующий день отличная погода – светит солнце, тепло, новетер опять слабенький. Но мы идем, хотя и неспешно. Все спокойно, делатьнечего. Матрос злится на меня, что я запретил брать в «испытательное» плаваниекакие-либо рыболовные снасти. «Сейчас бы кинули за корму две дорожки и к обедубыли бы с ухой!»
К обеду мы догнали «наш» сейнер. Он стоит, упершись носом внизкий берег (у кос берега приглубые – можно приставать и на сейнере).Несколько рыбаков стоят на берегу, вокруг них суетятся женщины, все с кошелками.
Матрос:
– Рыбу местным продают.
– Может, купим?
Матрос подумал.
– Нет. В море покупать рыбу за деньги – плохой тон.
Подумал еще, внимательно посмотрел на сейнер.
– Нам пора поесть, чего это мы все время в море обедаем,качает, того и гляди, ложку мимо рта пронесешь. Приставай! Я тебе настоящийобед сварю.
А почему бы и нет? Все равно еле ползем. Задует ветер –наверстаем. Я развернул лодку. Чтобы потом не было проблем с отчаливанием, за 30 метров от берега кинули с кормы якорь. Спокойно причалили. Причаливание и отчаливание на прибоедля нас перестало быть проблемой, мы быстро учимся. Да и «Катамаранг» хорош –совершенно «сухо» проходит прибой. Я уже почти разобрался – почему этопроисходит.
На берегу – хорошо.
По привычке, я разжег небольшой костер из прибрежногомусора, выброшенного волнами, а Матрос завел газовый кипятильник, суетится спродуктами и все время приговаривает: «Ну, сейчас я тебя накормлю! …Ну,накормлю!..» А сам все поглядывает в сторону сейнера, который стоит в 100 метрах от нас.
Мы съели по первой порции горячего супа-закуски, Матроспобежал к морю, быстро вымыл варочный бидон, вернулся и обрадовал меня:
– А на второе у нас будет очень густая, «Царская» уха.
– ...?
– Посмотри туда!
От сейнера к нам шли два рыбака. В каждой руке они держалипо большому калкану. Подошли.
– Здравствуйте, туристы! Мы смотрим, у вас огонь горит, и выобед так быстро сварили, а мы уже третий день без горячего. Капитан у насмолодой и глупый. Полный газовый баллон на берегу оставил, а электрическаяпечка сгорела. На сухомятке живем, а вас увидели – слюни потекли, так и язвужелудка получить можно. Позвольте у вас юшку сварить?
Матрос, очень солидно и спокойно:
– Сейчас сделаем, – и достал свой фирменный нож изтрофейного штыка.
– Не надо, мы сами почистим, вы только воду вскипятите.
Как-то уж очень ловко у них все получилось. Пока закипалавода, они рыбу почистили и разделали. Через несколько минут Матрос завернул ухув телогрейку доходить, а сам второй бидон кипятит. Еще несколько минут, ивторой бидон готов. Стол накрыт, хлеб нарезан, кружки расставлены, Матрос многозначительносмотрит на меня, дескать, под уху – святое дело. При рыбаках я постеснялсянастаивать на сухом законе и достал из «ромового» мешка бутылку московской водки.
Сидим, отдуваемся. Уха из калкана – это не уха, это НЕЧТО!Калкан похож на обычные камбалу и палтуса, но он КАЛКАН. В наших магазинах яего не встречал, говорят, что он весь уходит на экспорт. Мясо у него белое, приварке не разваливается, вкус и запах отменные. Костей, кроме хребта с ребрами,практически нет. Это не уха, это АЗОВСКИЙ КАЛКАН.
Рыбаки встали, благодарят, прощаются, совсем уже как быуходят, но один из них, обернулся.
– Вы уж простите нас, но можно мы еще двух человек к вампришлем, а то нам неудобно будет. Они люди хорошие.
– Конечно.
Через пару минут от сейнера к нам шли еще два рыбака. Вкаждой руке они держали уже по два калкана. Эти рыбаки пожилые и болеемолчаливые. У них очень узловатые руки, видимо, постоянная работа с сетями вхолодной воде не проходит даром для суставов. Накормили и этих, допили бутылкуводки, полулежим – сытые, как удавы.
В море выйти не в состоянии.
От сейнера к нам шел уже пятый рыбак и по дороге громкоругался, почти как наш «Фюрер», когда гонял свою непутевую команду. Гости сталиизвиняться: «Это наш змей идет за нами». Они встали, поблагодарили нас,попрощались и пошли навстречу своему строгому молодому капитану.
Я полулежу, и ничего не делаю, а Матрос любовно чистит,подсаливает и упаковывает оставшихся калканов. Физиономия – счастливая. Гордопосмотрел на меня. «Учись. Вроде бы простой кухонный мужик, а смотри, сколькорыбы наловил!»
Но и я не промах, и один раз я все-таки «обловил» Матроса.Два года спустя мы пришли к Крымскому берегу с моря, с севера. Только началиставить лагерь, видим – напротив нас появляется местная весельная «колобуха», вней дед с бабкой, они останавливаются, начинают перебирать сеть и кидать влодку рыбу. Рыбу берут днем, значит сеть легальная, промысловая. Матрос нервнобегает по берегу, смотрит на них в бинокль и отрывисто кидает: «Калкан! Калканаберут!! И много!!!».
На следующий день, как только дед с бабкой показались усетки, Матрос покидал в сумку тушенку, масло, батон копченой колбасы и потащилменя к лодке. «Поехали продукты на рыбу менять!». Как только мы подошли крыбакам, дед приветливо сказал: «Вы вчера с моря под парусом пришли, мы видели.Я молодой тоже под парусами ходил, моторов тогда не было». Он протянул намдвух очень увесистых калканов. «Это вам на юшку».
Матрос тоже стал одаривать их продуктами. Рыбакистеснялись, отказывались, но Матрос и святого уговорит, и калканы полетели кнам в кокпит.
Я в переговорах не участвовал, молча собирал калканов ипрятал их в мешок. Калканы все крупные. Потом начался обычный разговор оветрах, местных приметах и особенностях непредсказуемой майской погоды. А я заинтересовался – до каких же размеров может вырасти калкан? Спросил Деда: «Акакой самый большой калкан бывает?»
Я думал, что Дед руками покажет, а он нагнулся и стал молчакопаться в лодке, что-то накопал, поднимает двумя руками нечто несуразное – «ЛетающуюТарелку», подает ее мне. Я взял ее, тоже двумя руками. Мы смотрим на этогоКАЛКАНА, открыв рты. Матрос подвел итог: «Нет слов!». Я протянул рыбу дедуназад, но он спокойно махнул рукой. «Это тоже вам».
Половину обратного пути до лагеря Матрос угрюмо молчал.Потом повернулся ко мне.
– Ну ты и жук. Жучила!!! На что я жучила, а ты и меняпережучил! Такого не может быть!! Никогда!» Помолчал. Потом скорчил хитренькуюрожу, похожую на мою, и тоненьким голоском затянул: « А какая у вас самаябольша-а-а-я ры-ы-бка быва-а-ет?..»
Наверное, начал осваивать новый для себя способ рыбнойловли.
А самую большую свою «рыбку» мы чуть было не поймали вГурьеве в устье Урала. В начале мая каспийские осетры толпами идут в реку Уралнереститься. На износ работают рыбаки, браконьеры, рыбнадзор, милиция,прокуратура, суды и все остальные местные жители. Кстати, больших осетров(осетрих с икрой) не «ловят», а «в плен берут». Треснут его по голове«успокоителем-гасителем» – большой деревянной кувалдой, привяжут веревкой клодке и буксируют вместе с икрой к ближайшему рыбозаводу.
Наш морской парусный катамаран в эту бурную майскуюосетровую путину никак не вписывался. Но мы послали в город Боцмана. Он быстропоставил городские власти на уши, и по всей реке передали приказ – пропуститьэтих ненормальных в море, если понадобится, то и сети для них разводить, ноназад их не пускать никогда и ни под каким предлогом.
Реку мы прошли легко, хотя дул сильный встречный ветер –10-12м/сек. Рыбаки с уважением смотрели, как мы четко идем против ветра, частоделая повороты оверштаг, заранее разводили сети и руками и веслами показывалина свободный проход – «Туда! проходите, быстрей проходите!»
В диком необитаемом устье Урала стало тяжелее – нам пришлосьлавировать прямо по спинам осетров, которые ждали своей очереди войти в реку.Морской фарватер, прорытый земснарядом, узкий, а вокруг него очень мелко.Большие осетры полностью не помещаются в воде – повсюду из воды торчат ихдоисторические спины с рядами острых наростов. Я стал бояться за целостностьпоплавков, послал Боцмана на нос, он хлопал по воде дюралевым веслом и разгонялосетров с нашей дороги. Осетриха, весом килограммов за 200, хлопков неиспугалась. Мне пришлось объезжать ее, в притирку.
От такого обилия свежей осетрины прямо у борта у Матросапомутилось в голове – он схватил отпорный крюк и пытался этого осетразабагрить. Крюк скользил по осетровой шкуре, как по броне. Боцман бросилсяпомогать ему, хватал осетра голыми руками и даже немного приподнял его из воды.
Через некоторое время они поняли, что этот деликатес с 40кгчерной икры им не по зубам, и они осетра отпустили. Но легкомысленный Боцман,от избытка чувств, на прощанье огрел осетра веслом по спине. Весло жалобнозвякнуло. Осетр слегка повел своим мощным хвостом. И тогда, со всех сторон, назащиту своей «мадам», прямо на нас ринулись в атаку более мелкие осетры-самцы,за каждым из них оставался пенный след, как за торпедой.
Еле ушли от них зигзагами.
Но один, самый настырный осетреныш, все-таки ухитрился «застрять»в катамаране. О его наличии я узнал только к вечеру, в открытом море. Пока яспал перед ночной вахтой, судовая рыбная мафия втихоря сварила из него уху ипросила меня снять «Капитанскую пробу».
В тот раз я на матросов сильно ругался. Мы пошли в море –чтобы «Море перейти», а они «Рыбу ловят». Все мысли и разговоры только о рыбе,даже глаза горят! «Хвать его за хвост – и в кипятильник. Как глаза побелеют –значит сварился!»
И Море их не поняло. Оно оказалось ревнивым, как Женщина.Сначала Оно пыталось образумить нас нежностью – кто-то из нас опустил руку заборт и обнаружил, что вода, как парное молоко. И это в самом начале мая!!(Объяснение – в предыдущем южном шторме.) Штиль в открытом море. Мы втроемголышом кувыркаемся в воде, как дельфины. Брошенный командой «Катамаранг» сраспущенными парусами стоит, как вкопанный.
На следующее утро, разочаровавшись в нас, Море показало намсовсем другое свое лицо. И мы узнали Горе. Но выжили.
В то плавание и Боцман поставил свой личный рыбацкий рекорд– ограбил рыбнадзор. Спасаясь от шторма, за 14 часов, с большим трудом, вполный бейдевинд под одним зарифленным гротом я ушёл на северные мелководья, вплавни. «Катамаранг» выдержал ЭТО. (Хотя через два дня неожиданно переломилсягик в якобы безобидной ситуации).
Стоим в 2,5-метровых камышах, заякорились всеми имеющимисяна борту якорями, чтобы нас не унесло обратно в открытое море. Переводим дух. Вчесть «спасения» неунывающий Боцман достал три настоящих и исключительноароматных сигары, и роздал их нам. Сидим, курим, пригубливаем «штормовой» ром и радуемся жизни.
К следующему утру северный шторм утих. Только взошло солнце,к нам на большой скорости, с грохотом, примчался быстроходный рыбнадзоровскийкатер – нашу мачту с большой яркой красной флюгаркой далеко видно. Сразу началикричать: «Кто вы?!! Откуда здесь взялись?! Что здесь делаете?! …Не проходил лимимо вас болотный вездеход с огромными шинами?» На дне катера, в корме, лежитпорезанная браконьерская сеть, рядом с ней килограммов шесть разносортной рыбы.Боцман, со словами: «Чего рыбе пропадать!», прыгнул в катер и быстро перекидалвсю рыбу к нам в катамаран. Рыбнадзорщики до того растерялись, что и слова несказали. Так молча и уехали.
Удовольствие от состояния трезвости. Хороший ход. «Летявперед, не забывай оглядываться назад». Предупреждение с нашего сейнера. Мырискуем и риск оправдывается.
Длина нашего следующего перехода – 50 километров. Надо пройти всю косу Федотова, а потом идти до западной оконечности длинного Бирючьегоострова. Берега у Бирючьего острова красивые и песчаные, но приставать к нимнельзя – на острове заповедник. На свободе пасутся лани, олени, муфлоны. Наострове бульдозером вырыты траншеи, в которых скапливается пресная вода дляживотных, зимой их подкармливают сеном. Курорт.
Я осматриваю лодку, готовлю ее к плаванию. Матрос готовитзавтрак. Метрах в ста от нас местный мужик идет по берегу и собирает виламиморскую траву, выброшенную волнами, и складывает ее в небольшие копны.
Сидим, завтракаем. Мужик со стальными вилами уже дошел донас и пытался нас обойти, но мы его притормозили:
– Заходите к нам, чайку попейте.
– Спасибо. С удовольствием чаю попью, а то после пьянстватяжело работать, сердце щемит.
Матрос ему посочувствовал:
– Может вам «полечиться» надо, так у нас есть.
– Нет-нет, спасибо, я пить не буду, я от водки устал. Сынаженил, три дня «гуляли», вчера, сколько мог, от водки отлынивал, а сегоднявыспался, протрезвел наконец, и теперь получаю удовольствие от состояниятрезвости.
– А зачем вы морскую траву собираете? На корм скоту онавроде жестковата.
–Это не трава, это «камка». Ее в больницы берут, в ясли, еюматрасы набивают. Она лечебная и не гниет. Как делать нечего, мы ее собираем исдаем заготовителям. А вместо опохмелки можно стебель жевать.
– …?
Мужик вынул из кармана нож, открыл его, огляделся, метрах впяти от нас срезал какое-то трубчатое растение, отрезал кусок стебля, очистилего, как банан, и протянул нам. «Пробуйте». Мякоть стебля по вкусу напоминалакапустную кочерыжку и немного огурец. Очень сочная и нежная.
Отчалили без проблем.
Первый раз за все плавание идем полным курсом при свежемпопутном ветре – праздник!!
Утром при ясном небе дул хороший восточный ветер 5-7 м/сек.Пока мы завтракали и дегустировали стебли, он усилился до 8-10 м/сек. Катамарансначала «летел, как птица», но очень быстро выросли волны, и он пошел, как поухабистой дороге. Это не длинные каспийские волны, когда судно долгоскатывается вниз по подветренному склону волны в режиме серфинга. Очереднаяазовская «стенка» резко подкидывает вверх корму катамарана, мы толькоразгоняемся и начинаем скользить вниз, как носы поплавков упираются в крутойнаветренный склон передней волны и задираются вверх. До скатывания назад делоне доходит, но притормаживается катамаран сильно. И все же мы «ЛЕТИМ». Ветерупруго дует не только в парус, но и сильно упирается в наши спины, «несет» нас,как пушинку. Мы «бутылочным» лагом замеряем скорость лодки. Получается то 12,то 18км/час – несовершенный прибор, да и идет катамаран рывками.
Стаксель не ставили, а на гроте уже можно взять один риф, нолень суетиться. Погода хорошая, небо впереди чистое, берег песчаный, ветернавальный – вынесет нас на пляж даже со сломанной мачтой, а там починимся. Навсякий случай я прижался вплотную к берегу, идем у самой кромки прибойной зоны.
Рассматриваем с Матросом карту, умножаем, делим искладываем в уме, спорим – за сколько часов при такой скорости мы дойдем доконца Бирючьего острова. А там и Геническ рядом! Снова спорим – а есть ли«РЕСТОРАН» в благословенном, но небольшом городе Геническе? Уже проскочилибольшое село Кирилловку, начались высокие песчаные берега за селом.
К реальности нас вернули суматошные корабельные гудки.Оборачиваемся. Сзади, в пене бурунов, как эсминец на полном ходу, нас с трудомдогоняет «наш» сейнер. На носу стоят три рыбака, что-то отчаянно кричат иуказывают руками назад. В километре за ними огромная клубящаяся черная туча навсе небо, отдельные ее части быстро носятся туда-сюда, по переднему нижнемуфронту тучи вращается огромный горизонтальный облачный вал, его нижний крайпочти касается поверхности моря. Под валом море белое от пены.
Но пока страшного ничего нет. Катамаран, даже с полнымгротом, уверенно выдерживает волну и ветер, скорость хорошая, берег рядом.
Несколько лет назад я с семилетним сыном путешествовал поВолге на парусной байдарке, но мы очень уж злоупотребляли рыбалкой – оказалисьодинаково азартными, чуть ли не до драки дело доходило при выборе «уловистогоместа» (рыбаки знают, о чем я говорю), и на последний длинный и обязательныйпереход до большого парусного лагеря у нас остался один день. Вышли нарассвете. К обеду ветер засвежел. С воды постепенно исчезли рыбаки и вообще вселодки, а нам надо идти – у нас назначено рандеву с нашей Мамочкой. Если онаприедет, а она обязательно приедет, и в шторм не обнаружит в лагере, на берегу,в безопасности, Своего Дорогого Тигренка, то при всей своей пушистости онавраз поднимет весь наш флот на глобальное прочесывание Волги, несмотря наштормовую погоду. А не у всех лодки такие мореходные и надежные, как у меня. Курс – бакштаг. Наш байдарочный тримаран такие скорость и ветер выдерживал уверенно,хотя носовые буруны поднимались значительно выше палубы. Как и сегодня, яприжался вплотную к берегу. Летим!! Какой-то местный мужик копался в огородена берегу, увидел нас, разогнулся, поднес палец к виску и покрутил им.
Когда мужик оказался на траверзе, я молча протянул к немуруку, показывая, что между нами не более десяти метров, и в случае каких-либоосложнений мы спокойно дойдем до него пешком. Волгарь палец от виска убрал.
Когда наш сейнер проходил мимо нас, я и им показал рукой наберег – он рядом. Может рыбаки, как и тот Волгарь, поверят, что мы не совсем«чайники», хотя им и пришлось нам сигналить.
Я отобрал у Матроса шкот и румпель, приказал ему смотретьтолько назад и постоянно докладывать об изменении обстановки. Сам смотрю впереди думаю, как жить дальше.
Настоящий шторм рядом. Надо немедленно опускать грот ивыбрасываться на берег. Но на берег не хочется – он перед нами какой-топустынный и «продувной». А впереди видны разноцветные домики пансионатов. Там –хорошо. Туча сзади не локальная, а на все небо, шторм с дождями можетпродлиться несколько дней, их лучше прожить не на пустом берегу, а в пансионате,как курортники. Может успеем дойти до курорта?
Когда сомневаешься при принятии решений, то вспоминай опытпредков.
А наши предки, русские мужики, никогда не начиналикреститься, пока гром еще не грянул.
Матрос докладывает: «Расстояние между тучей и намисокращается. Горизонтальный вал начал рассыпаться. Мы немного обгоняем тучу!» –«Ты не только назад смотри, но и по сторонам. Фронт может обойти нас сфлангов». – «На флангах пока чисто, но ветер крепчает».
Летим вперед, все в бурунах и в туче брызг, почти какнастоящие «Герои моря», нарушая все правила безопасности плаваний. Хорошо, чтоне опустили грот, успели, долетели до пансионатов раньше тучи. Заранее кинулис кормы якорь и на шквальном порыве ветра, и на не менее мощной волне выскочилина береговой песок почти так же далеко, как и уважаемые Матросом полинезийцы.Оттащили катамаран от воды, развернули его носами против ветра, закрепиливторым якорем, опустили бешено заполоскавший при опускании, но выдержавшийтакой ветер, грот, поставили над кокпитом палатку. Матрос схватил расходныймешок, я прихватил термосы, и мы побежали прятаться на веранду ближайшего домика.
Туча нас накрыла. Пошел крупный, хлесткий, хотя и короткийдождь. Ветер усилился до 20-25м/сек. Груженый катамаран с голой мачтой сталподпрыгивать на песке и куда-то стремиться, но два якоря, с носа и кормы, егоудержали.
Стоим на веранде и смотрим на штормовое море.
Конструктору очень важно своими глазами видеть условия, вкоторые попадет его будущее судно. Пытаюсь подвигнуть Матроса на дискуссию –как надо переделывать «Катамаранг», чтобы он мог ходить по такому морю, ноМатрос уклоняется: «Все равно ты никого слушать не будешь».
Но! Сам он смотрит на море очень внимательно. Наверное,придумывает СВОЮ скоростную лодку-одиночку, на которой можно и Каспий пересечь,и от меня отдохнуть, и доплыть до Гаити, выдерживая по пути не только обычныешторма, но и загадочные «тайфуны».
Почему его так тянет в Южные Моря? Летом на Волге лучше, чемв Полинезии. И с волжскими соснами никакие пальмы не сравнятся.
Пытаюсь спорить, но Матрос молчит.
Так что же выгоднее и надежнее для такой погоды – катамаранили тримаран? Этот вопрос надо решать в этом плавании. Тримараны я знаю, онипросты, надежны и верны, как собаки, а катамаран – это «кошка». А кто запрещаетстать специалистом по кошкам? Кстати, кошки лучше приспособлены длясамостоятельной жизни в дикой природе и качку переносят легче, чем собаки.
Матрос, по-прежнему, на мои вопросы не отвечает, молчасмотрит на штормовое море и думает о чем-то своем. Все правильно. Пока нам доГаити так же далеко, как до Луны. Но если осознанно ставить перед собойзаведомо недостижимые цели и потихоньку их достигать – строить, ходить,ломаться, снова думать, то постепенно и до Полинезии добраться можно.
Нас снова принимают за рыбнадзор и поселяют в пансионат.Курортная жизнь. Похищение «сладкой» воды.
Дует крепко, но погода стабилизировалась. Матрос готовитобед, а я пошел на разведку. Хожу по берегу – домиков много, а народу никого.Пошел на другой берег косы. У одного домика спиной ко мне стоит огромный исовершенно седой дед, чинит рыбацкую сеть. Прямо Илья Муромец на пенсии. Яподошел и говорю: «Здравствуйте». Он не оборачивается, видимо, как многиестарые люди, плохо слышит. Подхожу вплотную и кричу: «Здравствуйте!!» Дед ажприсел от неожиданности, обернулся и пытается своим большим телом загородитьсетку. (Частные сетки здесь запрещены).
– Вы местный?
– …Я Иван Павлович… Шахтер…
– А что вы здесь добываете?
– ...Я на пенсии. Пансионат этот сторожу… – и всезагораживает телом сетку.
– Вы нам и нужны. Мы у того берега причалили, можно мы уВас в домике поживем, а то шторм начинается.
– …Можно…
А сам смотрит на меня с явным испугом.
– Мы не из рыбнадзора, мы туристы, в отпуск приехали.
Услышав ключевое слово «отпуск» дед успокоился, говоритьстал разумно, прошел со мной до нашего берега, открыл нам домик, в нем трикровати и стол. «Живите, сколько хотите».
Мы перенесли в домик вещи. Термосы и продукты поставили настол, на кровати положили надувные матрасы и начали курортную жизнь.
На ужин пригласили Ивана Павловича в гости. Дед все«домашнее» ел с удовольствием, хвалил, но когда дошли до чая, он сталморщиться.
– Вы где воду брали?
– В Бердянске заправлялись.
– Вылейте ее. Сколько вам воды нужно?
– Литров тридцать.
Дед задумался, несколько раз пробурчал слово «…много…».Потом выглянул на улицу, наклонился к нам и заговорщицки зашептал:
– Сделаю. Посидим еще немного, пока стемнеет, и я вамсладкой «днепровской» водички налью.
Это был бы подарок. Бердянская «минералка» нам уже надоела.Для супа и ухи она сойдет, а вот чай из нее – не Чай.
Сидели до темноты. Иван Павлович рассказал нам, как ониздесь, в курорте, зимовали, как ловится калкан, что через неделю приедутстроители ремонтировать домики, а потом нагрянут курортники, будет людно ишумно. «Но к осени я от шума и многолюдства устаю. А ночевать вам и завтраздесь придется. Этот ветер надолго. Мне самому надо сетку проверить, да теперьне выйдешь. Так что завтра вечером ко мне «на уху» приходите». Я вас буду ждать
Потом я взял два пустых бурдюка для воды, и мы пошли к ИвануПавловичу. Он в свой домик заходить не стал, а осторожно выглянул за угол ипоманил нас рукой.
– У меня у самого вода есть, но вам много надо, вам надо избочки наливать. Видите ту бочку на колесах? Эта бочка соседа. Он в город уехали просил меня ее посторожить. Вы незаметно к ней подберитесь, кран откройте иналейте свои мешки. А я отсюда сторожить буду. Если кто пойдет, я рукой махну,а вы спрячьтесь.
Чтобы не подводить деда, пришлось точно выполнять егоинструкции, даже «красться». Похищение воды прошло успешно. Днепровская водадействительно оказалась «сладкой». А бердянскую воду мы с тех пор использовалитолько как фирменную «минералку».
Поход в Кирилловку и приглашение на большую пьянку.Матрос решает мучивший его вопрос о местных жителях. Штормовые испытания«Катамаранга». «Человек-чутье». В чем разница между браконьером и шахтером.
Утром ветер все еще посвистывал, но небо очистилось. Сталоясно, что шторм идет на убыль. К вечеру он совсем стихнет и завтра утром мыпойдем дальше. Составили план на день. Сначала идем километров за восемь вмагазин в большое село Кирилловку, которое мы на хорошей скорости проскочилинакануне, потом быстро обедаем и устраиваем «штормовые» испытания катамарана,надеюсь, волна к тому времени не утихнет. Вечером собираем сумку с разнымиразностями и идем на прощальный ужин «с ухой» к Ивану Павловичу.
В магазине отоварились без проблем. Матрос сделал еще двевнеплановые покупки. «Ты в Геническе в ресторане коньяк ставишь, а я«Шампаньское» при причаливании!» Но шампанского в магазине не оказалось, и онкупил шипучку под названием «Салют». Еще он купил четыре пачки вафель. Свафлями удобно пить чай на ходу – не надо с сахаром возиться и бутербродымазать, но у Матроса вафли вечно намокали, мялись и имели жалкий вид. У Матросавсе просто: «Старые выкинем, новые есть будем».
Идем домой.
На выходе из села посередине дороги стоит одинокий мужик леттридцати, невысокий, но по-казацки «справный», и явно зачем-то поджидает нас.Подходим.
– Хлопцы, вы «отдыхающие»?
– Отдыхающие.
– Вам спешить некуда, пойдем ко мне в гости, вот мой дом.(Дом у мужика небольшой, но тоже «справный»). А то я сегодня утром вернулся,жена в городе до вечера будет, все соседи на работе, и выпить не с кем.
Мужик распахнул полы своего пиджака – в каждом из двухбоковых карманов по бутылке водки.
– У меня и закуска есть, и лука свежего надергаю.
Витамины. Матрос заметно поскучнел и демонстративно смотритв сторону, а я задумался. У аборигена две бутылки, у меня в рюкзаке за спиной,кроме двух «маленьких», которые мне заказал Иван Павлович, тоже что-тобулькает, на штормовые испытания катамарана мы будем уже не способны. А вечероммы идем к Ивану Павловичу на званый ужин «с вином» – так мы и завтра в море невыйдем. А нам уже пора. Абориген приглашает нас в гости от чистого сердца. Я,как можно мягче, обрисовал ему ситуацию.
Мужик растерялся. … «А сказали, что «отдыхающие»… Но если«испытания», то конечно…»
Мы пошли дальше, а он остался стоять по середине дороги,ждать других прохожих. А откуда им взяться?
Идем. Ветрено, но тепло и ярко светит солнце. После долгогосидения в лодке пешая ходьба доставляет удовольствие. Село кончилось, пошликусты и песчаные косогоры, с высокого берега отличный вид на штормовое море.Матрос молчит, на мои вопросы не отвечает, будто меня и нет, лишь время отвремени произносит: «…Не понимаю!». «…Не понимаю!». Вдруг он остановился.«Понял!»
– Что ты понял?
– Почему местные жители такие спокойные, жизнью довольные,прохожим выпить предлагают и в гости приглашают.
Матрос решительно снял свой рюкзак, развязал его, достал двепачки вафель, одну протянул мне, достал бутылку «Салюта» и с шумом открыл ее.
– Садись. Все просто. У них ВСЕ ЕСТЬ. Лето у них на двамесяца длиннее нашего, зимой нет настоящих морозов, снега и льда по полгода небывает. Море под боком, в нем разной рыбищи!.. Земля – чернозем, тепло. Всадах даже настоящий виноград вызревает. Летом приедут «отдыхающие», им можнолишнее продать – это деньги. Ну почему бы им ни быть такими невозмутимыми? А унас в Москве все на нервах, мы уже забыли, как нормально жить. Не город, адурдом. Попробуй выйди на улицу и пригласи прохожего в гости две бутылкираспить, так тебя в психушку отправят. А жадность наша и эта «хозяйственность»– это ползучая неизлечимая проказа! А может в Москве мы вверх ногами живем и сэтим смирились?
«За понимание» выпили бутылку «Салюта». Я думаю надоткрытием Матроса. Вроде все правильно, но слишком уж просто. Возражаю:
– А как же чукчи? У них ничего нет кроме длинной зимы, а онитоже не жадные, гостеприимные и даже со своим знаменитым чувством юмора?
– Там другое. Там это от бедности, а здесь от глобальногодостатка, в том числе и здоровья. Ты обратил внимание, какие они здесь всездоровые и лица у них кирпичные?
– Значит, если дать тебе ВСЕ, то ты сразу станешьнормальным? А «все» – это сколько? Да и чего тебе не хватает, кроме длинноголета?
В лице Матроса что-то неуловимо изменилось.
– …Это очень интересный вопрос. Давай разберемся. Открывайсвой рюкзак!
– Ну, уж нет! Вставай, пойдем катамаран испытывать.
Матрос нехотя встал.
– Из-за твоей жадности мы эту проблему так и не решим.
Когда пришли на берег, ветер еще посвистывал в вантах, ноявно тишал.
По якорному канату я подтянул «Катамаранг» с голой мачтой в«бушующее море». Волны и правда зверские, таких еще не было, но катамаран ихлихо отыгрывал. Лихо, конечно, но если бы он был нормально загружен, то не такбы легко прыгал по волнам. Надо увеличивать объем поплавков. Но! Принеобходимости можно в шторм отстаиваться на надежном якоре!
Ставлю катамаран под разными углами к волне, он и в этихусловиях ведет себя терпимо, хотя много брызг попадает в кокпит. Для кокпитанужен тент, и не простой, а тент-обтекатель. Ставлю катамаран кормой навстречуволнам. Когда проходили положение бортом к волне, катамаран резко накренился,но устоял, и так же резко выпрямился. Кормой вперед он тоже держит волну!! –значит можно отдавать якорь с кормы и стабилизировать лодку, чтобы ее не«водило» на якоре, небольшим стакселем, туго поставленным в ДП. С кормы прощеотдавать и поднимать якорь. Вертикальный клиренс надо увеличить минимум на150мм. Сделать это можно за счет увеличения диаметров поплавков – сразу убьемдвух зайцев…
Минут через двадцать испытания закончились, так как якорь(не «якорь-мечта») потихоньку полз по дну и нас относило к берегу, несколькораз катамаран сильно ударило о дно. Пришлось прыгать в прибой и выносить лодкуна берег.
Переоделись, развесили мокрое бельишко сушиться, сидим,подводим итоги. Для паники вроде нет причин, но голова у меня идет кругом, аМатрос в восторге: «Да на такой двухметровой волне любое наше судно залило бы,опрокинуло, переломало и выкинуло! Как рыбаков на Обиточной косе!». У менядругие выводы. Волна была меньше двух метров. Выжить в шторм на катамаранеможно (без парусов), но ходить на нем против настоящего встречного шторма поканельзя. Работы – непочатый край. В какую сторону его переделывать – ясно. Ноесли сделать только то, что видно уже сейчас, то каким же он получится? Этобудет совсем другое судно, весом под 90кг. Тогда выгодней делать морскойкатамаран не «двойкой», а «тройкой» – меньше «переносимого» веса на одного человекаи удобнее вахты делить. И по-прежнему остается нерешенной проблема защиты отдождя. А дождь будет! Такой же, как в Обиточном заливе. Примитивная рубкаотпадает, так как увеличится паразитное лобовое сопротивление, и катамаран непойдет в лавировку под малыми штормовыми парусами. И т.д.
Явное несовершенство нашего любимого «Катамаранга» явоспринимаю спокойно. Паровозы доводили до уровня совершенства лучшие инженерысвоего времени более 100 лет. Потом железнодорожный инженерный потенциал плавноперетек в авиацию, автомобилестроение, в архитектуру, в «космос» – его на всеххватило. А нашими лодками пока занимаются лишь отдельные энтузиасты, и тонедавно. Откуда чему взяться?
Вечер. Мы в гостях у Ивана Павловича.
Только выпили «по первой», дверь открылась, и в дверномпроеме появился человек. Цвет лица у него, как и у всех местных, кирпичный, новыражение лица непривычное, извиняющееся. Иван Павлович, как-то небрежно,представил его: «Это Валентин, сосед, тоже сторожем работает. У него «чутье»,он всегда чует, когда у меня водку пьют, и приходит».
Валентину достали еще один стакан, налили, он выпил и уселсяосновательно. А чего странного в его желании посидеть с нами? Во всем этомкурортном поселке зимой жили человек десять, они давно надоели-перенадоели другдругу, и общение со свежими людьми для них праздник. Правда, меня насторожило,что Валентин как-то очень уж явно «положил глаз» на фирменный нож Матроса. Онвсе время держал его под рукой, оглаживал, только сам резал хлеб и колбасу,Иван Павлович даже сделал ему замечание на счет ножа. А Матрос, простая душа:
– Нравится?
– Очень хороший нож!
– Дарю!
Валентин даже не поверил своему счастью.
Как я и предполагал, матросский нож исчез со стола. И мнепришлось доставать свой, так как «нож» Ивана Павловича был такой же старый ищербатый, как и он сам.
Одна бутылка кончилась. Я поставил вторую. Местная водкаоказалась удивительно высокого качества. Выпьешь стаканчик, а закусывать нехочется. Достаточно просто вдохнуть в себя воздух и прислушаться к «послевкусию»этой водки, чтобы начать уважать мастеров, которые ее делали.
Матрос стал спорить, что дело не столько в мастерствевинокуров, сколько в качестве приазовской пшеницы, жесткости местной воды и вособом составе, запахе и чистоте азовского воздуха, который мы вдыхаем. Именноон и дает это «послевкусие» и облагораживает любую водку. Но меня не убедил, хотя,возможно, он прав.
Мы поели ухи, потом жареного калкана, поговорили омосковской и здешней жизни, поругали дирекцию местных пансионатов и московскоеправительство, пора и честь знать. Но за столом шумно. Иван Павлович уже ничемне руководит, он стучит своим огромным кулаком по столу и обличает Валентина:«Ты браконьер и хищник!» Валентин защищается: «Так наши сетки рядом стоят,значит и ты браконьер?». – «Нет!! Я шахтер! Я свои кило двести (максимальнаянорма хлеба по военным и послевоенным карточкам) не задаром получал. Я странуподнимал!»
Видимо, этот спор у них бесконечный. Иван Павлович, шахтер,который страну поднимал, несколько стесняется, что теперь, живя у моря, моремотчасти и кормится, а у Валентина, как мы поняли, не одна сетка, а несколько, ичасть своих калканов он на сторону продает, за деньги.
Мы с Матросом посидели еще немного, и ушли по-английски, непрощаясь.
«Море смеялось». Морской туризм – лучший отдых. Конецприбрежным плаваниям.
Идти нам сегодня менее 35 километров. Вчера шторм закончился, сегодня, ближе к обеду, успокоилась и волна. Ветер переменныйпо силе и направлению, и «ласковый». Иногда лавируем, иногда тихо скользим поветру. Светит солнце, хотя и не жарко. Вокруг сотни волн, и все они пускают внас солнечных зайчиков. По выражению Максима Горького, который тоже бывал вэтих краях, «Море смеялось».
На Бирючьем острове много растительности. Несколько разпрямо на берег, к урезу воды, выходили стайки оленей и с любопытством смотрелина наш парус.
А мы идем и идем, хотя и не быстро, в свое удовольствие«живем в море». Первым это обнаружил Матрос. Он сидит, развалясь в своем креслеиз надувного матраса, недоверчиво смотрит вокруг, потом повернулся ко мне исказал:
– А ведь хорошо?..
– Хорошо.
– Век бы так плавал! А то всё разные страсти на нашу голову.Сюда надо на неделю позже приезжать. Совсем другая погода!
– Надо бы. Только где столько отгулов взять? Кроме того,испытания лодки надо проводить именно в плохую погоду, а в хорошую ничего невыяснишь и не заметишь. Подумаешь, что всего достиг, пойдешь во второе плаваниеи утонешь.
Матрос с сожалением посмотрел на меня.
– До чего же ты упертый! Неужели ты не можешь простонаслаждаться жизнью? Просто так?
– Могу.
Матрос в ответ только хмыкнул.
Весь день мы наслаждались идеальной погодой, спокойным мореми видом Бирючьего острова.
Так и день прошел.
Вечером мы проходили мимо домиков сотрудников заповедника,там играла хорошая музыка, наверно ее специально для оленей заводят. Напоследних дыханиях ветра дошли до западной оконечности острова, зашли за первыйже мыс и очень тихо причалили. Я сразу завалил мачту, чтобы нас не заметили ине выгнали из заповедника. Готовимся к ночи.
Кончился этап прибрежного морского плавания. Завтра мыпойдем до Геническа открытым морем.
Конечно, можно было еще у Ивана Павловича перетащитькатамаран через его косу и идти к Геническу вдоль северного берега Утлюкскоголимана, как мы это сделали в Обиточном заливе. Но плавание у нас испытательное,лодка надежная, так почему бы и не «испытать» открытого моря?
Утренние хлопоты. «Моряк, верь в себя и в свое судно».Обнаруживаем, что мы почти без руля, но решаемся идти в море.
Встали с рассветом. Я очень тщательно осматриваю катамаран.Предстоит самый ответственный переход – через Утлюкский лиман до Геническа –восемнадцать километров открытым морем. Такими открытыми пространствами мы ещене ходили. Пойдем первый раз. Говорят, что новичкам и дуракам везет, может ивезет иногда, но чаще – нет. «Везунчики» о своем везенье рассказывают всем, а«невезунчики» такой возможности уже не имеют. Так и рождаются нелепые поверья.
Проверяю все снасти, крепления, подтягиваю гайки, а Матроссовершенно не волнуется, ходит, посвистывает и осматривает заповедник, рискуяпопасться на глаза какому-нибудь егерю.
Такая отвага и спокойствие объясняются «незнанием» и ВЕРОЙ вякобы мою квалификацию. Первый «Катамаранг» я строил один. Матрос верил в негоабсолютно, чувствовал себя в лодке очень спокойно и все аварии воспринимал какразвлечения. А я был весь на нервах – я же это судно делал и его знаю. То – нетак, это – не эдак, в частности, крепление руля сделано не из проверенного материала,а из безродной нержавейки, а если она лопнет, то как до берега без рулядойдем? Правда, рулевое весло, на всякий случай, у меня тоже есть.
Потом я отыгрался, даже с перебором. Все поплавки для всехследующих «Катамарангов» единолично шил и клеил Матрос. За них я сталсовершенно спокоен Я тоже «ВЕРИЛ» в его квалификацию и добросовестность. АМатрос на ходу лазил на нос и корму поплавков, что-то щупал, зашнуровывал, настоянках подклеивал резиновым клеем. А когда, на следующий год, мы снова пришлив Геническ (уже с юга), Матрос первым делом не только «огладил» свои поплавки,но и обцеловал их. «Ну как же вы, мои поплавочки, выдержали? Ну не могло этогобыть, никогда! Должны вы были лопнуть посреди моря! «Фюрер» уже обещал меня заэто убить». А я смотрел на него и не знал – на кого больше дивиться, на негоили на себя. Принципы: «Не верь себе» и «Верь себе» тоже можно довести доабсурда.
Илье Муромцу, до того, как он стал героем былин, былопредсказано, что «Смерть в бою ему «не указана». И когда он видел перед собой«тьму» врагов («тьма» – это 10.000 воинов) он, с победным кличем – «Мне смертьв бою не указана!», – бросался на них. Заранее ЗНАЯ, что он их всех победит.«…Где мечем махнет – там улица. Где отмахнется – там переулочек…» Идействительно, всех побеждал, никто его в бою убить не мог. Это, конечно,легенда, но сила «Веры» и механизм ее действия подмечены очень верно.
Позже в команде появился третий член экипажа – Боцман. Онлодки не строил, а занимался только хозяйством и администрированием, поэтому вморе он вообще ничего не боялся. (У него самого все всегда было в полномпорядке и многочисленные гермоупаковки с разными «сытными вкусностями» никогдане кончались).
Однажды мы заштилели на Каспии. Штилеем час, два, десять,шестнадцать. Мы с Матросом нервничаем, того и гляди должна начаться полосаштормов, а до ближайшего берега больше 100 километров. А Боцман весь в деле –проводит инвентаризацию продуктов и пресной воды, закончил, и радостнодокладывает нам: «Нервяки, не бойтесь вы ничего, я вас спасу! До зимы у менявсего хватит, а зимой до берега по льду доберемся!»
Когда при ревизии катамарана я дошел до рулевого устройства,то ахнул. В баллере трещина! В самом опасном месте – косая трещина идет отпаза, в котором вращается толстое (5мм) плоское перо руля. Видимо, баллер невыдержал ударов о дно при испытании катамарана на прибойных волнах во времяшторма. Трещина небольшая, около 11мм длиной. Но у нас впереди Открытое Море.
Матрос вытащил коловорот, засверлил конец трещины, чтобы онане росла дальше, и успокаивает меня:
– Да не бойся ты! Выдержит он один переход, вчера же несломался.
– Вот дойдем до Геническа, тогда и узнаем, выдержит или нет.
Думаю. Если ветер не изменится, то мы пойдем в галфвинд. Подгротом, даже зарифленным, катамаран будет приводиться и нагрузка на руль будетзначительной – на «Катамаранге» руль работает не просто как руль, а какруль-шверт. Убираю грот и ставлю один большой стаксель – с ним приводящиймомент значительно меньше. Достаю и привожу в рабочее состояние рулевое весло.
– Когда будешь рулить, то никаких резких движений, все делайочень плавно, парус так настраивай, чтобы на руле не было никаких усилий. Наскорость – начхать.
Отчалили. Курс – галфвинд, ветер – 5м/сек, наша скорость –около 6км/час. Погодные условия – тепличные. Море нам делает очередной подарок.
Когда вышли из-за нашего мыса, то полностью открылся маякБирючьего острова. Сделали крюк, подошли к нему – это наш первый настоящийморской маяк. Смотрим. Он классической формы – впечатляет. Это атрибут настоящегоМоря.
Осмотрели маяк и развернулись прямо на ресторан городаГеническа. Я передал Матросу руль и шкот, назвал компасный курс(северо-запад), допустимый диапазон ошибок – ±1°, предупредил:
– Держи точно, а то мимо Геническа промахнемся.
– Нет проблем! Всю жизнь мечтал рулить по компасу!
Сам смотрю назад, запоминаю, как выглядит маяк с воды,издалека. Рано или поздно к нему придется подходить с моря, его «опознавать» ине перепутать с каким-либо другим. Но недолго это длилось из-за мглы. На расстоянииоколо километра маяк перестал просматриваться даже в бинокль. По всемугоризонту на 360° небо сливается сморем, берегов нет. Мы в Открытом Море. Теперь для нас весь обитаемый и пригодныйдля жизни мир – наша лодка.
Особенности плавания открытым морем. «Капитан, спи некогда хочется, а всегда, когда можно». Матрос начинает заботиться о капитане.Кто первым увидел Землю? Такие разные люди.
Минут через двадцать Матрос запросил пардона:
– Не могу я держать точность 1°!Твоя картушка компаса на 15° туда-сюдаболтается и она очень инерционная, я давно «Катамаранг» на курс привел, а онавсе на месте стоит.
Я дал ему послабление:
– Ладно, держи ± 5 ° и ошибайся только к северу. Там будетГеническ, он большой и его хорошо видно, а на юге – низкая Арабатская стрелка,при такой видимости и сшибить ее можем.
Идем открытым морем. Ничего необычного, если не считатьтого, что по всему горизонту нет земли, лишь одно Море. Для нас это первый раз.Ветер дует ровно и несильно, волна небольшая, так как с севера у нее нетразгона, вода уверенно журчит у форштевней – курортное плавание. Азовское море,сначала пополоскав нас, показывает нам совсем другое свое лицо, оно хочет,чтобы мы запомнили его красивым и ласковым.
На два удара – треснувший баллер и «открытое море» –организм реагирует максимальным возбуждением. Маскирую его показнымспокойствием – веру команды в своего капитана подрывать нельзя. Сладко и демонстративнозевнул. «Поспать что ли? А то вдруг шторм начнется, а я зеваю. Непорядок».Матрос: «Ложись, я сам справлюсь!».
Я расстелил надувной матрас, положил под голову мешок сромом и постарался задремать. Глаза закрыты, иногда даже действительнозадремываю, но слухом фиксирую малейшие изменения в обычном звуковом фоне –современная цивилизация еще не совсем убила в человеке звериное чутье. Матросане дергаю.
Проворочался около часа, потом решил «проснуться» и сел. Попривычке опустил руку за борт, чтобы набрать «полную ладонь моря» и умыться, ноМатрос остановил меня: «Не спеши», – и протянул мне бидон горячей пресной воды.Умываться горячей пресной водой несравненно приятнее, чем холодной и соленой, ядаже шею вымыл, утерся, от рук и лица идет пар.
– Ну, спасибо! Ну, удружил!
Сижу, блаженствую. Но этот акт запредельного альтруизма недает мне покоя. Вроде бы, нет никакого повода, или подвоха. Думал, думал,ничего не придумал и решил прямо спросить Матроса:
– Что подвигло тебя на столь благородный поступок?
– Приятно доставить удовольствие хорошему человеку.
– Спасибо…
Матрос, на правах вахтенного, пробует командовать мною:
– Ты тоже в работу включайся, посмотри, не намечается лишквалов, не пора ли нам грот поднять?
Я огляделся. Шквалов не намечалось, но, береженого Богбережет. Дойдем на стакселе.
Еще в начале перехода мы условились, кто первым увидитЗемлю, получит приз – стакан. По счислению до берега километров пять. Ужедолжен быть виден Геническ. Это город на высоком берегу и с высокими трубами,они выше слоя мглы и мы должны их видеть, а на горизонте ни одного «торчка»! Непора ли волноваться? Где мы? Взял бинокль, осматриваю горизонт. Долго смотрел.Вдруг мелькнуло что-то темное, вернулся на это место. Больше не мелькает.Может, направление неверно запомнил? Качает? Вспомнил про уловки Колумба и спокойносказал: «Земля!».
Матрос схватил бинокль, тоже стал искал землю. Потомподозрительно посмотрел на меня.
– Нет никакой земли. И мой стакан ты у меня не отспоришь.
Минут через двадцать Матрос затих и пристально смотритвперед.
– Вот теперь действительно «Земля», – он протянул мнебинокль. – Убедись, Земля прямо по курсу.
В бинокль я уверенно разглядел какое-то желтое пятно и наего фоне три темные точки. Что это? Дома? Но почему желтый фон? Почему этожелтое пятно на горизонте так уверенно видно, когда вообще ничего не видно?!Море полно загадок.
Минут двадцать мы передавали бинокль друг другу. Наконецтвердо установили, что это отдельно стоящий Желтый Дом с тремя окнами. Перешлиморе!! В открытом море шли по компасному курсу и пришли, куда хотели. Чудесарукотворны.
Это в первый раз.
Я без всяких разговоров полез за ромом, разлил граммов попятьдесят в кружки, Матрос достал какую-то жухлую, неоднократно подмоченную ивысушенную шоколадку. Закусили.
Идем дальше. Подвыпивший Матрос откровенно нарушает судовуюдисциплину и не отдает мне руля. «Сиди!! Я сам перейду открытое море и довезутебя до берега. Чтобы «Фюрер» потом мне публично разных гадостей не говорил».
Все-таки переход открытым морем, «без берегов», и для негопотрясение сильное.
Три темных окна в желтом прямоугольнике дома смотрелись всечетче, а больше ничего не видно. Сколько еще идти, при такой видимости неопределишь, но коль виден отдельный дом, то ясно, что «ДОШЛИ!», что это именноблагословенный город Геническ. Наш Зурбаган. Физиономия у Матроса – как цветокв мае. (В следующем году мы действительно увидели майские дикие тюльпаны насклонах гористого крымского берега). Ведь это именно он довел «Катамаранг» доГеническа через открытое море. Вслух мечтает: «Придем в Геническ, сходим впарикмахерскую, в баню, и чистенькими пойдем в ресторан, капитан бутылку«Лучшего коньяка» поставит...»
Потом, когда мы развернулись по ветру и шли уже вдоль городаГеническа на юг, к пляжам на Арабатской стрелке, Матрос совсем в разнос пошел.Повернулся ко мне:
– Придем на берег, а там нас «Фюрер» встречает!
– ...???
– Ты его не знаешь, он не утерпит. Если б ты видел, как онменя провожал. Как диверсанта, которого специально посылают, что бы тебя, еголучшего друга, утопить. Наверное, сейчас бегает по берегу и наш парусвысматривает.
Тут уж я задумался. Олег Александрович человек необычный,способен на такие поступки. Но! Он человек цельный, глыба. Он собирался намайские праздники везти своих «пионеров-анархистов» на Волгу. Значит, повезет, и их не бросит. А кто же кроме него их уму-разуму учить будет? Выдаю итогразмышлений Матросу:
– Вряд ли.
Матрос обиделся.
– Зануда ты, и не поэт! И в людей не веришь. Все «Фюреру»про тебя расскажу. «Фюрер», тоже зануда, но он поэт. За что он тебя уважает? Непонимаю?!
Я решил воспользоваться его минутной слабостью и задал давноинтересовавший меня вопрос:
– А почему вы моего друга, Олега Александровича, так обидноназываете «Фюрером»?
– А кто же он?? Это для него еще мягко, он самый страшный фюреровский «Фюрер» и есть, хуже него фюреров не бывает. Он «не от мира сего»,он подвижник, своего рода святой человек. Он нас собрал, создал клуб,познакомил с парусным обществом, с тобой, в частности. Ты сам задумайся, еслибы не он, мы друг друга так и не узнали бы. Представляешь – ходим мы с тобой поодним улицам, встречаемся и даже не здороваемся друг с другом!? Он заставляетнас лодки делать, в регатах участвовать, «пионеров» по школам собирает, впоходы с ними ходит – он весь в парусе. А обыватели любят святых только наиконах, а не когда они рядом с ними. Разница становится очевидной. Вот изащищаемся, обозвали его «Фюрером». А поводов он дает больше, чем надо! Ты жезнаешь, как он нами командует, и не делает никакого различия между своимипацанами и нами, взрослыми. А я над собой командиров не терплю!!
Олег Александрович, действительно – не от мира сего. В годописываемого «покорения Азова», но уже осенью, в конце нашей «Осенней регаты»он подошел ко мне, еще по пути горестно и, как всегда, громко, на весь лагерь,сетуя: «Опять регату про..! ...! ...! Молодым я перед стартом ясно сказал:«Садитесь на хвост N... и повторяйте за ним все, «какпопугаи». …! …! …! Он должен был их в лидеры вывести, а последний участок –фордак, они и его должны были обогнать, у них вес на двадцать килограммовменьше. А эти, . ..! …! ..! (хулиганьё) решили своим умом жить! А где ж его взять? ...! ...! »
Лагерный народ нас слушал, искренне сочувствовал «Фюреру»,хотя и несколько осуждал обилие в его речи специфических «морских» выражений.
«Фюрер» внимательно осмотрел мой парус, пощупал его, разныеэмоции отражались на его лице, скрывать их он не умел, и не думал об этом.
– С таким бы и мои первое место заняли. Ты зимой себе новыйпарус шить будешь?
– Буду.
(Мне действительно надо сшить к весне новый «морской» комплектпарусов для нового «Катамаранга–3»).
– Тогда я у тебя этот заберу. У меня еще два хороших пацанаесть, а ходить им не на чем. Им отдам.
И он спокойно, деловито стал снимать с моей призовой лодкимой ударный «гоночный» парус-крыло.
Я слегка растерялся, но предупредил: «Парус без родноймачты – это кусок тряпки».
Олег Александрович разогнулся, задумался.
– Ты лучше знаешь, у моих-то, …! …! «ученых», …! …! неполучается. Тогда я и мачту с гиками заберу.
Он свистнул, с другого конца лагеря ему на помощь прибежалиего «пионеры», и эта молодая голодная саранча с гомоном и детскими выкрикамиобглодала мою призовую лодку до хребта с ребрами – только руль, шверцы ипоплавки оставили, а все парусное вооружение, со всеми блоками, шкотами идругими снастями, унесли.
При виде своего разграбленного судна любой человекзагрустит. Но «Фюрер» меня успокоил:
– Ты себе еще сделаешь.
Так и я, невзначай, поучаствовал в его подвижничестве.
Благословенный город Геническ. Стресс. Как быстро человекотвыкает от цивилизации и дичает. Радости цивилизации. Почему Зурбаган досталсянам, а не Антанте.
Я выбрал самый безопасный и удобный для ЗАВТРА участокберега и мы причалили.
Все как-то по-деловому и по-будничному, хотя это для наспраздник, которого могло и не быть. Мы «Достигли». Я, как всегда, заякорилкатамаран, опустил парус, Матрос поставил над кокпитом палатку.
Нет никакой особой радости по поводу того, что мы дошли досвоей цели, что перешли море, что дошли до благословенного города Геническа.
А с воды он действительно красив.
Кончилось экспериментальное плавание. Лишь час назад я могпроверить любую свою идею в море, на практике, а теперь придется решать всезадачи «на берегу», дома, на диване, силой мысли, что много трудней. Яудачливый инженер, но и на старуху бывает проруха. А в море ошибаться нельзя –не будет возможности взять реванш у Моря.
Матрос тоже какой-то «квёлый». Протянул мне руку, взял мою,без энтузиазма пожал ее. «С приплытием».
Потом один старый парусник научил меня – когда кончаетсяплавание, то дай команде сразу «С урезом воды! С причаливанием!» 100 грамм. Онисразу станут нормальными и начнут работать как надо. Достижение «Конечногоберега» после плавания – сильный стресс для организмов, и им надо помочь.
Дельный совет. Но в первый раз, по неопытности, я нерассчитал дозу рома. Матросы не только стали самими собою, не только началирадоваться жизни и выражать желание работать, но даже стали «эстетствовать» ииздеваться надо мной. «Сусанин! Куда ты нас привез? Здесь берег некрасивый, ана той стороне бухты – Природа! Желаем на тот берег!!» Я не уловил подвоха (накапитанов ром действует иначе, чем на матросов) и начал вполне серьезнораспределять обязанности:
– Приводить катамаран опять в ходовое состояние долго, это«суета». Давайте так – один из вас садись в лодку и отпихивайся веслом отприбоя, а мы вдвоем потянем ее «бечевой» за якорный канат по периметру бухты.
– Да ты что?!! Хвати нас водить кругами! Мы пойдем напрямик– поперек бухты, и наш «Катамаранг» на вытянутых руках пронесем «по дну спеснями!»
Слаб человек.
Мы обиходили «Катамаранг», собрали рюкзачок с полотенцами ичистым бельем, поставили над кокпитом палатку, я очень тщательно застегнул все«молнии» на палатке и мы отправились в город. Выбрались через ракушечныйпустырь на дорогу, дошли до старинного железнодорожного моста через пролив вСиваш. Уже и железной дороги нет, а надежный и по-железнодорожному красивыймост стоит, как памятник. Весь мост усыпан азартными и шумными рыбаками –старушками и ребятишками, они наперегонки ловят бычков. Сразу за мостомначинается город, благословенный город Геническ. Теперь действительно «ДОШЛИ!».Пешком.
Первой на нашем пути стояла «Аптека». Заходим.«Здравствуйте! Дайте нам чего-нибудь полечиться». Пожилая женщина-аптекарьоглядела нас и поинтересовалась: «А в больницу вы обращались? Нет? Ну, ладно,дам я вам одну мазь, может поможет».
Дело в том, что мы, «бледнолицые северяне», обгорели наюжном солнце. Я все время ходил в фетровой шляпе и в темных очках, поэтомуверхняя часть лица у меня уцелела. На нижней части лица выросла густая борода изащитила кожу. А самый кончик носа, до которого не доходила тень от шляпы,пострадал. Сначала с него сошла кожа, потом не выдержала сама плоть,растрескалась, из трещин капала сукровица. У Матроса была модная пляжная кепкас очень большим козырьком, поэтому лицо у него уцелело, но зато отгорели уши –их верхние части стали толстыми, как колбаски, и загнулись вниз. Кровоточилиони сильнее, чем мой нос. Тыльные стороны рук у нас были одинаковыми и напоминалистарый кирзовый сапог.
Мы густо намазались целебной белой мазью и пошли вверх поулице к центру города. При этом Матрос еще не отошел от моря, не перестроилсяна цивилизованный лад. Он шел по середине проезжей части улицы, разговаривалгромким голосом – прохожие на него оглядывались, размахивал руками и на моизамечания не реагировал. Со словами: «Гусь свинье не товарищ», я оставил его ипошел по тротуару. Местный «жигуль» догнал Матроса и метров десять ехал за нимв горку с малой скоростью. Аборигены дивились на дикаря, пришедшего с моря.Потом водитель резко просигналил. Матрос так же резко повернулся на 180° и задрал обе руки вверх. «Сдаюсь! Противтехники не попрешь». Абориген ударил по тормозам, с минуту растеряно смотрел наМатроса, потом стал энергично выворачивать руль. Только после этого Матрососвободил дорогу.
Вторая остановка – парикмахерская. Здесь уже я шокировалпублику. Я снял штормовку и повесил ее на вешалку. Когда повернулся, тообнаружил, что все присутствующие как-то странно смотрят на меня. Матрос,развалясь в кресле, ехидно посмеивается. В одежде непорядок? Ковбойка точно бездыр. Может брюки? Провел руками. Точно. На бедре у меня закреплен большойморской нож, из ножен торчит хищная ручка. Ножны отцеплять от брюк долго. Явынул нож из ножен, бросил его в рюкзак, а рюкзак демонстративно повесил навешалку. Народ успокоился. Через час, бритые и благоухающие одеколоном, мывышли на улицу. Какое же это удовольствие потрогать рукой щеку и почувствоватьне щетину, а относительно гладкую кожу.
Следующая радость цивилизации – баня. Азовское море – этонаш «Юг», в мае тут лето, но тело все же соскучилось по теплу. В бане янахватал столько тепла, что банально перегрелся, извинился перед Матросом,сказал, что буду ждать его на улице, на лавочке. Сижу в тенечке, отдуваюсь ивытираю пот со лба.
Выходит Матрос. Я его сразу и не узнал. На нем новая моднаядорогая рубашка, на брюках следы складок появились, ноги стали не кривые,руками не размахивает, на все окружающее смотрит свысока. Подошел ко мне,элегантным жестом вынул расческу, тщательно причесался, покрутил головой впоисках зеркала, не нашел, и обратился ко мне, не крикнул, а спокойно, сдостоинством, спросил:
– Как?
– Красавец! Только левую немного поправь.
– Чего левую?
– Волосинку.
Я думал, что Матрос драться полезет, он серьезно относится кпоредению своей шевелюры, но цивилизация сделала его совсем другим человеком.Он с легким сожалением взглянул на меня.
– Зануда с потугами на шуточки. Приводи себя в порядок ипойдем в ресторан.
По пути к ресторану был почтамт, мы отправили телеграммыдомой. Почтамт стоит на местной господствующей высоте, с нее хорошо видныГенический порт, Арабатская стрелка и далеко на берегу стрелки виден наш оченьмаленький одинокий и родной «Катамаранг».
На стене почтамта мемориальная доска. 3 июня 1919 годаименно на эту горку местные красногвардейцы вкатили свою единственную пушку истали геройски ждать подхода антантовской эскадры из двадцати восьми боевыхкораблей и десантных судов. Командовал красногвардейцами Иван Гирский, кадровыйофицер, профессионал.
Первым же выстрелом артиллеристы разбили рубку головногокорабля, остальные капитаны запаниковали – к порту ведет прорытый длинный узкийпрямой фарватер и у них нет свободы маневра, а артиллеристы открыли беглыйогонь на поражение. Три бронированных корабля все же смогли прорваться кпричалу. Только стали швартоваться, из засады выскочили красногвардейцы и пошлина абордаж в штыковую атаку, и захватили корабли. Остатки разбитой антантовскойэскадры поспешили скрыться в сторону моря.
Генический хлеб. Как надо ходить по морю. «Моряк, уважайтрадиции».
Вот и конечная точка нашего маршрута – ресторан.
Мы зашли. Внутри все выше всякой критики. На первом этаже –красивый холл с чучелом бурого медведя, фирменный магазин с деликатесами илестница на второй этаж. Мы поднялись. Зал небольшой, уютный и почти пустой. Водном углу деловито ужинал пожилой мужик, по виду командировочный, в другомуглу пили пиво и что-то тихо обсуждали четверо местных. Матрос уверенно занялстолик посередине, у окна. К нам сразу подошла молодая свежая девушка в беломпереднике, внимательно оглядела нас и сказала, явно обращаясь не ко мне, а к Матросу:
– Будете кушать? Я вам сейчас меню принесу.
Матрос вальяжно повел рукой.
– Не надо меню. «Кушать» мы будем по полной программе, наВаш выбор, но только все самое лучшее.
Таким Матроса я еще не видел. Но свою реплику успелвставить:
– И бутылочку коньяка, пожалуйста, тоже самого лучшего.
Девушка замялась:
– У нас только один «коньяк».
Матрос, по-прежнему, невозмутимо, и как бы раздумывая:
– А к коньяку...
– Лимончик?
– А кроме лимончика?.. Ничего нет? Тогда лимончик. И двебутылки нарзана.
Девушка совсем растерялась.
–…Записываю: две бутылки «минеральной воды».
Тут уже я не выдержал и встрял в их разговор:
– Хорошо, только не «Бердянской» минералки, пожалуйста.
Через минуту она спешила к нам с подносом, поставила посередине стола большую тарелку с белым хлебом, расставила приборы и попросилаподождать еще пять минут.
Мы с Матросом ждем и чувствуем – ХЛЕБОМ пахнет! Не простохорошей пекарней, а раскаленной солнцем степью и настоящей приазовскойпшеницей, за которую здесь упорно воевали еще древние греки, скифы, парфяне иримляне. Матрос взял кусок хлеба, красивым жестом поднес его к лицу и понюхал.Я тоже взял кусок, понюхал, отломил маленький кусочек и положил его в рот,хлеб во рту растаял. Я откусил кусок побольше, он тоже «растаял». Еще откусил…
Потянулся за вторым куском хлеба. Матрос осуждающе взглянулна меня, но и сам взял второй кусок хлеба.
Через пять минут хлебная тарелка была девственно чиста.
Девушка принесла заказ и ахнула.
– Я же приносила вам хлеб.
Матрос, невозмутимо:
– Правильно. Но Вы принесите вторую порцию и заверните намеще одну буханку с собой, в Москву. Как Генический сувенир.
– С собой у нас не положено.
– А Вы скажите, что просил... – Матрос солидно назвал своюфамилию, имя-отчество. – А на Азовское море я приезжал развеяться, две неделиходил на парусной яхте. Кстати, рекомендую, – кивок в мою сторону. – Этокапитан моей яхты.
– Я постараюсь, но не положено...
Через две минуты девушка вернулась к нам – в одной рукетарелка с Хлебом, другой рукой она придерживала спрятанную под фартукомбуханку.
Первый тост был за то, что «Дошли». Были, конечно,шероховатости, но на какой яхте их не бывает.
Второй тост – за Море.
Потом мы долго спорили, ели, и опять спорили.
Мы с Матросом люди разные, у нас разные цели в жизни, мы поразному относимся к людям, к Морю, к Волге, к Полинезии. Я так и не понял –почему его так в эту Полинезию тянет, когда у нас, почти рядом с домом, естьВолга? И только по двум «морским» вопросам наши мнения совпали:
Первое. Нам, в нашем первом морском плавании, конечно,«повезло». Но в море везет только тем, кто этого заслуживает.
Второе. «Сурово море!» Но не так оно сурово, как это кажетсяс берега. По морю ходить можно. В кругосветки, через шторма и океаны, ходят ненебожители, а простые смертные, такие же, как мы с Матросом.
Хотя и «под коньяк», но мы докопались до этой, наповерхности лежащей, но не очевидной истины.
Через несколько лет, на очередном, уже достаточно хорошемморском «Катамаранге» мы впервые перешли Каспий поперек и втроем возвращались вМоскву. Едем в поезде со всеми мыслимыми удобствами. Прошли Ростов. Идем вдольТаганрогского залива родного Азовского моря. Я стою у окна – видна толькочерная полоса растительности на берегу, а дальше – черная вода и еще болеечерное небо. Привычных нам ярких звезд на небе, по которым мы до этого держаликурс в море, не видно. Из теплого, сухого и ярко освещенного вагона я смотрю наэту черную и очень холодную бесконечность (менее тридцати километров!) и мне кажетсяневероятным, что можно решиться уходить в эту сырую холодную темноту. А ведьтолько что, несколько ночей подряд я жил в этой Темноте, в настоящем Море,определял свое место по счислению, предсказывал погоду на вторую половину ночи,определял наивыгоднейший курс и нужную площадь парусности для этого ветра,настраивал и рифил в темноте паруса, и при этом, всегда, даже «крепко спя»,контролировал лодку и команду. И нам не было «холодно и страшно» – мы простожили в море в свое удовольствие и с некоторыми приключениями, но с двойной страховкой,шли по намеченному маршруту и пришли, куда намечали. Разная обстановка, разноевосприятие действительности.
В детстве Мать мне говорила: «Чтобы пройти дорогу, надопросто идти по ней, пусть даже неспешно. По дороге все само собой «образуется».
Так оно и есть. Конечно, идти по Морю надо с умом и сопаской.
Последний тост, хотя бутылка коньяка еще на треть оставаласьполной, Матрос произнес стоя: «За прекрасных дам! За тех, кто ждет нас наберегу. За наших Жен!» Я тоже встал.
После ресторана мы пошли искать тот Желтый Дом с тремябольшими темными окнами, который послужил нам Первым Маяком в нашем первомОткрытом Море.
Этот ресторан мне дорого обошелся. В следующем году мыподходили к Геническу с юга. Было ясное холодное свежее утро с отличнойвидимостью. Едва город показался на горизонте, Матрос по-настоящему загрустил:«Кончилось плавание. Жаль!» А потом оживился: «А в городе мы пойдем сначала вбаню, а потом Капитан поведет нас в ресторан и бутылку «Лучшего коньяка» поставит».
Я удивился:
– Это еще почему?
– Традиция, – серьезно ответил Матрос.
С тех пор так и повелось. Каждый год эти матросы, ещезадолго до окончания плавания, начинали «вкусно» обсуждать, как на берегу яповеду их в ресторан и они свою законную бутылку «Лучшего коньяка» пить будут.
Счастливые люди. Славная судьба «Катамаранга». Мы строимпланы на будущее. Прощальный салют и наши с Матросом сомнения.
Уже в сумерках мы вернулись на берег. По пути домой я увиделна обочине дороги выкорчеванный пенек, судя по корням, яблони. Поднял его иположил в рюкзак. Матрос походя заметил, что «от куркульства лекарство еще неизобрели». И оказался не прав. Уже на берегу моря, как Божий дар, я нашел ещедве очень толстые деревяшки, выброшенные волнами и высушенные солнцем. Спомощью звенящей от сухости морской «камки» я превратил все свои приобретения в большие живые красные угли, они переливаются всеми оттенками красного света.
Сидим вокруг костерка. Красные угли – это «сухое» тепло,которое передается излучением и греет по-настоящему. От живого – живому. В стороне,на поплавке, накрыт стол, мы немного погрелись горячим чаем, хотя и нехолодно.
Я составил и доложил план на завтра.
Завтра у нас напряженный трудовой день. Встаем рано.Разгружаем катамаран. Основную часть вещей пакуем «по-дорожному». На порожнемсудне, с полной парусностью, выходим за мыс в прибойную зону и испытываем его всамом жестком режиме, пока не разломаем. Дал бы Бог навального ветра посильнее!Когда отломится баллер, будем управляться рулевым веслом. На нашем мелководьепопробуем поставить катамаран на один поплавок, посмотрим, как он идет наоверкиль. Потом зайдем с наветра к нашему лагерю и разгерметизируем один изпоплавков. Попробуем дойти до берега на аварийных камерах плавучести. Послеобеда разбираем останки катамарана, слегка их сушим, пакуем в рюкзаки и катимна тележке к станции. На местном маленьком поезде едем на узловую станцию«Новоалексеевка» и грузимся на вечерний московский поезд. В поезде, подвагонную качку, допиваем остатки «морского» рома.
Матрос согласен:
– Все пропьем, а флот не опозорим.
Сидим. Вечер тихий и ясный. За близким поворотом ракушечнойкосы шумит негромкий, и теперь уже привычный для нас прибой. На берегу –никого. Метрах в шестидесяти от нас проходит старинная «почтовая дорога»,тянущаяся на 100 километров вдоль всей Арабатской стрелки до Керченскогополуострова. За весь вечер по ней проехало всего две машины.
Матрос удивляется:
– Чудно устроен человек! Я сейчас счастлив. Могувоскликнуть: «Остановись мгновение!» Но чтобы получить удовольствие от простогобелого хлеба, от ужина на белой скатерти, от этого сидения на берегу, надо былодве недели прожить в море? Дома я каждый день обедаю на белой скатерти и всемнедоволен. А может, мы уже другими стали?
– Может…
Я тоже философствую, но на другую тему. Грустно смотрю насвой катамаран. Короткий у него оказался век, всего две недели. Азов егопотрепал, что-то сломано, что-то погнуто и, по большому счету, все примитивнона мой сегодняшний взгляд. Показывать его уже никому нельзя – вчерашний день.Красивый «Хромированный стальной лом» мы начнем изобретать завтра. Для этогонаш любимый «Катамаранг» завтра будет не «разобран», а «разломан» в интересахтехнического прогресса. Но он у нас был ПЕРВЫМ, и позволил нам пройти море,сделать первый шаг от мечты о море к самому морю, и без риска утонуть. Поэтомуон так и останется для нас самым дорогим судном в нашей жизни.
Потом мы с Матросом девять раз ходили на майскиепраздники в Море, и каждый раз на новом «Катамаранге». Собирали и доделывалиего на берегу, торжественно откупоривали о бушприт бутылку «Шампаньского», ипили его с удовольствием. В очередной раз новый «Катамаранг» был венцомтворенья, и каждый раз я «разламывал» его после плавания, как недостаточносовершенный. А я и не обольщаюсь. Мои коллеги доводили паровозы до ума более100 лет.
Матрос мои технические изыскания не поддерживает и уводитразговор в другую сторону.
– До тебя хоть дошло, что у нас теперь есть Море? И это навсю жизнь. Этого уже не изменишь! Как ты догадался именно МЕНЯ в море позвать?Не жалеешь? А теперь это уже неважно. На следующий год уже Я приглашаю тебя вморское плавание. Пойдешь?
– Матросом?
– Нет, ты не сумеешь. Ты не гибкий. А я первый раз послужилматросом и теперь знаю, что матросом служить гораздо труднее, чем капитаном, утебя не получится. Да и делать ты ничего не умеешь по хозяйству. Пусть всеостается, как есть.
– Диаметр поплавков надо увеличить на 30%, а если катамаранбудет «тройкой», то на 50%, но на столько же прочнее должен быть материалпоплавков. А где такой материал взять?
Матрос с сожалением смотрит на меня, как земский докторЧехов на больного крестьянина.
– Безнадежен. Достану я резину. Знаю где, украду в нашеминститутском подсобном хозяйстве. Не забивай ты себе голову этими лодками, забудь про них, впереди у нас целый год! А сегодня – наш день, сегодня мы первый раз Море перешли!
Молча сидим у нашего костерка. Матрос жалеет меня: «Неумеешь ты жить».
Вдруг глаза у него загорелись!
– Я тебя вылечу!! У тебя тоже есть «пунктик», я знаю, противчего ты устоять не сможешь!
Матрос решительно встал, пошел к лодке, порылся в своем«водопроницаемом» рюкзаке и достал большую ракету, запаянную в полиэтилен. Двенастоящие «спасательные» ракеты с большим трудом, через третьи руки, приобрелОлег Александрович и отдал их Матросу со словами: «Будете тонуть – пускай! Наэти ракеты даже вертолеты садятся. Но если тонуть не будете, то верни их мне».
– Пусть «Фюрер» потом меня пилит, но давай одну ракетузапустим в честь окончания нашего плавания и начала нашей Морской Жизни?
– С огромным удовольствием!!!
Я внимательно прочитал инструкцию на теле ракеты, взялракету в левую руку, направил ее под углом 15°к вертикали в сторону моря, дернул за кольцо тёрочного капсюля, и началось!
Ракета с оглушительным свистом полетела в небо. Потомвзорвалась, и из нее выскочили три ослепительно красивых красных огня. Два огняпо плавной кривой шли по небу, постепенно угасая, а третий огонь опятьвзорвался, и из него снова выскочили три красных огня, и снова красиво пошлипо небу!
Наконец, феерия закончилась. Мы стоим, открыв рты.
Матрос засуетился, потом побежал к лодке, достал вторуюракету. «Раз такой день, то и вторую ракету запустим?! Пусть меня «Фюрер» потомубьет??»
– Олег Александрович нас обругает, но поймет и простит. Запускай!!
И вторая ракета со свистом пошла в небо. Но Матросторопился, инструкции не прочитал, и вторая ракета полетела взрываться не всторону моря, а прямо на «почтовую дорогу». Она взорвалась низко над землей.Два красивых красных огня опять пошли вверх, а самый яркий огонь пошел вниз,стукнулся о ракушечную «почтовую дорогу», взорвался, и вверх от дороги, каквзрыв, взметнулись три красивых красных огня.
Матрос, обречено: «Все! Сейчас из города прибегут двое вштатском и один в форме и нас повяжут». Через час они действительно пришли,очень вежливо проверили у нас документы, изучили наши, якобы честныефизиономии, извинились и пошли по берегу моря дальше, искать, может это вовсеи не мы «почтовую дорогу» ракетами обстреливали.
А мы с Матросом тихо (теперь уже очень тихо) сидим у своегокостерка и дальше празднуем. Не спать же в такую ночь на берегу Арабатскойстрелки, когда перед нами широкая панорама Моря и благословенного городаГеническа.
Матрос:
– Знаешь, после того, как я пожил в Море, я обрел землю подногами. Я теперь ЗНАЮ, что я еще ЖИВОЙ, что у меня, оказывается, есть еще исилы, и желание и ВКУС жить, а то я в себе сомневаться начал. А самое главное,я обнаружил, что я еще способен быть по-настоящему – «мальчишкой». А этосчастье. Ты не поймешь… Но и ты один подвиг уже совершил – взял именно Меня вморе. А это поступок явно не мужа, не твой, а именно Мальчишки. Ты сильнорисковал, и «Фюрер» очень правильно на тебя ругался перед отъездом, он мудрыйчеловек.
Думаю о его словах. А может Матрос прав и не все такпросто? Может существуют другие уровни принятия решений в жизни? Умение неврастать в обыденность и в разные «системы», способность оставаться«мальчишкой» – это не только жизненная квалификация, не только наследство,оставленное нам эволюцией и предками, но и действительно «счастье» – Божий Дардля любого взрослого человека. В море, наверное, можно ходить не только затем,чтобы испытывать новые лодки, чтобы приобретать новые знания, чтобы на ихоснове создавать еще более совершенные лодки, снова их испытывать, снова«разламывать» и снова создавать. И так по кругу, вернее по спирали, добесконечности, к звездам! А это все равно «замкнутая система». Я не знаю, ктонас создал, но созданы мы профессионально, с огромным запасом добротности, гораздоболее богатыми, чем мы сами о себе думаем. Может в Море стоит ходить за тем,чтобы увидеть Солнце сквозь пенистый гребень волны, чтобы растеряться изасомневаться – дойдем ли мы до Геническа, как после первой аварии у Бердянска,чтобы увидеть счастливую физиономию Матроса, который впервые столько калканов«наловил» у рыбаков, и увидеть сквозь стену дождя огромные куполообразныеволны, расположенные в шахматном порядке, и искренне не знать – пугаться их,или нет?
А мой костерок из последних своих сил, светил нам последнимсвоим красным светом. Что могу – то дарю. От живого – живому.
Ослепительную феерию, его сестру, мы тоже видели.
Наверное, на моем лице, помимо моей воли, проявилось что-тонеобычное, «не капитанское». Удивленный Матрос уставился на меня. Потомвскочил.
– Неужели ты что-то понял?? Да этого не может быть!!Никогда!? Но уж коли это так, то я рад за тебя. …И за себя. Может быть,когда-нибудь, ты станешь нормальным человеком, и мы даже сможем стать с тобой …«друзьями»??…
Матрос некоторое время молча ходил вокруг костра,недоверчиво посматривал на меня. Видимо, в такую, свою, перспективу он и сам неверил.
Потом скомандовал: «Лезь за своим ромом и давай еще посоточке. «За понимание».
Это этого стоит.
КОНЕЦ